«Тарихтан тағылым – өткенге тағзым»
133
около 128000 беспризорных, на 31 декабря – 158000, а в январе количество беспризорных
достигло 333043 человек [4, л.9].
Не в силах прокормить своих детей, тысячи голодающих сдавали в лучшем случае своих
детей в детские дома. Обращаясь в отдел народного образования города Петропавловска,
прибывший из голодающей губернии Жиганша Кулеев в личном заявлении 31 октября 1921
года писал: «В течение целого года мне пришлось кормить свою семью одной травой. После
того, как наступила осень для спасения своих детей от гибели голода, я кое-как вырвался в
Сибирь. Но и теперь я переживаю страшный голод. Дети перед гибелью. В виду такой острой
нужды во имя спасения своих детей от смерти, обращаюсь к Вам с просьбой помощи моим
двум детям. Одному – 7, другому – 8 лет, которых прошу принять в один из мусульманских
приютов города» [6].
Содержать себя и своих детей были не в состоянии не только беженцы, но и граждане,
состоящие на особом учете органов Советской власти. Так вдова Антона Баранова, члена
РКП(б), убитого во время обороны города Петропавловска от восставших крестьян в феврале
1921 года, вынуждена была отдать 2-х своих детей в приют. Исполняя свой материнский долг
и переживая за детей, она забрала их, но содержать без поддержки государства была не в
состоянии, о чём свидетельствуют её за явления – мольбы в декабре 1921 года в отдел народного
образования. «При такой трудной жизни я выбиваюсь из сил. Нет больше возможности мне их
содержать. Я работаю в банно-прачечном отряде, получаю один паёк, а семья 4 – двое детей и
мать-инвалидка – 60 лет. Поверьте, что нет возможности кормиться. Прошу вас не откажите,
хоть сколько можете, примите какие-либо меры, прошу, пожалуйста», – пишет Мария Баранова
[6, л.128-141].
Вместить всех голодных детей в детские дома было невозможно – не хватало помещений
и средств на их содержание. Да и помещение беспризорных детей в детские дома было для
них часто губительным ввиду отсутствия продуктов питания, неприспособленности зданий,
распространения инфекционных заболеваний. Тогда обречённые родители бросали своих
детей на произвол судьбы, надеясь, что может быть, каким-то чудом они выживут. Только по
Акмолинской губернии в детских домах в декабре 1922 года насчитывалось 4365 человек [7],
беспризорных – 2963 ребёнка [8, л.9]. И, надо предполагать, что это не все учтённые данные.
В докладе о состоянии Орского района наиболее голодающей Оренбургской губернии в
зиму 1921-1922 годов были представлены ужасающие картины голода: «Они (голодающие)
гибнут и, околачивая пороги учреждений, не находят себе нигде помощи. Их трупы ежедневно
подбирает коммунальный отдел рабочих кварталов города десятками, а трупы детей, ими
брошенных…тот же коммунальный отдел пожарным обозом ежедневно вывозит сотнями на
кладбище. Эти трупы сваливаются в кучу, в каковой насчитываются тысячи… Под открытым
небом эти трупы обгладываются собаками и растаскиваются их живыми товарищами…» [4,
л.11].
Тяжелое положение наблюдалось в городах и посёлках: «Голодные, не получая
продовольствия по нескольку дней, поедали кошек, собак, всякую падаль, кожу, кости, словом,
всё, что попадало, и, в лучшем случае, пекли хлеб из листьев моха и всяких трав, не питательных,
а зачастую абсолютно вредных для здоровья…» [201, л.14 и об.].
Неизменными спутниками голода были обнищание населения и рост преступности. «За
полпуда высевок или незначительное количество кизяка /топливо/ зверски перерезывают
горло… В деревнях население, имеющее скот, из боязни покражи, предпочитало на ночь вводить
скотину к себе в жилое помещение. Нередки были случаи создания дружин самоохраны… Если
80% населения абсолютно голодало даже при поддержке со стороны государства, то малейший
перебой в снабжении быстро отзывался на всех. Кража собак и кошек для употребления в пищу
одновременно носили поистине эпидемический характер. Нередко можно было наблюдать
публичные ссоры на улицах претендентов на этот «лакомый» кусок» [4, л.15 и об.]. Поражают
|