ВНУТРЕННИЕ РАСПРИ. УНИЧТОЖЕНИЕ ФЛОТА

Между тем постройка крепости кончалась, и нам стало тягостно длительное бездействие. Почти едино­гласно поэтому заявили мы Кортесу, что пора пощупать великого Мотекусому и убедиться, так ли велика его мощь, как говорят. А перед походом следовало бы направить к Его Величеству точную реляцию о всех событиях, послав также в подарок Его Величеству все золото - не только от Мотекусомы, но и то, какое мы выручили от обмена. Кортес вполне согласился с нами, так как и сам давно имел те же мысли. Одно лишь только казалось ему неподходящим: если каждый из нас возьмет приходящуюся ему долю добычи, то для государя не так уж много останется. А посему он предложил Диего де Ордасу и Франсиско де Монтехо, как ловким и оборотистым дельцам, в отдельности переговорить с каждым из солдат, не пожелает ли он отказаться пока от своей доли. Всем, конечно, было ясно, что первый подарок Его Величеству должен был быть значительным, а посему всем и пришлось согласиться на отказ, что они и закрепили своей под­писью. Никто не увильнул. Тогда мы выбрали и двух уполномоченных для поездки в Испанию. Выбор пал на Алонсо Эрнандеса Пуэрто Карреро и на Франсиско де Монтехо. Им дали лучший наш корабль, двух пи­лотов между прочим, и Аламиноса, пятнадцать матросов и достаточное количество припасов. Сам Кортес написал весьма пространное донесение Его Величеству, которое подписали власти нового города и десять солдат, среди них и я, а капитаны и солдаты составили еще и от себя большую, тщательную бумагу, разде­ленную на множество глав. Все там было описано по порядку, начиная с открытий Франсиско Эрнандеса де Кордовы и Хуана де Грихальвы, а затем о Диего Веласкесе, Кортесе и так далее. Не забыли мы изобразить и громадную величину новых стран, а также здешние нравы и обычаи, верования, одежды и, конечно, и самих жителей, четырех из которых (мы их освободили в Семпоале из клеток, при откармливали для жертвоприношения) мы и послали для образца. Сказали мы и о себе, о четырехстах пятидесяти солдатах, которые, окруженные целыми враждебными мирами, готовы сложить свои кости во славу Бога и королевской короны, лишь бы во главе их был Кортес, самый лучший из генералов. Вышло так складно, что происки Веласкеса и его креатур тоже были выставлены в должном свете. Все мы расписались, притом в двух экземплярах, так как нам это казалось надежнее.

Послание наше прочитал и Кортес и нашел его правдивым и точным; обрадовался он и нашим посулам ему; одно лишь казалось ему лишним - упоминание о пятине золота, идущей прямо в его кассу, и о первых открывателях тоже, пожалуй, можно было умолчать. Действительно, мы впоследствии узнали, что сам Кортес ни слова не сказал о Франсиско Эрнандесе де Кордове или Хуане де Грихальве и честь приписал лишь себе¹.

Но, что сказано, то сказано. Послания были переданы нашим уполномоченным, и настрого им наказано не заходить в Гавану. Затем отслужил мессу падре [Бартоломе де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой, и в 26-й день² месяца июля 1519 года они вышли в море. Еще дорогой Франсиско де Монтехо уговорил пилота Аламиноса подойти к Кубе, недалеко от Гаваны, где у него было поместье, чтобы там забрать свежий провиант. Так и сделали, несмотря на возражения Пуэрто Карреро. А ночью во время стоянки, один из матросов тайно уплыл на берег с письмами для Диего Веласкеса!

Губернатор Диего Веласкес был вне себя от полученных новостей, особенно от величины подарка, посылаемого Его Величеству. Он сейчас же снарядил два небольших судна, вооружил их наилучшим образом и дал приказ поймать наш корабль и привести уполномоченных и золотую казну прямо к нему в Гавану.

Но наше судно было уже далеко! И Диего Веласкесу осталась лишь возможность снарядить экспедицию уже прямо против нашего войска, что он и предпринял с лихорадочной энергией. Месяцев через одиннадцать набрал он флот из восемнадцати судов и до тысячи трехсот людей во главе с генерал-капитаном идальго Панфило де Нарваэсом, могучим, голосистым, надменным человеком³. Впрочем, об этой экспедиции скажу в свое время.

Наши же уполномоченные благополучно прибыли в Севилью, а оттуда, на почтовых, в Валъядолид. Молодой император наш сеньор опять был в отлучке во Фландрии, а президент Королевского Совета по делам Индий, дон Хуан де Фонсека, который был епископом Бургоса и назывался архиепископом де Росано, принял их не только сухо, но и оскорбительно. Письма и подарок государю он также взял.

Оказывается, Бенито Мартин, капеллан Диего Веласкеса, тоже очутился в Вальядолиде и рассказал о нас сущие небылицы, как о бунтарях и смутьянах. Монтехо как-то не умел сопротивляться, зато Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро, имевший знатную родню, не стеснялся и на одно слово отвечал десятью, силь­но донимая епископа. Тогда тот вспомнил ему старую историю, как он года три тому назад увез чужую мужнюю жену, и велел его арестовать, а сам, уже не стесняясь, донес Его Величеству во Фландрию о ве­ликих заслугах Диего Веласкеса, не упомянув даже о наших реляциях и письмах.

Когда же Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро был освобожден, он, вместе с Мартином Кортесом, от­цом нашего вождя, и лиценциатом Нуньесом, тоже родственником Кортесов, послал особого курьера к королю во Фландрию, снабдив его дубликатами всех наших донесений, а также жалобой на действия и слова епископа Фонсеки, как отъявленного сторонника Диего Веласкеса. Так Его Величество узнал, на­конец, все дело в настоящем свете, и много дней при дворе только и говорили о Кортесе, нашей храбро­сти и удаче, и службе Богу Нашему Сеньору и Его Величеству, о великих новых и богатых странах. Оказалось, что Фонсека переслал Его Величеству далеко не весь наш подарок, и вскоре ему пришлось узнать, что за штука немилость и всеобщее презрение. Нашим же посланцам велено было ждать возвращения Его Величества в Испанию, чтобы он лично мог их увидеть и вознаградить. Но это случилось не скоро.

А пока нужно вернуться в наш лагерь к Кортесу, где уже через четыре дня после отплытия корабля с нашими уполномоченными произошли крупные неприятности. А именно; вскрыт был заговор сторонников Диего Веласкеса, приготовивших уже судно для бегства на Кубу, а также мечтавших о поимке наших уполно­моченных вместе с золотом. Заговор был вскрыт одним из его участни­ков в самый последний момент, и Кортес еле-еле успел захватить мятеж­ников, а также снять с корабля снасти, компас и руль. Многих лиц они еще оговорили, но Кортес не дал этому хода, зато зачинщиков судил настоящий военный суд, вынесший строгий приговор: повешены были Педро Эскудеро и Хуан Серменьо, пилоту Гонсало де Умбрии отрубле­на была нога, а другие приговорены к 200 ударам палками; священника Хуана Диаса спас лишь его сан, а то бы пришлось ему плохо. Помню, как Кортес, подписывая приговор, воскликнул: "Какое счастье, если бы я не умел писать!" Но ведь это или подобное говорилось уже не раз, начиная с императора Нерона!

При экзекуции Кортес отсутствовал. Он бросился на коня и помчался в Семпоалу, велев 200 солдатам и всем конным следовать за ним; туда же он велел прибыть и Педро де Альварадо, который с другими 200 солдатами был отправлен Кортесом 3 дня назад в горные поселения. Таким образом, Педро де Аль­варадо не было ни на суде, ни при казни⁴.

В Семпоале Кортес стал подготавливать большой наш поход против Мешико. Мы же, его сторонники, оставшиеся пока в Вера Крусе, на сходке предложили, чтобы все корабли наши были уничтожены, дабы та­ким образом пресечь возможность новых бунтов, особенно в наше отсутствие. К тому же не мешало вос­пользоваться матросами - ведь их было около ста человек!

Знаю я, что мысль об уничтожении флота принадлежала самому Кортесу, но не он ее выявил, так как опасался, что впоследствии с него же и потребуют возврата стоимости кораблей.

Предложение было принято, и старший альгуасил Хуан де Эскаланте, храбрейший человек и верный друг Кортеса, получил соответствующий приказ. Все ценное было снято с кораблей, а сами они были посажены, на мели, где прибой их вскоре разрушил окончательно. Оставлены были лишь лодки. Матросы переведены были в армию, а неподходящие - в гарнизон Вера Круса.

Затем Хуан де Эскаланте прибыл к Кортесу в Семпоалу, и тот представил его всем касикам, как бра­та своего и наместника, который останется в Вера Крусе и защитит их в случае нужды от Мотекусомы. Сам же Кортес надеялся на капитана Хуана де Эскаланте, который был и старшим альгуасилом Новой Испании, как на каменную гору, и лучшего выбора он не мог сделать на случай разных козней со сторо­ны Диего Веласкеса.

Приготовления все были сделаны; носильщики для пушек стояли наготове, а также пятьдесят наиболее отборных индейских воинов; сам Кортес сказал нам замечательную речь, с многими примерами про рим­ских героев, как говорил Юлий Цезарь при Рубиконе, потом - что мы все исполним долг свой, служа Богу и Его Величеству, - вдруг случилась задержка. Прибыл гонец от Хуана де Эскаланте с известием, что в виду Вера Круса показался корабль, который, несмотря на костры, флаги и другие способы призывов, не поже­лал пристать к берегу и вновь ушел, и теперь, по наведенным справкам, стоит на побережье на расстоянии трех легуа.

Кортес сейчас же передал командование Педро де Альвара­до и Гонсало де Сандовалю - это было первое поручение столь знаменитому потом Сандовалю - а сам вскочил на коня и с еще четырьмя всадниками и пятьюдесятью отборными пехотинца­ми отправился в Вера Крус, куда мы и прибыли ночью.

Отсюда мы, без отдыха и еды, направились вдоль берега, и вскоре нам удалось изловить четырех испанцев, которые при­надлежали к отряду, возглавлял который Алонсо Альварес де Пинеда или Пинедо⁵, только что основавшему городок на реке Пануко. Снаряжена же эта экспедиция была губернатором Ямайки Франсиско де Гараем⁶, который еще в 1518 году, после известий о многих новых землях, открытых Франсиско Эрнандесом де Кордовой и Хуаном де Грихальвой, со множеством зо­лота, исхлопотал себе в Испании, при содействии епископа Бургоса Хуана де Фонсеки, лиценциата Сапаты и секретаря Кончильоса, послав к ним своего майордома Торральбу, - па­тент Его Величества на открытие и колонизацию всех земель к северу от реки Сан Педро и Сан Пабло⁷ и ныне снарядил экспедицию из трех кораблей и 270 человек, которыми командовал Алонсо Альварес де Пинеда или Пинедо, который и находится ныне в Пануко в трех днях пути.

Кортес дружески обошелся с пленными, стараясь их перетянуть на свою сторону, и, наконец, спросил их: как бы овладеть кораблем? Они предложили хитростью заманить экипаж на берег, но... как они ни звали на помощь, люди с корабля не высаживались, так как, наверно, заметили нас. Поэтому Кортес придумал другую уловку: четверо из нас должны были переодеться в платье наших пленников и остаться на месте, мы же, остальные, якобы совсем ушли, на деле же с наступлением темноты вернулись и засели в засаду вблизи места высадки Но и это не удалось. Правда, утром с корабля отвалила лодка с шестью матросами, так как оставшиеся на берегу четверо наших неистово кричали и махали плащами; но приближалась она осторожно и высадила сперва, вдалеке, лишь двух людей с водой, а те, подойдя к переодетым скоро узнали обман, крикнули своим, и лодка понеслась опять к кораблю! Эх, хотели мы было послать им вдогонку добрую порцию пуль, но Кортес удержал нас.

Так и вернулись мы в Вера Крус ни с чем, с ше­стью лишь пленными, изнуренные и голодные. А отту­да, не медля, двинулись в Семпоалу, к армии, где все приготовления уже были закончены. На месте, на­пример, было двести здоровенных носильщиков - tamemes для переправки артиллерии, ибо было у нас только наше оружие: копья, аркебузы, арбалеты, щиты и другое, а иного скарба у нас, бедняков, тогда не было - ведь не было даже и настоящей обуви, а лишь альпаргаты. Осталось выбрать лишь путь, и касики из Семпоалы советовали двинуться на Мешико через Тлашкалу, так как жители ее им друзья, а мешикам - лютые враги.

В первый же день мы прибы­ли в городок Шалапу², а оттуда в Шикочималько³, грозную кре­пость, утопавшую в виноградни­ках. Везде донья Марина и Агиляр наспех сообщали лишь самое наинеобходимое о нашей святой вере, об императоре доне Карлосе и об отказе от человеческих жертв. Всюду мы ставили также крест. Встречали нас хорошо, так как здешние жители дружили с Семпоалой и не хотели платить дани Мотекусоме.

То же продолжалось и далее, когда мы пришли крутым гор­ным перевалом в Техутлу⁴. Но тут-то и начались наши напасти. Дорога становилась все круче, го­ры все выше и безлюднее; съест­ного нигде нельзя было найти; со снеговых вершин дул холодный ветер, часто шел град, и мы, при­выкшие к теплому климату, шли продрогшие, почти замерзшие. Хорошо еще, что кое-где при дороге находились безлюдные группы домов и большие святилища идолов, кото­рые, как я уже говорил, называются cues [(пирамиды храмов)], и подле них были навалены значительные запасы дров для служения их идолам, которые были в этих святилищах. Но еды и здесь не было. Наконец, мы вступили на землю города Цаоктлана⁵, уже в пределах королевства Мотекусомы, как то видно было по иному строению домов, иной одежде и всему укладу здешних жителей. К касику, вперед себя мы послали двух индейцев из Семпоалы, а сами любовались красивым видом опрятного города, блестевшего белизной штукатурки - дворцами касика, высокими cues и святилищами. И вспомнили мы приветливые города нашей Испании и прозвали город "Белая крепость" [(Castil-blanco)]⁶, к тому же и несколько солдат-португальцев, что были с нами, сказали, что поселение это похоже на город Белая крепость [(Castil-blапсо)] в Португалии. Между тем прибыл местный касик Олинтетль⁷ с наи­более знатными жителями. Отвели они нам наши квартиры, достали припа­сов, но ясно было, что не очень они к нам благоволили. После еды этот касик по требованию Кортеса через наших пере­водчиков рассказал о своем сеньоре Мотекусоме, о его великих военных силах, что были во всех провинциях, платящих ему дань, и о других многих войсках на границах и в при­граничных провинциях; затем он сообщил о величайшей укрепленности города Мешико, так как все строения его расположены на воде [озера]; перебраться от одного здания к друго­му можно было только по переносным мос­там или на лодках, и у всех зданий были пло­ские крыши, на каждой плоской крыше могли установить большие щиты, и каждое здание было крепостью; и о том, что для прохода в город есть три дамбы с дорогами, а в каждой дамбе 4 или 5 промежутков, через которые во­да из одной части попадает в другую; и на ка­ждом таком промежутке был деревянный мост, и если один из этих мостов поднимался, то никто не мог пройти в Мешико. Также он рассказал об огромном количестве золота, се­ребра, драгоценных камней - chalchiuis и дру­гих богатствах, которые были у Мотекусомы. Немало мы дивились этим рассказам. Но, странно, не страх они нам внушали, а вели­кую жажду поскорее испытать свое счастье вопреки всяким укреплениям и съемным мос­там. Таков уж испанский солдат - нет для него невозможного: ведь на деле Мешико ока­зался куда грознее этих рассказов!

Кортес же в ответ стал произносить свои обычные речи о нашем короле и сеньоре-императоре доне Карлосе и святой вере. Но индейцы молчали. Тогда Кортес обратился к нам: "Теперь, сеньоры, пожалуй, больше нечего делать, как водрузить крест!" "Нет, сеньор, - возразил падре фрай Бартоломе де Ольмедо, - время еще не пришло; сказали Вы им много полезного, но все же еще недостаточно, чтоб они уверовали". Так Кортес и отказался от своего намерения.

Зато индейцы очень интересовались нашими двумя псами, нашими конями да нашей артиллерией. Наши переводчики здорово пустили им пыль в глаза, объявив, что это - наши сотоварищи на войне, что они с яростью набрасываются на врага и дотла уничтожают его. И опять послышались речи, что мы подлинные teules [(божества)] и что следовало бы нас умилостивить подарками. Действительно, касик Олинтетль и его свита вскоре принесли нам подвески, ожерелье, разные фигурки из очень низко­пробного золота, а также тюк материй и в придачу дали еще четырех индеанок для печения хлеба.

Не забуду я одного места в этом городе, на площади, где было несколько их святилищ. На большом пространстве, в тщательном порядке, стояли пирамиды черепов, всего не менее 100 000. Знаю хорошо, что обозначает такая цифра, но их действительно было столько! А по другую сторону, огромными гру­дами, высились остальные части костяков. Все было окружено частоколом с черепами же на остриях. Трое papas [(жрецов)] специально блюли это страшное место. Впоследствии мы видели еще немало таких пирамид, даже в Тлашкале, но нигде их не было столько⁸.

На расспросы Кортеса о дальнейшем пути касик рекомендовал дорогу на Чолулу, очень удобную и ровную. Но наши воины из Семпоалы указали, что путь на Тлашкалу все же лучше, так как жители Чолулы - верные подданные Мотекусомы, да и в самом городе стоит большой мешикский гарнизон. Кортес затем потребовал у Олинтетля 20 знатных человек, воинов, которые пошли бы с нами, и нам их тотчас предоставили. А на другой день, рано утром, мы выступили к Тлашкале.

Выйдя из "Белой крепости" [(Castil-blanco)], мы направились далее своей дорогой с еще большими предосторожностями и всегда зажженными фитилям и, как обычно, одетые в доспехи. Из маленького городка Шаласинго, где нас одарили золотом, материей и двумя индеанками, мы послали двух видных лю­дей из Семпоалы послами в Тлашкалу, ибо мы слышали, что по всей Тлашкале собираются несметные полчища⁹.

Два дня мы ждали наших послов. Оказалось, их не стали и слушать, так как из присутствия у нас множества наших друзей из Семпоалы, Цаоктлана и других поселений-данников Мешико тлашкальцы заключали, что мы двинулись на них по желанию Мотекусомы! Слышны были поэтому лишь проклятия и угрозы по нашему адресу, обещания нас зарезать и съесть. А послов наших заключили в темницу, от­куда они лишь с великим трудом выбрались.

Не ждали мы этого! Но что же делать: мы двинулись дальше, вверив себя Богу, с нашим развернутым знаменем, которое нес альферес [(знаменосец)] Коррал; индейцы, населяющие места, где мы останови­лись на ночлег, точно так же, как и семпоальцы, предостерегали нас вступать [на землю Тлашкалы]. Таким образом мы шли, а впереди нас выезжали конные, полугалопом, по трое, чтобы могли помочь друг другу; а когда конные в бою рассекали отряды врага, они наносили копьями удары в лица, не давали застревать им в телах врагов и хватать их рукой, если же случалось, что копье схватили рукой, то следо­вало со всей силой держа его рукой, освободить - повернувшись, сильно пришпорить коня и выдернуть копье или увезти индейца, потащив его за собой.

И таким образом мы прошли около двух легуа. И счастье нам сперва улыбнулось. Без боя прошли мы сквозь пограничное укрепление, которое было столь крепко сложено из камней, извести и битума, что еле поддавалось железной кирке. Будь тут защитники - плохо бы нам пришлось... И Кортес сказал: "Сеньоры, последуем за нашим знаменем, на котором знак святого креста, и вместе с ним мы победим". И мы все как один ответили, что готовы идти, в добрый час! Ибо Бог - истинная сила. Вскоре мы вдали увидели человек 30 воинов с плюмажами и военными знаками в полном вооружении: с двуручными мечами, круглыми щитами и копьями; мечи и копья снабжены были столь остро отточенными кремнями, что могли померяться с нашим оружием. Мы выслали всадников, чтоб захватить их живьем, но индейцы не только не побежали, а мужественно встретили атаку и ранили несколько лошадей. Рассвирепели то­гда и наши, и вскоре 5 индейцев пали мертвые. Тогда из засады высыпало не менее 3000 воинов, и кон­ница наша должна была отойти. Подошедшая артиллерия опрокинула врага, который, впрочем, держал­ся молодцом: четверо наших было ранено, а с той стороны оставили 17 убитых.

Хоть было уже поздно, но мы все же двинулись дальше, чтоб выйти из гор и спуститься в долину, изо­билующую цветущими полями и садами. На ночлег мы расположились подле веселого ручейка, обмыли раны и смазали их, за неимением масла, жиром, вытопленным из убитого индейца. На ночь покушали мы щенят, оказавшихся здесь во множестве. Жители, убегая, увели и увезли все с собой, но собаки и щенята сами вернулись к ночи на старые пепелища. Всю ночь лошади были не расседланы, и пикеты, секреты и патрули зорко охраняли наш сон.

Наутро мы двинулись дальше и вскоре наткнулись на неприятеля, который шел двумя отрядами все­го около 6000 человек. С великим шумом надвигались они на нас, но Кортес отправил к ним трех плен­ных с предложением прекратить враждебные действия, так как мы пришли в качестве друзей и братьев к ним. Одновременно он приказал Диего де Годою, королевскому эскривано, внимательно занести все дальнейшее в протокол, дабы, если нам когда-либо придется отвечать за урон, мы имели бы доказатель­ство, что не мы начали первые. Но враг не стал слушать никаких речей, а с остервенением бросился на нас. Тогда воскликнул Кортес: "Сантьяго! На них!" И мы ответили тем же, и наши аркебузы произвели немалое опустошение в их густых рядах. Враг отступил и соединился с главными силами, приблизитель­но 40 000 воинов, со своим командующим, которого звали Шикотенкатль¹⁰, и со своими белыми и красными военными знаками, поскольку такими были и военный знак, и форменное одеяние этого Шикотенкатля.

Местность была пересеченная, с многими обрывами, и конница наша была очень затруднена; к тому же враг стоял выше и бил сверху вниз, метко обстреливая нас не только стрелами и дротиками, но и кам­нями из пращей. Стало несколько легче, когда бой перешел в ровную долину. Беда была лишь в том, что мы должны были держаться все время вместе, иначе нас бы разъединили и уничтожили в отдельности: ведь против нас было не менее 20 сильных отрядов.

Враг всячески наседал; даже песком осыпал нас, чтоб ослепить и выбить из строя; но больше всего он стремился захватить наших коней. Живьем он никого не захватил, зато был такой печальный случай. Педро де Морон, отличный кавалерист, и еще трое с ним получили приказ врезаться во враже­ские ряды; здесь у него вырвали копье, изранили его мечами, а конь, получивший ужасный удар в шею, пал. Не подоспей мы вовремя, пропал бы и сам Морон, подхваченный замертво одним из трех остав­шихся всадников. Как ни опасно было отделяться от других, наш взвод ринулся на подмогу, и нам удалось отбить Морона; лошадь же, уже мертвую, уволокли, и нам удалось лишь срезать седло. Десятеро из нас были ранены, но не плоха была работа и наших мечей. Морон, впрочем, скоро скончался от ран; а труп лошади, как мы потом узнали, возили по всей Тлашкале напоказ и в конце концов сбруя, подковы и налобник были принесены в дар идолам. Целый час уже длилась битва. Велик был урон врагов. Изрядно мы бились, так как никогда еще не были столь близки к гибели. Но и неприятель показал себя храбрецом; в полном порядке он отступил, потеряв одних военачальников не менее восьми. О преследовании нечего было думать, ибо от усталости мы еле держались на ногах. Да и мест­ность была мало подхо­дяща из-за обрывов, множества домов, а также странных и опасных ям, в которых жили некоторые туземцы. Произошла эта битва при Теуасинго или Теуакасинго во 2-й день¹¹ сентября месяца 1519 года. Мы отошли к нескольким большим cues [(пирамидам храмов)] и укрепились там, точно в крепости. Раненых своих, 15 человек, мы опять пользовали человечьим салом, а также ухаживали за 4 ранеными лошадьми; едой нам служили ку­ры и все те же вкусные щенята. Пленных забрали мы с два десятка, между прочим, двух знатных.

Весь следующий день мы отдыхали, исправляли арбалеты, изготовляли для них стрелы. Но за­тем Кортес сказал: "Смотрите, сеньоры, как бы тлашкальцы не подумали, что с нас довольно и од­ной битвы! Покажем им, что мы не ослабели. Давайте пойдем на разведку". И семь всадников, не­сколько аркебузников и арбалетчиков, а всего 200 человек, вместе с нашими союзными индейцами, отправились посмотреть цветущую, густо заселенную равнину. Легко мы при этом изловили не­сколько десятков туземцев, мужчин и женщин, но не причинили им вреда; зато наши союзники, сви­репые по природе, не смогли удержаться от поджогов и грабежей.

Вернувшись в наш лагерь, мы, по повелению Кортеса, развязали пленных и накормили их. За­тем наши переводчики, донья Марина и Агиляр, беседовали с ними долго и вразумительно, говоря, что мы им братья и пришли им помогать, а не вредить. Одарили их также цветным бисером и от­пустили их, вместе с двумя знатными пленниками, которым было наказано передать письмо глав­ному начальнику.

Но старого Шикотенкатля они не нашли, а сын его велел передать такой ответ: "Пусть-ка су­нутся во владения моего отца, там мы и помиримся, но лишь тогда, когда насытимся их мясом, а бо­гов своих почтим кровью их сердец". Помня недавнюю битву, не очень-то обрадовались мы такому от­вету, но все же само возвращение обоих посланных было приятно: значит, они нам доверяют, слепой страх исчез. Кортес одарил их поэтому, а кстати и расспросил насчет Шикотенкатля и его военных сил. Оказывается, их не убы­ло, а прибыло, ибо всего у него теперь было пять отрядов, каждый по 10 000 человек; все они имели особых начальников, особые зна­мена с общим гербом Тлашкалы - белая птица с распростертыми крыльями, а также полковые знамена и ротные значки, совсем как у нас, в Испании. Не ожидали мы таких порядков, а посему, будучи людьми и помня близость смерти, мы ночью исповедались и причастились; всю ночь, почитай, никто не спал.

В 5-й день¹² сентября 1519 года выступили мы на рассвете, не ис­ключая и раненых. Арбалетчики и аркебузники получили приказ стрелять только залпами, причем одни только заряжали, а другие, лучшие стрелки, только стреляли; конница должна была действовать массой, помогая друг другу, рассекая отряды врага, не ввязываясь в длительную борьбу; пехотинцам с мечами и круглыми щитами, которые кололи и рубили, было рекомендовано биться сомкнутым строем; орудийная прислуга была увеличена. Вместе с альфересом Кораллом у нашего развернутого знамени, для его защиты, было 4 товарища. Итак, мы вышли из нашего лагеря, и, не пройдя и половины четверти легуа, мы увидели, как поля кругом покрылись воинами с большими плюма­жами и военными знаками, под сильный шум труб и больших морских раковин. Началась битва, страш­ная, не поддающаяся описанию. Наша горсточка в 400 человек, среди которых было множество раненых и больных, была как бы вклинена в разъяренное враже­ское море, и каждый из нас знал, что без победы он умрет либо на поле битвы, либо под ножом жреца.

В один момент вся земля была усеяна воткнувшимися стрелами и дротиками, но умелая стрельба и ловко рассчитанные действия кавалерии и пехоты не слишком часто позволяли врагу подойти вплотную. И все же мы бы не выдержали напора, если бы само великое множество врагов не явилось спасением: ма­неврировать они не могли, и многие отряды так и не введены были в бой, а с другой стороны, каждый наш выстрел бил без промаха. Наконец, уже в прошлой битве между Шикотенкатлем и другим воена­чальником - Чичимекатекутли - возникли пререкания, а теперь они перешли в явный разрыв, и общее командование было разрушено. Так понемногу ослабели атаки, а вскоре некоторые их части совсем воз­держивались от боя, что навело уныние и на остальных. Все же отход произведен был в добром порядке, и наша конница лишь слегка могла преследовать врага. Велика была наша благодарность Богу. Ведь только один из нас был убит, хотя более 60 получили ранения; сам я был задет камнем в голову, и стре­ла врезалась в бедро, но все же я мог продолжать сражаться, как и большинство остальных раненых. Вер­нулись мы к своим укреплениям с более легким сердцем и в одном из подземных жилищ похоронили на­шего убитого, дабы индейцы не заметили, что и мы смертны. Впрочем, нужда была все же не малая. Опять для наших ран не было масла, а для еды... не хватало соли! К тому же со снежных гор вновь потя­нуло холодом, и мы дрогли всю ночь, хотя и впадали в сон от усталости.

На следующий день Кортес послал трех видных пленных, а также и тех двух, которые уже раз бы­ли нами отправлены для переговоров к касикам Тлашкалы. Он еще раз подтверждал наше миролюбие и требовал свободного пропуска в Мешико, не более. Посланцы эти застали как раз Большой Совет, притом в очень дурном настроении; и в первый момент Совет даже не желал выслушать посланцев. Но затем постановили: созвать всех жрецов, прорицателей и колдунов и по их решению действовать. После множества заклинаний, волшебств и гаданий жребием те ответили, что мы не teules [(божества)], а люди, но си­ла наша идет от солнца, и если напасть на нас ночной порой, то нам несдобровать. Шикотенкатлю поэтому был послан соот­ветственный приказ, и в следующую ночь он направил на нас 10 000 отборных вои­нов, которые и напали с трех сторон одно­временно. Шли они с величайшей уверенно­стью застать нас врасплох, да еще и в со­стоянии "слабости". Велико было их изум­ление, когда они убедились в противном. Ведь мы все время спали одетыми, с оружи­ем в руках, а кони наши были оседланы и взнузданы; не дремали и наши посты и пат­рули. Немедленно мы открыли убийственный огонь, и наши удары были не хуже "дневных". Враг заколебался, отступил; наша конница далеко его преследо­вала по ровному полю при полной луне.

Итак, замысел не удался; двух из своих советчиков - жре­цов, прорицателей, колдунов они даже принесли в искупи­тельную жертву, как мы впоследствии узнали. Потери тлашкальцев были велики, мы же потеряли лишь одного из наших семпоальских друзей убитым, да двух ранеными.

Впрочем, наутро и мы сильно сдали. Ведь во всем лаге­ре не было ни одного, кто за этот поход не получил бы ра­ны, а 45 человек умерли от ран, болезней или холода; мно­гие неоднократно болели, да и сейчас 12 товарищей лежа­ли пластом; сам Кортес, а также падре Ольмедо сильно страдали лихорадкой. Угнетало и мучило нас также пол­ное отсутствие здесь соли. И невольно вырастали горькие сомнения: не смешно ли нам, больным и ослабевшим, идти походом против великого Мотекусомы с его многими армиями, даже если Тлашкала нас и пропустит? Угнетен­ность наша росла, тем более что мы вновь отправили плен­ных с предложением мира, а ответа все еще не получали.

Не унывала лишь донья Марина, родом индеанка, но с великим, бестрепетным сердцем. Всюду и везде она была вместе с нами, будь то днем или ночью; никогда она не вы­казывала малодушия и даже тревоги, хотя отлично знала, каковы наши дела. Заслуги ее безмерно велики: переговоры вела она, и таким тоном, будто от нас лишь зависит гибель или спасение данной страны! Последним пленникам, напри­мер, она поручила сказать, что мы готовы простить все случившееся, даже... убиение нашего товарища-коня, но что терпение наше истощается и гнев наш будет ужасен...

На сей раз Бог внушил знатнейшим тлашкальским касикам - Машишкацину и старому Шикотенкатлю иначе отне­стись к нашим посланным. Собрано было Большое Собра­ние, и взвешены все обстоятельства. Больше всего повлия­ло, что мы, несомненно, не друзья и союзники Мешико, ко­торый вот уж 100 лет враждует с Тлашкалой, уводит людей, разрушает обмен, так что нельзя достать ни соли, ни хлоп­ка. Правильнее поэтому бороться не против нас, а вместе с нами против Мотекусомы, общего врага, а посему послать к нам посольство, продовольствие, женщин. Так и пореши­ли касики. Но молодой Шикотенкатль, не присутствовав­ший на Собрании, и слышать не хотел о примирении, а, на­оборот, готовил новое ночное нападение. Дошло до того, что он отказался от повиновения Совету, а тот, в свою очередь, запретил начальникам отдельных частей испол­нять приказы Шикотенкатля-сына. Урезонить его должны были те четыре посла, какие направлялись к нам, но и они, опасаясь молодого сумасброда, пошли кружным путем.

Два дня прошли спокойно, и Кортес, всегда совето­вавшийся с нами по всем делам, предложил нам неболь­шую ночную экспедицию в соседний городок Сумпансинго - не для избиения или устрашения, а лишь для провианта. Часа за два до восхода солнца мы вышли; участвовали все более или менее здоровые, между прочим, 6 всадников, 10 арбалетчиков и 8 аркебузников. Команду принял сам Кортес, жестоко еще страдав­ший от лихорадки.

Было совсем темно, и с гор веял ледяной ветер. Не только люди, но и лошади сильно остудились, и два коня заболели опасно. Вообще было много признаков неудачи, и суевер­ные люди стали болтать о возможности большого несчастья. Но Кортес нас успокаивал, и мы благополучно подошли к самому городу.

Продвижение наше было замечено, и все население спасалось в поспешном бегстве ввиду диких рос­сказней, что мы убиваем всех, не щадя ни возраста, ни пола, пожираем сердца врагов и тому подобное. Видя весь этот переполох, мы нарочно задержались на обширном дворе при нескольких cues [(пирамидах храмов)], пока не рассвело, и тогда жрецы и старики, наблюдавшие за нами, решились подойти и загово­рить. Начали они с извинений, что не оказали нам ни почестей, ни поддержки припасами, но в этом ви­новат молодой Шикотенкатль, стоявший вблизи и запретивший сношения с нами.

Кортес, через донью Марину, успокоил их и велел им идти к касикам главного города с сообщением обо всем виденном и слышанном и новыми предложениями мира, а пока прислать 20 индейцев с продук­тами. Так они и сделали, и вскоре у нас были и хлеб, и куры, и даже две индеанки. Весело вернулись мы в лагерь, который с тех пор неоднократно снабжался припасами из городка Сумпансинго, несмотря на недовольство Шикотенкатля.

И все же в лагере было неблагополучно. Прежнее уныние выросло, особенно за наше ночное отсут­ствие, в нечто более опасное. Особенно недовольны были лица, имевшие поместья и индейцев на Кубе. Смертельно надоели им шатания по чужим землям, раны, лишения, холод. Выбрали они семь человек - имена их, чести ради, не хочу называть - для переговоров с Кортесом, начали ласково и вкрадчиво, а кончили требованиями и почти угрозами. Мера напастей переполнена! Дальше ждать - испытывать Бо­га! Безумием было уничтожать корабли, чего не делали ни римляне, ни сам Александр... Кортес отвечал им решительно, порой пространно, да так пристыдил, что им пришлось ретироваться. Конечно, было еще немало ропота, проклятий, косых взглядов и тайных разговоров, но прямое послушание соблюда­лось, и в крутых мерах не было нужды.

Нелады были и у врагов. Совет Тлашкалы в четвертый уже раз запрещал молодому Шикотенкатлю враждебные действия против нас, и все же он плохо подчинялся или как бы издевался. Так, от него при­шли 40 индейцев со съестными припасами, копалом и перьями попугаев, в сопровождении 4 старух. Как будто пришли с миром, а на деле - с издевкой: "Если вы страшные teules [(божества)], как уверяют жите­ли Семпоалы, то примите в жертву присылаемых женщин и съешьте их; если вы добрые teules, то удовле­творитесь курением копала и перьями; а коли люди - кушайте присланные яства..." Индейцы-носильщи­ки между тем всюду шныряли и вынюхивали, то уходили из лагеря, то приходили, иногда заменяясь дру­гими лицами, и ясно было, что они шпионы. Кортес поэтому велел двух из них, на вид наиболее почтен­ных, схватить и расспросить, и они быстро сознались, с какой целью их послал Шикотенкатль, стоявший недалеко наготове с войском в 20 000 человек. То же сказали и другие. Тогда Кортес объявил об этом по лагерю; все наличные шпионы были схвачены - числом 17, - и Кортес велел некоторым отрубить боль­шой палец, другим всю кисть и в таком виде вернуть их обратно к Шикотенкатлю. Вид этих несчастных сильно подействовал на Шикотенкатля, который уже готов был дать сигнал к наступлению; он сразу присмирел, тем более что один из крупнейших его соначальников отказал ему в повиновении и ушел со своими отрядами.