Письмо прокуратора кесарю Тиберию

Письмо прокуратора кесарю Тиберию

Наутро Антоний разыскал Иисуса Христа, который был на окраине города в окружении своих учеников. Он подошел к нему, поклонился, и тихо сказал:

- Прокуратор просил, – он сделал ударение на слове «просил», но произнес его таким тоном, чтобы было ясно, что просьба хотя и не содержит угрозы, но равносильна приказу – чтобы ты пришел к нему, как только сможешь.

Христос отвечал ему так же тихо:

- Передай прокуратору: я приду, как только солнце склонится к закату.

Он исполнил своё обещание, явившись к прокуратору, как только край солнца коснулся горизонта.

Когда прокуратору доложили, что к нему пришёл бродячий проповедник, Понтий Пилат сказал:

- Пусть войдет.

Иисус вошел и остановился перед ним. Пилата охватило странное чувство тревоги и непонятного беспокойства. От этого человека, сына плотника, бродячего проповедника, варвара, дикаря, с точки зрения римлян, исходила какая-то неведомая, неодолимая сила. Он, Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, наместник кесаря, имеющий неограниченную власть над этими людьми, чувствовал себя в присутствии Христа маленьким, ничтожным существом, не осмелившимся даже заговорить первым. Он вдруг остро почувствовал, что все богатства, вся земная власть его, всё, чего достиг он в этой жизни, вскоре обратятся в прах, и могила нищего ничем не будет отличаться от могилы вельможи. Все тленно на этой земле. Но того, вечного, нетленного, той духовной силы, которая исходила от Иисуса, не ощутил он в своей душе, там были лишь пустота и мрак.

- Ты просил меня придти, – сказал Иисус Понтию Пилату, – я пришел.

Пилат посмотрел на Иисуса, их глаза встретились, во взгляде Христа была кротость, спокойствие и уверенность. Пилат быстро овладел собой, преодолев минутную слабость, взгляд его вновь стал жёстким и властным, он сказал:

- Да, я звал тебя. Могу ли я спросить тебя о твоем учении?

- Я слушаю тебя, прокуратор, спрашивай.

- Говорят, что ты называешь себя царем Иудейским и жаждешь занять престол Ирода?

- Кто говорит тебе это? Мне ни к чему власть земная, когда царствие моё – Царство небесное. К чему мне тленное, когда мой удел – вечность? Имеющий власть земную обратится в прах, всё станет прахом: и власть его, и богатства, и сам он. Лишь с тем, что накопил ты в душе своей, станешь ты на пороге Царствия небесного, а если же пуста душа твоя, то и она станет прахом, как и ты сам.

При этих словах Иисуса, сказанных спокойно, но твердо и уверенно, прокуратору стало не по себе, леденящий холод сковал его душу, и он с болью ощутил пустоту в душе своей. Но он, римлянин, не мог себе позволить проявить слабость перед иудеем, взгляд его стал жёстче, в голосе звучали нотки металла:

- Чему учишь ты свой народ?! Говорят, будто ты подстрекаешь людей к бунту против римского владычества?!

- Я учу народ любви и смирению. Я учу их любить не только ближних, но и врагов своих. Ненависть порождает ненависть, бунт против власти порождает насилие со стороны власти. Те, кто поднимут бунт и сметут власть, сами станут этой властью, но ещё более кровавой и жестокой. Только смирение и любовь могут спасти мир, но понимать это должны все: и те, кто этой власти подчинен, и те, кто эту власть имеют. Ибо, кому многое дано, с того многое и спросится.

- Говорят, будто ты против уплаты податей римскому кесарю?

- У тебя есть монета? Дай мне её.

Понтий Пилат протянул монету Христу. Взяв в руки монету, Иисус отвечал:

- Посмотри, что изображено на монете? Лик кесаря. Так отдайте кесарю кесарево, а Богу воздайте Богово! – сказал Иисус, возвращая монету Понтию Пилату,

- Так зачем же тогда ты опрокинул столы менял, которые у ворот Храма меняют динарии на сикли? Если кесарю – кесарево, а Богу – Богово, то, что тебе до менял?

- Но я не делал этого, я не опрокидывал, столов. Когда служители не пустили в храм человека, у которого не было денег, я сказал, что каждый имеет право войти в храм и обратиться к Богу, не зависимо от того, богат он или беден. Но священники требуют, чтобы каждый, входящий в храм, жертвовал полсикля в храмовую казну. В ходу в основном динарии, их меняют на сикли, чтобы внести в Храм и пожертвовать саддукеям. Римские монеты нельзя вносить в Храм, на них изображены языческие знаки. Саддукеи собирают золото, а затем везут его в Рим и продают, где цена на золото в два с половиной раза выше, чем в Иерусалиме. Те, которые должны служить Богу, служат мамоне, а я говорил – нельзя молиться двум Богам: Господу и мамоне! Служители религии неслыханно обогащаются, в то время как народ прозябает в нищете и бесправии.

У Понтия Пилата перехватило дух. Он понял, какой источник доходов находится в руках саддукеев. Так, вот почему Каиафа с таким рвением заботился о том, чтобы схватить Иисуса и предать казни! Иисус знал о том, о чем знать не должен был никто. Не вопросы религии и ереси волновали его, тут вопрос денег – и денег больших, очень больших! Формально прокуратор не имел права ни запретить валютные операции, ни прибрать эти махинации к своим рукам. Но идея, которую совершенно случайно подбросил ему Иисус, стоила того, чтобы над ней серьезно подумать. Возможно, удастся использовать борьбу Иисуса за чистоту религии в своих собственных целях. По крайней мере, этого назарея нужно беречь! Нужно сделать всё, чтобы он не попал в руки Каиафы!

- Недавно у меня был первосвященник Каиафа. Он хочет схватить тебя и судить, возможно, даже предать смерти.

- Я знаю, – спокойно ответил Иисус.

- Я помогу тебе избежать казни. Дам человека, который поможет тебе укрыться так, что Каиафа не сможет тебя достать.

- Ты предлагаешь мне бежать?

- Да, я предлагаю тебе бежать. Причем, прямо сейчас.

- Только трус бежит от судьбы своей, бросив всё, чему он служил. Я учу людей любви и смирению, я учу их тому, что тело тленно, и только душа бессмертна, если наполнена она любовью к людям. Скажи, чего будет стоить моё учение, если учитель, спасая жизнь свою, бренное своё тело, которое рано или поздно всё равно обратится в прах, предаст тех, кто любит его, предаст любовь, которой он учит людей?

- Наверное, ты прав, – ответил Понтий Пилат Христу, – но вряд ли смогу сделать для тебя что-то большее.

- Делай то, что велит тебе твой долг.

- Тогда, прощай, – сказал прокуратор и поклонился, это произошло само собой, мимо его воли. Понтий Пилат впервые склонил голову перед человеком, который был по статусу ниже его.

Простившись с Иисусом, прокуратор сел писать письмо императору Тиберию. Он сообщал о том, что удалось, наконец, обезвредить банду разбойника, нападавшего на транспорты с продовольствием и деньгами для римских легионеров. Далее он убеждал императора в том, что деятельность бродячего проповедника, называющего себя Иисусом Христом, ничем не может грозить господству римлян на территории Иудеи: наоборот, он убеждал народ, что восстанием не добиться свободы, лишь кровь, смерть и горе принесет народу вооруженная борьба.

Дело в том, что в последнее время появилось множество бродячих проповедников, призывающих народ к свержению римского владычества. Их хватали и казнили, распинали без суда и следствия. Синедрион не принимал участия в этом, это было дело римлян. Священники иногда пытались заступиться за осужденных, либо косвенными путями всячески препятствовали их поимке. Требования Каиафы пресечь деятельность Иисуса насторожила прокуратора. Отношения между римлянами и правящими кругами Иудеи было достаточно сложными. Предшественник Понтия Пилата, Валерий Грат, сменил в короткий период четырех первосвященников, остановив свой выбор на Каиафе, но если он был хитрым и тонким политиком, пытавшимся миром улаживать все спорные вопросы, то Понтий Пилат был солдатом, прямолинейным и грубым, он не искал ни с кем компромисса, а всегда шел напролом.

Он не считался обычаями и святынями иудеев, чем вызывал возмущение священников и простого народа. Однажды он внёс в Иерусалим хоругви с изображением римского кесаря, оскорбив тем самым религиозные чувства верующих, никаких изображений в святом городе быть не должно. Ни просьбы, ни мольбы не могли заставить его изменить своё решение, и священники обратились с жалобой к самому Тиберию. Оскорбляло их религиозные убеждения и то, что прокуратор пользовался правом назначать первосвященника по своему усмотрению. Среди священников и народа зрело глухое недовольство правлением Понтия Пилата. Различные проповедники, призывающие к свержению римской власти, если и не поощрялись священниками прямо, то, по крайней мере, не осуждались.

При этом поддержку находили не только проповедники, призывающие к свержению римлян, но и разбойники, нападающие на римские гарнизоны, и тот факт, что разбойники грабили и убивали не только римлян, но и иудеев, священников нисколько не смущал.