Центрального комитета коммунистической партии советского союза

Нельзя помешать никакой революции. Равным образом смехотворно и представление Дроза, который воображает, будто первую революцию ^w можно было предотвратить посредством уступок и тонких уловок, и пред­ставление Бланки, полагающего, что революция может быть сведена на нет жульническим фокусом (стр. 3—4).

• P. J. Proudhon. Idée générale de la Révolution au XIX- Siècle (Choix d'études sur la pratique révolutionnaire et industrielle). Paris, Garnier frères, 1851. PeÔ.

КРИТИЧЕСКИЙ РАЗБОР КНИГИ ПРУДОНА «ОБЩАЯ ИДЕЯ РЕВОЛЮЦИИ» 151

Французская монархия от Хлодвига до Ришелье была революционна ; в 1614 г., во время созыва последних Генеральных штатов, она сделалась реакционной, наказание — 21 января 1793 г.¹⁹⁸. Революцию можно направ­лять, сдерживать, замедлять ее ход, и эта система уступок, шаг за шагом,— самая мудрая (стр. 5). Но остановить ее невозможно. Witness * тому — подавление заговоров 1822 и 1839 гг.¹⁹⁹ и революций 1830 и 1848 годов. Однако «господствующие интересы и спесь правительства» постоянно противодействуют мирному ходу революции (стр. 8). Реакция всегда порождает революцию. Так было в 1789 г. и в последующие годы, так было и в 1848 году. В феврале пролетариат, вмешавшись в спор между буржуазией и короной, требовал только работы. Республиканцы обещали ему выполнить это требование, и он примкнул к ним (стр. 10—11). «Полу­чить работу и заработать на хлеб — таково было требование рабочих в 1848 г., в этом состояла непоколебимая основа, созданная ими для рес­публики, в этом была суть революции». [Провозглашение] республики было «актом меньшинства, более или менее... узурпаторского». «Револю­ционный вопрос труда» представлял собой нечто совершенно иное. Рес­публика была лишь «залогом революции» (стр. 11).

Временное правительство относилось серьезно к своим обещаниям, касающимся работы, но не могло их выполнить, так как для этого ему пришлось бы «переменить направление, изменить всю экономику общества». Однако, вместо того чтобы открыто признать трудности и апеллировать к публицистам, оно молчало, стало прямо реакционным, объявило себя противником социализма — «новое имя, которое приняла революция» (стр. 13). Оно толкнуло на восстание голодные массы в Париже и Руане и пыталось потопить в крови великую идею февраля — протест рабочих. С этого момента стало ясно, что республика 1848 г. и республика 1793 г.— две совершенно разные вощи и что последним словом республики 1848 г. был социализм.

Итак, теперь борьба происходит между всеми прежними оттенками революции, с одной стороны, и социализмом, с другой. И если сначала еще не знали, что такое социализм, то нас в этом отношении просветили дейст­вия реакции начиная с февраля 1848 г.— «революция определится именно благодаря реакции» (стр. 17).

Велеречивое описание того, как реакция и репрессии посте­пенно революционизировали большую часть нации и как сама буржуазия, «извечный друг порядка», оказалась под подозре­нием, а потому подверглась притеснениям и была таким образом загнана в объятия революции. Изложение доводится до нового избирательного закона ^г0°.

И вот, «когда народ доведен до потери рассудка», единственным целеб­ным средством остается «сила» (стр. 26),—

Но это для вас невозможно, вы не отважитесь на это (стр. 31). Призыв к республиканцам стать теперь настоящими революционерами, дать «рево­люции гарантии», «планы экономического обновления» (стр. 33, 34).

• — Свидетельство. Ред.

152

Ф. ЭНГЕЛЬС

(недурное сопоставление!)

по отношению к государству. Если эти силы поддерживаются в рав­новесии и подчиняются законам, присущим им одним и никоим обра­зом но зависящим от человеческого произвола, то труд можно считать организованным и всеобщее благополучие обеспеченным. Если же, на­против, эти силы лишены направления и противовеса

(против чего??),

тогда труд находится в состоянии полной анархии и тогда к полезно­му результату воздействия экономических сил примешивается равпая доля вредного воздействия; дефицит уравновешивает доход; общество, как средоточие, агент или субъект производства, обращения и потреб­ления, оказывается в состоянии нарастающего недуга» (стр. 42—43).

До сих пор известны лишь две формы социального бытия *: «полити­ческая форма и экономическая форма, между которыми вдобавок сущест­вуют антипатия и коренные противоречия».

«Анархия экономических сил, борьба, которую они ведут против гувернаментальной системы, этого единственного препятствия к их орга­низации,— вот в чем истинная, глубокая причина недуга, который подта­чивает французское общество».

(Таким образом, Прудон, как истый француз, смешивает французское бюрократическое правительство с нормальным состоянием буржуазии, управляющей как собой, так и про­летариатом) (стр. 43).

Примеры: 1) «Разделение труда». — Основной принцип современной промышленности и одновременно главная причина отупения рабочих и па­дения заработной платы. В Англии, например, вследствие разделения труда и введения машин число рабочих на одном и том же предприятии сократи­лось до V₂, Vs и даже Ve прежнего состава, «а затем наблюдалось падение заработков в такой же пропорции, в среднем с 3 франков до 50 и 30 сантимов» [в день] (I!) (стр. 46).

Если не считать этих великолепных сведений (стр. 46), весьма плоско и ординарно.

2) Конкуренция. — «Она-то и является законом рынка, приправой к обмену, солью труда».

(Beautiful! **)

• У Прудона: «l'ordre dans une société» («порядка в обществе») (р, 43), Ред, •* — Восхитительно! Ред,

154

Ф. ЭНГЕЛЬС

Сокращение потребления вина, мяса и т. п.; снижение «требований в отношении роста при наборе в армию» и увеличение числа непригодных к военной службе: 1830—1839 гг. — 4572%, 1839—1848 гг. — 50»/»%; несоответствие всеобщего обучения современному состоянию общества; рост преступности:

1827 г. —34 908 уголовных дел, 47 443 обвиняемых

1846. 
      > —80 891 > » 101433 >
      
1847. 
      > —95 914 » » 124159 > и для исправительных судов:
      

1847 > —184 922 > 239 291 >

3. «Аномалия правительства, тенденция к тирании и коррупции»

До 1848 г. на рабочих распространялись филантропические заботы даже со стороны правительства. С 1848 г. был сделан шаг вперед: стано­вится известным, что только революция может здесь сделать что-то ра­дикальное, и этим дело ограничилось.

Проценты по государственному долгу в 1814 г. составляли 63 мил­лиона, в настоящее время — 271 миллион. Бюджет 1802 г. равнялся 589 миллионам, бюджет 1848 г. — 1 692 миллионам; рост его не может быть объяснен глупостью и злонамеренностью правительств. С 1830 по 1848 г. общая сумма жалованья, выплачиваемого чиновникам, увеличилась на 65 миллионов. Причина та же.

(Во Франции 568 365 чиновников, на основании чего Пру­дон вычисляет, что каждый девятый человек живет за счет бюд­жета, то есть получается, что во Франции всего 5 115 285 муж­чин, между тем как в 1848 г. голосовало более 6V₂ миллиона!) (стр. 62).

Это увеличение количества чиновников и рост военного бюджета свидетельствуют о возрастающей необходимости усиления карающей власти, а следовательно, о возрастании опасности для государства со стороны пролетариата *. Подобная тенденция государства поддерживать крупную земельную собственность и капитал прямо ведет к коррупции, которая является непосредственным следствием всякой централизации.

— Итак:

В этом втором этюде встречаются, между прочим, и следую­щие перлы:

1) «Действующая в настоящее время система обложения... задумана так, чтобы производитель платил все, а капиталист — ничего. В самом

* У Прудона: «des classes laborieuses» («трудящихся классов») (р. 63). Ред.

О, Штирнер! Как будто крупные владения не подлежат зе­мельной переписи на одинаковых основаниях с мелкими, таким образом получается, что сам Луи-Филипп тоже был крепостным.

3) Конструирование free trade и разъяснение протекцио­
низма.

Пошлины доставляют государству 160 миллионов. Допустим, что таможни уничтожены и иа французском рынке усилилась иностранная конкуренция. «Предположим, что правительство обратилось бы тогда к французским промышленникам со следующим запросом: что вы пред­почтете для охраны ваших интересов — платить мне 160 миллионов или оставить эту сумму при себе? Думаете ли вы, что промышленники изберут первое предложение? А именно его навязывает им правительство. К обыч­ным нашим расходам иа иностранные товары и собственные изделия, отправляемые за границу, государство присоединяет 160 миллионов, кото­рые оно как взятку кладет себе — и только себе — в карман; вот что такое таможня» (стр. 68—69).

Если подобную нелепость можно еще оправдать безрассуд­ным французским тарифом, то все же г-п Прудон хватает через край, когда он вообще применяет к протекционизму француз­скую мерку и выдает его за налог на фабрикантов.

4) На стр. 73 и 74 Прудон цитирует речь Руайе-Коллара (палата де­

Эту реакционную реминисценцию старомодного юриста, который не может скрыть своей ненависти к административному порядку, г-н Прудон ошибочно принимает sa социально-рево­люционную точку зрения.

«То, что г-н Руайе-Коллар говорил о монархии 1814 г., с еще большим основанием справедливо для республики 1848 года».

Г-на Прудона ввела в заблуждение запутанная фраза Руайе-Коллара:

«Итак, Хартия ²⁰⁸ должна была конституировать и правительство, и общество; об обществе, без сомнения, не 8абыли, им не пренебрегли, но им занялись не сразу...».

Что Руайе-Коллар понимает под обществом, видно из сле­дующих его слов:

«Только учредив свободу печати как норму публичного права, Хартия возвратила общество себе самому» (стр. 75).

Таким образом, общество — это подданные, рассматриваемые с точки зрения их способности сопротивляться правительству.

в их буржуазном обличий. Например, обмен, как мы видели выше, тут же растворяется у него в торговле. Если, по крайней мере, коллективная сила и выглядит как нечто вечное, то от этого она не перестает быть лишь попыткой превратить в эко­номическую силу само существование общества. Без общества, так же как без коллективной силы, не бывает никаких отноше­ний между людьми, никакого обмена. Обмен, разделение труда, конкуренция, кредит суть проявления коллективной силы. Для всякого отношения нужны по меньшей мере двое, а там, где двое сотрудничают в каком-либо деле, которое не под силу од­ному, — там налицо коллективная сила. Достойно смеха, однако, когда все формы, в которых члены общества обмениваются и производят, нам сначала изображают как силы, а потом в за­ключение в качестве особой экономической силы нам пытаются еще навязать существование общества, общественного произ­водства и общественного обмена. Впрочем, примитивная, не­развитая форма коллективной силы, с которой носится Прудон (массовый труд при постройке обелисков, пирамид и т. д.), давным-давно уже почти вытеснена машинами, лошадьми, раз­делением труда и т. п. и заменена совершенно другими формами.

Но если торговля, конкуренция, разделение труда и т. п. суть экономические силы, то нет никаких оснований не считать экономическими силами также, например, фабричную систему, банковскую систему, бумажные деньги, парцелляцию земель­ной собственности, крупную земельную собственность, наемный труд, капитал и ренту. Каждой из этих перечисленных сил не­трудно сложить панегирик в стиле тех дифирамбов, которые Прудон слагает по адресу первых. Но в этом-то и загвоздка.

Комично, что Прудон на стр. 88 эти отношения сил называет «по существу нематериальными» и, опираясь на их якобы нема­териальный характер, затягивает свои песнопения, например, о том,

как экономисты своей теорией промышленных сил «доказали,— сами нимало не сомневаясь в ней,— основную догму христианской теологии: творение «d е nihilo»

(ex??) * (стр. 87), или выше [твердит]

о «чисто моральном» акте «торговли, которая у него является также созидательным актом» (стр. 86).

Затем следуют великолепные софизмы об ассоциации:

«Ассоциация по своей природе бесплодна, даже вредна, так как она сковывает свободу работника. Авторы, несущие ответственность за утопии

• У Прудона ошибочно: «de nihilo» — «без основания», «без причины» (р. 87). Энгельс исправляет «ex tnihllol» — «из ничего». Ред.