«Я часто замечал контраст между материалистами и спиритуалистами, – сказал Ален. – Первых отличает решительность, вторых – вялость мысли» (Речь от 29 июня 1929 г.). Сам он, правда, не был материалистом, но он очень тонко подметил сущность философии материализма, которую он же, говоря о Лукреции, назвал попыткой спасти дух, отрицая дух. Выражаясь иначе, это стремление понять дух как действие, а не как субстанцию, как ценность, а не как бытие, наконец, как процесс творчества, а не как творца или тварь. Но кто способен действовать, давать оценки и творить, если не тело? Быть материалистом не значит отрицать существование духа (он существует, потому что мы мыслим); это значит утверждать, что дух существует как нечто вторичное и детерминированное. «Что же я есмь? – вопрошал Декарт. – Мыслящая вещь», то есть «я – дух» («Размышления», II). Материалист с этим не согласен. Он скорее скажет: что же я такое? Мыслящая вещь, то есть тело, которое мыслит. В этом отношении материалистами были Эпикур, Гоббс, Дидро, Маркс, Фрейд и Альтюссер. Это нисколько не мешало им иметь идеи или идеалы, однако не позволяло возводить их в абсолют. Материализм – не теория материи, это теория духа, понимаемого как следствие или акт. Мы мыслим не потому, что обладаем духом; мы обладаем духом именно потому, что мыслим.
Материальная (Причина) (Matérielle, Cause)
Согласно Аристотелю и схоластикам, одна из четырех причин, объясняющая какое-либо существо (например, статую) материей, из которой оно состоит (например, из мрамора). Подобное объяснение всегда недостаточно и всегда необходимо. Всякая причина действует, лишь преобразуя материю, но как только она начинает действовать, она при всей свой материальности тут же становится действующей причиной.
Материя (Matiére)
Не следует смешивать научное понятие материи, относящееся к физике и развивающееся вместе с ней, с философским понятием (категорией) материи, которое также может эволюционировать в зависимости от появления тех или иных учений, но основное содержание которого, в частности в понимании материалистов, остается более или менее неизменным. Для большинства философов материя – это все, что существует (или представляется существующим) помимо духа и независимо от мышления; это не духовная и не идеальная часть реальной действительности. Слишком много отрицаний в определении, скажете вы? Бесспорно, однако определение это не пустое. Дело в том, что в отношении духа и мышления мы располагаем внутренним опытом, который при всей своей кажущейся иллюзорности позволяет нам методом от противного наполнить содержанием понятие материи. Если допустить – согласно этому опыту и заодно не оспаривая Бергсона и большинство спиритуалистов, – что дух и мышление неразделимы, что их характеристиками служат сознание, память, предвосхищение будущего и воля (лично я охотно добавил бы к этому списку ум и эмоциональность), тогда напрашивается вывод, что материя не может обладать ни сознанием, ни памятью, ни способностью строить планы и желать, ни умом, ни эмоциями. Это говорит нам не о том, что такое материя (об этом нам должна сказать физика), а о том, какое значение мы придаем обозначающему ее слову и каким философским смыслом его наполняем. Что такое материя? Все, что существует, как уже было сказано, или представляется существующим помимо духа и независимо от мышления; т. е. все то, что не наделено сознанием, не мыслит (и не нуждается в мышлении, чтобы существовать); все то, что лишено памяти, ума, воли и эмоций; следовательно, все то, что не является таким же, как мы, или, по меньшей мере, таким же, какими мы внутренне себя ощущаем. Это, конечно, чисто номинальное определение (реальное определение принадлежит компетенции точных наук), однако оно единственно необходимое и достаточное с философской точки зрения. Волны или частицы? Масса или энергия? Для нас это все не важно: и волны, и частицы, и масса, и энергия, если только мы не придаем им духовной сущности (не утверждаем, что они наделены сознанием, мышлением, эмоциональностью и т. д.), в философском смысле суть не более чем формы материи. Мимоходом отметим, что то же самое относится к тому, что физики довольно неуклюже (это их собственное признание) окрестили антиматерией: достаточно признать, что она не является духовной сущностью, как она становится такой же материальной, как все остальное.
Следовательно, ошибочно давать философское определение материи посредством физических характеристик (материя это то, что сохраняется; то, что можно потрогать; то, что имеет прочность, форму, массу и т. д.) и упрекать материалистов в том, что недавние успехи физики оставили их далеко позади. Это, разумеется, не так, и не зря сегодня так велико, а может быть, велико как никогда, число физиков, придерживающихся течения мысли, которое Бернар д’Эспанья (148) и другие философы объявили устаревшим. Истина заключается в том, что философская идея материи основывается не столько на том, чем она является (это в значительно большей степени проблема естественных наук, чем философии), сколько на том, чем она не является (духом, мышлением). Это, если угодно, проблема определения, а не сущности, состава или структуры: воздушный поток не менее материален, чем скала; волна – не менее, чем частица; энергия – не менее, чем масса. И мысль, рождающаяся в человеческом мозгу, не менее материальна, чем сам этот мозг. Но здесь мы замолкаем. Итак, материя это все, что существует независимо от духа или мышления, включая (для материалиста) дух и мышление. Нет ли здесь противоречия? Нет, потому что мы знаем, что мышление может существовать, не осмысливая себя, а в каждом из нас даже и помимо нашей воли (попробуйте-ка перестать думать). Из этого следует, что дух это не субстанция, но действие; что всякое мышление предполагает наличие тела (например, мозга), в котором оно осуществляется; наконец, что и само тело зависит от материи, из которой оно состоит и которая сама мыслить не может.
Мать (Mére)
«Бог не может быть везде, а потому он создал матерей», – гласит еврейская пословица. Мне представляется, что она довольно точно выражает как идею Бога, так и идею материнства.
Что такое мать? Женщина, выносившая и родившая ребенка. Почти всегда это еще и женщина, любящая и защищающая ребенка (в том числе и от его отца), та, кто его кормит, баюкает, воспитывает, ласкает и утешает. Иначе мы не знали бы, ни что такое любовь, ни что такое человечность.
Издавна существуют такие понятия, как приемная мать и биологическая мать, и они совершенно обоснованны. С недавних пор в нашу жизнь вошло понятие «суррогатная мать», и, хотя само выражение кажется мне чудовищным, в нем также содержится позитивный смысл. Дело в том, что две основные функции материнства – рождение и воспитание ребенка, обычно неразделимые, – не обязательно должны оставаться таковыми. Любовь к ребенку значит, бесспорно, больше, чем переданные ему гены. Странная идея для материалиста, скажете вы. Ничего странного в ней нет – любовь не менее материальна, чем все остальное.
Что такое материнская любовь – инстинкт или культурный факт? Споры на эту тему ведутся давно и упорно. Ясно, что не инстинкт (материнская любовь знает исключения и не включает в себя врожденных навыков). Значит, культурный факт? Похоже, что так, хотя «подвоем», судя по всему, служит биологический материал. Ведь язык тоже не инстинкт, что не мешает речи оставаться биологически детерминированной способностью – не зря же язык, на котором мы говорим, мы называем родным. Язык есть избирательное преимущество, что очевидно. Но то же самое относится к родительской, в частности к материнской, любви. Если представить себе, в каких условиях на протяжении десятков тысяч лет существовали наши первобытные предки, трудно даже вообразить, сколько любви, ума и нежности потребовалось матерям, чтобы человечество просто смогло выжить. Мне как-то случилось сказать, что любовь изобрели женщины. Это, конечно, шутка, но в ней, как мне кажется, есть своя доля правды, что на свой манер весьма настойчиво подчеркивал и Фрейд. Для подавляющего большинства из нас, и мужчин и женщин, первая «история любви» началась на руках у матери, т. е. женщины, которая нас любила безо всяких условий и оговорок и научила нас любить.
Из сказанного, конечно, не следует, что отцы не имеют никакого значения. Утверждать такое было бы очевидным абсурдом (хотя в воспитании детей они во многих обществах принимают весьма незначительное участие). Так же абсурдно утверждать, что отцы не способны к любви – это уже была бы очевидная несправедливость (хотя неизвестно, сохранили бы они эту способность, если бы сами не были изначально любимы?). Тем не менее роль отцов и отцовская любовь, какое бы значение они ни приобретали, остаются вторичными, хронологически более поздними, словно бы «привитыми» за всю предшествовавшую, в своем роде подготовительную историю отношений с ребенком. Это положение справедливо как для всего вида, так и для отдельного индивидуума. Лучше и короче всех на эту тему высказался Ромен Гари (149): «Человек, то есть цивилизация, начинается с отношений ребенка с матерью».
Достарыңызбен бөлісу: |