Брокгауз-Ефрон т. 69 Спб 1902 Фелленберг Филипп Эммануил (Philipp Emanuel von Fellenberg 1771-1844) швейцарский агроном, филантроп и педагог

- От Греков переходят к Вергилию, и с ним пускаются в основательное исследование языка и Истории Римлян: оно долго занимает питомца. Потом сквозь лабиринты средних веков достигают они Истории и языков новейших, не пропустив без внимания прекрасного творения Германского Гомера, так называемой песни Нибелунгов.

Священная История не забыта в числе исторических упражнений в Гофвиле; она есть особая отрасль, которая со времен Спасителя и Апостолов сходится со Светскою. Она приносит существенную пользу в учении, до Веры относящимся, когда юный питомец не может еще постигнуть духа всеобщей любви, отличающую Христианскую религию, ни тех возвышенных чувств смирения и преданности, к коим она ведет нас, заставляя предпочитать чистые наслаждения душевные удовольствиям чувственным, и скоротечным страстям земного нашего существования. Понятия наши в детстве тогда только точны и действительны, когда основаны на ясном, внутреннем уверении: по сему в Гофвиле учение, до Веры касающиеся, начинается с Ветхого Завета. В то время особливо нужно внушать им мысль о бытие Бога, о сношениях Его с людьми, выбирая те, кои больше понятны, и мысль о Провидении, непрестанно бодрствующем; для совершенного достижения сей цели представляются им ряд картин, искусно взятых из Ветхого Завета.

Историческая часть Евангелия, которою кончится первое отделение сего курса, постепенно развивая способности воспитанников, приводит их к познанию отличительных свойств Христианской Веры, и оставляет глубокие в сердцах их впечатления.

За сим следует основательное учение правилам нравственным и догматам Церкви; оно заключает весь курс сего духовного воспитания, которое служит токмо введением в великий курс, обнимающий целую жизнь и непрестанно обогащаемый всеми ее происшествиями и занятиями.

Ход сего учения, соответствующий другим урокам Гофвельских питомцев, имеет ту большую выгоду, что избавляет их от преждевременных, опасных успехов: каждый шаг их вперед довольно приготовлен предыдущим, и потому надежен и полезен. Всего вреднее изъяснять им истины религии одними словами без смысла, и сим тщеславиться; а для счастия жизни всего необходимее найти в Религии подругу, которая бы оживляла, поддерживала и возвышала существование наше.

В Гофвиле принято, по другим отношениям, за важное правило не рассуждать с питомцем о догматах и таинствах Церкви прежде, нежели будет он довольно приготовлен к принятию с несомненною верою всего неизъяснимого. Покорность сия должна быть верным последствием внимательного чтения Евангелия и совершенного познания свойств Христовых.

Наставления, предшествующие Св. причастию, сообразны Катехизису того исповедания, в котором рождены готовимые юноши; и они подвергаются всегда предварительному испытанию от Священника.

Вникая в дух Гофвильских заведений, мы ясно усмотрим, что там все клонится к деятельному развитию способностей в питомцах средствами, сколь можно больше из них самих почерпнутыми; к тому, чтобы вдохнуть в них чувство любви ко всему доброму, справедливому, почтенному и изящному [ для чего в Гофвиле прилагают отличное старание о музыке и рисованье ]; внушают им, для всех предприятий, познание лучших способов и желание действовать ими; предохранить их от пагубного влияния дурных примеров; и особливо приучить к внимательности, догадке, рассуждению, проницательным изысканиям во всех делах своих, наконец, к непреоборимому постоянству и бесстрастию в исполнении долга. [ZT. конец большой сноски (3) конца стр. 13; возвращение на стр. 14 ]

Желая сохранить во всей силе сие расположение питомцев, которое так много способствует успехам воспитания и нравственности, и не подать случая дурному семени укорениться между ними, Г. Фелленберг положил не принимать [ZT. в воспитанники] никого в Институт свой, пока прежде вступивший не будет утвержден в стремлении к добру общим примером, пока наставники не перестанут бояться его влияния на товарищей.

Может быть ни в одном учебном заведении не умеют так хорошо соединять забавы с трудами, свободу с порядком; где бы дети имели столько случаев привыкнуть к светскому обращению, благопристойному и учтивому. Дом Г. Фелленберга есть лучший образец для них. Они посещают иногда в Берне родственников или знакомых своих, отличающихся лучшим обращением, и видят беспрестанно иностранцев, из всех земель приезжающих; можно сказать, что юные жители Гофвильские путешествуют, не трогаясь с места. Наконец Профессоры институтов составляют сами приятное общество, удерживающее долго иностранцев, которых привлекло туда любопытство.

Для совершенного изъяснения плана, составленного Г. Фелленбергом и цели его исправить посредством земледелия ум и сердце народа, мы предложим здесь несколько предварительных размышлений. Они почерпнуты из другого сочинения Г.К. Пикте: О способах, доставляемых воспитанию земледелием. Сей писатель первый постигнул дух и главное стремление всех предприятий Фелленберга.

Сила обстоятельств (говорит он) кажется, осудила всех питающихся трудами рук своих, особенно хлебопашцев, пользоваться одною только частию своих способностей, и не иметь никогда познаний, требующих свободного времени. Часто, с самого младенчества, сын поселянина оказывает отцу помощь, облегчающую бремя семейного содержания. Полевые работы доставляют ему всегда случай к употреблению на дело возрастающих сил своих; с каждым днем занятия его умножаются; он достигает юношества, наконец и совершенного возраста, не похитив почти ни одного часа у ручной работы для изощрения своего понятия.

Отдаленность от всяких средств к учению, и трудное сообщение между селами, деревнями и семействами, рассеянными на обширном пространстве, по-видимому также налагают важные препоны: ибо, собирая издалека детей, должно лишать их еще части того времени, которое всё вместе едва достаточно им для получения насущного хлеба.

Из сего следует, что мысль: употребить земледелие, необходимое для пропитания детей селянина, к самому их воспитанию, есть мысль прекрасная и счастливая. Она послужит к разрешению задачи: о развитии способностей нравственных и понятия самым полезным образом, не похищая ни одного дня у ручной работы.

На сей главной мысли основана земледельческая отрасль заведений Г. Фелленберга. К сей цели издавна стремились его усилия; и для нее он устроил в Гофвиле сие полное сельское хозяйство, коего все части, все подробности соответствуют его видам.

Заметим, сперва, что земледелие, кроме той пользы, которую может извлечь из него наставник ревностный и искусный, имеет еще само собой спасительное влияние на людей, занимающимся оным с детства. Всякий труд нравоучителен для человека; но с трудами полевыми сопряжены еще особенные выгоды. Дух собственности, если он оживляет их, влечет за собою понятия справедливости и порядке. Дети одного семейства помогают друг другу, и равно покорны природному своему Начальнику: через то научаются общежительности и подчиненности. Успех и награда земледельца зависят от благости неба: он привыкает к молитве. Он живет надеждою, часто бывает обманут в ней, но должен всегда смиряться: он благочестив и предан воле Промысла. В трудолюбии и воздержанности его благосостояние: и так чувство собственной пользы связует его с добродетелью.

Сему благотворному действию, в отношении к вере и нравственности, обязаны народы-земледельцы большею образованностью в жизни, и большею кротостью пред теми, кои питаются звероловством и грабежами.

Но опыт вседневно убеждает, что одно сие действие бессильно для внушения людям благочестия, правды и воздержности; что от беспрестанных полевых работ, когда не предшествовало им просвещение, грубеют способности ума и укореняются предрассудки.

Полезно ли однако распространять просвещение между поселянами? Ответ не был сомнителен, если бы все разумели один и тот же род просвещения и соглашались в образе нужного к тому воспитания. Познания, привязывающие земледельца к его состоянию, подающие ему сведения к улучшению работ своих и к умножению довольства, возвышающие в глазах его ремесло, наследованное от предков; те правила, чувства, привычки, кои образуют его добрым членом в семействе, добрым подданным в Государстве: все сии выгоды конечно важны для веры, для нравственности и для гражданства.

Рассмотрим теперь, какую пользу доставляют воспитанию работы полевые в Гофвильском училище для бедных. Нужно разобрать все начала, на коих основан успех его, чтобы совершенно увериться в сем необычном явлении, и после не сомневаться в собственном об нем суждениях.

Можно смотреть с разных сторон на земледелие: и оно представляется нам или ремеслом, или искусством или наукою. Как ремесло оно требует только сил телесных; как искусство, развития способностей умственных и характера; как наука, многих познаний.

Беспрестанное движение на открытом воздухе, с самого детства, дает человеку больше сил и крепости, приучает его к переменам погоды и времени: первая выгода, и очень важная! Здоровье и сила заменяют нам много благ в жизни: но сами заменены ничем быть не могут. Выгода сия относится к ремеслу земледельца.

Тому, кто готовит себя к управлению работами, предлежит искусство, из многих начал составленное. Ум хорошего хозяина должен быть изощрен долговременными и разнообразными сравнениями, отвлечениями, суждением. Мало того, если довольно занимается подробностями, должно еще, чтобы он мог быть выше их и мог обнимать их вдруг в целом составе; чтобы соображения его следовали порядочно одно из другого, а заключения были верны и точны. В числе орудий его будут и люди: пусть же умеет он снискать любовь их и пользоваться ими. Справедливость, добросердечие, тихий и ровный нрав, благоразумное упорство, кротость без слабости, решимость без упрямства: сколько свойств, необходимых для сельского хозяина, - необходимых и для всякого человека честного, общежительного, нравственного, в каком бы он не родился состоянии!

В училище для бедных не совсем выпускают из вида науку земледелия; но особенно занимаются ею те из воспитанников Гофвильских, для которых поденная работа не есть необходимость. Бедным же показывают только ее применение к будущему ремеслу их.

Трудясь каждый день с детьми в поле, наставник может в то же время обращать внимание их на другие предметы, и тем укреплять понятие, обогащать память их; скажем более, самый род трудов сих, по первому взгляду совершенно механических, служит к постепенному развитию их способностей. Они ко всему примечательны и берут живое участие во всем, что находится в круге их деятельности; чувство сие возбуждается в них для изощрения ума, для образования рассудка.

Но какое непосредственное орудие употреблено Г. Фелленбергом для воспитания столь нового? где нашел он человека, способного выполнить его предначертание? Дабы узнать его, прочтем повествование Г-на Пикте о первоначальном основании сего Института.

Из числа сельских наставников, собравшихся в 1809 году в Гофвильское Нормальное Училище, где внушались им правила почтенной их обязанности, Фома Верли, наставник Этикофенской школы, в Тургау, отличился остротою понятия и способностями. Он понял всю важность предполагаемого заведения для бедных, и просил Г. Фелленберга употребить при оном сына его, молодого человека девятнадцати лет, одаренного такими же добродетелями, такими же способностями, готового пылать сим энтузиазмом к добру, без коего нельзя жертвовать самим собою.

Испытание молодого Верли продолжалось несколько месяцев; в сие время Г. Фелленберг допустил его к столу своему и приготовлял к будущему его званию положительными наставлениями и частыми разговорами. Сие испытание обнаружило чистоту нравов, честность, усердие юноши, а между тем и развило его способности. Он сильно почувствовал святость и величие дела, которое принимал на себя; важность успеха и благотворное влияние примера сего на участь бедных. Он понял, сколько пользы отечество получит от воспитания, могущего даровать всем поселянам способы к счастливой жизни, изгнать из деревень праздность, нищету и пороки. Наконец, он уверился, что ему предопределено было показать, сколь могущественны правота сердца и пожертвование собой для выполнения благородной его обязанности.

Невозможно было более обуздывать его усердия. Сперва хотели выбрать детей из самых бедных и честных семейств в окружных селениях; но сами родители, не постигая точно всех выгод сего предпочтения, показали мало охоты пользоваться оными. И так решили принимать питомцев без разбора, по случаю.

Восьмилетний сын Луцернского крестьянина, до нищеты доведенного; мальчик из Солотурна, который захвачен был с целым семейством как бродяга и прислан в Госфиль одним из друзей Г. Фелленберга, знавшим благородные его намерения; наконец третье дитя из Бернского Кантона, брошенное родителями и найденное лесником, были прежде всего поручены молодому Верли: над ними показал он первые опыты своего усердия. Должно было оставить стол Г. Фелленберга и довольствоваться пищей бедных, то есть почти одними земными яблоками и молоком, спать с детьми на соломе: все показалось ему не трудным. Ему позволяли брать из погреба или с кухни зАмка всё, чего пожелает, или что ему будет нужно. Он воспользовался правом сим один только раз, во время жестокого холода, и принесенную бутылку вина разделил со всеми.

Питомцев принимают по одному, когда сие возможно, по той же причине, как и в училище для дворянства. Каждого вступающего осматривает внимательно лекарь сего заведения, и потом ежедневно примечает, какое действие производит над ним новая пища и новый род жизни. Он ведет подробную записку всему, что касается до физического состояния детей, больных и здоровых.

Верли со своей стороны отмечает все подробности, касающиеся до каждого ребенка, с самого его вступления. В сей дневной [дневниковой] записке видны природные свойства каждого, нрав, успехи в отношениях к вере, нравственности и понятию, прилежность в учении, словом все пути к будущему его благоденствию.

Старание возбуждать в питомцах веселость, сохранять их всегда довольными, бодрыми и деятельными, почитается делом очень важным. Всё внушает им доверенность. Верли работает вместе с ними, читает, разговаривает, поет, рассказывает им повести, дает уроки, делает увещания; с ними молится, и ни в какое время не оставляет их. Труды и порядок, любовь, кротость, мудрое постоянство побеждают все нравственные препоны и все привычки порочные. Дети, прежде бродившие по свету, исторгнутые в разных краях из нищеты (4),

(4) Прежде было их только двадцать четыре; но в конце Января 1815, когда печаталось сие донесение, число питомцев Верлиевых просширилось уже до тридцати.

ныне воспитываются под кровом отеческой благости, научаются исполнять обязанности свои в отношении к Богу и к ближним, беспрерывно трудятся и в самых играх бывают наставляемы. Они почти не знают наказаний: но следуют во всем порядку неизменному и отлично ведут себя.

Дети живут, вместе с наставником своим, в двух больших залах: в одной спят, в другой занимаются учением. Они обедают в простом домике, для поселян построенном; а в лишнее время учатся под навесом, нарочно для них приготовленном в ближней роще.

Спальни их совсем не топят; она немного нагревается от другой залы. На двух рядах низких кроватей положены соломенные тюфяки и подушки, толстые простыни и одеяла, зимою двойные.

Одежда их летом из толстой бумажной ткани, зимой суконная. В теплое время года они ходят босые, и надевают обувь только в таком случае, когда их принудят к тому полевые работы; голова у них всегда открыта. Платье умеют они, по большей части, починивать сами.

Летом дети встают в пять часов, зимой в шесть. Одевшись, спешат на молитву, полчаса учатся, потом завтракают и до половины двенадцатого работают. Обед их кончится в полчаса; встав из за стола, Верли сидит с ними около часа и дает уроки. После того они принимаются опять до шести часов вечера, за ручные работы; ужинают, и забавляются разными играми; засим следует получасовое учение и наконец молитва. В девятом часу они обыкновенно уже в постели.

Но сие распределение времени не всегда одинаково. Летом, работают немного долее, и садятся позднее за ужин; зимою учение перед ужином продолжается часа полтора или два. И так дети работают иногда двенадцать часов, иногда же только восемь; а кругом, в летнее время десять, в зимнее девять. В большую часть года после-обеденное наставление, сидя, продолжается два часа, а зимою даже четыре. По воскресеньям утро посвящено всегда молитве и наставлениям; после обеда несколько часов учатся, а остаток дня проводят в движении, играх и прогулке.

Стол для детей и для сельских работников готовится на одной кухне; пища та же, исключая вина и мяса: но дети едят всегда особо. Завтрак состоит из похлебки или молока, овощей и хлеба; то же подают за обедом и ужином, прибавляя земляных яблок. Мясо бывает только за обедом по воскресеньям. Во время стола дети пьют не воду, а молоко. Хлеб их печется различно, из муки пшеничной и ржаной, более или менее смешанной с ячменем и бобами, смотря по цене сих припасов. Верли всегда обедает за тем же столом и, сидя на первом месте, раздает кушанье.

Уроки заключаются в чтении, письме, рисовании и пении, в основаниях Грамматики и Геометрии, в изъяснении обыкновенных явлений Природы и главных ее произведений. Из отечественной Истории и Географии узнают они все, что может им быть полезно. Рассудок их изощряется разными соображениями; и наконец учителя наставляют их в Вере и нравственности.

В разделении уроков нет установленного порядка; детей занимают тем или другим, смотря по их расположению. При воспитании земледельцев положительное учение должно быть единственно отдохновением от ручной работы и как бы посторонним делом; а потому немногие часы, посвящаемые этому делу в Гофвиле, совершенно для сей цели достаточны. Сверх того, в подобном плане, все способствует воспитанию. Даже ручная работа служит к нравственному образованию человека, если только располагают ею просвещение и благонамеренность, коими малейшие обстоятельства всего дня направлены к цели полезной и возвышенной. Так внушают питомцам любовь к порядку и точности, подавая им собою пример и от них того требуя; обращая в привычку им сии добродетели и при всяком случае показывая выгоды оных. Так научают их устремлять с силою все внимание свое на то, чем они заняты; истощать всю деятельность и все способы свои для старательного исполнения того, что поручено им. Так, наконец, привыкают они сберегать все полезное для настоящих или будущих нужд человека, и не терпеть никакого беспорядка, если могут его исправить. Устройство и сохранения всякой вещи на ее месте становится для них потребностью. Они получают внутреннее стремление к точности, к чистоте, к совершенству: сие свойство, столь редкое между нами, но необходимое для успешного хозяйства.

Опытом доказано, что без вреда внушаемому им правилу об устремлении всего внимания на предлежащую работу, можно в то же время давать им и другие уроки. Чтобы иметь точное понятие, до какой степени развиты все способности детей сим образованием, и сколько познаний приобрели они, должно прочитать подробное донесение Г. Ренггера, плод многодневных наблюдений; оно писано от имени непременной Комиссии, торжественно учрежденной силою акта 25-го Февраля 1813 для надзора за Институтом воспитания бедных. (5)

(5) Сей акт, 2-го Марта 1813 совершенный, приложен к сему донесению.

Все почти питомцы, сказано в сем донесении (6)

(6) См. Библиотеку Британскую, месяцы Август, Сентябрь и Октябрь 1814, отделение Словесности.

Все почти питомцы, сказано в сем донесении, прежде знали печатные буквы, но хорошо читать не умел никто; ныне, по большей части, они читают так легко, внятно и с таким выражением, что трудно найти равных им в других училищах.

Сперва детей учат писать на доске: одни старшие пишут по воскресеньям на бумаге. Немногие из них при поступлении знали правила чистописания; а ныне, почти все пишут скоро и четко.

В числе великих заслуг Песталоцци, относительно к воспитанию народному, одна из главнейших есть способ учить рисованию, изобретенный им для низших училищ. Способ сей принят в Гофвиле; и многие из бедных питомцев умеют изображать с довольную точностью, земледельческие орудия и несложные машины, срисовывая их с натуры.

Арифметику начинают с вычисления в уме, следуя методе Песталоцци. Потом учат детей выкладкам на доске или на бумаге, не забывая однако и прежнего способа. Во время осмотра Комиссарами, осенью 1813 года, большая половина из них знала четыре первые правила и тройное, даже с дробями. Комиссары предлагали многим задачи из дробей с разными знаменателями, и оные легко разрешены были.

Г. Фелленберг почитает голосовую музыку одним из средств, служащих к воспитанию, и драгоценным пособием для обуздания пылкого характера и страстей; она, по его мнению, связует мысли и чувства, дает силу новую любви к порядку и к изящному, одушевляет врожденную в нас привязанность к родине и возносит к Небу воображение наше и молитвы. Все питомцы учатся теории музыки и пению. Верли сам изъясняет, в дневной [дневниковой] записке своей, превосходный способ, им употребляемый. Г. Ренггер выписывает точные слова его. Показав, как учит он детей главным правилам музыки и образует голоса их, молодой наставник продолжает:

«Из всех занятий моих самое приятное и веселое для меня есть пение. Я чувствую величайшее удовольствие, когда пою вместе с детьми нашими; согласное пение ободряет и увеселяет всех, имеющих даже малую склонность к музыке. Оно способно и к распространению благочестия; в сем отношении избранные гимны могли бы ныне принести большую пользу. Если в школах последуют нашим правилам, обучая пению, то скоро неблагопристойные и отвратительные песни, столь обыкновенные в простом народе, будут реже слышны. С ними много зла истребится, а избранные, хорошие песни много добра сделают. Песни важные возвышают и веселят сердце; они внушают добрые мысли, которых бы мы без них не имели. Св. Апостол Павел конечно знал силу их над людьми, советуя нам, в послании Ефесеям, исполняться духом, воспевая Господа во псалмах и гимнах. Многие случаи с моими питомцами могут показать, какие чувства родятся от пения нашего в юных сердцах их… Сколько раз и посторонние зрители были оным тронуты!»

И мы (говорит Г. Ренггер, выписав сие место) не могли без умиления слушать пение Верлиевых питомцев. Нельзя удержаться от слез, когда сии дети поют с сердечным чувством гимны Лафашера или Митльдгейма, когда невольно сравниваешь прежнее состояние их с нынешним. Все они, без исключения, поют верно. Верли, основываясь на собственном опыте, думает, что можно всякое дитя довести до сего, если учить надлежащим образом. Многие из воспитанников знают уже наизусть более ста гимнов и светских песен. Учение оных изощряет память; и хотя содержание очень разнообразно, хотя многие из них забавны, но все клонятся к нравственной цели.

Здесь нельзя требовать полного Грамматического учения; однако питомцы имеют обо всем необходимое нужное понятие. Они знают, что есть имя существительное, прилагательное или глагол; знают склонения и спряжения. Во втором классе - ибо различие в возрасте побудило сделать два отделения - дети часто должны приискивать к данному существительному сколько можно более прилагательных, записывая их каждый на своей доске. При поступлении в училище они говорили только наречиями деревень своих; а ныне все хорошо знают по Немецки и, сочиняя на заданное содержание, не делают ошибок ни против правил грамматики, ни в правописании.

«Для научения детей наших (продолжает Верли в дневной [дневниковой] записке) правильному письму я часто требую, чтобы они несколько часов сряду говорили по Немецки, самым чистым наречием. Я объяснил им, что в нем состоит язык книжный, которому и сами они должны всегда следовать, даже в письмах к родителям и товарищам. Но при всяком письме я позволяю им сперва выразить мысли свои обыкновенным их наречием; потом они переводят сочинение свое на чистый Немецкий язык и списывают оное с доски на бумагу. Разговоры наши и повести, дома и в поле, также приучают их к правильному слогу».

Г. Ренггер, соглашаясь в том, что учение Геометрии кажется излишним в деревенской школе, замечает однакоже, сколь полезно для поселян может быть опытное знание геометрических истин; всякий день представляются многие случаи к применению оных. Чтобы в точности узнать предметы вещественные, нужно иметь понятия о линиях прямых, кривых и параллельных; об угле прямом, тупом и остром; о круге, треугольниках, четвероугольниках, о фигурах многоугольных, кубе, цилиндре, сфере, и прочее. Без сих начал мы не будем совершенно знать предметов, действующих на чувства наши. Земледелец должен уметь без труда исчислить всякое расстояние или поверхность, вышину дерева, кубическую меру накладываемых им дров; и с довольной точностью измерять пространство поля. Словом, небольшое познание Геометрии везде необходимо, даже в ремеслах самых обыкновенных.