Борис Акунин

Форт-Рояль

Мы плыли всю ночь и потом ещё целый день. Воды здесь были спокойные, поэтому осторожничать стало незачем.

В вечерних сумерках «Ласточка» вошла в большую бухту, которая была защищена мощной крепостью, выстроенной на мысу. Огни небольшого города светились в глубине гавани, но якорная стоянка располагалась чуть в стороне, справа от цитадели. Там мы и встали.

Я бывал в Форт-Рояле два или три раза. Это главный опорный пункт французской короны в здешних морях. Он очень удобен для торговли и обороны, прекрасно защищён от ураганов. «Фояльцы» (так называют себя здешние обитатели) тароваты, нахраписты и с утра до вечера ходят навеселе, причём утверждают, что к пьянству их побуждает забота о здоровье. Из-за болот, окружающих город, здесь свирепствует малярия. Ром якобы является единственным от неё спасением. Он и вправду хорош, мартиникский ром, я его ставлю даже выше ямайского. Правда и то, что ром однажды спас Форт-Рояль от уничтожения.

Это произошло во время войны с Голландией. Эскадра адмирала Рюйтера пришла сюда, чтобы захватить город. Корабли открыли пальбу по крепости, а в городе высадился десант. Но в первом же складе солдаты обнаружили бочки, от которых очень аппетитно пахло, и вместо того, чтобы идти на штурм, все как один перепились. Удивляясь, куда подевались его войска и почему они не нападают на форт с тыла, адмирал тоже приплыл в порт — и увидел, что все полторы тысячи молодцов полегли, сражённые ромом. Чертыхаясь, он велел грузить тела в лодки.

В это время в осаждённой крепости проходил военный совет, на котором было решено, что дальнейшее упорство бессмысленно и надо поскорей ретироваться вглубь острова, ибо десант с минуты на минуту отрежет пути отхода. Тут в порту раздался шум и яростные крики — это солдаты Рейтера не желали, чтобы их уносили в лодки из такого чудесного местечка, где осталось ещё много выпивки. Но французы вообразили, что враг идёт на штурм и, побросав пушки, кинулись наутёк. Они тоже были не вполне трезвы, ибо поддержание воинского духа требовало постоянной подпитки. Говорят, что многим беглецам поспешное отступление давалось с трудом, но так или иначе все достигли спасительных джунглей. Кроме одного швейцарца, который, устав от рома, проспал всю суматоху. Проснувшись на следующее утро, он очень удивился, не обнаружив вокруг ни французов, ни голландцев, и стал, таким образом, единственным триумфатором в этой уникальной баталии, которая вошла в историю под названием «Ромовое сражение».

Наши матросы собрались на палубе, по-собачьи вдыхая запахи недальнего берега, откуда ветерок доносил пряные ароматы. Все разговоры были о роме и шлюхах. Отец Астольф увещевал свою паству, напоминая о благих обещаниях и зароках, данных во время плавания. Общее мнение высказал боцман, почтительно ответивший капеллану:

— Ежели бы мы не грешили, святой отец, вы остались бы без работы и куска хлеба. Мы этого не допустим, мы вас слишком любим. Верно, ребята?

Все одобрительно загудели. Тогда раздосадованный францисканец нанёс ответный удар:

— Ещё неизвестно, выпустят ли вас на берег. Капитан говорил, что мы только обновим припасы, и сразу назад.

Команду охватило уныние.

Принаряженный Дезэссар, стуча по палубе тростью, спустился в шлюпку и отправился нанести обязательные визиты: антильскому генерал-губернатору, губернатору острова Мартиника, коменданту порта Форт-Рояль. Первому нужно было передать письма из метрополии, второму — предъявить корсарский патент и сдать испанских матросов, с третьим договориться о припасах.

Пока же фрегат стоял под прицелом крепостных пушек, и высаживаться на берег было нельзя. Толпа зевак собралась на причале, рассматривая корабль. Потом понемногу разошлась, а матросы всё теснились у бота, гадая, с чем прибудет капитан.

Он вернулся часа через три, когда в небе уже сияли чудесные южные звёзды. На севере, даже в ясную ночь, они холодны и тусклы, словно из тьмы на тебя пялится мириад голодных крыс. Над Мартиникой же звёздное небо похоже на мантию доброго волшебника, который укрыл вселенную от бурь и невзгод.

Моя девочка тоже ждала на палубе, но с целью, прямо противоположной чаяниям экипажа. Она — я знаю — хотела напомнить Дезэссару о его обещании не задерживаться в Форт-Рояле. Как только капитан поднялся по трапу, Летиция шагнула к нему, но тут из-за мачты вынырнул Гарри Логан и отодвинул её плечом:

— Минутку, доктор. Мне нужно потолковать с ним наедине.

— Мне тоже!

Дезэссар перевёл взгляд с ирландца на неё и строго сказал:

— Штурман на корабле важнее лекаря. Можете зайти ко мне позже.

— Обязательно зайду!

Кто-то из матросов, сняв шапку, спросил:

— Прощения просим, капитан, а на берег-то как?

— Бросайте жребий. Одна смена до утра, другая с утра до вечера. Но учтите, черти: кто напьётся до одури — отведает линьков, — обронил он и, взяв под руку Логана, повёл его в кают-компанию под троекратное «ура!» ликующей команды.

— Ах так?!

От ярости Летиция топнула ногой и двинулась вслед за Дезэссаром так быстро, что я чуть не свалился с её плеча.

Мы встали перед запертой дверью, из-за которой еле доносились голоса. Логан шелестел что-то неразборчивое, зато капитан некоторые фразы произносил громко — их-то, собственно, мы и слышали.

«Ты у меня не отвертишься, скотина, — шептала Летиция. — Одна смена до утра, другая до вечера! Подлый обманщик! Ну я тебе покажу! Я пойду к губернатору! Я…»

Тут Дезэссар за дверью рявкнул:

— Не мог я их не отпустить! Так и до бунта недолго. К послезавтрашнему утру протрезвеют — тогда и отправимся.

«Логан на моей стороне!» — обрадовалась девочка.

Штурман опять что-то тихо сказал, и снова раздался сердитый возглас Дезэссара:

— Или оно всё ещё там, или его там уже нет! Что меняет один день? Если пассат задует в правильном направлении, мы окажемся на месте через двое суток!

«Так быстро? — поразилась Летиция. — Не может быть! Здесь что-то не так…»

Вскоре ирландец вышел. Увидев лекаря, он остановился, зачем-то оглянулся на кают-компанию и еле слышно сказал:

— Эпин, дружище, пришло нам время поговорить начистоту. Я хочу сообщить вам кое-что очень важное. Но не на корабле. Едем на берег с первой шлюпкой.

Вид у штурмана был не такой, как всегда. Глаза блестели, губы подёргивались, словно от нетерпения или радостного предвкушения. Я объяснил себе это тем, что Гарри ждёт-не дождётся встречи с любимым сыном.

Слова Логана девочка пропустила мимо ушей. Она думала только о предстоящем объяснении с Дезэссаром, поэтому лишь кивнула.

— Посиди здесь. — Летиция посадила меня на перила лестницы и вошла в кают-компанию одна.

Как бы не так! Я не собирался пропускать такой интересный разговор. Минуту спустя я уже сидел на окне, с внешней стороны — подглядывал и подслушивал.

Моя питомица стояла перед столом и размахивала перед лицом у сидящего Дезэссара пальцем:

— …немедленных объяснений! — услышал я самую концовку её короткой гневной речи.

Дезэссар снял парик, вытер стриженую голову обшлагом. Потом вспомнил о благородных манерах, проделал то же самое платком.

— Тут вот какая штука, сударыня, — медленно начал он. — Дело в том, что за время плавания «Ласточка» здорово обросла водорослями. Её нужно ставить в док. Кренговать, килевать и так далее. Это займёт немало времени. Поэтому у меня к вам предложение. Я на берегу поговорил с одним человеком. Это капитан барка «Счастливая камбала» из Тулона, имя его Этьен Бонэ. Очень почтенный господин, с отменной репутацией. Он согласен доставить вас в Сале и выполнить все обязательства по вашему договору с господином Лефевром. Само собой, оплату я беру на себя. Поверьте мне, так оно получится быстрей. Это честное предложение.

Я слышал про Этьена Бонэ — о нём в моряцких кругах действительно шла хорошая слава. На месте Летиции я бы обрадовался возможности расстаться с «Ласточкой» и её не вызывающим доверия капитаном.

«Соглашайся, соглашайся!» — постучал я клювом по раме.

Оба, вздрогнув, оглянулись на меня.

— А, это ваш попугай, — пробормотал Дезэссар.

Летиция же сказала: «Кыш!», чем здорово меня обидела. Что я ей, ворона с помойки?

Девочка была вне себя от ярости. Перегнувшись через стол, она не закричала — зашипела:

— Вздумали от меня избавиться?! Как бы не так! Я пойду к губернатору! Я покажу контракт, и вам придётся его выполнять! В Барбарию меня повезёт «Ласточка», безо всяких отсрочек! Чистить брюхо от водорослей будете в Сен-Мало!

— Но капитан Бонэ доставит вас в Марокко на несколько дней быстрее! У него отличное быстроходное судно, только что из дока!

— Утром я буду у губернатора, — отрезала она, испепеляя его взглядом. — И вы сядете в тюрьму за мошенничество. Вот тогда я, так и быть, пересяду на вашу «Камбалу». Ясно?

Дезэссар уныло вздохнул.

— Ясно… Всякий раз, когда я хочу поступить с вами по-честному, вы мне мешаете.

Фраза показалась мне довольно загадочной, но Летицию занимало только одно.

— Так мы отплываем? Когда?

— Завтра вечером, с отливом, — неохотно пробурчал капитан.

— То-то же.

Когда я присоединился к ней, она сидела на лестнице, ведущей от кают-компании на квартердек, и всхлипывала.

— А, Клара… Прости, что я на тебя так… Как же мне стыдно!

«Не стоит расстраиваться из-за пустяков, между близкими существами всякое бывает», — мысленно сказал я, положив крыло на её плечо.

Но оказалось, что стыдно Летиции вовсе не из-за «кыш».

— Я скверная, скверная! — прошептала она. — Надо было соглашаться… Я предала отца из-за… из-за него.

Я не сразу сообразил, кого она имеет в виду. И присвистнул — это я умею. Ах, вот оно что… Она не хочет бросать Грея. Неужели всё так серьёзно?

Сверху раздался стук каблуков. Летиция быстро вытерла глаза и поднялась.

Это был Логан.

— Эпин, вы готовы? Шлюпка ждёт. Не сомневайтесь, разговор у нас с вами будет очень, очень интересный.

— Что? Да-да, мне надо на берег. Я должен купить для своего пациента кое-какие лекарства. Только боюсь, аптека сейчас закрыта.

Он весело воскликнул:

— В Фояле всегда всё открыто. Этот город не умеет спать. За мной, дружище!

Пока мы плыли к берегу по чёрной воде, на которой плясали огоньки, Логан, приобняв мою питомицу, тихо говорил ей что-то приязненное. Ветер уносил слова, а я сидел на другом плече и половины не слышал.

— …Сразу расположился к вам всей душой… Полный корабль болванов, один вы похожи на человека… — доносились до меня куски фраз. — На борту столько чужих ушей… Отличное местечко для беседы по душам… В рубашке родились, дружище!

Когда мы приблизились к причалу, и берег прикрыл нас от ветра, стало слышно лучше, но Логан уже говорил о другом.

— Однако сначала соберу урожай. Год назад я оставил здесь трёх беременных баб. Надеюсь, все разрешились благополучно. Мне очень нужно получить от Господа кредит.

Он выскочил из лодки первым. Летиция еле за ним поспевала, а мне пришлось передвигаться самостоятельно — я полетел над головой у девочки, по временам поднимаясь выше, чтобы посмотреть на славный город Форт-Рояль, где я давненько не бывал.

В Европе поселение такого размера назвали бы деревней, но для Вест-Индии порт был вполне солидным. Домишки, конечно, так себе — по большей части дощатые, сколоченные наспех. Зато здесь имелась крепкая цитадель, а вдоль берега тесно стояли огромные склады, заполненные сахарным тростником, бочками с ромом, ящиками конфитюра и другими товарами, которые плывут отсюда в Старый Свет.

Но Логан вёл нас прочь от моря, уверенно лавируя по кривым улочкам, мимо освещённых домов, откуда доносились пьяные крики. Даже в Сан-Мало нет такого количества кабачков, таверен и пивных. И уж во всяком случае, они не так забиты публикой. А всё дело в том, что из-за войны на Мартинике застряло множество купеческих кораблей; капитаны не решались выйти в море из боязни стать добычей английских корсаров. Вот уже который месяц экипажи торчали в Форт-Рояле, понемногу спиваясь. В таких случаях съестные лавки, питейные заведения и публичные дома обслуживают клиентов в долг, открывая судну кредит. Свара между монархами может длиться долгие годы, и неизвестно, будут ли векселя когда-нибудь оплачены, но выхода у коммерсантов нет — иначе провизия сгинет, ром прокиснет, а шлюхи разбегутся. От войны всем одни убытки.

Первый визит Логана закончился скандалом. Из маленького домишки, притулившегося к земляному валу, что защищал городок с суши, выглянула полуодетая баба вдвое толще субтильного ирландца, он о чём-то с нею пошептался и вдруг влепил ей звонкую оплеуху. Баба толкнула обидчика в грудь, отчего Гарри кубарем полетел с крылечка, растянулся на земле и в ярости взвизгнул:

— Сука! Стерва! Ты будешь гореть в аду!

Женщина с плачем скрылась в доме, а штурман, поднимаясь, горько пожаловался:

— Гадина, она вытравила плод! Убила моего ребёнка! Это худшее преступление перед Богом!

Потом мы направились, если не ошибаюсь, к Капуцинскому бастиону, возле которого обитала какая-то Лулу. Дама оказалась не одна. На стук из окошка высунулись две головы, причём одна с преогромными усами.

— Прошу извинения за беспокойство, — вежливо молвил Логан. — Здравствуй, малютка Лулу. Помнишь, я обещал тебе подарок, если ты кое-что для меня сделаешь? Ты родила?

— Ещё в ноябре, — ответила ему высокая, костлявая мулатка, нисколько не удивившись ночному визитёру. — Вылитый ты. Давай золотые серьги.

— Сначала покажи ребёнка.

Ему сунули запелёнутый свёрток, и Гарри, потребовав фонарь, внимательно осмотрел младенца.

— Ты ещё бóльшая шлюха, чем я думал! — воскликнул он и топнул ногой. — Никаких серёг не получишь!

— Эй, полегче с моей подружкой! — сказала из окна усатая голова, наблюдавшая за событиями с нескрываемым неудовольствием.

Тогда Логан, развернувшись, двинул заступника фонарём по лбу. Стекло разлетелось вдребезги, по лицу бедняги полилось горящее масло.

— Мои усы! А-а! — заорал он, отшатываясь.

Заверещала и мулатка. Штурман плюхнул ребёнка на подоконник — и к хору присоединился детский писк.

— Что вы делаете?! — вскрикнула Летиция.

— Идёмте, друг мой. — Логан понуро зашагал со двора. — Это не мой ребёнок, меня не обдуришь. У моих, даже если это негритёнок, в волосах обязательно есть рыжина, а на ушах веснушки — как у меня.

— Разве у негров бывают веснушки?

— У моих — обязательно. О, женщины, женщины! Дураком будет тот, кто им поверит. Я прошу прощения, дружище Эпин, за этот взрыв негодования. К тому же я, кажется, нанёс увечье ни в чём не повинному человеку? — Он оглянулся на дом, откуда всё неслись вопли — словно собирался вернуться и принести извинения. — А-а, всё равно. Идёмте, приятель. Остаётся ещё одна надежда…

И мы двинулись дальше.

По третьему адресу нам, наконец, повезло. Ленивая заспанная девка в холщовой рубахе предъявила штурману двойню. А заодно уж покормила крошек. Пока они сосали её здоровенные груди, Логан произвёл осмотр. Не знаю, как он сумел в полумраке разглядеть веснушки на крошечных ушах двух малюток (волосы на их головёнках ещё не выросли), но остался доволен. Вручил родительнице золотые серьги, да ещё мониста в придачу. Поцеловал в щёку, назвал умницей и пошёл к двери.

— Не хочешь узнать, как их зовут? — спросила кормящая мать, разглядывая подарки.

— Господь знает Своих сыновей, а мне незачем.

— Это дочери.

Он пожал плечами — ему было всё едино. Сомневаюсь, что дочки когда-либо увидят своего папашу вновь.

— Я богач! — говорил Гарри, чуть не приплясывая. — Две живых души. Это значит, я не только расквитался, но дал Всевышнему очко вперёд. Он мой должник!

— Куда мы идём теперь? — спросила Летиция, которой надоело болтаться по тёмным закоулкам. — Мне нужна аптека.

— Пора проведать моего сорванца Джереми. Папуся так по нему соскучился! — Голос штурмана дрогнул. — Это близко, пять минут.

Дом, к которому он привёл нас теперь, был нарядней предыдущих. Стены его были выкрашены белой краской, к фасаду примыкала терраса с резными перильцами.

— Я забочусь о моём Джереми. Уезжал — оставил сотню ливров. И потом из Бордо с одним приятелем передал, — похвастался Логан и заорал: — Эй, Нана, просыпайся! Это я!

От крика из-за соседнего угла шмыгнула напуганная кошка. И что-то ещё там шевельнулось. Я отлично вижу в темноте, поэтому различил контур человека. Голова его была обвязана платком, в ухе блеснула серьга, челюсти сосредоточенно работали, пережёвывая табак. Мне этот субъект не понравился. Почему он прячется? В таком городе, как Форт-Рояль, да ещё в нынешние тощие времена, запросто могут прирезать из-за кошелька и даже пары хороших башмаков, а мои спутники по местным меркам выглядели богатеями: оба в париках, в добротной одежде.

Я издал предостерегающий клёкот, и Летиция обернулась, но подозрительным тип повернулся и быстрым шагом, почти бегом, удалился, туда ему и дорога.

— Джеми, детка, твой папуся вернулся! — заорала из окна круглолицая негритянка. — Папуся привёз тебе гостинцев, вставай!

Нана выкатилась на террасу, низенькая и круглая, очень похожая на тыкву. Обхватила ирландца в объятия, но он нетерпеливо высвободился — и поскорей вошёл в дом. Мы с Летицией остались снаружи, наблюдали семейную сцену через открытое окно.

Встреча отца с любимым чадом была бурной, но недолгой. Гарри вытащил из постельки пухлого бутуза с кожей цвета какао и огненно-рыжими кудрявыми волосами. Мальчонке был, наверное, годик или чуть больше. Штурман тряс его, целовал, а ребёнок вёл себя так, как всякий нормальный младенец, разбуженный среди ночи — испуганно орал и сучил ножками.

— Ты мой маленький талисман! — всхлипывал сентиментальный ирландец, не обращая внимания на вопли сына. — Всё, что делает папуся, он делает ради тебя! Скоро ты будешь спать в золотой колыбельке и кушать с золотых тарелок!

— У него уже два зуба есть, — сообщила в этой связи Нана, что вызвало у родителя новый взрыв восторга.

Зубы были предъявлены и любовно осмотрены. На этом встреча, собственно, закончилась.

Логан сунул малыша матери и стукнул её кулаком в ухо.

Она покачнулась. Без особенного удивления, во всяком случае без обиды поинтересовалась:

— За что это ты меня ударил, Гарри?

— Чтоб берегла моего сынишку, как зеницу ока. Если с ним что случится, ты знаешь, что я с тобой сделаю.

— Знаю, — вздохнула она. — Только зря ты такое говоришь. Уж я ли…

— Ладно, Нана, заткнись. Это тебе. — Он кинул на стол кошелёк. — Скоро я вернусь, и тогда мы заживём по-другому.

На улице Летиция спросила:

— Мальчуган, конечно, очень славный, но почему из всех своих детей вы отличаете именно его?

— Потому что он принесёт мне удачу. — Гарри подмигнул. — А теперь, Эпин, мы с вами пойдём в одну славную таверну, где нам за полдуката дадут комнатку под крышей. Ни один пёс не сможет нас там подслушать.

— Мне нужно в аптеку.

— Потом сходите. Если такие мелочи ещё будут вас интересовать после нашего разговорца. Аптека старого Люка на главной площади, слева от церкви. Можно звонить в любое время суток, он привык. Ночью туда частенько приползают те, кому попортили шкуру в какой-нибудь потасовке.

— Тогда я предпочёл бы заглянуть к мсье Люку прямо…

В отличие от Летиции, меня очень интересовало, что за важную беседу собирается провести с нами Логан. Поэтому я летел совсем низко над ними и не смотрел по сторонам. Только этим можно объяснить, что я прошляпил опасность. Как говорят в таких случаях самураи, прежде чем совершить харакири: «Мне нет прощения».

Единственным оправданием мне может служить то, что переулок, в котором это произошло, был совсем не освещён. Если б не луна и звёзды, темноту без преувеличения следовало бы назвать кромешной.

Из мрака с быстротой хищников, бросающихся на добычу, выскочили три тени.

Один человек сзади накинулся на Летицию, обхватил за плечи и приставил к горлу нож. Ещё двое взяли под руки штурмана.

— Поверни-ка его мордой к луне, — донёсся хриплый голос, говоривший по-английски. Логану рывком запрокинули голову. — Это он! Я не ошибся!

Первое оцепенение, естественное при таких обстоятельствах, миновало. Я приготовился к драке. У меня большой, исключительно крепкий клюв. Я никогда не пробовал, можно ли им пробить человеческий висок, но теперь готов был попытаться. Я мирный попугай, принципиальный враг всяческого насилия; я люблю людей — но моя питомица мне дороже принципов и всего человечества вместе взятого.

Я ринулся вниз, целя противнику чуть выше уха. Не знаю, удалось бы мне его убить или только оглушить. От знакомства с моим клювом разбойника спасло то, что как раз в этот миг он сказал:

— Стой тихо, парень, и тебе ничего не будет. Нам нужен не ты.

Я осуществил выход из крутого пике прямо над головой грабителя. Он так и не понял, что над ним прошуршала крыльями не случайная ночная птица, а, возможно, сама смерть.

Я уже говорил, что вижу в темноте гораздо лучше, чем люди. Не упуская из поля зрения негодяя, державшего Летицию (он был в потрёпанном шотландском берете), я рассмотрел остальных.

Один был широкоплечий, с лысой или наголо бритой башкой — она слегка поблёскивала в лунном свете. Другой, хриплоголосый, показался мне похожим на подозрительного субъекта, что прятался около дома Наны.

Моя догадка тут же подтвердилась.

— Я говорил вам: рано или поздно Гарри заявится проведать своего ублюдка! — ликовал хриплый, размахивая перед носом у штурмана пистолетом.

— Ты головаст, Джим, — сказал лысый, держа Логана сзади за руки. — Ну что, рыжая крыса, поговорим?

— Охотно, Тыква, — ответил Гарри, который, надо отдать ему должное, не потерял присутствия духа. — Я готов ответить на любые вопросы. Только… — и он проговорил что-то очень тихо — я не разобрал.

Не расслышал и Джим.

— Что-что?

Он наклонился вперёд, и Логан внезапно боднул его лбом в нос — очень сильно, так что хриплый бухнулся задом наземь. Одновременно проворный ирландец каблуком лягнул Тыкву по ноге, высвободился и отскочил в сторону. В руке его, лязгнув клинком по ножнам, блеснула сабля.

— Ах, ты так?!

Лысый тоже обнажил оружие, сталь зазвенела о сталь. Джим, держась за расквашенный нос, целил в Логана из пистолета, но юркий ирландец ни мгновения не стоял на месте. Он делал обманные движения, приседал, крутился вокруг собственной оси.

Тот, что держал Летицию, предупредил:

— Не вздумай рыпаться. Сейчас твоего дружка угомонят.

Выстрел наконец грянул. Джим метил штурману в спину, но тот — будто у него на затылке были глаза — как раз присел, и пуля угодила в грудь Тыкве. Сабля вылетела из пальцев бедняги и задела остриём левую руку ирландца. Чертыхнувшись, Гарри схватился за раненое место, лысый же с жалобным стоном упал навзничь.

Джим отбросил своё разряженное оружие и наскочил на Логана с длинным тесаком, однако штурман уже оправился от удара. Он отбил довольно неуклюжий рубящий удар, сделал выпад — широкий клинок пронзил нападающего насквозь.

Увидев, что дело приняло паршивый оборот, третий бандит (его имени я так и не узнал), оттолкнул Летицию и бросился бежать.

— Держите его, Эпин! Не дайте уйти! — крикнул Логан, пускаясь вдогонку.

Но от моей девочки было мало проку. Она стояла, вся дрожа. Вряд ли кто-нибудь посмел бы её осудить за слабость. Нападение произошло так внезапно, а схватка была такой короткой и кровавой, что даже мужчина неробкого десятка растерялся бы — особенно, если не имеет привычки к потасовкам. Ведь и мне, старому морскому бродяге, всякое повидавшему на своём веку, понадобилось несколько секунд, чтоб взять себя в руки. То есть, в когти.

— Не уйдёшь! — Гарри вытащил откуда-то из-под кафтана пистолет, взвёл курок и выпалил.

Всплеснув руками, шотландец рухнул. Судя по тому, что с него слетел берет, а также по характерному хрусту, пуля угодила прямо в затылок.

— Убит! — горестно вскричал Гарри, наклоняясь над телом. — Наповал! А ведь я целил в лопатку!

Он подбежал к Джиму.

— И этот издох! Какое горе!

Повернулся к подстреленному Тыкве — и быстро объявил:

— Этого я на себя не записываю. Я тут ни при чём, — сварливо сказал штурман, задрав голову к нему. — Пулю послал не я!

Я догадался, что он объясняется со Всевышним.

— Несчастный я человек. — Гарри был безутешен. — Это жестоко! Только что я был в плюсе, и вот снова в минусе. Проклятые болваны! Они не оставили мне выхода… Да ещё руку поранили. Перевяжите меня, Эпин. Я истекаю кровью!

Ещё не справившись с дрожью, Летиция задрала ему рукав. Рана оказалась неглубокой, Но ирландец всё жаловался:

— Мне больно! А для дела понадобятся обе руки!

— Какого дела?

— Того, о котором я хочу вам рассказать. Но теперь разговор откладывается. Две смерти — дурное предзнаменование. Я не могу сразу вернуть Ему долг, но, по крайней мере, обязан сделать первый шаг. Прощайте, Эпин! Потолкуем завтра.

Он рысцой побежал по переулку, придерживая перевязанную руку.

— Куда вы?

— В бордель! Я должен посеять новые семена! Ведь урожай будет только через девять месяцев!

О, люди, как же вы смешны с вашими нелепыми верованиями и суевериями! Гарри Логан из вас — ещё не самый нелепый.