Что делаешь, делай скорее

Что делаешь, делай скорее

Из всех учеников Иисуса Иуда был самым просвещенным, посвятившим ни один год изучению Закона, самым пытливым, пытающимся детально разобраться в учении Христа. После встречи с Пилатом, Иисус решил поговорить с Иудой наедине:

- Послушай, Иуда, – сказал он, – боюсь, что не все мои ученики пра­вильно понимают меня. Я пришел исполнить Закон, очистить его от всего, что принесёт несчастья и беды нашему народу. Во Второзаконии сказано, что нельзя давать в рост ни серебра, ни хлеба, ничего, что можно дать в рост брату своему, но можно давать в рост иноземцам, чтобы овладеть землями их. А я говорю: если попросит кто у тебя в долг, дай ему всё, что он просит, и не требуй ничего в замен.

Иисус Навин велел убивать всех врагов, и воинов, и женщин, и детей, а я говорю: возлюби врага своего, как самого себя.

В учении сказано: «око за око – зуб за зуб», а я говорю: если отберет у тебя кто рубашку – отдай ему и верхнюю одежду.

В учении говорится о ненависти к тем, кто не принадлежит нашему народу, а я говорю о любви к каждому, живущему на этой земле. Ненависть разрушает, созидает только любовь. Всё что несёт ненависть, насилие, что сказано о власти и богатстве – не от Бога, это принесли в Учение люди, которые хотят использовать наш народ для достижения своих целей, для управления миром, чтобы держать в рабстве все народы и властвовать над ними.

- Но кто эти люди? Ведь Закон дан нам Моисеем! Кто же мог исказить его?

- Моисей привел нас из земли египетской, он учил людей Закону, данному ему Богом. На народ наш господь возложил великую миссию – нести всему миру правду и свет, дать людям Тору. Но жрецы Амона хотят сами править миром, разделив его на господ и рабов, они убили Моисея и подменили Закон, данный Господом. Страшные беды ждут наш народ, если пойдет он по пути, предначертанному жрецами. Нужно очистить Закон от лжи, чтобы народ наш шёл по пути, намеченному Господом Богом нашим.

Я говорю об этом людям, но не все понимают меня, да и от людей не все зависит. Я хочу, чтобы те, кто исполняет Закон, услышали и поняли меня. Саддукеи считают, что они управляют нашим народом, что всё зависит от воли людей, что стоит только одолеть римское владычество, как минуют все беды иудейской земли. Но они ошибаются – не они правят миром. И если они не поймут этого, не пойдут по пути, намеченному Всевышним, народ наш будет рассеян по всей земле, некоторые из них будут иметь деньги и власть, давая в рост всё, что можно дать в рост иноземцам. Но не свою власть будут исполнять они, а власть тех, кто исказил Закон, и станут рабами денег. Нужно очистить Закон, а сделать это могут только те, кто его толкует – саддукеи, фарисеи, ессеи. С ними я хочу говорить.

- Отчего же ты не пойдешь к ним? Отчего же ты не скажешь им то, что говоришь народу?

- Они не хотят слушать меня, саддукеи погрязли в богатстве и роскоши. Они не станут говорить с тем, кто не носит дорогих одежд. Они и в храм пускают только за деньги. Фарисеи и ессеи не хотят слушать никого, кто думает и говорит не так, как они. Ведь ты был любимым учеником Каиафы, Иуда?

- Он и сейчас не отказался от меня, он просил приходить к нему со всеми вопросами, которые мне не понятны.

- Ты сможешь устроить так, чтобы он принял меня, и говорил со мной?

- Я попрошу Каиафу, – ответил Иуда, – возможно, он станет говорить с тобой, но отзывается он о тебе с насмешкой.

- Думаю, он изменит своё мнение, если услышит всё, что я скажу. Иди Иуда, и поговори с Каиафой.

Иуда ушел. Когда он явился к первосвященнику и рассказал всё, о чем просил его Иисус, Каиафа в ответ рассмеялся:

- Ты, хоть думаешь, о чем ты меня просишь, Иуда? Ты только посмотри: кто я, и кто он! Я – первосвященник, властью, данной мне Господом нашим, обязан блюсти Закон Моисея, а он – бродячий проповедник, еретик! Неужели ты думаешь, что я унижусь до того, что приму его здесь, в своем доме?

- Но это очень важно, равви, – ответил Иуда, – ты должен услышать то, что он говорит, от этого зависит судьба нашего народа.

- Судьба нашего народа зависит от нас, от того, как мы, саддукеи, блюдем Закон, данный нам Господом нашим через пророка Моисея. Все остальное – ересь! А с Иисусом я буду разговаривать только тогда, когда его приведут ко мне под стражей, в цепях! Так и передай ему! Другого разговора у нас с ним не будет!

Иуда повернулся и пошел прочь, не сказав ничего в ответ первосвященнику. Он был печален и мрачен: Каиафа отказался говорить с Иисусом, как с равным, он и слышать ничего не желает о сыне плотника.

- Ну, что скажешь? – спросил Иисус Иуду, – Говорил ли ты с Каиафой?

Иуда молчал, опустив взор.

- Что же ты молчишь? Говори. Что тебе сказал Каиафа?

- Он сказал, – Иуда с трудом поднял глаза на учителя, – он сказал, что будет говорить с тобой только тогда, когда тебя приведут к нему под стражей, в цепях, другого разговора не будет. Так он сказал.

Иисус молчал, глядя куда-то вдаль, мимо Иуды, потом посмотрел на него, и словно взвешивая каждое слово, ответил:

- Что ж, я согласен говорить с ним. Даже на таких условиях. Пусть меня приведут к нему под стражей, в цепях. Главное, чтобы он услышал меня.

- А если они убьют тебя?

- Им не в чем меня обвинить, я не делал и не говорил ничего, что карается смертью по нашим законам.

- Они могут убить тебя тайно, без суда.

- Они не смогут этого сделать, если тогда, когда они возьмут меня под стражу, со мной будут мои ученики. Я соберу их сегодня на вечерю, и расскажу, что им делать дальше, если я уже не смогу вернуться к ним. А ты иди к Каиафе. Скажи, что я согласен, пусть меня приведут под стражей к нему. Явишься со стражей, которую даст тебе Каиафа, перед рассветом в Гефсиманский сад, и укажешь им на меня.

- Но тогда все будут считать, что я предал тебя!

- Подашь им знак тайный. Ты поцелуешь меня, это и будет знаком того, что я тот, кто им нужен.

С тяжелой душой уходил Иуда к Каиафе, риск был велик, Всё могло сложиться не так, как рассчитывали, но Иисус так решил. Он понимал, чем может закончиться для него попытка объяснить первосвященнику суть того, чему учил он людей. Но это был единственный шанс донести истину до тех, от кого зависело будущее народа.

Каиафа, завидев Иуду, скривил губы в надменной усмешке:

- Ну, что? Готов ты предать своего учителя, Иуда?

- Да, готов! – ответил Иуда, дерзко подняв на первосвященника взгляд, полный боли и гнева. – Он так решил! Он будет говорить с тобой, пусть даже в цепях, и под стражей!

- Твой Иисус сам обрекает себя на смерть, он хочет, чтобы его побили камнями?

- Он хочет говорить с тобой! Он хочет, чтобы ты услышал его! И не важно, что будет потом! Ты не посмеешь отдать разъярённой толпе того, кто хочет спасти твой народ и тебя!

- Что я посмею, а что нет – не тебе решать. Судить его будет синедрион, всё будет решено по Закону! Ибо выше Закона нет ничего! Придешь ко мне после захода солнца, а пока иди, иди, Иуда.

Иуда ушел, а Каиафа направился к Анне, своему тестю, занимавшему ранее пост первосвященника, но и сейчас, будучи в отставке, оказывающего огромное влияние на религиозную и финансовую жизнь иудейского народа. Каиафа никогда не принимал решений самостоятельно, не посоветовавшись со своим тестем.

Выслушав своего зятя, Анна сказал:

- Скорее всего, мы не сможем ему предъявить никаких обвинений, которые караются смертью. Он это прекрасно понимает, иначе не отдал бы себя добровольно в руки стражников. Если только он сам, под пытками не подтвердит свою вину.

- Я не думаю, что он сам оговорит себя, да и одного его признания будет недостаточно, чтобы решить всё по закону.

- Иногда человек готов на всё, чтобы прекратить мучения, даже смерть покажется блаженством по сравнению с теми страданиями, которые придется испытать, а свидетели всегда найдутся, которые смогут подтвердить его вину.

- А если он, всё же, вынесет все муки, и не оговорит себя?

- Тогда отдадим его Пилату, как разбойника, призывающего к восстанию против Рима. При этом хорошо было бы, чтобы в составе стражи был кто-то из римлян, это выглядело бы убедительнее в глазах прокуратора.

- Есть у меня один центурион, Ксаверий, который за определенную плату готов оказать мне ту или иную услугу. Хотя римляне и не вмешиваются в наши религиозные дела, таковы правила, но порой динарии решают то, что не могут решить правила.

- Это хорошо, – ответил Анна, – центурион может и сам принять решение о казни опасного преступника, не докладывая об этом прокуратору.

- Вряд ли он на это способен, Ксаверий трусоват, и подвергать себя опасности, даже за большие деньги, он не станет.

- Что ж, будет достаточно и того, что он доставит Иисуса к Пилату.

Каиафа задумчиво посмотрел на своего тестя, и спросил:

- А может, не стоит вмешивать сюда римлян? Не обязательно же предавать его смерти, выдворить этого бродягу за пределы земли иудейской, да и всё. Не так уж он опасен, как я представил дело Пилату. Главное отвлечь его внимание от Вараввы.

- Нет! Теперь нужно вмешивать римлян! Обстоятельства изменились, Понтий Пилат взял Варавву!

- Как?! – вскрикнул Каиафа, привстав со своего места.

- Его взяли с поличным, при ограблении римского обоза.

- Ах! Говорил я ему: «Бросай эти бессмысленные грабежи!». Что теперь? Кто поведет народ против римлян? Кто возглавит восстание?

- Иисус Варавва и Иисус Назарей – оба происходят из древнего иудейского рода, рода царя Давида, но Варавва воин, а Назарей, называемый Христом, – бродячий проповедник. Нужно обменять сына плотника на Варавву.

- Но как?! Как это сделать?! – крикнул Каиафа.

- Пока не знаю, думай! Сейчас главное взять его, тем более, что он сам на это идет, и необходимо, да-да, именно сейчас это необходимо – привлечь к делу твоего центуриона! Как там его?

- Ксаверий.

- Действуй, Каиафа. Пошли гонца к этому Ксаверию, успеешь до завтрашнего утра?

- Успею.

- Не откажется, я ему давал деньги в рост, он мне ещё должен, и будет должен до тех пор, пока я не прощу долг.

- Много взял в рост?

- Половину!

- Если так дело пойдет, то скоро весь Рим будет тебе должен! И восстания не потребуется. Истинно в писании сказано: «Давай в рост другим народам, и покоряться они тебе».

- Жаль, не все римляне такие, как Ксаверий, есть гордые, те денег в долг не берут, те просто отнимают.

- Но не у тебя же!

- У меня отнимешь! Как бы ни так!

Тогда он ещё не знал, что Понтий Пилат и у него отымет деньги, изъяв их из корвана, храмовой казны, на строительство нового акведука.

Каиафа ушел к себе, и тут же отослал гонца с письмом к центуриону Ксаверию. В письме он обещал, что если Ксаверий хорошо выполнит то, что он от него потребует, то Каиафа спишет половину долга.

- Иди, и делай скорее то, что должен. Завтра перед рассветом буду я с учениками в Гефсиманском саду.

Иуда пришел к Каиафе и указал место, где соберутся ученики.

- Хорошо, – сказал первосвященник, – этой ночью центурион Ксаверий с отрядом будет нести дозор. Приведешь их на место перед рассветом, и укажешь Ксаверию на Христа.

- Я поцелую его. Тот, кого я поцелую, и будет Иисус Христос.

На том они и расстались.

- Грустит душа моя и томится тоскою, возможно, последний раз вкушаю я с вами хлеб. Может случиться так, что не увидимся мы более с вами. Тогда вы продолжите дело моё, учите людей тому, чему учил я вас, будьте тверды в вере вашей. Трудно вам будет, будут вас гнать и презирать, будут насмехаться над вами. Только вера в праведность того, что делаете, даст вам силы. Знаю, не легко это будет. Знаю и то, что один из вас отречется от меня.

Апостолы зароптали, они наперебой стали спрашивать Христа: «Не я ли, господи?».

- Обмакнувший со мной хлеб в эту чашу и предаст меня, – сказал Иисус. В чаше в этот момент была только рука Христа, и … Петра. Петр вздрогнул, и посмотрев в глаза Иисусу, сказал:

- Что бы ни случилось, никогда не отрекусь я от тебя!

- И петух не успеет прокричать, как трижды от меня ты отречешься! – ответил ему Иисус, – А теперь, я буду молиться. Тяжко мне, душа моя скорбит, хоть ты, Петр, Иоанн и Иаков, побудьте со мной.

Они вышли. Едва Христос произнес первые слова молитвы, как все, бывшие с ним, апостолы: и Петр, и Иаков, и Иоанн – все уснули крепким безмятежным сном. Иисус молился.

- Господи, – произнес он, – да минует меня чаша сия, если можно, пронеси эту чашу мимо меня.

Капли кровавого пота стекали по челу Иисуса, Риск был велик. Он понимал это, но не о спасении своем молился Иисус, он молился о том, чтобы первосвященник внял его словам и повел народ свой по пути, начертанному Господом. Слишком много зависело от завтрашнего разговора с Каиафой, слишком много. И знали об этом только двое: он и Иуда Искариот. Не мог Христос доверить ученикам своим то, что должно произойти. Они слишком любили его, и ни за что не пустили бы Иисуса к Каиафе. Не могли они ещё осознать того, что день завтрашний решит не только судьбу их народа, но и многих народов мира.