Андре Конт-Спонвиль Философский словарь

Правые/Левые (Droit/Gauche)

В детстве я как-то спросил отца, что значит для политика быть правым или левым. «Быть правым, – ответил он, – значит мечтать о величии Франции. Быть левым – мечтать о счастье для французов». Не знаю, сам ли он придумал эту формулировку. Он не питал особенной любви к французам, как, впрочем, и к остальному человечеству, и часто повторял, что мы живем на этой земле вовсе не ради того, чтобы быть счастливыми. Поэтому в его устах определение явно звучало как кредо правых сил – тем-то оно ему и нравилось. Однако сторонник левых точно так же мог бы взять его на вооружение, сделав акцент не на первой, а на второй его части, – и этим определение нравится лично мне. «Франция, величие! Все это опасные абстракции, – сказал бы наш левый политик. – Другое дело счастье французов – вот это действительно достойная цель». И все-таки приведенное выше определение не может считаться полным. Мало того – это вообще не определение, поскольку ни величие, ни счастье не могут быть чьей-то принадлежностью.

Прошло немало времени, и вот уже мои собственные дети начали, в свою очередь, задавать мне тот же вопрос. Я как мог пытался ответить им, стараясь подчеркнуть основополагающие, на мой взгляд, различия. Мне кажется, что нарочитое деление на «белое и черное» в данном случае помогает яснее распознать суть явления, хотя подобная «двоичная» логика, навязываемая нам самим мажоритарным принципом, разумеется, не соответствует ни сложности понятия, ни реальным колебаниям политической позиции существующих сил. Может быть, что одна и та же идея пользуется поддержкой в каждом из противоборствующих лагерей (например, идея федеральной Европы, разделяемая как сегодняшними правыми, так и левыми), а то и перекочевывает из одного лагеря в другой (например, национальная идея, в XIX веке провозглашаемая левыми, в ХХ столетии заметно «поправела»). Но значит ли это, что нам пора отказаться от принципа деления на правых и левых, глубоко укоренившегося в демократической традиции начиная с 1789 года (всем известно, что в его основу лег чисто пространственный фактор: депутаты Учредительной ассамблеи, представлявшие противоборствующие партии, рассаживались справа или слева от председателя собрания) и до сих пор накладывающего столь яркий отпечаток на все политические дебаты демократического общества? Может, этот принцип действительно устарел и его пора заменить чем-нибудь другим? Такие попытки уже предпринимались. В 1948 году Шарль де Голль заявлял, что оппозиция существует не между правыми и левыми, а между теми, кто стоит наверху и имеет возможность обзора, и теми, кто «болтается внизу, барахтаясь в болоте». По-моему, это типично правый подход, как, впрочем, и любой другой, отражающий ту же попытку выхолостить содержательный смысл противопоставления правых и левых, противопоставления, бесспорно, схематичного, но полезного в качестве эффективного инструмента структуризации и прояснения понятия. Найдется ли сегодня хоть один политолог, хоть один политик, способный без него обойтись? Впрочем, Ален еще в 1930 году дал ответ на этот вопрос: «Когда меня спрашивают, имеет ли в наши дни смысл деление партий и отдельных политиков на правых и левых, первая мысль, которая приходит мне в голову, заключается в следующем: человек, задающий этот вопрос, наверняка не принадлежит к левым» (Речь от декабря 1930 года). Лично я на подобные вопросы реагирую точно так же, и это заставляет меня заниматься поиском различий между правыми и левыми, какими бы расплывчатыми и относительными они ни представлялись.

Первое различие лежит в области социологии. Левые представляют те слои населения, которые в социологии принято называть народными, иначе говоря, наиболее бедных (или наименее богатых) людей, не имеющих никакой (или почти никакой) собственности; тех, кого Маркс именовал пролетариями, а мы сегодня предпочитаем именовать наемными работниками, т. е. людьми, живущими на заработную плату. Правым, которые по необходимости черпают некоторые ресурсы из указанных слоев (что неудивительно, ведь последние представляют собой подавляющее большинство населения) гораздо легче найти общий язык с независимыми индивидуумами, неважно, проживающими в городе или в деревне, но владеющими землей или средствами производства (собственным магазином, мастерской, предприятием и т. д.), с теми, кто заставляет других работать на себя или работает сам, но не на хозяина, а на самого себя. Это дает нам первую линию водораздела, проходящую как бы между двумя народами, или два полюса, на одном из которых сосредоточены неимущие крестьяне и наемные работники, а на другом – буржуа, земельные собственники, руководящие кадры, представители свободных профессий, владельцы промышленных и торговых предприятий, в том числе мелких. Между этими двумя мирами существует бесчисленное множество промежуточных состояний (пресловутые «средние классы») и имеет место беспрестанное перетекание из лагеря в лагерь (перебежчики и сомневающиеся). Граница между ними отнюдь не непроницаема, и чем дальше, тем становится все более подвижной, однако полностью не исчезает. Ни один из обоих лагерей не обладает монополией на выражение интересов конкретного класса, что очевидно (все мы хорошо помним, что Национальный фронт во времена своего зловещего расцвета был на пути к тому, чтобы стать крупнейшей рабочей партией Франции), но тем не менее игнорировать социологический аспект проблемы совершенно невозможно. Даже притом, что правые регулярно перетягивают на свою сторону некоторое количество голосов беднейших слоев населения, им никогда не удавалось, во всяком случае во Франции, по-настоящему глубоко проникнуть в рабочее профсоюзное движение. С другой стороны, за левых голосует не больше 20 % земельных собственников и владельцев предприятий. Как в первом, так и во втором случае мне довольно трудно видеть в этом простое совпадение.

Второе различие носит скорее исторический характер. Начиная со времен Французской революции левые постоянно выступают за наиболее радикальные перемены и предлагают самые далекоидущие планы. Настоящее никогда их полностью не удовлетворяет, не говоря уже о прошлом, они всегда – за революцию или реформы (разумеется, в революции левизны больше, чем в реформах). Таким образом левые выражают свою приверженность прогрессу. Что касается правых, то, никогда не выступая против прогресса (кто же против прогресса?), они скорее демонстрируют склонность к защите того, что есть, и даже, как свидетельствует история, к реставрации того, что было. Итак, с одной стороны, партия движения, с другой – партия порядка, консерватизма и реакции. Опять-таки, не будем забывать об оттенках и нюансах между той и другой, что особенно характерно для последнего периода (стремление левых к защите достигнутых достижений нередко берет у них верх над реформаторством, так же как стремление правых к либеральным реформам порой превалирует над их консерватизмом). Вместе с тем никакие оттенки и переходы не в силах размыть направление основного вектора. Левые ратуют главным образом за прогресс. Настоящее наводит на них скуку, прошлое их тяготит, они, как поется в «Интернационале», готовы разрушить весь мир «до основания». Правые более консервативны. Прошлое представляется им в первую очередь наследием, которое надлежит сохранить, но никак не тяжким бременем. Настоящее, на их взгляд, вполне приемлемо, и если будущее будет на него походить, то это скорее хорошо, чем плохо. В политике левые видят в первую очередь средство возможных перемен, правые – способ сохранения необходимой преемственности. Различие между левыми и правыми пролегает в их отношении ко времени, что выдает принципиально разное отношение к реальной и воображаемой действительности. Левые демонстрируют явную, порой опасную, склонность к утопии. Правые – склонность к реализму. В левых больше идеализма, в правых – озабоченности практической пользой. Это не мешает стороннику левых сил проявлять здравомыслие, а представителю правых иметь возвышенные идеалы. Но и тому и другому будет очень и очень нелегко убедить в своей правоте соратников по лагерю.

Третье различие имеет непосредственное отношение к политике. Левые провозглашают себя выразителями народных интересов и представителями народных институтов (партий, профсоюзов, ассоциаций), главным из которых является парламент. Правые, не высказывая открыто презрения к народу, все же более привержены понятию Нации с большой буквы, Отчизне, культу родной земли или главы государства. Левых можно считать выразителями идеи республики, правых – выразителями национальной идеи. Левые легко впадают в демагогию, правые – в национализм, ксенофобию или авторитаризм. Ни тем ни другим это не мешает на практике выступать с отчетливо демократических позиций, а порой – склоняться к тоталитаризму. Однако у каждого из движений свои мечты, и каждое из них преследуют свои бесы.

Все вышесказанное подводит нас к последним из различий, на которых я хотел бы остановиться. Они носят скорее философский, психологический или культурный характер, сталкивая не столько социальные силы, сколько менталитеты, и проявляясь не столько в программах, сколько в поведении, не столько в планах действий, сколько в ценностях. В арсенале левых такие идеалы, как равенство, свобода нравов, светский характер общества, защита слабых, даже если они в чем-то провинились, интернационализм, право на свободное время и отдых (оплачиваемые отпуска, минимальный пенсионный возраст в 60 лет, 35-часовая рабочая неделя), сострадание к ближнему и солидарность. Козыри правых – личный успех, свобода предпринимательства, религиозность, иерархия, безопасность, любовь к Родине и семье, трудолюбие, настойчивость, соревновательность и чувство ответственности. А как со справедливостью? Борцами за справедливость объявляют себя и те и другие, однако концепция справедливости у тех и других диаметрально противоположна. С точки зрения левых, справедливость это прежде всего равенство; они мечтают, чтобы люди были равны не только юридически, но и фактически. Поэтому левые так легко склоняются к уравниловке. Их кредо – каждому по потребностям. Если человеку повезло родиться умнее других, получить лучшее образование, иметь более интересную или более престижную работу, с какой стати, спрашивается, он должен претендовать еще и на большее материальное благополучие? Впрочем, практически во всех странах этой позиции сегодня придерживаются только крайне левые. Остальные мирятся с существующим положением вещей, хотя это дается им с трудом. Любое неравенство в глазах левого деятеля предстает подозрительным или предосудительным, он терпит его в силу невозможности вмешаться, будь его воля – от неравенства не осталось бы и следа. По мнению правых, справедливость базируется на наказании и награде. Равенство прав необходимо, но оно не в состоянии ликвидировать неравенство талантов или личных достижений. Почему бы наиболее способным или наиболее трудолюбивым и не быть богаче остальных? Почему бы им не сколотить состояние? И почему их дети не должны иметь права воспользоваться тем, что накопили родители? С точки зрения правых, справедливость заключается не столько в равенстве, сколько в пропорции. Поэтому правые так горячо поддерживают элитарность и принцип отбора. Их кредо – каждому по заслугам. Следует ли защищать слабых? Пожалуй, но не в такой степени, чтобы поощрять слабость и, напротив, лишать стимула самых предприимчивых, самых талантливых и самых богатых.

Все это – лишь тенденции, которые могут уживаться не только в одном и том же человеке, но и в одном и том же течении мысли (например, евангельская притча о богатом юноше отражает левое мировоззрение, а притча о талантах – правое мировоззрение). Вместе с тем эти тенденции представляются мне достаточно четкими, чтобы каждый мог в них определиться. К подобной поляризации подталкивает сама потребность демократии у большинства, и вместо того, чтобы делать вид, будто ее не существует, гораздо разумнее принять ее как данность. Это, разумеется, не означает, что та или иная партия, тот или иной политический деятель, причисляющий себя к левым или правым, обязан разделять все без исключения взгляды, характерные для одного из движений. Каждый из нас выбирает собственный путь между этими двумя полюсами, занимает собственную позицию, принимает те или иные компромиссы, устанавливает свой баланс сил. Можно исповедовать левые убеждения, оставаясь сторонником крепкой семьи, безопасности и трудолюбия. Можно придерживаться правых взглядов, отнюдь не отвергая необходимости реформ и защищая светский характер общества. Правые и левые, повторим, являют собой два полюса, но жизнь протекает не только на полюсах. Они существуют в виде двух тенденций, но следование одной вовсе не исключает влияния другой. Что лучше – с одинаковой ловкостью владеть обеими руками или быть одноруким инвалидом? Ответ очевиден.

И наконец, последнее. Защищая левые или правые взгляды, необходимо делать это с умом. И это-то и есть самое трудное. Но и самое важное. Ум не является принадлежностью какого-то одного из двух лагерей. Вот почему нам нужны оба – со всеми разделяющими их различиями.