Артур Шницлер казанова, или развязка для одной новеллы музыкальный трагифарс в 2-х действиях
жүктеу/скачать 240.5 Kb.
|
Гете. «Довелось в былые годы…»АББАТ. Весьма рад вновь встретиться с вами, шевалье. (Гудару.) Поклон вам от барона Сантиса: если здоровье ему позволит, он приедет вечером вместе с супругой к своему дорогому другу Гудару. ГУДАР. Очень удачно. Таким образом, в честь шевалье мы можем составить игру. Соберется приятная маленькая компания, я жду также братьев Рикарди… Андреа тоже приедет… Мои дети встретились с ним во время его верховой прогулки. АББАТ. Он все еще здесь? Неделю назад говорили, что он должен вернуться в полк. ГУДАР (смеется). Баронесса, должно быть, выхлопотала ему у полковника продолжение отпуска… КАЗАНОВА. Удивительно, что в такое время мантуанским офицерам разрешают отпуск. Два моих знакомых офицера – один из Мантуи, другой из Кремоны – выступили ночью со своими полками по направлению к Милану. АМАЛИЯ. Разве начинается война? КАЗАНОВА. Все, может быть, уладится, но, поскольку испанцы ведут себя угрожающе, надо быть готовыми. «Солдатское счастье». ГУДАР. Известно ли вообще, на какой стороне мы будем драться: на стороне испанцев или французов? АББАТ. Лейтенанту Андреа Басси это должно быть безразлично. Лишь бы ему наконец удалось проявить свою храбрость. КАЗАНОВА. Очевидно, лейтенант желает проявить свою храбрость не бескорыстно? Тут наверняка замешана женщина. ГУДАР. Шевалье проницателен. И эта женщина зовется Аниной. Вы ее только что видели в саду с книжками. Там она большей частью с шести часов утра и занимается до полудня. АМАЛИЯ. Анина племянница мужа, дочь его покойного сводного брата, юная, но весьма ученая девушка. Несколько недель назад она приехала к нам с целым сундуком книг. ГУДАР. Вот только обстановка для занятий не совсем благоприятна. Вчера, например, у нас были гости, и мы засиделись позже обыкновенного, даже играли по маленькой в карты – не так, как, вероятно, привык играть шевалье, - но мы люди безобидные, и у нас не принято оставлять друг друга без гроша. А поскольку в игре обычно участвует и наш достойный аббат, то вы можете себе представить, шевалье, что мы не слишком грешим. КАЗАНОВА. Какое прекрасное имение. Я получил удовольствие от прогулки. Но мне хотелось бы осмотреть его получше. ГУДАР. А мне ничто не могло бы доставить большего удовольствия, как показать вам свои виноградники и поля, шевалье! Да, сказать вам правду, с тех пор как это маленькое именьице принадлежит мне – спросите Амалию, - я все годы ничего так не желал, как принять вас наконец в собственных владениях. Десятки раз я собирался написать вам и пригласить вас. Но разве мог я когда-нибудь рассчитывать на то, что письмо вас застанет? Если передавали, что недавно вас видели в Лиссабоне, то можно было не сомневаться, что вы ужк успели уехать в Варшаву или в Вену. А теперь, когда я каким-то чудом встретил вас как раз в тот час, когда вы собирались покинуть Мантую, и мне удалось – а это было нелегко, Амалия! – привести вас к себе, то вы так дорожите своим временем, что – подумайте только, господин аббат! – соглашаетесь подарить нам не более двух дней! АББАТ. Может быть, удастся уговорить шевалье, чтобы он продлил свое пребывание у вас. (Бросил на Амалию быстрый взгляд, который не остался незамеченным Казановой.) КАЗАНОВА. К сожалению, это невозможно. Я не могу скрыть от друзей, выказывающих такое внимание к моей судьбе, что мои венецианские сограждане собираются, хотя и с некоторым опозданием, но с тем бóльшим почетом для меня загладить несправедливость, которую совершили по отношению ко мне много лет назад. Как известно, за вольнодумство власти наказали меня изгнанием из моего города, хотя члены Совета усиленно насаждали мнение, что самыми моими непростительными прегрешениями являлись распущенность, задиристость и плутни. Теперь я жду известия о помиловании, и хозяйка гостиницы в Мантуе великодушно обещала известить меня об этом, как только придет уведомление. Да и кроме того я намерен, даже обязан завершить в течение ближайших дней серьезный литературный труд… ГУДАР. Для такой цели нет более подходящего места, дорогой шевалье, чем это тихое и уютное имение. А для моего скромного дома будет величайшей частью, если шевалье де Сенгаль доведет здесь до конца этот труд. КАЗАНОВА. Да, да, разумеется, я приму во внимание вашу любезность, хотя надолго покинуть Мантую я все же не могу… Итак, Гудар, я готов. Покажите мне ваши виноградники, поля… Ну, и разумеется, сад… Да, да, я еще раз хочу насладиться его умиротворяющей тишиной и покоем… АМАЛИЯ (мужу). Господину шевалье необходимо стряхнуть дорожную пыль, а может быть, и отдохнуть немного. Вы с господином аббатом проследуйте в сад, а я позабочусь о комнате для шевалье… (Казанове.) Надеюсь, вы будете довольны… ГУДАР (уходя с аббатом). Почти так же довольны, как гостиницей в Мантуе… Мы ждем вас, дорогой шевалье. АМАЛИЯ (когда Гудар и аббат вышли). Ты опять со мной, Казанова… С каким нетерпением ждала я этого дня! Я знала, что он когда-нибудь наступит. КАЗАНОВА (холодно). Я оказался здесь случайно. АМАЛИЯ. Неважно. В течение этих шестнадцати лет я только и мечтала об этом дне. И сегодня ночью я хочу целовать твои губы… КАЗАНОВА. Ты не будешь целовать ни моих губ, ни рук, и тщетным окажется твое ожидание и тщетными твои мечты, если только я прежде не буду обладать Аниной. АМАЛИЯ. Ты не в своем уме, Казанова! КАЗАНОВА. Нам не в чем упрекать друг друга. Ты обезумела, думая, что видишь опять во мне, старике, возлюбленного времен своей юности… АМАЛИЯ. Для меня ты никогда не состаришься… КАЗАНОВА. Я тоже сошел с ума, вбив себе в голову, что должен обладать Аниной. Но, быть может, обоим нам суждено образумиться. Пусть Анина сделает меня вновь молодым – для тебя. АМАЛИЯ. Она тебе нравится? КАЗАНОВА. Да, она хороша. АМАЛИЯ. Хороша и добродетельна. КАЗАНОВА. Этот офицер наверняка ее любовник. АМАЛИЯ. Они вместе путешествуют. Андреа Басси просил ее руки, и недалек тот день… КАЗАНОВА. Он к ней сватался? АМАЛИЯ. Спроси у Гудара, если не веришь мне. КАЗАНОВА. Что ж, мне это безразлично. Какое мне дело, девица ли она или девка, невеста или вдова… Я хочу обладать ею, я хочу ее! АМАЛИЯ. Я не могу тебе ее дать, друг мой! КАЗАНОВА. Вот видишь, каким никчемным человеком я стал, Амалия. Еще десять, еще пять лет назад мне не понадобилась бы ничья помощь или заступничество, будь Анина даже богиней добродетели. А теперь я хочу сделать тебя сводней. Как идут годы… АМАЛИЯ. Ты нисколько не изменился. Я вижу тебя таким, каким ты был тогда, каким я видела тебя всегда, даже во сне. КАЗАНОВА. Взгляни на меня, Амалия! Эти морщины на лбу… складки на шее… глубокие борозды, идущие от глаз к вискам… А вот здесь, в глубине, у меня не хватает зуба… (Он осклабился.) А эти руки, Амалия! Посмотри на них! Пальцы, как когти… Мелкие желтые пятнышки на ногтях… И жилы, синие и вздувшиеся… Руки старика, Амалия! АМАЛИЯ. Ты не стар! В твоих объятиях я вкусила блаженство, и мне, видимо, суждено испытать его и в последний раз с тобой. КАЗАНОВА. В последний раз? Против этого, пожалуй, найдутся возражения у моего друга Гудара. АМАЛИЯ. С ним это – долг… даже удовольствие, пожалуй… но не блаженство… И никогда блаженством не было! КАЗАНОВА. Ты что вообразила, Амалия? По-твоему, я приехал сюда из желания сделать рогоносцем твоего доброго мужа? АМАЛИЯ. Я люблю тебя, Казанова! КАЗАНОВА. Так добудь мне ее, Амалия! Ты можешь, я знаю. Говори ей что угодно! Скажи, что я вам угрожал, что ты считаешь меня способным поджечь ваш дом. Скажи ей, что я безумец, опасный безумец, убежавший из сумасшедшего дома, но что девичьи объятия могли бы меня исцелить. АМАЛИЯ. Никогда, Казанова, никогда – слушай меня внимательно! – никогда не знала я более чистого существа. Если бы она подозревала, что мне сейчас пришлось услышать, она сочла бы себя оскверненной, и, сколько бы ты ни жил здесь, ты бы больше ее не увидел!.. КАЗАНОВА (размышляя). … Не знала более чистого существа… А этот офицер? АМАЛИЯ. Он молод и красив. Да, да!.. Он даже кажется мне красивее, чем когда-то был ты, Казанова! КАЗАНОВА собрался было возразить – все его существо возмутилось против подобной несправедливости, но в это время с улицы раздался звук подъехавшего экипажа. (Взглянула в окно.) Барон… Он едет к нам. (Вышла на крыльцо, слышны возгласы приветствия.) БАРОН САНТИС (еще на крыльце). В наших местах уже распространилась весть, что сюда прибыл шевалье де Сенгаль и остановился у своего друга Гудара… КАЗАНОВА (один). Что бы все это могло значить? Все эти приготовления и сборы на карточную игру… обходительность аббата и предупредительность Гудара весьма подозрительны… Неужели они считают меня богатым и собираются меня обобрать?.. Или, что еще хуже, это происки моих врагов, которые в последнюю минуту стараются помешать моему возвращению в Венецию?.. Вошли БАРОН САНТИС, его жена ФЛАМИНИЯ и АМАЛИЯ. Следом за ними – АББАТ и ГУДАР, оба чуть навеселе. САНТИС. Дорогой шевалье! Мечтой моей жены было померяться силами с вами в игре, а в более молодые годы, и на ином поприще. Подумайте только, много лет назад я прибыл в Вену в тот самый день и даже в тот же самый час, когда вы оттуда отбыли. Наши кареты, встретившись, проехали мимо друг друга… Такая же неудача постигла меня и в Регенсбурге… Там я даже поселился в комнате, которую вы оставили часом раньше… КАЗАНОВА. Действительно, несчастье. САНТИС. Кое в чем я заранее готов признать себя побежденным, и это меня мало трогает… Но что касается карт, милейший шевалье, то, пожалуй, мы оба достигли подходящего возраста… «Об игроках». ФЛАМИНИЯ протягивает кончики пальцев. КАЗАНОВА прикасается к ним губами и бессильно опускается в кресло. Картина вторая Комната Анины. Она одна. Смотрит в парк. Ее пробирает мелкая дрожь. Отойдя от окна к столику, принимается писать. Останавливается, перечитывает, снова начинает писать. Заслышав шаги, прячет письмо на груди, подходит к окну. Входит ГУДАР. ГУДАР. Какое словное утро, племянница. АНИНА. Должно быть, уже полдень? ГУДАР. Вероятно, если верить солнцу… У нас привыкли вставать поздно. Андреа еще спит? АНИНА. Нет, кажется. Во всяком случае, дома его нет. ГУДАР. Вчера мы засиделись за игрой несколько дольше обычного… АНИНА. Кто же выиграл? ГУДАР. Ты не знаешь? И тебе твой супруг… АНИНА. Я его не видела. Не слыхала даже, ни как пришел, ни как ушел утром… ГУДАР (шутливо). Не слыхала и звона монет? АНИНА. Сквозь сон мне и вправду чудился звон каких-то червонцев… (Подходит к столику, открывает его, видит золото.) Дядюшка, ты проиграл Андреа эти деньги? ГУДАР. Ты же знаешь, я играю по маленькой, а здесь сумма весьма значительна. Меня не занимают ни проигрыш, ни выигрыш. АНИНА. Что же вас занимает? ГУДАР. Следить за картами… (Встает в позу, напыщенно.) Одним вопросом занят я: чего ты хочешь, Во мне сокрытый враг? Скажи, Судьба, Что ты велишь? К концу идет дорога, Остались карты мне. Но это много. АНИНА. Кто же вчерашний победитель? Неужели Андреа? ГУДАР. Да! Проиграл все Казанова! Остался без копейки. Он занял эти червонцы у аббата, но и они уплыли твоему мужу! АНИНА (не сразу). Андреа мне не муж… ГУДАР. Анина, милая племянница… Я знаю людей – седьмой десяток живу – и поверь, Андреа Басси – порядочный человек! Святая церковь освятит ваш союз, и мой дом с радостью примет вас… А я благословлю вас как самых счастливых людей на свете. АНИНА. Мы и сейчас прекрасно себя здесь чувствуем. Мягкий климат чудесная местность, веселые знакомства… ГУДАР. А могла ли ты еще недавно представить, что ты будешь сидеть с такими людьми за одним столом… АНИНА. С какими людьми? ГУДАР. Образованными, начитанными… АНИНА. Мои любимые собеседники – это мои книги… ГУДАР. Конечно, барон фрн Сантис несколько шумлив за бутылкой, а Фламиния несколько развязна в речах, но… АНИНА. Они все безупречны и вежливы со мной… (Немного замявшись.) А Казанова – дворянин? ГУДАР. Он представляется сейчас как шевалье де Сенгаль… Хотя многим людям он известен под своим прежним и более прославленным именем – Казановы. АНИНА. Так он дворянин или нет? ГУДАР (замявшись). Вчера за игрой твой муж также высказал сомнение по этому поводу, заявив, что не слышал, будто французский король пожаловал синьору Казанове дворянство. АНИНА. Андреа бывает иногда заносчив… ГУДАР. Мы все встали на защиту шевалье, что вызвало, как мне показалось, легкую досаду у него… Впрочем, не будем преувеличивать значения такого недоразумения… (Достает сверток с золотыми монетами.) Я хотел вернуть шевалье свой долг. Хотя и поздно, но я с благодарностью верну ему то, благодаря чему я и моя Амалия стали счастливы… Он должен это принять, если не хочет обидеть меня. АНИНА. Ни в коем случае я не советую вам этого делать! ГУДАР. Почему, дитя мое? АНИНА. Синьор Казанова может неправильно истолковать ваш искренний порыв. Его участие в вашей судьбе и судьбе вашей жены бескорыстно, а, приняв от вас деньги, он рискует лишиться ореола благодетеля, тем более, что Андреа так некстати подверг сомнению его дворянский титул… Я думаю, их беседа на этот счет будет иметь продолжение… ГУДАР (подумав). Пожалуй, ты права… Однако ты поговорила бы с Андреа, чтобы он не возобновлял с шевалье этого разговора. В конце концов, Сенгаль – превосходное имя, и никто в целом свете не имеет большего права именоваться шевалье, чем благородный друг мой Казанова. (Забирает со стола деньги.) АНИНА. Вы правы, дядюшка… Я уверена, Андреа и сам уже раскаивается в своей несдержанности… Вот только аббат… ГУДАР. Что аббат? АНИНА. Господин шевалье задолжал у него… ГУДАР. Пусть тебя это не беспокоит… Расставаясь после игры, господин аббат сказал мне, что хоть он и не разделяет мнения господина шевалье относительно Вольтера – этого гениального ума нашего времени, - но готов ждать возврата долга и год, и два… Шевалье все-таки благородный человек, - так на прощание сказал аббат… Но я слишком болтлив… Покидаю тебя в надежде, что Андреа скоро вернется и мы увидим вас за завтраком. (Целует Анину и уходит.) АНИНА остается некоторое время в раздумье, снова достает письмо, дописывает его, складывает, вкладывает в конверт, подписывает адрес. Берется за колокольчик, стоящий на столе, но, передумав, не звонит. Открывает дверь, осторожно выглядывает в коридор и делает знак рукой. Входит слуга ТИТО, подросток лет 15-ти, очень красивый. ТИТО. Что прикажете, синьора? АНИНА. Скажи мне, господин, вчера прибывший… ТИТО. Что синьора прикажет передать господину Казанове? АНИНА (дает ему червонец). Передай ему письмо… ТИТО. Слушаю. (Хочет идти.) АНИНА. Спрячь письмо. Мне важно, чтоб никто не знал… ТИТО. Ответ принести? АНИНА. Ответ не нужен. ТИТО. А если господина Казановы не окажется дома, то можно оставить письмо его слуге? АНИНА. Можно. ТИТО. Я позволю себе указать синьоре, что слуга его, может быть, переодетая девушка. АНИНА. Ты думаешь? ТИТО. Я ничего не думаю. Но возможно также, что у него в комнате кто-нибудь спрятан в шкафу, в постели… АНИНА. Ты умный мальчик… я тебе вверяюсь… (Дает ему еще червонец.) ТИТО. Смею ли я вместо этого червонца просить об одном только поцелуе? АНИНА. Ты сумасшедший? ТИТО. Мне кажется, это возможно… АНИНА (быстро целует его). На! ТИТО. Лечу!.. (В дверях.) «Путь жизни долог, вечность – коротка!.. (Вышел.) АНИНА (одна). Что же теперь будет? Чем я стала? Нет, нет… Ничего не случилось. Я дам клятву забыть все и похороню эту тайну в себе… А он… он навеки унесет воспоминанья! И ничего не изменится… и все повернется… (Смотрит на себя в зеркало.) Ты бредишь. В чем ты видишь поворот? Случившееся разве не случилось? Что было, то небывшим стало вдруг? Вина моя уменьшилась иль вовсе Исчезла? И можно ли дурной поступок мой – простить? Так кто же я? Я дочь почтенного семейства? Невеста я безгрешная? О, нет, Жених таких, как я, у сводни покупает, Прибавив сверх цены и честь свою. Его ль вина… В чертах лица, столь нежных, горделивых, Кто может разглядеть глубокий след Позорного разврата? Из дома я какого? Веселого иль строгих нравов? Не обольщайтесь, Милые синьоры! Простая потаскушка перед вами. Тихони смирный облик Лжив и не сулит покоя! Стук в дверь. Входят АНДРЕЯ, САНТИС и ФЛАМИНИЯ. ФЛАМИНИЯ. С добрым утром, душка! Нескромно с нашей стороны (кивнула в сторону мужа) врываться в столь ранний час, но мой муж настоял… У него к вам предложение, о котором он сам расскажет. (Подходит к окну.) Прелестный день… АНИНА (замечает, что Андреа не весел). Да… но кажется, будет гроза. Душно. ФЛАМИНИЯ. Тогда за игру можно приняться сразу после обеда. Возможно, синьору Андреа опять так же счастливо повезет, как вчера. САНТИС (почтительно целует руку Анины). Как спалось, синьора? АНИНА. Прекрасно. САНТИС. Сейчас ездил в поле испытать коня, да вот встретил в парке синьора Басси. Сидит мрачный. Уединился в тени деревьев… ФЛАМИНИЯ. Синьору Андреа нет повода грустить после вчерашнего выигрыша. САНТИС. Значит, удачно выбрал маску… АНИНА. Какую маску? АНДРЕА (делает нетерпеливый жест: видно, что ему не по душе нежданные гости и не терпится от них избавиться). Философа. Кто ее не носит… ФЛАМИНИЯ. Ваш общий любимец Казанова, кажется, предпочитает другую маску… САНТИС. Злоречивые уста моей жены сейчас изрекут что-то новое… ФЛАМИНИЯ. Совсем не новое. Казанова теперь выступает в роли шута, и об этом говорят давно все, кто его знает… САНТИС. Ты сегодня не в духе? Что бы это значило? (Анине.) Казанова встречает Фламинию в третий раз. Обычно он так легко воспламеняется, но к ней он равнодушен. Это ее и злит. ФЛАМИНИЯ. Поосторожнее. Ты можешь раззадорить меня… Но я равнодушна к этому шуту. АНИНА. Почему вы упорно называете его шутом? ФЛАМИНИЯ. Посудите сами… Можно ли верить той басне, что за столом он потчевал нас, будто он бежал из венецианской тюрьмы, куда был заперт, и очевидно, поделом… Работал и сверлом он, и пилою, Скользил, карабкался, бросался вплавь, - И этого не видят и не слышат, Не узнают его, и в лунном свете Сидит на крыше он. Какая чушь! АНИНА. Но все же он бежал? ФЛАМИНИЯ. Почем нам знать? Быть может, он и не был в заключенье, А если был, то отсидел свой срок. И если он бежал, то как проверить, Что удался побег? Что не упал он с крыши И не утонул?.. АНИНА. Но он же жив? ФЛАМИНИЯ. Быть может, умер. АНИНА. Так значит здесь поддельный Казанова? ФЛАМИНИЯ. Поддельным Казанова был всегда. АНИНА. Но вы были с ним знакомы давно и должны были привыкнуть… ФЛАМИНИЯ. Знакомы? Да… Я виделась и говорила с ним. Вернее, говорил всегда он один. По-моему, он чужого голоса вовек не слыхал. Так вот, всякий раз он приступал к рассказу о побеге теми же фразами и в том же тоне… И осенью прошлого года, и два года тому назад, и семь, когда я встретилась с ним впервые в Риме... САНТИС. Какой милый разговор. (Анине.) Я всегда говорю своей Фламинии: если две такие пары, как вы и синьор Басси, как я и моя дражайшая супруга, сойдутся на почве общих развлечений, сколько пользы мы могли бы из этого извлечь! АНИНА (смеется). Да какая же практическая польза в нашей болтовне? ФЛАМИНИЯ. Сколько вам лет? АНИНА. Семнадцать. ФЛАМИНИЯ. Наивный возраст… А мне двадцать пять… Десять лет прошло с тех пор, как я и Сантис… Ах, какой я была глупой!.. Сантис говорит, что синьор Басси достоин быть моим наставником. АНИНА. Наставником? Но в чем же? ФЛАМИНИЯ. Неужели не ясно? АНИНА. В картах? ФЛАМИНИЯ. И в других вещах… АНИНА. Но раньше он не брал карт в руки. ФЛАМИНИЯ. Ах, милая… АНИНА. С некоторых пор он стал играть, но это не является его пагубной страстью… Скорее он склонен к мечтам, размышлениям… (Пытается как-то заинтересовать Андреа разговором, но тот по-прежнему мрачен и держится в стороне.) ФЛАМИНИЯ. Вы путешествуете, а в поездках на чужбине можно смотреть на вещи легче… Поверьте, милая, ничего не может быть забавней, чем лежа рядом… (взглянула на Сантиса), в тесных объятиях, поверять друг другу свои проделки… (Смеется.) АНИНА (так же смеется, хотя делает это скорее для поддержания беседы; настроение Андреа начинает ее беспокоить). И все же, в каких вещах синьор Басси может быть для вас наставником? САНТИС. Однако время крутится уже вхолостую. Погода дивная, и я сегодня устраиваю обед. Я распорядился накрыть стол в парке. ФЛАМИНИЯ. И разумеется, уже пригласил этого Казанову… САНТИС. Утром я наведался к нему. Он крепко спал, очевидно, совершенно забыв свое вчерашнее фиаско. ФЛАМИНИЯ. Какой же обед без россказней о побеге, о крыше из свинца!.. САНТИС (он тоже обратил внимание на поведение Андреа). Однако у синьора Басси вид и вправду такой, будто он обманулся в своей вчерашней удаче… Как ваша верховая прогулка, синьор Басси? жүктеу/скачать 240.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|