Борис Виан Осень в Пекине

Б

1

Заслышав с левого борта горн будильника, Клод Леон проснулся, чтобы прослушать то же самое еще раз, но уже с большим вниманием, после чего благополучно уснул снова. Пять минут спустя, однако, он без всяких усилий проснулся второй раз. Посмотрев на светящийся циферблат часов, он понял, что пора, и сбросил с себя одеяло. Но ласковое одеяло тут же поползло снова вверх по его ногам и нежно обвилось вокруг торса. Было темно, светлый треугольник окна еще не был различим на фоне стены. Клод погладил рукой одеяло, оно перестало дергаться и наконец позволило ему встать. Он сел поближе к краю кровати и вытянул левую руку, чтобы включить ночник, но лишний раз убедился в том, что тот стоит не слева, а справа. Тогда он протянул правую руку и, как обычно по утрам, больно ударился о деревянную спинку кровати.

— Надо, в конце концов, ее спилить, — пробормотал он сквозь зубы.

Но зубы неожиданно для самих себя разомкнулись, и голос его пронзил царившую в комнате тишину.

«Черт! — подумал он. — Так я весь дом перебужу».

Он прислушался: до слуха его долетало мерное дыхание полов и стен, и он успокоился. Вокруг плотных занавесок начал прорисовываться серый контур дня. Тусклое зимнее утро за окном вступало в свои права. Клод Леон тяжело вздохнул и зашарил босыми ногами по коврику в поисках домашних туфель. С большим трудом он принял вертикальное положение. Сон неохотно расставался с ним, испаряясь сквозь расширенные поры его кожи с мягким шелестом, подобным дыханию спящей мышки. Он пошел к двери, но перед тем, как включить свет, повернулся лицом к шкафу: вчера поздно вечером он состроил перед зеркалом рожу и очень быстро выключил свет. Сейчас, перед тем как идти на работу, ему захотелось полюбоваться ею вновь. Быстрым решительным движением он повернул выключатель — вчерашняя физиономия все еще красовалась в зеркале. Завидев ее, он громко расхохотался. Рожа начала таять на свету, и в зеркале проступил Леон сегодняшнего дня, который, повернувшись к нему спиной, пошел бриться. Надо было спешить, чтобы явиться на работу раньше начальника.

2

С квартирой ему повезло. Он жил в двух шагах от Компании. Повезло, что касается зимы. Летом хотелось погулять подольше. Ему надо было пройти всего каких-то триста метров по проспекту Жана Лемаршана, налогового инспектора, состоявшего на государственной службе с 1857 по 1870 год, героя, отстоявшего в одиночку целую баррикаду в схватке с пруссаками. В конце концов они таки до него добрались, зайдя с тыла, и бедняга, не в силах перелезть через слишком высокую баррикаду, пустил себе две пули в рот из винтовки системы Шасспо; к тому же при отдаче ему оторвало правую руку. Эта история безумно заинтересовала Клода Леона, и в ящике письменного стола он хранил полное собрание сочинений доктора Кабанеса, в черном полотняном переплете, выглядевшее совсем как расчетная книга.

От холода по краю тротуара постукивали красные ледышки, и женщины поджимали ноги под короткие бумазейные юбки. Проходя мимо вахтера, Клод пробормотал «Здрассьте» и робким шагом направился к лифту производства фирмы Ру-Исповедальбюзье, у решетки которого уже стояли в ожидании три секретарши и один бухгалтер. Клод обратился к ним с общим сдержанным приветствием.

3

— Здравствуйте, Леон, — сказал начальник, заходя в кабинет.

Клод вздрогнул и посадил кляксу.

— Здравствуйте, месье Сакнюссем, — пробормотал он.

— Какой вы неловкий, однако! — рассердился начальник. — Сплошные кляксы…

— Извините, месье Сакнюссем, — сказал Клод. — Но…

— Сотрите немедленно!.. — приказал Сакнюссем.

Клод склонился над пятном и начал старательно вылизывать его языком. Чернила были прогорклыми и пахли псиной.

Сакнюссем, судя по всему, был в прекрасном расположении духа.

— Газеты читали? — спросил он. — Конформисты хотят устроить нам красивую жизнь…

— Гм… да… месье, — пробормотал Клод.

— Какие негодяи! — воскликнул его начальник. — Да… Пора наконец проявить бдительность, знаете ли… К тому же все они вооружены.

— А!.. — сказал Клод.

— Это было ясно уже в дни Полбеды, — сказал Сакнюссем. — Ведь оружие ввозили полными грузовиками. Естественно, у порядочных людей, таких, как вы и я, оружия нет.

— Разумеется… — согласился Клод.

— У вас-то нет?

— Нет, месье Сакнюссем, — сказал Клод. — Но в принципе…

— Вы не могли бы достать мне револьвер? — вдруг с бухты-барахты спросил Сакнюссем.

— Видите ли… — замялся Клод. — Может, это и можно сделать через брата мужа моей хозяйки… Я точно не знаю… Гм…

— Вот и прекрасно! — воскликнул Сакнюссем. — Я очень на вас рассчитываю. И, пожалуйста, не слишком дорогой, но с патронами, договорились? Конформисты… Сволочи… Приходится принимать меры!

— Да-да, — согласился Клод.

— Спасибо, Леон. Так я жду. Когда я смогу его получить?

— Это я еще должен выяснить… — сказал Клод.

— Понимаю… Спешить нам некуда… Если хотите, можете сегодня уйти пораньше…

— Что вы… — сказал Клод. — В этом нет никакой необходимости.

— Ну, хорошо, — кивнул Санюссем. — Будьте внимательнее и не ставьте больше клякс, договорились? Работайте аккуратнее, черт возьми! Вам же деньги не просто так платят…

— Постараюсь, месье Сакнюссем, — пообещал Клод.

— И не опаздывайте, — сказал в заключение начальник. — Вчера вы опоздали на шесть минут.

— Да, но я все же пришел на девять минут раньше… — возразил Клод.

— Обычно вы приходите за пятнадцать минут до начала рабочего дня, — сказал Сакнюссем. — Возьмите себя в руки, черт возьми!

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Едва сдерживая волнение, Клод вновь взялся за перо. Рука его дрожала, и он посадил еще одну кляксу. По форме она напоминала ухмыляющуюся рожу, по вкусу же была похожа на очищенную нефть.

4

Он заканчивал свой ужин. Сыр, от которого и остался-то всего один толстый кусок, вяло копошился в желтенькой тарелочке с голубенькими дырочками. Под конец он налил себе полный стакан окиси лития с карамелью, она пробулькала вниз по пищеводу, и Клод почувствовал, как маленькие пузырьки, шедшие вверх против течения, с металлическим позвякиванием лопались у него в глотке. Раздался стук звонка. Он встал и открыл дверь. Вошел брат мужа хозяйки.

— Здравствуйте, месье, — сказал он. Искренняя улыбка и рыжие волосы выдавали его карфагенское происхождение.

— Здравствуйте, месье, — ответил Клод.

— Вот, я принес, — сказал мужчина. Его звали Жжан.

— Ах да… — сказал Клод. — Вы имеете в виду…

— Да-да… — сказал Жжан. И вынул нечто из кармана.

Это был красивый десятизарядный прошиватель фирмы Уолтер — модель ППК: основание его обоймы было отделано эбонитом — к нему аккуратно прилегали две рифленые пластинки, которые и следовало сжимать рукой.

— Прекрасная работа, — сказал Клод.

— Укрепленный ствол, — объяснил брат мужа. — Большая точность выстрела.

— Да, — сказал Клод. — Удобный прицел.

— А в руке-то как лежит… — сказал Жжан.

— Хорошо продуманная конструкция… — сказал Клод, целясь в цветочный горшок, который тут же отодвинулся, чтобы уклониться от удара.

— Прекрасное оружие, — нахваливал Жжан. — Три пятьсот.

— Многовато, — возразил Клод. — Я ведь не для себя покупаю. Он, конечно, столько и стоит, но тот человек больше трех не даст.

— Дешевле не могу, — сказал Жжан. — Самому во столько обошлось.

— Понимаю, — вздохнул Клод. — Но это слишком дорого.

— А вот и нет, — сказал Жжан.

— Я хотел сказать, что вообще оружие — дорогое удовольствие, — сказал Клод.

— Это-то да, — подтвердил Жжан. — Такой пистолет, между прочим, достать совсем не просто.

— Разумеется, — кивнул Клод.

— Три пятьсот, это мое последнее слово, — сказал Жжан.

— Сакнюссем больше трех не даст.

Можно было, конечно, сэкономить на сапожнике и отказаться от новых подметок, тогда Клод смог бы доложить пятьсот из своего кармана.

— Возможно, снега этой зимой больше не будет, — сказал Клод.

— Возможно, — отозвался Жжан.

— В принципе можно подметки и не менять.

— Не факт, — сказал Жжан. — Как-никак зима.

— Деньги я вам сейчас отдам, — сказал Клод.

— Вторую обойму берите так, — сказал Жжан.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказал Клод.

Дней пять-шесть ему придется прожить впроголодь, тогда он сможет компенсировать эти пятьсот франков. А когда-нибудь, быть может, Сакнюссем случайно и узнает об этом.

— Благодарю вас, — сказал Жжан.

— Что вы! Это я — вас, — возразил Клод и проводил его до двери.

— Вот увидите, претензий у вас ко мне не будет, — сказал Жжан на прощание и вышел.

— Это я не себе, — повторил Клод, но Жжан тем временем уже спускался по лестнице.

Клод закрыл дверь и вернулся в комнату. Черный холодный прошиватель всей своей тяжестью навалился на стол рядом с тарелкой с сыром и не издал пока еще ни единого звука: испуганный сыр метался по тарелке, так и не решаясь покинуть сие материнское лоно. Сердце Клода забилось чаще, чем обычно. Он взял со стола мрачный предмет и повертел его в руках. За закрытыми дверями он чувствовал себя героем. Но надо было выйти на улицу и отнести его Сакнюссему.

А ходить по улице с прошивателем было запрещено. Он положил револьвер на стол и стал вслушиваться в тишину: а вдруг соседи подслушали, о чем они тут с Жжаном разговаривали?

5

Клод чувствовал его бедром: он был холодный и тяжелый, как мертвый зверь, он оттягивал ему карман и пояс, и рубашка справа над брюками свисала пузырем. Чтобы ничего не было заметно, Клод надел плащ, но, как только он делал шаг вперед, на бедре образовывалась большая складка. Тут уж ничего не скроешь! Он подумал, что было бы осмотрительнее пойти другой дорогой, и, выйдя из подъезда, резко свернул налево. Шел он по направлению к вокзалу, путь его пролегал одними темными переулками. День выдался унылый — было так же холодно, как накануне. Он плохо знал этот район. Свернув направо, он подумал, что так он слишком быстро вернется к обычному маршруту, и посему, пройдя еще десять шагов, резко свернул в первую улицу налево. Она располагалась под углом, чуть не дотягивающим до девяноста градусов по отношению к первой, шла по косой, и по обе ее стороны располагались магазинчики, очень мало похожие на те, мимо которых он ходил обычно: они были какие-то неприметные, и ничего о них нельзя было сказать.

Он шел быстрым шагом, револьвер давил ему на бедро. Он поравнялся с человеком, который, как ему показалось, опустил глаза и посмотрел на его карман. Клод вздрогнул. Пройдя еще метра два, он обернулся — мужчина смотрел в его сторону. Втянув голову в плечи, Клод быстро продолжил свой путь и на первом же перекрестке ринулся налево. Навстречу ему шла маленькая девочка. Он очень сильно толкнул ее, и она села в грязный сугроб на краю тротуара. Поднять ее Клод так и не решился и только быстрее устремился вперед, засунув руки в карманы и поглядывая украдкой назад. Он чуть не снес полноса вышедшей из подъезда толстухе с метлой в руках, которая поприветствовала его звучным ругательством. Клод обернулся: она смотрела ему вслед. Он прибавил шагу и чуть не напоролся на квадратную решетку, которой дорожные рабочие закрыли люк сточной трубы. Внутренне съежившись, чтобы не задеть ее, он зацепился за выступ карманом плаща. Карман порвался. Рабочие обозвали его дураком и засранцем. Залившись краской от стыда, он шел все быстрее и быстрее по замерзшим лужам. Его фуфайка стала влажной от пота, и в тот момент, когда он переходил улицу, на него налетел повернувший без предупреждения велосипедист. Педалью ему оторвало низ штанины и рассекло лодыжку. Вскрикнув от ужаса, он протянул руки вперед, чтобы избежать падения, но напрасно: двое мужчин и велосипед рухнули в грязь на мостовую. Неподалеку тем временем проходил полицейский. Клод Леон выполз из-под велосипеда. Лодыжка причиняла ему ужасные страдания. Велосипедист вывихнул руку, носом у него шла кровь, и он начал осыпать Клода всяческими оскорблениями. И тогда Клода охватила ярость, сердце его забилось сильнее, и руки стали наливаться кровью — с кровообращением у него в принципе все было в порядке. Кровь пульсировала в районе лодыжки и на ляжке — прошиватель подпрыгивал в такт пульсации. Внезапно велосипедист врезал ему кулаком в челюсть, и тогда в голове Клода все определилось. Он сунул руку в карман, достал прошиватель и засмеялся, глядя на то, как занервничал велосипедист, как забормотал что-то себе под нос и начал отступать. Но тут Клод почувствовал, как его очень больно ударило по руке: это была дубинка полицейского. Легавый поднял с земли прошиватель и схватил Клода за шиворот. Клод стоял с пустыми руками. Он вдруг резко развернулся и правой ногой нанес сильный удар полицейскому в пах — тот весь скорчился и выпустил прошиватель из рук. Взревев от восторга, Клод кинулся к прошивателю, поднял его с земли и выпустил всю обойму в велосипедиста. Тот схватился руками за живот ближе к талии и начал медленно оседать, приговаривая «Ох-ох-ох…» хриплым голосом. От дула приятно пахло порохом, и Клод сдул с него дымок, как это обычно делают в кино. Он положил прошиватель в карман и улегся сверху на полицейского: ему очень хотелось спать.

6

— Ну так? — Адвокат поднялся с места, он собирался уходить. — Как у вас оказался этот револьвер?

— Я же вам сказал… — произнес Клод. И повторил еще раз: — Он был куплен для моего начальника, месье Сакнюссема, Арна Сакнюссема…

— Но он все отрицает! — сказал адвокат. — И вы это прекрасно знаете.

— Тем не менее это так, — сказал Клод Леон.

— Знаю, — сказал адвокат. — Но вы должны придумать что-нибудь другое. Времени у вас на это было предостаточно!.. — В раздражении он направился к двери. — Я ухожу, — сказал он. — Теперь остается только ждать. Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, но вы мне совсем не помогли!..

— Я в этом деле не профессионал, — сказал Клод Леон.

Он ненавидел его почти так же, как велосипедиста или полицейского, сломавшего ему палец в комиссариате. К его рукам и ногам снова прилила кровь.

— До свидания, — сказал адвокат и вышел.

Клод молча опустился на тюремную койку. Надзиратель запер за собой дверь.

7

Надзиратель положил на койку письмо. Клод лежал в полудреме. Он узнал фуражку и сел.

— Мне нужно… — сказал он.

— Что? — ответил надзиратель.

— Достаньте мне веревки. Моток. — Клод потер затылок.

— Запрещено, — сказал надзиратель.

— Вешаться я не буду, — сказал Клод. — У меня тут подтяжки, я бы уж давно повесился!

Надзиратель обдумал этот аргумент.

— За двести франков я бы мог достать вам метров десять-двенадцать, — согласился он. — Но не больше. При этом я рискую!..

— Понимаю, — сказал Клод. — Деньги получите у адвоката. Несите!

Надзиратель порылся в кармане.

— У меня с собой… — сказал он. И протянул ему небольшой моток довольно прочной веревки.

— Спасибо, — поблагодарил Клод.

— А что вы собираетесь с ней делать? — поинтересовался надзиратель. — Надеюсь, ничего такого?..

— Вешаться буду, — сказал Клод и засмеялся.

— Здорово вы это! — расхохотался надзиратель. — Обманываете! У вас же подтяжки были!

— Подтяжки жалко! Они совсем новенькие, — возразил Клод. — Вид бы потеряли.

Надзиратель смотрел на него с восхищением.

— Ну, силен! — сказал он. — Вы небось журналист?

— Нет, — заверил Клод. — Спасибо.

Надзиратель направился к выходу.

— Насчет денег скажите адвокату! — крикнул ему вслед Клод.

— Хорошо, — сказал надзиратель. — Но без дураков!

Клод кивнул в знак согласия, и замок тихо щелкнул в двери.

8

Когда он скрутил веревку и свернул ее вдвое, длины в ней оказалось всего два метра. Это было в обрез. Если встать на кровать, все-таки можно привязать ее к оконной решетке. Отрегулировать длину, правда, будет довольно сложно, поскольку ноги не должны касаться земли.

Он проверил ее на прочность. Она выдержала. Клод залез на кровать, уцепился за стену, дотянулся до решетки и с трудом закрепил веревку. Затем просунул голову в петлю и кинулся вниз. Что-то больно шлепнуло его по затылку, веревка оборвалась. Упал он на ноги, ярость душила его.

— Надзиратель — подлец, — сказал он громко.

В эту минуту в камеру вошел надзиратель.

— Это не веревка, а говно, — заявил Клод Леон.

— Какое это имеет значение? — сказал надзиратель. — Адвокат мне уже заплатил. Сегодня могу предложить вам сахар по десять франков кусочек. Хотите?

— Нет, — сказал предложение Клод. — Я вас больше ни о чем просить не буду.

— Еще как попросите! — сказал надзиратель. — Месяца этак через два-три. Да что я! Через неделю обо всем позабудете.

— Весьма возможно, — согласился Клод. — Тем не менее веревка ваша — говно.

Он дождался, когда надзиратель уйдет, и только тогда решился снять с себя подтяжки. Они были совсем новенькие, кожаные, с резиновым плетением. Их приобретение было результатом двухнедельной экономии. Примерно метр шестьдесят в длину. Он опять влез на койку и крепко привязал подтяжки к основанию решетки. Затем завязал на другом конце узел, продел в него голову и снова ринулся вниз. Подтяжки растянулись что было сил, и он плавно приземлился под окном. Но в этот момент прут выломился с мясом из стены и словно молния обрушился ему на голову. Из глаз посыпались три звездочки, и он сказал:

— «Мартель»!..

Он стал медленно сползать спиной по стене и в конце концов уселся на пол: голова его ужасно вздулась, в ней гремели чудовищные аккорды — подтяжки же никак не пострадали.

9

Аббат Иоанчик гарцевал по тюремным коридорам, вслед за ним семенил надзиратель. Они играли в чехарду. На подходе к камере Клода Леона аббат поскользнулся на какашке девятиглавого кота, взлетел в воздух и совершил там полный оборот вокруг своей оси. Сутана изящно развевалась вокруг его крепких, мускулистых ног, и он так сильно напоминал Лой Фюллер во время танца, что надзиратель обогнал его и, переполненный уважением, снял из вежливости фуражку. В конце концов аббат шлепнулся на живот, а надзиратель радостно вспрыгнул ему на спину. Аббат сказал:

— Чур!

— Вы проиграли, — напомнил надзиратель. — Будете платить мне за выпивку.

— И, пожалуйста, без обмана, — сказал надзиратель. — Подпишите-ка бумагу!

— Как я могу подписывать, лежа на животе? — возмутился аббат.

— Так и быть, вставайте… — сказал надзиратель.

Вскочив на ноги, аббат радостно расхохотался и бросился бежать. Но впереди была довольно прочная стена, и надзиратель настиг его без особого труда.

— А вы двуличны, брат мой, — сказал надзиратель. — Подпишите-ка бумагу.

— Давайте не будем ничего подписывать, — откликнулся аббат. — Объявляю индульгенцию на две недели.

— Еще чего! — сказал надзиратель.

— Ну ладно, — сказал аббат. — Подпишу…

Надзиратель вырвал из своего блокнота уже заполненный листок и протянул Иоанчику карандаш. Делать было нечего — аббат подписал и направился к камере Клода Леона. Ключ оказался в замке, замок щелкнул, и дверь отворилась.

Клод Леон сидел на постели и размышлял. Солнечный лучик проникал к нему через отверстие от выломанного прута, кружил по камере и уходил в толчок.

— Здравствуйте, святой отец, — сказал Клод Леон, завидев аббата.

— Здравствуйте, дитя мое.

— Надеюсь, моя мама здорова? — спросил Клод Леон.

— Разумеется, — ответил Иоанчик.

— На меня снизошла Божья благодать, — сказал Клод Леон. Он провел рукой по затылку. — Потрогайте. — добавил он.

Аббат потрогал.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Я вижу, она на вас просто-таки обрушилась…

— Слава Богу! — сказал Клод Леон. — Я хотел бы исповедаться. Я хочу предстать перед Создателем с чистой душой.

— …После стирки в «Персиле» забудьте о мыле! — проговорили они хором, как и подобает по католическому обряду, после чего осенили себя крестом самым что ни на есть обычным образом.

— Но ведь ни о каком расповешивании речь еще не шла! — сказал аббат.

— Я убил человека, — напомнил Клод. — К тому же он был велосипедистом.

— Вы еще не знаете… — сказал аббат. — Я говорил с вашим адвокатом. Велосипедист оказался конформистом!

— Тем не менее я его убил, — возразил Клод.

— Но Сакнюссем согласился дать показания в вашу пользу!

— Мне в этой жизни уже ничего не надо.

— Сын мой! Вы не можете не учитывать того, что велосипедист этот был врагом нашей святой матери Церкви, рогатой и пузатой…

— Но когда я его убивал, на меня Благодать еще не снизошла… — сказал Клод.

— Пустяки! — успокоил его аббат. — Мы вас все равно отсюда вытащим.

— Зачем? — спросил Клод. — Я хочу стать отшельником. А для этого лучше тюрьмы места нет.

— Хотите быть отшельником? Прекрасно! — воскликнул аббат. — Завтра же вы выйдете отсюда. Епископ накоротке с директором тюрьмы.

— А где еще я могу быть отшельником? — сказал Клод. — Мне здесь так хорошо!

— Да вы не переживайте, — успокоил его аббат. — Мы вам что-нибудь еще более мерзкое подыщем.

— Тогда другое дело. Пошли!

— Не торопитесь, безбожник! — сказал аббат. — Надо соблюсти кое-какие формальности. Завтра я заеду за вами на катафалке.

— А куда мы поедем? — вконец разволновался Клод.

— В Экзопотамии освободилась ставка отшельника, — сказал аббат. — Туда мы вас и направим. Там вам будет очень плохо.

— Замечательно, — сказал Клод. — Я буду молиться за вас.

— Аминь! — сказал аббат.

— Шпиг, хана и пелена!.. — закончили они хором опять же в соответствии с католическим обрядом, что, как известно, освобождает от необходимости осенять себя крестом.

Священник погладил Клода по щеке и как следует ущипнул его за нос, после чего вышел из камеры. Надзиратель закрыл за ним дверь.

Стоя перед маленьким тюремным окошком, Клод преклонил колени и начал молиться, устремившись всем своим астральным сердцем ввысь.

В

1

Анжель ждал Анна и Бирюзу. Сидя на стертой каменной балюстраде, он наблюдал за тем, как в сквере проходила ежегодная стрижка голубей. Это было очаровательное зрелище. Люди в белых халатах и в красных сафьяновых передниках, на которых был выдавлен герб города, орудовали машинками для стрижки перьев (это была специальная модель) и составом для обезжиривания оперения водоплавающих голубей, которых в этом районе относительно общего числа было довольно много.

Анжель ждал того момента, когда пушок, растущий у самого тельца, начинал разлетаться в разные стороны и тут же всасывался цилиндрическими хромированными пылесосами, которые подручные возили за собой на тележках с резиновыми колесиками. Пушок этот шел прямиком в перину Председателя Совета Советчиков. Он чем-то напоминал морскую пену в ветреный день, когда та скапливается на песке большими дрожащими кучами, а если наступить ногой, то проскальзывает между пальцами; она такая нежная на ощупь, а по мере высыхания, поверхность ее затвердевает и становится бархатистой. Анн и Бирюза все не шли и не шли.

Наверняка Анн опять что-нибудь выкинул. Он всю жизнь будет опаздывать и никогда не отдаст машину на технический осмотр. Бирюза, скорее всего, просто сидит и ждет, когда он за ней заедет. Анжель знал Анна уже пять лет, а с Бирюзой познакомился недавно. С Анном он кончал один институт, но он, Анжель, учился хуже, поскольку был лентяем. Анн занимал должность начальника отделения в Компании изготовителей щебенки для тяжелых железных дорог. Анжель, со своей стороны, довольствовался менее прибыльным местом в токарной мастерской, где делали стеклянные трубки для ламповых стекол. Он был техническим директором предприятия, в то время как Анн работал в коммерческом отделе Компании.

Солнце металось по небу и никак не могло прийти к какому-то решению: дело в том, что Запад и Восток играли в уголки со своими двумя товарищами и в шутку решили поменяться местами, а солнце издалека никак не могло понять кто — где. Люди, конечно, от этого только выиграли. Но зубчатые колесики солнечных часов начали вращаться в обратную сторону, ломаясь один за другим со страшным треском и ужасающими стонами, однако радость, вызванная солнечным сиянием, смягчала тяжелое впечатление от этих звуков. Анжель посмотрел на часы. Анн и Бирюза опаздывали на целых полкруга. С этим уже нельзя было не считаться.

Он встал и пересел в другое место. Отсюда можно было наблюдать за одной из девушек, удерживавших голубей во время стрижки. На ней была очень коротенькая юбка, и взгляд Анжеля пополз вверх по ее гладким золотистым коленкам, проскользнул между изящными длинными ляжками; там было жарко; но он прокрался еще чуть дальше, не обращая внимания на попытки Анжеля отвести его, и нашел себе интереснейшее занятие. Анжелю стало неловко, и он с сожалением закрыл глаза. Маленький трупик взгляда застыл на месте, и девушка стряхнула его, так ничего и не заметив, когда несколько минут спустя встала и разгладила на себе юбку.

Лишенные оперения голуби делали отчаянные попытки взлететь, но очень быстро выбивались из сил и тут же падали на землю. После чего они почти не могли сдвинуться с места и не сопротивлялись, когда им прикрепляли крылья из желтого, красного, зеленого и синего шелка, любезно предоставленные городскими властями. Голубям показывали, как ими пользоваться, после чего они возвращались к себе в гнезда, переполненные сознанием собственной значимости, а их и без того величавая походка становилась и вовсе сакраментальной. Анжелю это зрелище поднадоело, и он подумал, что, быть может, Анн не придет вовсе и что он, наверное, повез Бирюзу куда-нибудь совсем в другое место. Анжель снова встал и пошел по аллее парка.

Он шел мимо детишек, которые играли кто во что: одни молотком забивали до смерти муравьев, другие играли в классики, третьи спаривали лесных клопов — в общем, развлекались соответственно своему возрасту. Женщины были заняты тем, что сшивали клеенчатые мешки, которые обычно вешают на шею малышам, чтобы те ели из них кашу, или же просто следили за своим потомством. Некоторые вязали, другие только делали вид, чтобы солиднее выглядеть. Обман тем не менее очень быстро становился явным, поскольку у них не было пряжи.

Анжель толкнул калитку в проволочной ограде и оказался на тротуаре; калитка тихо щелкнула за ним. Мимо шли люди, ехали машины, но Анна так нигде и не было видно. Несколько минут Анжель простоял без движения. Он не знал, как ему быть. А какого цвета глаза у Бирюзы? Он задался этим вопросом как раз в тот момент, когда переходил улицу. И застыл на середине мостовой. Водитель одной из машин был вынужден сделать акробатический разворот и поставить машину на попа: уж очень резко он затормозил, когда увидел Анжеля. Машина Анна ехала сзади. Он остановился у тротуара и забрал Анжеля.

Бирюза сидела впереди, рядом с Анном. Анжель оказался в одиночестве на заднем сиденье, заваленном веревочными рессорами и подстилками из растительного пуха. Он наклонился вперед и протянул им руку. Поздоровавшись, Анн извинился за опоздание. Машина тронулась. Анну пришлось резко повернуть в сторону, чтобы объехать останки перевернувшегося такси.

Они ехали по улице до тех пор, пока она не превратилась в обсаженный деревьями бульвар. Они свернули налево и поехали мимо памятника. Машин стало меньше, и Анн прибавил газу. Солнце наконец определило, где запад, и на всех парах рвануло вперед, пытаясь за счет увеличения скорости наверстать упущенное расстояние. Анн легко и уверенно вел машину и даже развлекался тем, что касался ушек гуляющих по тротуару детей автоматическим флажком; для этого ему приходилось прижиматься к самому краю проезжей части, рискуя при этом ободрать краску на шинах, тем не менее в результате на колесе не оказалось ни единой царапины. К несчастью, мимо шла девочка лет девяти-десяти с ужасно оттопыренными ушами. Флажок попал ей прямо в мочку и тут же сломался. Из оборванного провода закапало электричество, и стрелка амперметра угрожающе накренилась в сторону снижения. Бирюза постучала по стеклу, но безрезультатно. Температура зажигания упала, и мотор сбавил обороты. Спустя несколько чего-то там Анн остановил машину.

— В чем дело? — спросил Анжель.

Он никак не мог понять, что случилось, и только в эту минуту понял, что уже очень долго смотрит на волосы Бирюзы.

— Что за черт! — проворчал Анн. — Мерзавка!

— Флажок сломался, — объяснила Бирюза, повернувшись к Анжелю.

Анн вышел из машины, чтобы как-то исправить положение, и засуетился вокруг хрупкого механизма. Он пытался наложить шов с катгутом на травмированный участок.

Бирюза теперь повернулась лицом к Анжелю и стояла на коленях на переднем сиденье.

— А вы нас долго ждали? — спросила она.

— Неважно… — пробормотал Анжель.

Ему было тяжело смотреть ей в лицо. Она так сияла. Однако надо было все-таки выяснить… какого цвета у нее глаза.

— Как же, как же, — сказала она. — Но это все из-за Анна. Вечно он опаздывает, дурачок. Я-то была готова вовремя. И вот, полюбуйтесь: стоило отъехать, как опять начались приключения.

— Пошутить, это он любит… И тут он прав.

— Да, — согласилась Бирюза. — Он веселый.

Анн тем временем ругался как извозчик и подскакивал вверх каждый раз, когда капля электричества падала ему на руку.

— А куда мы едем?

— Он хочет на танцы, — объяснила Бирюза. — А я бы предпочла в кино.

— В кино не видно, куда руку кладешь, — сказал Анжель.

— Зачем вы так говорите? — спросила Бирюза.

— Извините.

Бирюза немного покраснела, и Анжель пожалел о своем коварстве.

— Он хороший парень, — сказал он. — Мой лучший друг.

— Вы давно его знаете? — спросила Бирюза.

— Пять лет.

— А вы совсем не похожи.

— Да, но мы с ним прекрасно ладим, — успокоил ее Анжель.

— Скажите, а он… — Она замолчала и покраснела снова.

— Спрашивайте, не стесняйтесь! Или об этом и спросить нельзя?

— Да нет, можно. Только глупо, — сказала Бирюза. — И потом, это меня не касается.

— Ах, вот вы о чем… — сказал Анжель. — Да, действительно. Он всегда пользовался успехом у женщин.

— Он такой красивый… — прошептала Бирюза.

Она замолчала и опять села на переднее сиденье, повернувшись к Анжелю спиной, поскольку Анн уже обходил машину с противоположной стороны, чтобы занять место за рулем. Передняя дверца открылась.

— Надеюсь, что некоторое время продержится, — сказал он. — Сейчас не очень течет, но давление очень высокое. Я только недавно перезарядил аккумуляторы.

— Это неудачно, — сказал Анжель.

— Ну почему нам попалась именно эта дура с оттопыренными ушами?! — возмущался Анн.

— Нечего было дурака валять, — сказал Анжель.

— Вот именно, — поддакнула Бирюза. И рассмеялась.

— А как здорово было!..

Анн тоже засмеялся. Он совсем не сердился. Машина опять тронулась, но очень скоро им пришлось остановиться, поскольку улица напрочь отказалась идти дальше. Но им сюда было надо.

Это был ночной клуб, где можно было потанцевать. Здесь собирались любители настоящей музыки, чтобы в узком кругу ценителей прекрасного предаваться коллективному вихлянию. Анн танцевал очень плохо. Анжелю всегда было мучительно больно смотреть на то, как Анн не попадает в такт, и он еще никогда не видел, как Анн танцует с Бирюзой.

Танцевали в подвале. Маленькая белая лестница, извиваясь, вела вниз: держась за толстую лиану, с которой каждый месяц срезали листья, можно было спуститься по ней, не разбившись насмерть. То тут, то там в интерьере мелькали украшения из красной меди и маленькие круглые иллюминаторы.

Бирюза шла впереди, за ней шел Анн, Анжель замыкал шествие, чтобы вовремя освободить проход тем, кто шел сзади. Бывали случаи, однако, когда неосмотрительные посетители свое шествие своевременно не замыкали, и тогда ничего не видящий из-за подноса официант наваливался на них сверху, окатывая с ног до головы липкими напитками.

На полпути они почувствовали, как их захватила вибрация ритмических пульсаций оркестра. Немного ниже они получили по ушам смесью звуков, исторгаемых кларнетом и трубой, которые быстро карабкались друг по дружке, достигая тем самым за очень короткий промежуток времени небывалых высот. Когда они оказались внизу, они услышали рассеянный гул. Тут было и шарканье ног, и лапанье верхних частей туловища, и доверительные смешки, и просто хохот, а также более резкие звуки — рыгание из недр организма и резкие возгласы на фоне звяканья стаканов с газосодержащей водой. Все это было неотъемлемой частью атмосферы баров класса полулюкс. Глазами Анн искал свободный столик и, найдя его, кивнул Бирюзе, которая и добралась до него раньше всех остальных. Они заказали по взбитому портвейну.

Музыка не смолкала ни на минуту — барабанные перепонки работали на пределе своих возможностей. Оркестр заиграл весьма томный блюз, и Анн, воспользовавшись этим обстоятельством, пригласил Бирюзу на танец. Часть танцующих, раздраженная медлительностью зазвучавшей мелодии, покинула площадку, а все чокнутые, наоборот, повскакали со своих мест, ибо музыка чем-то напоминала им танго: они перемежали привычные раскачивания блюстителей традиций (к которым, кстати говоря, причислял себя и Анн) шагами с задержкой и корте. Анжель понаблюдал за ними две секунды и отвел глаза: его затошнило. Анн тут же сбился с ритма, Бирюза послушно шла за ним без тени смущения на лице.

Они вернулись к столику. Теперь пришла очередь Анжеля приглашать Бирюзу на танец. Она улыбнулась, сказала «да» и поднялась со стула. Это был опять медленный танец.

— А где вы познакомились с Анном?

— Это было недавно, — начала она.

— Месяц-два тому назад?

— Да, — сказала Бирюза. — На вечеринке у друзей.

— Может быть, вам не хочется со мной об этом разговаривать? — спросил Анжель.

— Я люблю говорить о нем.

Анжель еще очень плохо знал ее, но то, что она успела сказать, уже причиняло ему боль. Он и сам, пожалуй, не смог бы объяснить почему. Каждый раз, когда на его пути попадалась красивая девушка, в нем просыпался собственник. Ему хотелось иметь на нее права. Но что поделаешь, Анн был его другом.

— Он исключительный человек, — сказал он. — Очень талантливый.

— Это я сразу заметила, — кивнула Бирюза. — У него потрясающие глаза и классная машина.

— В институте ему все очень легко давалось. Другим же приходилось вкалывать часами.

— Он физически очень крепкий, — сказала Бирюза. — Много занимается спортом.

— За три года он не провалил ни одного экзамена.

— И потом, мне нравится, как он танцует.

Анжель тщетно пытался с ней справиться, но она упорно шла не в такт. Тогда ему пришлось отодвинуть ее от себя: пусть уж танцует как хочет.

— Правда, у него есть один-единственный недостаток, — сказал Анжель.

— Да, — согласилась Бирюза. — Но это не важно.

— Но от него можно избавиться, — заверил ее Анжель.

— Ему нужно, чтобы им все время кто-то занимался, он один не может.

— Наверное, вы правы. Кстати говоря, с ним всегда кто-то есть.

— В то же время мне бы не хотелось, чтобы вокруг было слишком много народу, — задумчиво добавила Бирюза. — Только верные друзья. Вот вы, например.

— Я верный друг?

— Только я вас увидела, я тут же пожалела о том, что вы мне не брат. Именно брат…

Анжель понуро опустил голову. Нельзя сказать, чтобы она его очень обнадежила. Конечно же, он не умеет улыбаться так, как Анн. Все дело именно в этом. Бирюза продолжала танцевать не в такт, наслаждаясь при этом музыкой, как, впрочем, и остальные танцующие. Было дымно и душно, и ноты с трудом продирались сквозь серую пелену вокруг пепельниц с отдающими богу душу окурками; на пепельницах красовались рекламные надписи, где речь шла о компании Дюпон с офисом на рю Отфей, и было изображено в уменьшенном масштабе больничное судно, а также некоторые другие предметы ухода за больными.

— А чем вы вообще занимаетесь?

— Чем занимаюсь? Это в каком смысле?

— В смысле работы…

— Часто хожу на танцы, — сказала Бирюза. — Вообще-то после школы я закончила курсы секретарей, но так нигде и не работала. Родители считают, что важнее приобрести светские манеры…

Музыка стихла. Анжелю не хотелось уходить с площадки, он потанцевал бы с ней еще, если бы оркестр заиграл снова, но музыканты сели оттачивать инструменты. И он последовал за Бирюзой, которая быстро вернулась к столику и села рядом с Анном.

— Ну что, станцуем? — спросил Анн.

— Да, — сказала Бирюза. — Мне нравится, как вы танцуете.

Анжель сделал вид, что ничего не слышит. Конечно, не у нее одной такие красивые волосы. Но голос… Где еще он найдет девушку с таким голосом? Фигура тоже играла не последнюю роль.

Чего он точно не хотел — так это становиться на пути Анна. Собственно, с Бирюзой первым познакомился Анн, а не он, и все это касалось его одного. Анжель вынул бутылку из ведерка с зеленым льдом и наполнил свой бокал. Ни одна из присутствующих девушек не вызывала у него интереса. Кроме Бирюзы. Но тут Анн был первым.

А Анн ему друг.

2

Им пришлось уйти, чтобы поужинать. И вообще, нельзя всю ночь гулять, если на следующий день идти на работу. В машине Бирюза сидела впереди, рядом с Анном, а Анжель — сзади. Анн вел себя как пай-мальчик: он не обнимал ее за талию, не наклонялся к ней, не брал за руку. Анжель бы поступил совсем иначе, если бы познакомился с ней первым. Конечно, Анн зарабатывал больше, чем он, так что все это было вполне заслуженно. И потом, мало ли, кто как танцует. Когда не слышишь музыку, это уже не кажется таким серьезным недостатком. На это можно закрыть глаза. Время от времени Анн изрекал какую-нибудь глупость, а Бирюза смеялась, и сияющая копна ее волос колыхалась над воротником ярко-зеленого костюма.

Анн сказал что-то Анжелю, но Анжель не расслышал, он думал о чем-то своем, а это так естественно. Тогда Анн повернулся назад и при этом немного сдвинул руль в сторону. Переднее правое колесо машины вскарабкалось на тротуар, и как ни тяжело об этом говорить, но именно в эту минуту мимо шел прохожий, и крыло машины угодило ему прямо в бедро. Прохожий с шумом упал на землю и так и продолжал там лежать, схватившись за бедро. У него начались судороги. Анжель распахнул дверцу автомобиля и выскочил на улицу. В смятении он склонился над пострадавшим. Последний корчился от смеха, иногда прерываясь, чтобы испустить внушительный стон, а затем снова заливался хохотом.

— Вам очень больно? — спросил Анжель.

Бирюза боялась смотреть в их сторону. Она так и продолжала сидеть в машине, обхватив голову руками. Анн выглядел ужасно. Он был бледен. Он думал, что прохожий при смерти.

— Это вы меня сбили? — икнул пострадавший, обращаясь к Анжелю. И опять залился неудержимым смехом.

— Успокойтесь, — сказал Анжель. — Вам, наверное, очень больно.

— Страдаю безумно, — с трудом выговорил раненый.

От сказанного он начал хохотать так, что два раза перевернулся вокруг своей оси и оказался на два фута ближе к Анжелю. Анн смотрел на него в замешательстве. Он повернулся к машине и увидел Бирюзу. Она плакала, полагая, что раненый стонет, а она очень боялась за Анна. Тот подошел к ней — дверца машины была открыта, — сжал ее голову в своих больших ладонях и стал целовать ее глаза.

Анжель оказался невольным свидетелем этой сцены, но, когда руки Бирюзы сомкнулись у Анна на затылке, он снова прислушался к словам раненого господина. Последний пытался достать из кармана бумажник.

— Вы инженер? — спросил он у Анжеля. Смех постепенно начал стихать.

— Да… — пробормотал Анжель.

— В таком случае вы поедете вместо меня. Не могу же я отправиться в Экзопотамию с переломанным вдребезги бедром, это неприлично! Если бы вы только знали, как я рад!..

— Но… — начал было Анжель.

— Вы ведь были за рулем?

— Нет, — сказал Анжель. — Анн…

— Какая досада… — пробормотал потерпевший. Лицо его помрачнело, губы задрожали.

— Не плачьте, — сказал Анжель.

— Девчонку вместо меня никак не пошлешь…

— Это мальчик… — сказал Анжель.

Сие известие вернуло потерпевшего к жизни.

— Ну что же, поздравьте маму…

— Непременно, — сказал Анжель. — Но она уже давно свыклась с этой мыслью.

— Тогда отправим Анна в Экзопотамию. Меня зовут Корнелий Постыдный.

— А меня Анжель.

— Предупредите Анна, — сказал Корнелий. — Он должен подписать контракт. Хорошо, что там не вписано мое имя!

— А почему так получилось?

— По-моему, они меня просто побаиваются, — сказал Корнелий. — Зовите Анна.

Анжель посмотрел в сторону машины. То, что он видел, причиняло ему страдания, но он все-таки подошел к Анну и положил ему руку на плечо. Анн был как в тумане, а глаза… На него страшно было смотреть. Ее же глаза были все еще закрыты.

— Анн, — сказал Анжель, — ты должен подписать…

— Что? — спросил Анн.

— Контракт, чтобы ехать в Экзопотамию.

— Железную дорогу прокладывать, — уточнил Корнелий. Сказав это, он снова застонал, ибо куски сломанного бедра, стукаясь друг о друга, неприятно щелкали у него над ухом.

— И вы туда поедете? — спросила Бирюза.

Анн снова наклонился к ней, чтобы она повторила сказанное. Потом он сказал «да», пошарил в кармане и вынул ручку. Корнелий протянул контракт. Анн заполнил анкету и поставил свою подпись в конце страницы.

— Давайте мы положим вас в машину и отвезем в больницу, — предложил Анжель.

— Не надо, — сказал Корнелий. — Рано или поздно мимо все равно проедет «скорая помощь» и подберет меня. Я, честно вам скажу, очень рад.

Он забрал контракт и потерял сознание.

3

— Не знаю, как мне быть, — сказал Анн.

— Надо ехать, — отозвался Анжель. — Ты подписал…

— Но там будет так тоскливо, — сказал Анн. — Я буду там совсем один.

— Ты поговорил с Корнелием?

— Он мне звонил. Уезжать надо послезавтра.

— Тебе в самом деле так туда не хочется?

— Да нет, — сказал Анн. — В конце концов, это даст мне возможность повидать мир.

— Ты просто не хочешь признаться, — возразил Анжель, — но все это из-за Бирюзы.

Анн с удивлением посмотрел на него:

— Надо же! Это мне и в голову не приходило. Ты думаешь, она на меня обидится, если я уеду?

— Не знаю, — сказал Анжель.

Он подумал, что, если она останется, он сможет с ней встречаться время от времени. Глаза у нее были голубые. И Анна не будет.

— Знаешь… — сказал Анн.

— Что?

— Ты должен поехать со мной. Там наверняка не один инженер понадобится.

— Разбираешься не меньше моего.

— Ты хотя бы знаешь все о щебенке, с твоей-то работой.

— Я же ей торгую, — сказал Анн. — По сути, я в этом ничего не понимаю. Не обязательно хорошо разбираться в том, что пытаешься продать.

— Если мы уедем вдвоем… — начал Анжель.

— Ну уедем, — сказал Анн. — Найдет себе еще кого-нибудь, кто будет с ней возиться…

— Так ты в нее не влюблен? — удивился Анжель.

Сердце его как-то странно забилось. Он попытался задержать дыхание, чтобы это прекратилось, но справиться с собой ему не удалось.

— Она очень красивая, конечно, — сказал Анн. — Но иногда приходится чем-то жертвовать…

— Так почему тебе тогда так не хочется ехать? — спросил Анжель.

— Я там совсем скисну, — сказал Анн. — А вот если ты со мной поедешь, вдвоем нам будет веселее. Давай поедем вместе! Ведь не Бирюза же тебя здесь держит.

— Конечно нет.

Как это ни странно, земля под его ногами в эту минуту не разверзлась.

— Кстати, — сказал Анн, — что, если мы попросим Корнелия взять ее на работу секретаршей?

— Можно, — согласился Анжель. — Я спрошу у Корнелия, нужен ли им еще один инженер и заодно поговорю о Бирюзе.

— Решил ехать? — спросил Анн.

— Не могу же я тебя бросить.

— Здорово, — сказал Анн. — Кажется, мы приятно проведем там время, старик! Звони Корнелию.

Анжель пересел на место Анна и снял трубку.

— Значит, спросить, может ли Бирюза поехать с нами и не могу ли я тоже устроиться к ним на работу…

— Давай, — сказал Анн. — В конце концов, зачем эти жертвы, если можно обойтись и без них?

Г

…Это решение было принято после оживленных дебатов: небезынтересно будет, по-видимому, ознакомиться с позицией каждого из участников дискуссии.

1

Профессор Членоед стоял у витрины и уже в течение нескольких минут не мог оторвать глаз от сияющего отражения, которое лампочка из опалового стекла небрежно отбрасывала на полированную деревянную поверхность двенадцатилопастного винта. Сердце в его груди заметалось от радости и разыгралось так, что задело краешком восемнадцатую пару вспомогательных нервных окончаний в области плеча, в результате чего Членоед открыл дверь и вошел в магазин. Там стоял приятный запах древесины: по всем углам были разбросаны кусочки бальзового дерева, канадской сосны и гикори, разнообразные по форме и по цене, а на витрине красовались шарикоподшипники, летательные устройства и круглые штучки без названия, которые продавцы прозвали колесами из-за маленькой дырочки посередине.

— Здравствуйте, профессор, — сказал продавец.

Он хорошо знал Членоеда.

— А у меня, можно сказать, праздник, месье Крюк, — сообщил Членоед. — Я только что угробил троих пациентов и теперь снова смогу заняться любимым делом.

— Замечательно! — сказал Крюк. — Так им и надо.

— Медицина, — сказал Членоед, — это, конечно, хорошо. Даже забавно в каком-то смысле. Но ничто не может сравниться с авиамоделизмом!!!

— А вот и нет, — возразил Крюк. — Два дня назад я приступил к изучению медицины, и мне очень нравится.

— Ничего, это скоро у вас пройдет, — сказал Членоед. — А вы уже видели новые итальянские моторчики?

— Нет, — ответил Крюк. — А как они выглядят?

— Потрясающе! — воскликнул Членоед. — Расчлениться и не встать!

— Ха-ха-ха! — сказал Крюк. — Вечно-то вы шутите, профессор!

— Да. Только там нет зажигания, — уточнил профессор.

Глаза Крюка сузились в ширину. Веки опустились. Он положил ладони на прилавок и наклонился к профессору.

— Не может быть! — сказал он, с трудом переводя дыхание.

— Чистая правда…

Членоед произнес это четко, нежным розовым тоном, исключающим всякую возможность несоответствия соответствию действительности.

— Вы их видели?

— У меня дома такой есть. Работает исправно.

— Откуда он у вас?

— Я с одним итальянцем переписываюсь. С Альфредо Жабесом. Он мне его и прислал.

— А посмотреть можно?

Ему так этого захотелось, что грушевидные щеки его втянулись внутрь.

— Все зависит от вас, — сказал Членоед.

Он провел пальцем по своей цилиндроконической шее, чуть отогнув при этом воротничок ярко-желтой рубашки.

— Мне тут нужны кое-какие детали…

— О чем речь! — воскликнул Крюк. — Берите, что хотите, платить не надо. Можно, я к вам потом зайду?

— Заходите, — сказал Членоед.

Он набрал воздуха в легкие и ринулся в глубь магазина, распевая бравый солдатский марш. Крюк молча смотрел на него. Он не стал бы возражать, даже если бы Членоед вынес весь имевшийся у него товар.

2

— Потрясающе!.. — воскликнул Крюк.

Но мотор заглох. Членоед поправил регулятор и крутанул лопасти пропеллера, чтобы запустить его снова. Сделав три круга, пропеллер вдруг завертелся на полную мощность, причем профессор даже не успел отдернуть руку. Стеная и причитая, он стал подпрыгивать от боли. Тут мотор снова остановился. Тогда Крюк занял место Членоеда и в свою очередь попытался его завести. Мотор тут же заработал. Было видно, как пузырьки воздуха, подобно скользким улиткам, заползают через клапан в баллончик с горючим и как масло медленно поступает из двух мерцающих, словно светлячки, выхлопных отверстий.

Пропеллер гнал выхлопные газы прямо на Членоеда. Тот снова подошел к столу и попытался подкрутить рычажок противопоршня, чтобы отрегулировать давление. В результате он очень сильно обжег себе пальцы и начал трясти от боли рукой, после чего запихнул ее целиком себе в рот.

— Черт бы его побрал! — выругался Членоед.

К счастью, ввиду полной забитости рта разобрать то, что он говорил, было крайне затруднительно. Крюк, как зачарованный, пытался уследить за движением лопастей пропеллера, глазные яблоки вращались у него в глазницах, но центробежная сила выталкивала хрусталики к краям глаз, и он видел в результате лишь внутреннюю часть своих век, в связи с чем и решил отказаться от этого занятия. Тяжелый стол, к которому был привинчен маленький алюминиевый картер двигателя, весь дрожал, и вибрация от него передавалась всему, что находилось в комнате.

— Работает!.. — в восторге заорал Крюк.

Он подбежал к Членоеду, и они закружились, взявшись за руки, а синий дымок тем временем уносило в глубь комнаты.

Телефонный звонок застиг их врасплох во время исполнения сальто: казалось, он был настроен на бесперебойное производство пронзительных шумов, напоминающих свист медузы. Членоед был сбит им прямо в полете; он рухнул плашмя на спину, в то время как Крюк угодил головой в землю, а точнее, в зеленый горшок с большой академической пальмой.

Членоед встал на ноги первым и помчался к телефону. Крюк пытался выбраться из земли, но в конце концов встал с горшком на голове, ибо, полагая, что тянет себя за шею, тащил пальму за ствол и понял свою ошибку только тогда, когда вся земля просыпалась ему за шиворот.

Через минуту вернулся разъяренный Членоед и начал кричать на Крюка, чтобы тот выключил мотор, ибо гул стоял ужасающий. Крюк пошел к столу, завинтил запорную иглу, и мотор отключился с сухим резким чмоканьем, напоминающим злобный поцелуй.

— Мне надо идти, — сказал Членоед. — Больной ждет.

— Ваш постоянный пациент?

— Нет, но идти все равно надо.

— Как это некстати, — сказал Крюк.

— Вы-то можете остаться и повключать его тут без меня, — сказал Членоед.

— В таком случае можете идти, — согласился Крюк.

— Хитрый какой! — сказал Членоед. — Значит, все, что касается меня, вам безразлично.

— Абсолютно.

Крюк подошел к блестящему цилиндру, немного отвинтил запорную иглу и наклонился, чтобы запустить двигатель. Мотор заработал как раз в тот момент, когда Членоед выходил из комнаты. При включении Крюк изменил давление, а пропеллер с ужасным ревом оторвался вместе со столом от пола и врезался в противоположную стену. Заслышав грохот, Членоед вернулся. При виде свершившегося он упал на колени и перекрестился. Крюк уже молился, стоя в углу.

3

Слуга Корнелия Постыдного ввел профессора Членоеда в комнату, где находился раненый. От нечего делать последний занялся вязанием: он трудился над жаккардовым узором, предложенным Полем Клоделем в последнем номере журнала «Католическая мысль и массовый паломник».

— Привет! — сказал Членоед. — Вы нарушили все мои планы.

— Да? — удивился Корнелий. — Мне очень жаль.

— Оно и видно. Что с вами случилось?

— У меня сломано бедро в четырех местах.

— Вы у кого-нибудь уже лечились?

— У доктора Жутье. Теперь мне гораздо лучше.

— Меня-то вы зачем тогда вызвали?

— Хотел вам кое-что предложить… — сказал Корнелий.

— Идите в жопу! — отозвался Членоед.

— Ладно, — сказал Корнелиус. — Я пошел.

И он попытался встать с постели, но, как только он ступил на пол, бедро его переломилось снова. Сознание Постыдного было явным образом потеряно. Членоед бросился к телефону и попросил прислать машину «скорой помощи», чтобы та доставила больного к нему в отделение.

4

— По утрам колите ему отрубин, — сказал Членоед. — Пусть спит, когда я делаю обход. Надоел он мне с этими своими…

Он замолчал. Практикант смотрел на него с большим вниманием.

— Впрочем, это вас не касается, — добавил Членоед. — Как там его бедро? Заживает?

— Ему вставили спицы, — сказал практикант. — Самого большого размера. Переломчик у него классный!

— Вы знаете такого Киляля? — спросил Членоед.

— Гм… — сказал практикант.

— Не знаете, так и помалкивайте. Это финский инженер. Он создал выхлопную систему для паровозов.

— Да?.. — промычал практикант.

— Ее потом усовершенствовал Шаплон, — продолжал Членоед. — Впрочем, это вас тоже не касается.

Он покинул изголовье Корнелия и устремил взгляд на соседнюю кровать. Воспользовавшись тем, что постель была не занята, уборщица на время уборки поставила на нее стул.

— А со стулом что? — пошутил Членоед.

— У него температура, — пошутил в ответ практикант.

— Вы что, издеваетесь? — заорал Членоед. — Поставьте ему градусник, сейчас проверим.

Он скрестил руки на груди и замер в ожидании. Практикант вышел из палаты и вскоре вернулся с градусником и дрелью. Повернув стул вверх ногами, он начал сверлить дыру с обратной стороны сиденья. При этом он сдувал образующиеся вокруг опилки.

— Давайте скорее, — сказал Членоед. — Меня ждут.

— К обеду? — поинтересовался практикант.

— Нет, — сказал Членоед. — Собирать модель «Пинга-903». Какой вы сегодня любопытный, однако!

Практикант выпрямился и всадил градусник в просверленную дыру. Ртуть сначала съежилась, а потом распрямилась и с молниеносной быстротой пошла по черным черточкам вверх: верхняя часть градусника начала раздуваться, как мыльный пузырь.

— Выньте его немедленно!.. — закричал Членоед.

— Господи!.. — пробормотал практикант.

Градусник раздулся еще больше, у основания вздутия что-то треснуло, и струя обжигающей ртути хлынула на постель. Простыни подпалились, на белом полотне появились параллельные прямые, которые тем не менее сходились, впадая в маленькую ртутную лужицу.

— Переверните стул и положите его в постель, — сказал Членоед. — Позовите мадемуазель Тупидурь.

Старшая медсестра явилась тут же.

— Смеряйте стулу давление, — распорядился Членоед. Он наблюдал за тем, как практикант укладывает стул в постель. — Очень интересный случай, — проворчал он. — Что вы его так швыряете?!

Раздраженный практикант грубо валил стул на подушку, стул при этом ужасно хрустел и трещал. Поймав на себе строгий взгляд Членоеда, практикант внезапно обрел необыкновенную плавность в движениях, достойную профессионального глотателя яиц.

5

— Мне кажется, переднюю часть лучше вырезать из цельного куска, — сказал Крюк.

— Нет, — возразил Членоед. — Сделаем обычную обшивку из бальзового дерева шириной ноль пятнадцать. Это уменьшит общий вес.

— С таким-то мотором, если самолет во что-нибудь врежется, от него вообще ничего не останется, — заметил Крюк.

— А мы найдем подходящее место, — сказал Членоед.

Вдвоем они работали над крупномасштабным чертежом самолета «Пинг-903». Членоед перерабатывал его под итальянский мотор.

— Все это очень опасно, — сказал Крюк. — Если он вдруг во что-нибудь врежется…

— Как вы мне надоели, Крюк. Ничего не поделаешь. В конце концов, я врач.

— Ладно. Пойду за деталями, которых нам не хватает.

— Только несите все самое лучшее, договорились? Я, сколько надо, заплачу.

— Буду выбирать как для себя, — сказал Крюк.

— Нет уж!.. Выбирайте как для меня. Так-то оно лучше будет. Вкуса у вас нет никакого. Я пойду с вами. Мне надо к больному.

— Пойдемте, — согласился Крюк.

Они встали и вышли из комнаты.

6

— Послушайте… — сказал Корнелий Постыдный. Он говорил невнятно, заспанным голосом, с трудом удерживая веки в приподнятом состоянии. Вид у Членоеда был крайне раздраженный.

— Вам что, отрубина мало дали? Опять будете лезть со своими безумными предложениями?

— Да нет же!.. — застонал Корнелий. — Это все стул…

— Чем вам стул не угодил? Он болен. Его лечат. Вам что, надо объяснять, что здесь больница?

— А-а-а-а… — застонал Корнелий. — Уберите его!.. Он всю ночь скрипел…

Практикант, находившийся рядом с Членоедом, казалось, тоже был на грани нервного срыва.

— Это правда? — спросил профессор.

Практикант кивнул.

— Вообще-то, его можно выкинуть, — сказал он. — Кому он нужен? Старый сломанный стул.

— В стиле Людовика XV, между прочим, — заметил Членоед. — И потом, кто сказал, что у него жар — вы или я?

— Я, — признался практикант.

Когда он говорил с Членоедом о стуле, все внутри у него начинало кипеть.

— Вот вы его и лечите.

— Но я же с ума сойду!.. — застонал Корнелий.

— Тем лучше! — сказал Членоед. — Тогда вы перестанете донимать меня своими глупыми предложениями. Сделайте-ка ему еще укольчик, — обратился он к практиканту, указывая на Корнелия.

— Ой-ой-ой… — жалобно простонал Корнелий. — У меня ягодица совсем онемела!..

В эту минуту стул издал целую очередь ужасающих звуков, напоминавших хруст костей; от кровати пошла ужасная вонь.

— Всю ночь так… — прошептал Корнелий. — Переведите меня в другую палату…

— Скажите спасибо, что вас положили в палату на двоих! Чем вы еще недовольны?.. — возмутился практикант.

— На двоих с вонючим стулом, — пробормотал Корнелий.

— Ладно, хватит! — сказал практикант. — Думаете, от вас хорошо пахнет?

— Не оскорбляйте больного, — оборвал его Членоед. — И вообще, что с этим стулом? Прободная непроходимость?

— По-моему, да, — сказал практикант. — И потом, у него давление четыреста на девяносто.

— Хорошо, — сказал Членоед. — Вы ведь знаете, что надо делать в таких случаях? До свиданья!

Он сильно надавил Корнелию на кончик носа, чтобы рассмешить его, и вышел из палаты. Его ждал Крюк: надо было продолжить работу над «Пингом-903».

7

Нервно покусывая губы, Крюк склонился над листом бумаги, исписанным вычислениями и сомнительными и малоубедительными уравнениями двадцать шестой степени. Членоед тем временем ходил взад и вперед по комнате и, чтобы лишний раз не поворачиваться, дойдя до синей, клопиного цвета, стены, шел обратно задом наперед.

— Здесь ничего не выйдет, — произнес Крюк после долгого молчания.

— Крюк, — сказал Членоед, — вы просто трус.

— Места здесь не хватит. Он полетит со скоростью четыре в минуту. Вы можете себе такое представить?

— Ну и что? — не дрогнул Членоед.

— Надо ехать в пустыню.

— Я должен быть здесь и лечить своих пациентов.

— Пусть вас назначат врачом в какую-нибудь колонию.

— Глупости. Мне придется все время мотаться из деревни в деревню, у меня времени не хватит «пингом» заниматься.

— Возьмите отпуск.

— Это не принято.

— Тогда ничего не выйдет!..

— Да вы что!.. — возмутился Членоед.

— Не выйдет, и все тут!.. — ответил Крюк.

— Черт!.. Мне надо в больницу… Вы пока без меня поработайте.

Он спустился вниз по лестнице в цилиндрический вестибюль и вышел на улицу. Машина его стояла за решеткой у тротуара. С тех пор как скончалась одна из его любимейших пациенток, он практически перестал вести частную практику и довольствовался работой в больнице.

Войдя в палату, где лежал Корнелий, он увидел высокого молодого блондина крепкого телосложения, сидящего на кровати у стула. Завидев его, юноша встал.

— Меня зовут Анн, — сказал он. — Здравствуйте, месье.

— Сейчас не время для посещений, — сказал практикант, вошедший вслед за профессором.

— Он все время спит, — возразил Анн. — Должен же я дождаться, когда он наконец проснется.

Членоед повернулся и посмотрел на практиканта:

— Что это с вами?

— Пустяки, сейчас пройдет.

Руки практиканта дрожали, как язычок звонка, а черные круги под глазами расползлись на пол-лица.

— Вы что, не спали?

— Нет… Это все стул…

— Да? А что случилось?

— Сука он!.. — прошептал практикант.

Стул дернулся, захрустел и опять завонял. Разъяренный практикант сделал два шага вперед, но Членоед остановил его, взяв за локоть.

— Успокойтесь, — сказал он.

— Я больше не могу!.. Он издевается надо мной!

— Вы ему судно давали?

— Он делать ничего не желает, — заныл практикант. — Только и знает, что скрипит, хрустит, температуру себе нагоняет и не дает мне жить.

— Возьмите себя в руки, — сказал Членоед. — Потом посмотрим, что с ним. А вы, собственно, чего ждете? — обратился он к Анну.

— Мне надо поговорить с господином Корнелием. По поводу работы.

— Можете мне ничего не объяснять… Я все равно не в курсе.

— Разве господин Корнелий вам ничего не предлагал?

— Господин Корнелий так много всего наговорил, что теперь он у меня спит с утра до вечера.

— Прошу прощенья! Не у вас, а у меня, — поправил его практикант.

— Ладно… У вас, если это для вас так важно… — сказал Членоед.

— Я знаю, что он хотел вам предложить, — сказал Анн. — Могу рассказать.

Членоед выразительно посмотрел на практиканта и кивнул в сторону Анна. Практикант пошарил в кармане халата — он стоял у Анна за спиной.

— В самом деле? Это очень интересно, — сказал Членоед. — Я вас слушаю.

Практикант достал из кармана большой шприц и со всего размаху всадил иглу в жировую прослойку бицепса Анна. Тот попытался было оказать сопротивление, но моментально уснул.

— Куда мне его девать? — спросил практикант, с трудом удерживая тяжелое тело Анна.

— Это уж разбирайтесь сами, — сказал Членоед. — Я пойду делать обход. А там, глядишь, и Постыдный проснется.

Практикант разжал руки, и Анн сполз на пол.

— Можно, конечно, положить его на место стула… — предложил практикант.

Стул испустил целую серию трескучих смешков.

— Оставьте стул в покое, — сказал Членоед. — Попробуйте только его обидеть. Я вас!..

— Хорошо, — согласился практикант. — Пусть остается.

— Решайте сами, дело ваше.

Профессор поправил халат и вышел из палаты мягкой кошачьей походкой. Он исчез в лабиринте вымытых до блеска больничных коридоров.

Оставшись в одиночестве, практикант медленно подошел к стулу и смерил его предельно злобным взглядом. От усталости у него все время слипались глаза. Вошла медсестра.

— Вы давали ему судно? — спросил практикант.

— Да, — сказала медсестра.

— И что?

— Я осмотрю его, — произнес практикант. — Дайте мне чистую простынку.

— Вот, пожалуйста, — сказала медсестра.

У него даже не хватило сил засунуть ей руку между ног, хотя она привычным движением и распахнула полы халата. Она обиженно протянула ему простыню и вышла, размахивая эмалированной посудиной. Практикант присел на край кровати, где лежал стул, и отдернул одеяло. Он старался не дышать, поскольку стул захрустел с еще большей силой.

8

Когда Членоед вернулся после обхода, практикант спал у постели Корнелия Постыдного, улегшись поперек Анна. Профессор тут же отметил про себя, что на соседней кровати творится что-то неладное, и сразу же понял, что все дело в стуле. Стул в стиле Людовика XV постарел эдак лет на двадцать: ножки его окоченели, он лежал холодный и неподвижный и уже в стиле Людовика XVI. Выпрямленные контуры его спинки свидетельствовали о тяжести предсмертной агонии. Профессор отметил синевато-беловатый оттенок его поверхности и, повернувшись, изо всех сил дал практиканту ногой по голове, однако тот даже не пошевельнулся. Он храпел. Профессор опустился рядом с ним на колени и начал его трясти:

— Вы что, спите?! Что вы наделали?

Практикант закопошился и приоткрыл волокнистый глаз.

— Что с вами? — настаивал Членоед.

— Укол себе сделал… — пробормотал практикант, — отрубина. Спать очень хотелось. — И, испустив замогильный храп, он снова закрыл глаза.

Членоед начал трясти его с еще большим остервенением:

— А со стулом что?

По лицу практиканта пополз замедленный смешок.

— Стрихнин…

— Мерзавец!.. — воскликнул Членоед. — Остается только поставить его на ноги и заспиртовать.

Он встал; чувствовал он себя обиженным. Практикант спал сном праведника, как, впрочем, и Корнелий, и Анн. Членоед зевнул. Он осторожно снял стул с кровати и поставил его на пол. Стул испустил последний хруст, нежный и отрешенный, после чего Членоед благополучно опустил на него свой зад. Голова его падала то вправо, то влево, и как раз в тот момент, когда ему удалось наконец закрепить ее в удобном положении, раздался стук в дверь. Но профессор ничего не слышал. Анжель постучал еще раз и вошел в палату.

Членоед уставился на него остекленевшим, ничего не выражающим взором.

— Он никогда не будет летать, — пробормотал он.

— Что вы сказали? — вежливо переспросил Анжель.

Профессор с трудом отходил ото сна. Многотонным усилием воли ему удалось-таки в конце концов исторгнуть из себя несколько слов:

— В этой стране 903-й «пинг» никогда летать не сможет. Честное слово Членоеда!.. Здесь слишком много деревьев.

— А что, если вам поехать с нами? — предложил Анжель.

— С кем — с нами?

— С Анном, со мной и с Бирюзой.

— А куда?

— В Экзопотамию.

Морфей наконец разжал свои объятия и отпустил голову Членоеда. На прощание он даже запустил ему камешком в темечко. Членоед совсем проснулся.

— Черт возьми! Да ведь там пустыня!..

— Да, — сказал Анжель.

— Это как раз то, что мне нужно.

— Значит, вы согласны?

— В каком смысле? — Профессор явным образом перестал понимать, о чем идет речь.

— Как? Разве господин Постыдный ничего вам не предлагал?

— Господин Постыдный мне осточертел, — заявил Членоед. — Неделю назад я распорядился колоть ему отрубин, чтобы он ко мне не приставал.

— Но он хотел предложить вам работу в Экзопотамии. Место главного врача лагеря.

— Какого еще лагеря? Когда?

— Лагеря Компании: мы будем прокладывать железную дорогу. Через месяц. Но уезжаем мы уже завтра — Анн, Бирюза и я.

— А Бирюза, это кто?

— Наша приятельница.

— Хорошенькая?

Членоед распрямился. Он даже как-то повеселел.

— Да, — сказал Анжель. — Мне нравится.

— А вы влюблены, молодой человек! — произнес профессор с уверенностью.

— Да нет же! — возразил Анжель. — Она любит Анна.

— Но вы-то ее любите?

— Да, — сказал Анжель. — Поэтому и Анн должен ее любить, раз уж она его любит. Ей это будет приятно.

Членоед потер нос.

— Вы, конечно, думайте, что хотите, — сказал он, — но это опасное рассуждение. Так вы считаете, что там хватит места для запуска «Пинга-903»?

— И не только для этого.

— А вы откуда знаете?

— Я инженер, — сказал Анжель.

— Чудесно!

Профессор нажал на звонок у изголовья Корнелия.

— Подождите, — обратился он к Анжелю. — Сейчас мы их разбудим.

— Каким образом?

— Очень просто! — успокоил его Членоед. — Сделаем укол, и все тут. — Он замолчал и углубился в свои мысли.

— О чем вы думаете? — спросил Анжель.

— Я, пожалуй, возьму с собой практиканта, — сказал Членоед. — Очень порядочный парень… — На стуле он чувствовал себя весьма неуютно, и тем не менее продолжил: — Надеюсь, у них и для Крюка найдется работа. Очень хороший механик.

— Наверняка, — сказал Анжель.

В эту минуту вошла медсестра со всем необходимым для уколов.

Пассаж

Теперь имело бы смысл сделать небольшую паузу, поскольку сейчас все станет гораздо сложнее и излагаться будет в виде обычных глав. И понятно почему: уже есть девушка, и притом хорошенькая. Потом появятся и другие, а при таких условиях ни о какой простоте и речи быть не может.

Если бы не это обстоятельство, то все могло бы сложиться в целом ко всеобщей радости, однако раз есть женщины, то должен быть элемент печали. Не то чтобы им это как-то особенно нравилось — во всяком случае, сами они это всегда отрицают, — но грусть приходит вместе с ними. С красивыми. О некрасивых говорить не будем: хватит с нас того, что они вообще существуют. Но, между прочим, они все красивые.

Одну из них зовут Медь, другую — Лаванда, появятся еще и другие, однако уже не в этой книге и совсем в других историях.

В Экзопотамии будет очень много народу, потому что там пустыня. Люди любят скапливаться по пустыням, так как там много места. Они пытаются делать там то же, что делали раньше, однако в пустыне все это выглядит совсем иначе; ибо пустыня являет собой тот фон, на котором все очень хорошо видно, тем более что солнце, как можно предположить, обладает там некими особыми свойствами.

Пустыню часто используют в практических целях. Артур Эддингтон, к примеру, описал способ отлова всех населяющих ее львов: надо просто пропустить весь песок через сито, и львы застрянут на его дне. Самая интересная часть этого процесса — встряхивания. Однако Эддингтон не учел того, что в сите останутся также и камни. Поэтому время от времени я буду рассказывать кое-что и о камнях.