Август Монтегю Саммерс – История колдовства


ГЛАВА VII. Ведьма в драматической литературе



бет22/28
Дата21.06.2016
өлшемі3.05 Mb.
#151128
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   28

ГЛАВА VII.
Ведьма в драматической литературе


Английский театр, подобно театру любой другой страны, имеет религиозные, а лучше сказать, литургические корни. После норманнского завоевания, когда в английских монастырях появилось немало французских ученых, латинские диалоги, легенды о святых и мучениках, созданные в соответствии с канонами комедий Хротсвиты, отнюдь не бывшим уникальным феноменом, стали ставиться и на острове. Их практически невозможно декламировать, не выполняя при этом соответствующих действий. Таким образом, мистические пьесы появились из самой сердцевины действа литургического.

Немало исследований было посвящено тому, каким образом ставились отдельными гильдиями эти ранние английские пьесы. Я бы хотел привлечь внимание читателей лишь к одному из фрагментов оборудования передвижного театра, а именно, к темной пещере на последней из трех декораций, так называемому адскому жерлу. Прилагались немалые усилия для того, чтобы сделать ее столь ужасной в своем реализме, как только было возможно. Демоны с чудовищными головами исходили из нее, извергались адские пламена, и слышны были сдавленные крики. Так, при постановке в Дигби пьесы о св. Марии Магдалине описание сцены было следующим: «помост и ад, разверзающийся под этим помостом». В Ковентри у шляпочников было Адское жерло для изображения адских мук, а у ткачей – еще одно для представления Страшного суда. Оно извергало огонь, было снабжено лебедкой и валом для изображения землетрясений. В указаниях к постановкам Корнуольского театра, который ставил «Сотворение мира», написано, что Люцифер низвергается в ад «и столб огня рядом с ним», а вся сцена заполняется «всевозможными дьяволами и духами, поддерживаемыми на канатах». Среди необходимых «establies», потребных для постановки пьесы в Руане в 1474 году, был «Enfer fait en maniere d’une grande gueulle se cloant et ouvrant quant besoing en est». Последнее указание к постановке «Sponsus», литургической пьесы, написанной Клоетта и Пари в первой половине XII столетия и поставленной в Лиможе, где речь идет о Разумных и Неразумных девах, звучит таким образом: «Modo accipiant eas [fatuas uirgines] daemones et paecipitentur in infernum».

Сам Дьявол, нарушитель мира, был одним из важнейших персонажей мистерий. Йоркский цикл начинается с постановки «Сотворения мира» и «Падения Люцифера». В то время как ангелы поют: «Свят, свят, свят» перед троном Господним, сатана является, обуянный гордыней, с тем чтобы быть низвергнутым в глубины ада, громко выкликая при этом свои жалобы: «Пал, пал, о горе мне!» Известен интересный эпизод из сна жены Пилата. В то время как она спит, Сатана нашептывает ей на ухо воспрепятствовать осуждению Иисуса и, таким образом, помешать искуплению человечества. Последняя пьеса Йоркского цикла – «Судный день».

Таким же образом цикл Таунли открывается «Сотворением», и в пояснениях к пьесе написано: hic deus recedit a suo solio et lucifer sedebit in eodem solio. Скоро действие перемещается в ад, где демоны укоряют Люцифера за его гордость. После создания Адама и Евы представлялся горестный плач Люцифера. В длительном эпизоде Страшного суда на сцене появлялось немалое количество демонов, каждому из которых находилась работа.

Дьявол был представлен в черном одеянии, с козлиными рогами, ослиными ушами, с раздвоенными копытами и огромным фаллом. Собственно, это сатир из древних дионисических процессий, дух природы, суть несдерживаемой свободы и веселых удовольствий, можно сказать, бесстыдный, так как греки античности не знали стыда. Это та самая фигура, которая носилась в танце на сцене Аристофана, совершенно обнаженная при свете дня [592], исполненная физического здоровья, в неудержимом веселье и экстазе громко выкрикивающая старинный рефрен: Φαλης εταίρε Βοχκχιου, ξΰγκωμε, νυκτεροπλάνητε, μοιχέ παιδεραοταа (Фалес, щедрый товарищ Вакха, его веселый компаньон в танце, в безумном веселии блуждающий по ночам, развратитель Фалес). Иными словами, он был воплощенным язычеством, язычество же было смертельным врагом христианства; таким образом, его взяли, бражника вакхических пирушек, запачкали нечистотами от рогов до копыт, и он так и остался смертельным врагом христианства под именем дьявола [593].



Фаллические демоны очень долго оставались на сцене, как ни странно может это показаться, они выступали в том же обличии и во времена Шекспира. В 1620 году в Лондоне Эдвард Райт опубликовал пьесу «A Courtly Masque: The Deuice called», «The World tost at Tennis», «которая неоднократно представлялась вниманию достойных и благородных зрителей к их немалому удовольствию, слугами Его Высочества Принца». Пьеса была сочинена и поставлена двумя джентльменами, Миддлтоном и Вильямом Роули. Титульная страница содержит изображения различных персонажей, безусловно, они были сделаны с зарисовок, исполненных во время представления пьесы. Вне основной группы персонажей видим чудовищную черную фигуру Диавола, который появлялся в самом конце для того, чтобы принять участие в финальном танце. Диавол был оснащен рогами, копытами, когтями, хвостом и гигантским фаллосом. Можно отметить, что такие же рога были нарисованы на столь похожей на козлиную (велико сходство с сатиром) голове Дьявола из пьесы «Доктор Фауст» на титульном листе кварто Марло. Фаллос, на который содержится намек в тексте, принадлежал также персонажу, одетому как обезьяна (Бавиан), в сцене майского танца пьесы Шекспира и Флетчера «Два джентльмена», III, 5, 1613. Интересно, что одной из отличительных черт старой немецкой карнавальной комедии были целые группы демонов с фаллосами. Более того, некоторые типы гротескных комедий дель арте во втором десятилетии XVII века были украшены такими же персонажами [594]. Важным представляется, что дьявола представляли на сцене английского театра именно таким образом. Его образ соответствует народной идее о том, как должен выглядеть князь тьмы. Таким образом проливается свет на ряд наиболее гротескных и отвратительных свидетельств ведьмовских процессов того времени. В утерянной пьесе Скелтона «Ниграмансир» одна из ремарок гласит: «Входит Бельзебуб с бородой» – безусловно, в черной маске с огромной козлиной бородой, известной из старинной религиозной драмы. По-видимому, главным назначением Некроманта, давшего имя пьесе, было произнести пролог, в ходе которого призывается дьявол, который начинает бить и пинать его за грехи. Однако об этой пьесе нам известно только от Вартона, который утверждает, что она была показана ему поэтом Вильямом Коллинзом в Чичистере, около 1759 года. Он рассказывает: «Называлась она «Ниграмансир» и включала морализующую интерлюдию вместе с изложением содержания. Написал ее мастер, лауреат Скелтон, она была представлена королю и другим эстетам в Вудстоке на Вербное воскресенье. Пьеса была напечатана Винкином де Вордом тонким кварто в 1504 году. Вероятно, Генрих VII смотрел ее в королевском владении или дворце в Вудстоке, Оксфордшир, ныне разрушенном. Персонажи – Некромант или волшебник, дьявол, нотариус, Симония и Филаргирия, она же Алчность. Частично это сатира на некоторые злоупотребления в Церкви… Сюжет истории заключается в суде над Симонией и Алчностью. Помимо того, что рассказывает Вартон, о пьесе ничего не известно. Ритсон в «Bibliographia Poetica», 106, сообщает: «нет о речи о том, что «Ниграмансир» действительно существовал». Та м же было продемонстрировано, что в качестве историка литературы Вартон нередко подпадает под подозрение, и Дафф в труде «Hand Lists ofEnglish Printers» отмечает, что не смог найти следов существования упоминавшейся «моральной интерлюдии».

В английских моралите дьявол неизменно играет важную роль, как и в соответствующих французских оригиналах или аналогах, он неизменно мешает и противостоит моральной составляющей пьесы, выступающей оправданием ее существования. В более поздних английских пьесах, сюжет которых также развивался через подобное противостояние, дьявол сохраняет свои позиции одного из центральных персонажей. Его, как правило, сопровождает Порок, что-то вроде слуги или шута на службе врага рода человеческого. Порок вместе с тем непрестанно дразнит, подшучивает, издевается и ставит своего господина в неудобное положение, развлекая публику и преподавая ей моральный урок. В пьесе «Твердыня стойкости» (The Castell of Perseverance) Люцифер предстает перед зрителем в своем старинном обличии, появляется на сцене с теми же словами, как в мистериальных пьесах, и одет в свое «дьявольское облачение» поверх костюма «горделивого галанта». В представлении «Похотливый юноша» (Lusty Juventus) Вевера различимы следы мути, поднявшейся в печальные дни правления Эдуарда VI, когда и писался текст. Вслед за тем, как дьявол призывает на помощь Лицемерие, на зрителя выплескивается целый потоп пустых, но мерзких оскорблений и поклепов на Католическую церковь, на кои подвигала автора его пуританская нетерпимость. В конце пьесы мы уже не удивляемся очередной встрече со старым усталым джентльменом, лицемерно излагающим доктрину оправдания верой.

В интерлюдии, которой Кольер дал название «Человечество», Бесчестие (Mischief) призывает себе на помощь злого духа по имени Титивилл, уже появлявшегося в «Мистериях» Таунли (пьеса Judicium). Бывший тогда архивариусом и сборщиком пошлин дьявола, он известен в первую очередь под именем «мастер Лоллард». Судя по старому глупому предрассудку, Титивилл был чертом, в задачу которого входило подбирать слова, по небрежности не произнесенные священниками во время мессы.

Переходя к моменту, когда драма стала носить, скажем, более регулярный характер, мы сразу сталкиваемся с очень интересной пьесой, в центре сюжета которой стоит если не магия, то, во всяком случае, предсказание будущего, работой Джона Лили «Комедия Прелестная и Пречудная» «Матушка Бомби», впервые напечатанной в 1594 году. Сюжет ее исключительно сложен и построен в высшей степени искусно, однако в отличие от других пьес Лили не почерпнут из античных или псевдоклассических источников. Повествование ведется, в частности, о старой мудрой женщине из Рочестера, по имени которой пьеса и получила свое название. Те м не менее, по ходу представления ей мало что удается сказать или сделать, разве что она временами способствует головокружительному нагромождению происшествий и разрастанию лабиринта сюжетных линий. Когда Селена вопрошает эту даму: «Мне сказали, что ты ведьма», матушка Бомби немедля ответствует: «Они лгут, я просто мудрая женщина» – пассаж, не лишенный смысла.

Великолепная драма Марло «Трагическая история доктора Фауста» создана на совершенно ином рефлексивном уровне, нежели пьеса Лили. Легенда о человеке, который продает свою душу дьяволу в обмен на безграничное знание и абсолютную власть, кристаллизовалась, видимо, еще в VI столетии, когда история о «Феофиле» была рассказана на греческом его учеником Евтихианом. Конечно, каждый из колдунов передавал свою душу Сатане, и судебные протоколы средневековой эпохи, так же, как анналы инквизиции, не говоря о народном фольклоре, переполнены тысячами подобных эпизодов. Но именно эта легенда получила особое распространение на западе и востоке христианского мира; она встречается в самых разных формах. Соответствующий рассказ можно прочитать у Якова Ворагинского; через Рутбефа, французского трувера XIII столетия, легенда проникла в репертуар менестрелей; она фигурирует в ранней английской прозе и нижне-немецкой драме. Можно проследить исландские

варианты этой истории. Легенда о Фаусте стала сюжетом поэмы Вильяма Форреста, священника и поэта, опубликованной в 1572 году; также из нее почерпнули материал авторы двух иезуитских «комедий» XVII столетия.

«Настоящий» Фауст был реальным человеком [595], бродячим чародеем и медиком-шарлатаном, хорошо известным на юго-западе Германской империи, так же как и в Тюрингии, Саксонии и примыкающих странах, где-то в 1510 – 1540 годы, это можно считать твердо установленным. Филипп Бегарди, медик из Вормса, автор книги «Index Sanitatis» (1539), рассказывал о встречах с этим шарлатаном, многие жертвы которого были лично ему известны. Он повествует, что одно время Фауст часто ему встречался, но в последние годы куда-то исчез. Высказывалось предположение, что вся легенда родилась из странной истории о Папе св. Клименте I и его отце Фаусте или Фаустиниане, как передается в «Признаниях», книге более чем популярной во все периоды Средневековья. Но Меланхтон знал некоего Иоганна Фауста, рожденного в Кнутлингене, Вюртемберг, недалеко от его собственного дома, который изучал магию в Кракове и впоследствии «много говорил о вещах тайных и секретных». Был доктор Фауст, работавший в начале XVI века, друг Парацельса и Корнелия Агриппы, ученый, приобретший скверную репутацию из-за занятий некромантией. В 1513 году Конрад Мутт, гуманист, встретился в Эрфурте с бродячим магом по имени Георгиус Фаустус Гермитеус из Гейдельберга. Тритемий в 1506 году встретился с младшим Фаустом, который похвалялся, что если бы все работы Платона и Аристотеля были бы сожжены, то он смог бы восстановить их по памяти. Кажется весьма вероятным, что легенда относится в первую очередь к доктору Фаусту, знакомцу Парацельса и Корнелия [596] Агриппы. Первая литературная версия этой истории находится в «Volksbuch», опубликованной Иоганном Спайем в 1587 году во Фракфурте-на-Майне, который повествует, что манускрипт был им получен «от хорошего друга из Спайера». Скоро он был переведен и издан в Англии, как «История проклятой жизни и заслуженной смерти доктора Джона Фауста» в виде дешевого издания, из которого Марло позаимствовал большинство реалий своей пьесы. Драма была поставлена в Германии английскими актерами, которые гастролировали там в последние годы XVI и начале XVII столетий. Таким образом, пьеса, сюжет которой был заимствован из немецких источников, в свою очередь, оказала глубокое влияние, а может быть, и определила развитие темы Фауста в немецкой народной драме и кукольном театре. Печатались тексты постановок редко и, как правило, при случае, придерживаясь вместе с тем в рамках импровизации определенной темы. Шейбл в своем «Kloster» (1847), том V, дает отличный отрывок о постановке в Ульме, и сохранились версии представлений театра марионеток, изданные Хаммом (1850), Шаде (1856), Энгелем (1874), Белковски (1882), а также Краликом и Винтером (1885).



Лессинг опубликовал две версии этой истории, а Клингер написал на основании этого сюжета роман «Fausts Leben, Thaten und Hоllenfahrt» (1791). Напыщенная трагедия была опубликована Клингеманном в 1815 году, а Ленау выпустил в свет своего эпико-драматического «Фауста» в 1836 году. Баллет Гейне «Der Doctor Faust, ein Tanzpoem» появился в 1851 году. Либретто для оперы Спора (1814) было написано Бернардом.

Замечательное произведение Гете, запланированное уже в 1774 году, было опубликовано лишь в 1808 году, а вторая часть – в 1831.

Большинство свидетельств указывают на то, что первая постановка «Доктора Фауста» Марло была осуществлена в 1588 году, поскольку доподлинно известно, что баллада о «Жизни и смерти доктора Фауста, великого мага» была включена в Регистр книгоиздателя в феврале 1589 года и воспоследовала за драмой, отнюдь ей не предшествуя. Первое дошедшее до нас кварто относится к 1604 году, но до него вышло несколько изданий. На сцене «Доктор Фауст» очень долго оставался популярным и, по крайней мере, в Англии, какой бы отрывочной ни была пьеса Марло, за ней не последовало новых, поставленных по тому же сюжету. Старый Принн в книге «Histriomastix» (1633) передает абсурдную историю о том, что как-то дьявол in propria persona «появился в театре Бельсаваж в дни королевы Елизаветы» в то время, как игралась трагедия, «причем об истинности этого происшествия я слышал от многих людей, которые вспоминают об этом и по сей день». Постановка была возобновлена после Реставрации, и в понедельник, 26 мая 1662 года, Пепис со своей женой сходили на представление в театр «Red Bull» (Красный бык), «но все было сыграно настолько бездарно, что нам стало плохо от этого спектакля». Осенью 1675 года постановка была осуществлена в Королевском театре, но никаких данных на этот счет не сохранилось. В 1685 – 1986 годах в Dorset Garden ставилась «Жизнь и смерть доктора Фауста, сыгранная вместе с фарсом и шутками Арлекина и Скарамуша» Вильяма Монфора, странная смесь сцен Марло с итальянской комедией дель арте. Арлекина играл находчивый Томас Джевон, первый английский арлекин, а Скарамуша – Энтони Ли, самый эксцентричный из комедиантов. В конце третьего акта после того, как Фауст уносится Люцифером и Мефистофелем, тело его разрывается на куски. Затем «члены Фауста воссоединяются. Следуют танец и песня». Этот фарс многократно возобновлялся с великим успехом, и в течение всего XVIII века Фауст выступает центральной фигурой пантомим. Можно насчитать что-то около сорока драматических версий легенды о Фаусте. Многие из них очень романтичны и ставились в основном малыми театрами. Здесь можно назвать «Фауста» Соана и Терри, поставленного в Друри-Лейн 16 мая 1825 года с «О» Смитом в роли Мефистофеля; «Фауст или Демон Драхенфаля» Греттена, поставленного в Сэдлерз Веллз 5 сентября 1842 года с Генри Марстоном в роли Мефистофеля, Лайоном в роли Фауста, «виттенбергского волшебника», Каролиной Рэнкли в роли Маргариты; «Фауста и Маргариту» Робертсона, исполненного в Театре принцессы в апреле 1854 года. Как известно, Фауст стал также героем опер; всемирно известен «Фауст» Гуно, либретто написали Барбье и Карре, первая постановка в Theatre Lyrique, Париж, 1859 год; существует «Проклятие Фауста» Гектора Берлиоза, которое было адаптировано для английской сцены Френдом и исполнено в Корте, Ливерпуль, 3 февраля 1894 года. До сих пор зрители ходят на бурлески, наследники фарсов XVIII века, из которых можно отметить «Фауста и Маргариту» Бернарда, Сент-Джеймс, 9 июля, 1864 года; «Фауста, или Искушение Маргариты» театр Британия, 25 марта 1867 года; «Маленького доктора Фауста» Байрона (1877); «Три мгновения Фауста» (Faust in Three Flashes) (1884); «Фауста за 40 минут» (1885) и самое известное из всех травести «Фауст на новый лад» (Faust up to date), поставленного в Гайети 30 октября 1888 года с Лонненом в роли Мефистофеля и Флоренс Сент-Джон в роли Маргариты. Во Франции – aprе´s Гете – впервые был поставлен Тало и Гонделье в Новато 27 октября 1827 года и шел с огромным успехом. Уже на следующий год трое авторов, Антони Беро, Шарль Нодье и Мерле, объединили свои усилия и поставили «Фауста» в трех актах. Музыка для спектакля была написана Луи Александром Пиччини, внуком знаменитого противника Глюка. В 1858 году Адольф Деннери поставил «Фауста» в Париже с подзаголовком «drame fantas-tique», в пяти актах и 16 сценах, драму в духе школы Граттана, достаточно эффектную, в мрачном стиле Сэдлерз Веллс, таким образом, и здесь тема Фауста принесла успех ее разработчикам. Из более современных английских постановок легенды о Фаусте самая интересная, безусловно, адаптация Виллсом первой части трагедии Гете, поставленной в Лицеуме 19 декабря 1885 года, с Конвоем в роли Фауста, Джорджем Александром – Валентина, миссис Стирлинг – Марты, мисс Эллен Терри – Маргариты и Генри Ирвингом – Мефистофеля. Не только по сравнению с классикой Марло и Гете, но и рядом с театральными версиями куда менее масштабных авторов пьеса выглядела прескверной, представляя из себя чистую пантомиму. Однако были на сцене и удачные находки, такие, как кухня ведьм, вакханалия демонов, хромолитографические эффекты театрального механика и оформление сцены Телбином и Крэвеном, но особенно поражал великолепно сыгравший и поднявшийся до подлинного величия Ирвинг в роли украшенного шляпой с красным пером Мефистофеля, фигуры сардонической, скучающей, но беспокойной, странным образом нереальной, и вместе с тем живой и настороженной, доминирующей надо всем действием.

Сравнивать талант, явленный Гете и Марло, не так уж абсурдно, как может показаться на первый взгляд, о достоинствах же их произведений было бы излишним подробно распространяться. Бессмертная философия Гете совершенно воплотилась в его сложном и величественном труде. Марло остался верен своему дешевому изданию для народа, но при этом во всей литературе не доводилось мне читать слов столь отображающих последнюю агонию Фауста, как последняя его речь:

О, Фауст Остался для тебя лишь час последний жизни. Потом же должен ты быть вечно проклят!

Сцена становится невыносимой. Становится тяжело читать книгу, слишком много в ней безнадежности и отчаяния.

Поскольку следующая история имеет немало общего с легендой о Фаусте, мне хотелось бы сказать несколько слов о ранней голландской светской драме, именовавшейся «одной из жемчужин голландской средневековой литературы». Ее название: «Удивительная история Марии из Ниммегена, которая более семи лет провела в общении с дьяволом» [597]. Опубликовал пьесу Вильгельм Фостерман из Антверпена около 1520 года. Следует обратить читательское внимание на некоторые моменты этой легенды. Мария, племянница старого священника сера Гисбухта, как-то ночью встретила Дьявола в обличии некоего Мунена с одним глазом. Он предлагает обучить ее секретам некромантии, единственно с тем условием, чтобы она не осеняла себя крестным знамением и сменила свое имя на Лена из Гретхена. Но Мария, памятуя о Богородице, потребовала, чтобы, по крайней мере, в ее новом имени была буква М. Так ее стали звать Эммекин. «Эмма и Мунен жили в Антверпене у знака Золотого Дерева на рынке, где ежедневно от его хитростей происходило немало убийств, также творились всякого рода злочинства». Эмма затем решает посетить своего дядю и требует, чтобы Мунен отправился с ней в Ниммеген. Как раз был праздник, и она случайно увидела мистерию «Маскерон» на большой площади в исполнении бродячей труппы. Богородица молит Господа за человечество, и Эмму, услышавшую эти столь благословенные слова, охватило странное чувство раскаяния. Мунен пытается унести ее, но она падает, и затем ее в обморочном состоянии находит дядя, старый священник. Ни один священник из Ниммегена не смог отпустить ей грехи, ни даже епископ Кельна, и тогда она отправилась в Рим, где Папа выслушал ее исповедь и назначил ей в качестве епитимии носить вокруг шеи и рук три сдавливающих обруча из железа. Та к вернулась она в Маастрихт, в монастырь Обращенных Грешников, и там столь сильным стало ее раскаяние и столь великим смирение, что Ангел в знак того, что Господь прощает ее, снял с нее обручи во время сна.

И если направишься в Маастрихт, то сможешь и сам Увидеть у Обращенных Грешников Могилу Эммы, и рядом с ней Все три обруча, висящими над ее могилой. [598]

Магия и волшебная страна играют значимую роль в пьесах Роберта Грина, чье место в английской литературе прочно закреплено за ним как драмами, так и трактатами в прозе. Кажется вполне очевидным, что «Достойная история брата Бэкона и брата Банги», впервые, скорее всего, поставленная еще в 1589 году, хотя первое издание датировано лишь 1594 годом, была сочинена после успеха «Доктора Фауста» пера Марло. Грин был не тем человеком, чтобы не использовать тенденции современной ему литературной моды, и, твердо стоя на английской почве, он, очевидно, решил, что старая британская история о маге из Оксфорда ничем не хуже завезенных из-за границы легенд Франкфурта и Виттенберга. Можно сказать, что по сравнению с пьесой Марло произведение Грина явно ниже качеством, из чего, однако, не следует, что оно лишено интереса и известного шарма. Но несмотря на признание Бэкона о том, что он:

Как знаешь, спускался низко в ад И там обыскивал мрачнейшие дворцы врагов; И магией моей заставил темной великого Белсефона Покинуть обиталище свое и предо мной склониться.

В целом его магия воспринимается не столь серьезно, как та, которую использовал Фауст. Более того, магические искусства, как его, так и брата Банги, не являются основной линией пьесы, для которой важнее тема любви Эдварда, принца Уэльского (будущего Эдуарда I) к Маргарет, «прекрасной деве из Фрессингфилда». Впрочем, в ходе пьесы Бэкон нередко занимается вызовом духов, и его работа в Брейсноузе подробно показана в эпизоде с бронзовой головой. Следует отметить, что Майлс, слуга Бэкона, совершенно соответствует пороку из моралите, и в конце драмы он уезжает со сцены на спине дьявола, в то время как Бэкон сообщает о своем решении провести остаток лет, замаливая грехи, совершенные им при занятиях некромантией и магией.

В пьесе Грина «Неистовый Роланд» (1594), в основе которой произведение Ариосто, в песне XXIII, мы встречаемся с волшебницей Мелиссой; в «Альфонсе, короле Арагонском», 1599, явно бывшем имитацией «Тамбурлена», сивилла с классическим именем Медея призывает Калхаса «в белом стихаре и кардинальской митре», и здесь вновь видим бронзовую голову, чрез которую вещает Магомет. Значительно более интересна пьеса «Зеркало для Лондона и Англии» (1594), разработанная история на тему пророка Ионы и покаяния Ниневии. Среди персонажей добрый ангел, злой ангел и «некто, облаченный в наряд дьявола», причем его изрядно побивает буффон Адам. Публикация состоялась в 1598 году «после того, как немало спектаклей было сыграно». Подзаголовок был следующим: «Шотландская история о Якове четвертом, убитом во Флоддене. В сопровождении элегантной комедии, представленной Оборамом, королем фей». Но феи (fairies) [599] появляются лишь в прозаическом прологе и в кратких интерлюдиях между актами.



Весьма интересна интерпретация старинного фольклора Джорджем Пилом в «Истории старых кумушек». В некоторых из насыщенных ароматом древности эпизодов встречаем мага Сакрипанта, сына знаменитой ведьмы Мерое [600], который похищает и удерживает с помощью магии принцессу Делию. Власть его зависит от света, направляемого магическим зеркалом, разбить которое можно лишь при определенных обстоятельствах. В конечном итоге Сакрипанта удается победить с помощью дружественного духа по имени Джек, зеркало разбито, свет затушен, и леди возвращена своему возлюбленному и друзьям.

Другие маги, являвшиеся на сцене в елизаветинские времена и эпоху ее ближайших преемников: Брайан Санфуа в очень простенькой драме «Сэр Клемон и сэр Кламид» (1599); Волшебник в «Войнах Кира»; брат Бэкон, брат Банги и Жак Вандермост в «Брате Бэконе и брате Банги» Грина; Мерлин и Проксимус в псевдошекспировской пьесе «Рождение Мерлина», где также фигурирует дьявол; Ормандини и Аргалио в «Семи защитниках Христианства», где на сцене появляются Калиб, ведьма, ее инкуб Тарпакс и их фиглярствующий сын Сукабус; Комас в маскарадной пьесе Милтона; Маго, маг с тремя фамилиарами, которых зовут Эо, Мео и Арео, в пьесе Кокена «Trappolin Creduto Principe» – «Трапполин, почитаемый принцем» (1656), отличном легком фарсе, который был впоследствии переделан Найемом Тейтом в спектакль «Герцог и не Герцог», поставленный в Друри-Лейн в ноябре 1684 года, и который мог преподноситься зрителям как «комическая мелодрама-бурлеск» или опера баллад, или же фарс. Последний из перечисленных спектаклей сохранял свою популярность вплоть до первых десятилетий XIX века.

Учитывая, что актеры – «краткие хроники своего времени», вряд ли стоит удивляться тому, что ведовство играло немаловажную роль в театре Шекспира. Не говоря уже о такой фэнтезийной пьесе как «Сон в летнюю ночь», фигуры, подобные «потертому ловкачу» Пинчу из «Комедии ошибок», сцены вроде маскарада хобгоблинов за магическим дубом Херна, отсылки к матушке Прат, старой женщине из Бредфорда, использовавшей «чары да заклинания», и общение Ричарда, герцога Глочестерского с «женой Эдварда, этой жуткой ведьмой» присутствуют в исторической драме «Генрих VI» (часть 2), в которой сцена произнесения заклинаний представляется достаточно важной. Романтическая комедия Шекспира «Буря», трагедия «Макбет» не только содержат в себе магические мотивы, но можно сказать, что все действие их разворачивается вокруг актов колдовства и событий сверхъестественного плана. Следует, видимо, отметить, что пьеса о шестом из Генрихов осквернена самим ее автором, создавшим мерзкую карикатуру на св. Жанну д’Арк, безусловно, этих страниц должна стыдиться английская литература больше, чем чего бы то ни было. Сцена, созданная Шекспиром, настолько отвратительна, что, буквально, не хватает слов, добавлю лишь, что в одной из сцен многочисленные фамилиары действиями своими приводят на память описания современных автору ведьмовских процессов. Но связывать эти реалии со св. Жанной – вот против чего восстают разум и сердце.

В «Короле Генрихе VI» (часть 2) герцогиня Глочестерская нанимает Джона Хьюма и Джона Саутвелла, двух священников, мага Болингброка и Марджори Джордемен, ведьму, для того чтобы вызвать духа, который бы рассказал о будущем, ожидающем короля и герцогов Суффолка и Сомерсета. Сцена выписана с необычайной искусностью и вполне способна внушить ужас читателю. В то время, как демон растворяется среди звуков грома и ударов молний, герцог Йоркский со своей стражей врывается в дом и арестовывает всю компанию. Впоследствии двое священников и Болингброк были приговорены к повешению, ведьма была «сожжена до пепла» в Смитфилде, а герцогиня Глочестерская после публичного покаяния в течение трех дней была выслана до конца жизни на острова Мэн.

Происшествия эти были изображены Шекспиром с достаточной точностью. Действительно, герцогиня Глочестерская, женщина амбициозная и безнравственная, призвала к себе для совета Марджори Джордемен, более известную как Айская ведьма, астролога Роджера Болингброка, Томаса Саутвелла, каноника церкви св. Стефана, священника по имени сэр Джон Хьюм или Хун и некоего Вильяма Вудхема. Эти люди нередко проводили тайные встречи и, как стало известно, они изготовили восковой образ короля, помещенный затем на медленный огонь. Болингброк сделал признание, и Хьюм также пошел навстречу следствию. В 1441 году Болингброк был помещен на высокий помост перед Paul’s Cross вместе с тщательно выгравированным и выкрашенным стулом, который предположительно служил для некромантических действий, найденным в его доме, и в присутствии кардинала Бофора из Винчестера, Генри Чичли, архиепископа Кентерберийского, и специального епископского собрания должен был отречься от своих магических искусств. Герцогиня Глочестерская, которой было отказано в убежище в Вестминстере, была арестована и доставлена в замок Лидс у Мейдстоуна. Вместе со своими помощниками она предстала в октябре перед судом, и ей был вынесен тот приго-378

вор, о котором мы здесь уже писали. Марджери Джордемен погибла на костре как ведьма и вернувшаяся на круги своя еретичка. Томас Саутвелл умер в тюрьме, а Болингброк был повешен в Тайборне 18 ноября.

В «Буре» Просперо представлен нам более философом, нежели магом, а Ариэль, скорее, из фэйри, нежели из фамилиаров. Магия Просперо носит характер интеллектуальный, и в ходе всей пьесы Шекспир последовательно изображает его отчужденным от обычных человеческих страстей и амбиций. Впрочем, его любовь к Миранде изображена великолепно, и однажды, когда он узнает о подлой неблагодарности Калибана, Просперо все-таки впадает в гнев. Те м не менее, направляя судьбы тех, за кем он не без заботы присматривает, и совершенно избегая мысли о мести, он выступает в роли провидения для остальных персонажей, направляя действие к финальному примирению и всеобщему согласию. Но, даже учитывая это обстоятельство, видимо, автору пришлось встретиться с определенными трудностями при представлении этой пьесы аудитории во времена Елизаветы и можно лишь восторгаться тому искусству, с которым Шекспир выполнил стоявшую перед ним задачу при изображении «грубой магии» Просперо! В Сикораксе мы узнаем традиционный образ ведьмы, вполне злой, жестокой, мерзкой, подруги и госпожи демонов.

Мало существует сценических действ, которые бы так привлекали внимание театралов всего мира, как ужасная увертюра к «Макбету». В страшную бурю посреди пустошей нежданно мы сталкиваемся лицом к лицу с тремя загадочными призраками, оседлавшими ветер и затем смешавшимися с туманом при громе, молнии и проливном дожде. Они не просто агенты зла, но само зло; безымянны, почти невидимы, чудовищны. И затем, после краткого перерыва, они сообщают, что занимаются тем, что насылают мор на свиней и выпрашивают каштаны у жены некоего матроса, похваляются талисманами вроде пальца утонувшего морехода – деяния в духе матушки Демдайк или Анны Бишоп из Винкантона в Сомерсете. Продумал ли Шекспир этот резкий переход? Мне кажется, что нет, а ведь быстрота, с которой он сделан, обращает на себя внимание. Встреча ведьм с Гекатой, весьма сердитой и ругающей их за то, что они завели с Макбетом дела, не посоветовавшись с ней, в этом отношении весьма схожа с предыдущей. Несмотря на всю мрачную обстановку обители Гекаты и котел, стоящий посреди ее, действия ведьм, пусть они мерзки и отвратительны, слишком материальны, чтобы именовать их «деянием без имени». Здесь чувствуется известная слабость, и в пользу гениальности автора говорит то, что слабость эта не ощущается при чтении пьесы. Те м не менее, для театральных постановок сцены колдовства следовало существенно дополнять. Давенант в своей открытой оперной версии «Макбета», поставленной в Дорсет Гарден в феврале 1673 года, чрезвычайно подробно разработал сцены с участием ведьм, как совершив ряд заимствований из «Ведьмы» Миддлтона, так и добавив песни и танцы, следуя существующей театральной традиции. [601]



Не существует причин сомневаться в том, что «Ведьма» была написана позже «Макбета», но будет справедливым добавить, что точная дата создания «Ведьмы» неизвестна, первое ее издание состоялось лишь в 1778 году по манускрипту, ныне находящемуся в Бодлеанской библиотеке, что же касается «Макбета», то, видимо, он был издан не позже 1610 года, скорее всего, в 1606-м, хотя и здесь у нас нет твердой уверенности. «Ведьма» конечно, хорошая пьеса, но трудно назвать ее выдающейся. В связи со сценами произнесения инкантаций (напевных заклинаний. – Прим. пер.) и текстуальным связям с «Макбетом», она обращала на себя внимание критиков и снискала неплохую репутацию. Сами ведьмы, Геката и ее компания, стоят где-то посредине между мистическими норнами первой сцены «Макбета» и бедной старухой из Деккера в «Эдмонтонской ведьме». Пожалуй, ведьмы здесь лишь немногим уступают макбетовским, как они представлены после вступительной сцены. Есть нечто жуткое в их откровениях, что не может быть заслонено даже грубостью клоуна Файерстоуна, сына Гекаты. Они поднимают «несогласия, ревность, раздор, сжигающую сердца ненависть, подобно густому налету над жизнью», и, хотя фигуры их часто представляются гротескными, не следует несерьезно относиться к их способности творить зло. Многое из их жаргона, их чары и деяния заимствованы из «Discoverie of Witchcraft» Реджинальда Скотта, книги, изданной в Лондоне в 1584 году.

Деревенская ведьма, как являлась она своим современникам, грязная старая карга с горбом, невежественная, жаждущая зла, ненавистная Богу и людям, фотографично была показана в «Эдмонтонской ведьме»; «Подлинной истории», рассказанной Роули, Деккером и Фордом. Пьеса была впервые поставлена в Кокпите на Друри-Лейн осенью или зимой 1621 года. Видимо, в свое время пьеса была очень популярной и не только снискала аплодисменты в публичных театрах, но была представлена самому королю Якову при дворе. До печати она, однако, добралась лишь в 1658 году.

Суд и казнь (19 апреля 1621 года) Елизабет Сойер привлекли немалое внимание со стороны разных слоев английского общества. Баллады и простонародные песенки были сочинены по поводу этих событий, и в них передавались подробности о вызванных ее магией бедствиях, о том, как поразила она всходы злаков, о том, что повсюду ее сопровождали хорек и сова, о том, что и в тюрьме ее не покинули многочисленные демоны и фамилиары. Эти песенки были популярны не только в день казни, но продолжали градом обрушиваться на миссис Сойер и после ее смерти, будучи опубликованными и хорошо раскупаемыми. Соответственно официальные власти выпустили «Чудесное раскрытие Елизаветы Сойер, ведьмы родом из Эдмонтона, ее признание, осуждение и смерть вместе с рассказом о приставленных к ней демонах и о их совещаниях», «написанное Генри Гудколом, проповедником слова Божия, постоянно ее посещавшим в Ньюгейтской тюрьме». Опубликовано с разрешения властей в 1621. Трактат построен в форме диалога, вопросы задавал Гудкол, а ответы давала узница, сделавшая обширное признание о совершенных ею преступлениях.

В ряде отношений «Эдмонтонская ведьма» едва ли не самая интересная и ценная для нас из драм о ведьмах, поскольку здесь мы сталкиваемся с каргой, полностью лишенной ореола могущества и романтики. Ведьма, представленная нам, более чем реалистична. Мы узнаем, что обитает она в бедной лачуге, «презираема и ненавидима как болезнь», в ужасающей нищете, согнутая тяжелой жизнью, видим, с каким трудом волочит она ноги по полям, как она развешивает свои лохмотья. Если же она осмелится подобрать несколько колосков, то немедля ее гонят ударами и непереносимыми словами. Удивительно ли, что она всегда готова к мщению и проклятиям?

Ведь все одно – Ведьма ты или тебя такой считают.

Затем появляется Черный Пес и заключает с ней договор, скрепленный кровью. Она портит урожай и насылает ящур на скот своих гонителей; в одном месте конь заболел сапом, в другом – выкинула свиноматка; девушка сбивает масло девять часов без каких-либо результатов; наконец, жена фермера, которого она ненавидела, сходит с ума и умирает в страшной агонии; бесчестие и зло правят в городе. Но в конечном итоге фамилиар покидает ее, ведьма попадает в руки правосудия, и после суда ее доставляют плачущей и вопящей в полном отчаянии в Тайбурн. Картина, безусловно, мерзкая и ужасная, но, без сомнения, правдивая.

Вполне очевидно, что в этой драме [602] слабый и дегенеративный Фрэнк Торни был написан Фордом. Этот персонаж имеет параллель в Джованни из пьесы «Какая жалость, что она шлюха». Виннифред также обладает сентиментальным шармом героинь Форда Аннабеллы и Пентеи.



Картер – безусловно, порождение Деккера. Саймон Эйр и Орландо Фискобальдо очень похожи, оба они сердечные, грубовато-добродушные, гостеприимные, исключительно честные пожилые джентльмены. Деккеру я также приписываю образ самой матушки Сойер.

Рука Роули чувствуется в сценах, где появляются Кадди Бэнкс и его клоуны.

Следует упомянуть, что Елизабет Сойер фигурирует в «Портретах, мемуарах и характерах необычных людей» Колфилда, изданных в 1794 году, и о ней упоминается в книге Робинсона «История и древности прихода в Эдмонтоне», в которой присутствует даже гравюра с «редкого экземпляра в коллекции В. Бекфорда, эскв.».

Вторая драма, действие которой также базируется на современном процессе, – «Последние ведьмы из Ланкашира» Хейвуда и Брума. «Хорошо принимаемая комедия» ставилась в Глобе в 1634 году [603]. За год до этого в 1633 году ведьмовские процессы привлекли внимание всей Англии к Пендлскому лесу. Мальчик по имени Эдмунд Робинсон 11 лет от роду, живший в тех местах вместе со своим отцом, бедным лесорубом, рассказал длинную и детализированную историю, вслед за чем последовал ряд арестов по всей округе. В День Всех Святых, собирая хворост, он увидел на поле двух борзых, одну черную, другую коричневую, на каждой ошейник из золота. Они стали вилять перед ним хвостом, и немедля рядом, откуда ни возьмись, появился заяц. Но собаки не стали его преследовать, тогда он стал стегать их прутом, и неожиданно черная борзая превратилась в старую даму, в которой он опознал матушку Дикинсон, печально известную в тех местах ведьму, другая же собака стала маленьким мальчиком, которого он до этого не видел. Ведьма предложила ему деньги, то ли за то, чтобы он сохранял молчание о случившемся, то ли в качестве платы за его душу, но он отказался. Те м временем Дикинсон достала из кармана нечто вроде уздечки, перебросила ее через голову мальчика, и он превратился в белого коня. Обхватив молодого Робинсона, она заставила его сесть вместе с ней на коня, и с великой скоростью они оказались доставленными к большому дому, где собралось уже около шестидесяти человек. Горел жаркий огонь, и на вертеле уже вращался огромный кусок мяса. Робинсона пригласили отведать «Плоти и хлеба из блюда, также отпить из стакана», но он, слегка откусив, немедля отошел от этой еды. Затем его провели в примыкающий сарай, где семь пожилых женщин тянули за семь веревок, свисающих с крыши. И пока они тянули веревки, большие куски мяса, ломти масла, буханки хлеба, черные пудинги, молоко и прочая деревенская еда падала в большие тазы, которые были поставлены под веревками. Когда эти карги уставали, то их место занимали немедля семь следующих. И пока они занимались этим трудом, лица и взгляды их стали столь дикими, что Робинсон решился бежать. За ним тут же погнались, и он опознал матушку Ллойнд во главе погони. Но, к счастью для него, на пути оказались двое всадников – путешественников, и все ведьмы скрылись. Немного спустя, когда вечером его послали задать корму двум буренкам, в темноте он наткнулся на уже упомянутого парня, который стал с ним бороться и довольно сильно поранил. Случайно взглянув вниз, он обнаружил, что у его противника на ногах копыта, и тогда Робинсон вновь пустился в бегство, однако перед ним предстала сама матушка Ллойнд с фонарем в руках. Пришлось отходить и опять вступать в неравный бой с копытоногим пареньком [604].






Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   28




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет