Церковные реформы начала революции и французское общество

Под давлением церковного лобби и сами депутаты, не чуждые предрассудков, действовали поначалу достаточно робко. В десятой статье Декларации прав речь шла не о равноправии в сфере религии, а только о веротерпимости: «Никто не должен испытывать стеснений в выражении своих мнений, даже религиозных...» Лишь декрет от 24 декабря 1789 г. позволил лицам некатолической веры занимать любые гражданские и военные должности. Но была сделана важная оговорка, что под его действие не подпадают евреи. Те из них, что проживали на юго-западе и юге Франции, - так называемые португальские, испанские и авиньонские, которые и раньше пользовались более мягким режимом, обрели равенство прав 28 января 1790 г. Эмансипация остальных затянулась и соответ­ствующий декрет вышел только 27 сентября 1791 г. Но и он не многое изменил, особенно в Эльзасе, где население было враждебно евреям, часть которых занималась ростовщичеством. Во время жакерии и иных выступлений их дома сжигали, а самих прогоняли прочь²⁴. И на уровне местной власти - муниципалитетов городов - с гражданскими правами евреев не считались²⁵.

Драматически развивались события в тех районах Лангедока, где среди населения имелось значительное протестантское меньшинство. В Монтобане и Ниме приверженцы Реформации выступали в качестве мануфактуристов - работодателей многих тысяч пролетариев, преимущественно католиков. Социальная неприязнь со стороны последних сочеталась с религиозной нетерпимостью. Не без страха наблюдали католики, как протестанты овладевали городским управлением²⁶. Одновременно их религиозные оппоненты выдвигались и в общенациональном масштабе. Настоящая паника поднялась, когда весной 1790 г. Рабо де Сент-Этьенн занял кресло председателя Учредительного собрания. Обнаружив, что протестанты выдвигаются благодаря революции, многие католики Лангедока прониклись враждебностью к новой власти.

Это отразилось в «Декларации граждан-католиков города Нима», обнародованной 20 апреля 1790 г. от имени 3 тысяч человек, ее подписавших. Требование, чтобы католическая религия посредством особого декрета признавалась государственной, соединялось с требованием «восстаноатения за королем прав высшей исполнительной власти»²⁷. Уже 10 мая в Монтобане, а 13 июня в Ниме вспыхнули волнения. Подстрекателями стали духовные лица и отдельные представители знати. Но главным двигателем выступлений явилась все же ненависть части католиков к инаковерующим и революции. Толпа убивала протестантов и одновременно уничтожала трехцветные кокарды и иные революционные эмблемы. При этом здравицы в честь короля перемежались с угрозами в адрес нации. На наш взгляд, неправомерно отделять массовые беспорядки в Монтобане и Ниме от контрреволюции. Такого рода предположениями часто злоупотребляют, когда речь идет о народных восстаниях против Французской революции²⁸. Поскольку в Лангедоке погром протестантов сопровождался резкими выпадами в отношении революции и ее символов, то следует причислить эти выступления к контрреволюционным.

Важным шагом Учредительного собрания стало реформирование церковной организации. Ведь повседневная деятельность белого духовенства, судьбы которого решала власть, непосредственно затрагивала жизнь каждого верующего. Большинство Ассамблеи рассматривало французскую церковь, а равно и прежнее устройство государства и общества, как архаичные, реакционные и подлежащие немедленной и решительной переделке. К тому же устремления новой политической элиты пронизывались рационализмом. Несовпадение административных границ с церковными, характерное для Старого порядка, создавало серьезные дополнительные трудности для страны, и Конституанта вознамерилась с этим покончить. Руководствовались депутаты и финансовыми мотивами: сокращение числа епархий и приходов сулило экономию средств.

Уверенность в души реформаторов вселяли уже достигнутые впечатляющие успехи в церковных делах и других преобразованиях. Законодателей не настораживало появление «горячих точек», вызванных конфликтами на религиозной почве. Почерпнутый у просветителей и свойственный интеллектуалам того времени абстрактно-умозрительный подход лишил парламентариев политичности и тонкости, необходимых для решения столь непростой проблемы.

Предложения по реформе были предъявлены Церковным комитетом Учредительного собрания в апреле 1790 г. Три компонента представляются наиболее значимыми: независимость от Ватикана, передел церковных округов, выборы священнослужителей по примеру светских должностных лиц. Революция освободила епископов от обязанности посылать в Рим аннаты - денежный взнос в размере годового дохода. Теперь папе отказывали в канонической инвеституре иерархов французского католического клира. Исходя из соображений единообразия и удобства, собирались привести церковные округа в соответствие с новым административным делением. Границы департаментов и диоцезов должны были совпадать, а посему вместо прежних 134 епархий оставались только 83. Они входили в десять архиепископских округов - митрополий. Существенно уменьшалось и количество приходов. «В городах и бургах, насчитывающих менее 6 тысяч душ, учреждается лишь один приход; прочие приходы упраздняются и присоединяются к главному»²⁹. С точки зрения верующих, самым возмутительным аспектом намеченной реформы были выборы церковных должностных лиц светскими избирателями. Смерть или отставка епископа влекли за собой избрание нового епископа департаментскими выборщиками. За кюре прихода голосовали выборщики дистрикта. И только своего викария священник назначал сам. Создавалась парадоксальная ситуация, ведь среди выборщиков были не только католики, но и представители других конфессий. Это заставило власти внести в будущий декрет пункт о том, что голосование будет происходить в церкви по окончании католической мессы. Так появлялась возможность отстранить не католиков от процедуры избрания. Стремясь соблюсти хотя бы для видимости вековые правила и не рассориться с церковью совсем, государство оставило в силе посвящение в сан кюре и епископов вышестоящими духовными лицами. Но контроль за инвеститурой оно сохраняло за собой. Позднее, в том же 1790 г. будет принят дополнительный декрет, подстраховывавший революционные власти от возможных неожиданностей. Если избранный епископ не получал посвящения от главы своей митрополии, то мог обратиться к любому епископу данного округа. В крайнем случае, при отказе всех иерархов этой митрополии дело передавалось в кассационный суд, который рекомендовал любого французского епископа, чья благожелательность была известна, чтобы тот осуществил посвящение. Таким образом, все равно последнее слово оставалось за светским учреждением - судом.

Реформа явилась решительным шагом в установлении контроля государства над церковью, тем более что выплата жалованья духовным должностным лицам осуществлялась за казенный счет. Показательно также, что поначалу предполагалось сделать новые церковные установления частью подготавливаемой Собранием Конституции страны.

Влиятельные в среде духовенства и ведомые либеральными прелатами силы в принципе не возражали против реформирования церкви. Но они настаивали на согласовании перемен с требованиями религии, необходимости канонического освящения новшеств. Главой и рупором течения стал архиепископ экский Буажелен, выступивший в Собрании и обрисовавший контуры возможного компромисса. Его речь свидетельствовала о лояльности политическому курсу Ассамблеи. Одновременно оратор заверял, что клир не останется «безразличным к пожеланиям гражданских властей» и не допустит «существования неприемлемых правил или выродившихся обычаев» в религиозной сфере. Буажелен и группировавшиеся вокруг него духовные лица не оспаривали территориальной реорганизации церкви. Более того, они уже предпринимали шаги к изменению границ церковных округов, как предусматривал проект декрета. С одобрения Учредительного собрания деятели французской церкви вступили в контакт с представителями Ватикана, добиваясь согласия папы на нововведения. От их имени Буажелен выдвигал идею созыва национального собора, который поможет примирить интересы религии и государства и даст канонические средства для поддержания реформы³⁰.

Конечно, духовенство шокировало то, что избрание священнослужителей возложено на светских лиц. Аббат Жакемар, предложил, чтобы их выбирали клирики. В самом Церковном комитете докладчик проекта Мартино склонялся к тому, чтобы выборы происходили на смешанной основе с участием как духовенства, так и светских избирателей. Но левые решительно возражали против этого. Среди них выделялся Робеспьер, не только отвергавший выборы епископов и кюре клириками, но и настаивавший на выдвижении мирян на церковные должности. Он полагал, что «архиепископы являются ненужной ступенью иерархии»³¹, а остальным служителям культа требовал понизить жалованье. Поддержанный Барнавом и Ле Шапелье, Робеспьер не добился своего, но левые пресекли саму возможность движения Собрания навстречу умеренно-либеральной части духовенства.

Последняя продолжала искать компромисса и после принятия церковной реформы 13-24 июля 1790 г. 7 архиепископов и 25 епископов - депутаты Собрания составили «Изложение принципов по поводу гражданского устройства церкви» и распространили его в Ассамблее 30 октября. Не подвергая критике политические преобразования, авторы указывали на неправомерность принятия июльских декретов без консультаций с духовенством. Подобные решения должны были соответствовать каноническим нормам и учитывать пожелания папы. Особый упор в «Изложении» делался на необходимости созыва национального собора французской церкви.

Но крайние революционные течения действовали более демонстративно и впечатляюще, чем те, которые добивались компромисса между церковью и государством. Часть прелатов и, среди них, епископы тулонский, буасонский, булонский, вьенский будоражили население протестными пастырскими посланиями. Некоторые церковники находились в штабе эмиграции в Турине, а кардинал Роган формировал в Эльзасе отряд для роялистского войска. Все это протекало на фоне не прекращавшихся вооруженных столкновений в Авиньоне. В ряде местностей юга обстановка оставалась напряженной, а в районе Жалесского лагеря скопилось множество вооруженных лиц, что представляло потенциальную угрозу для революции. Определенное давление оказывалось на Собрание со стороны воинствующих антиклерикальных сил. В Париже разгрому подверглись некоторые типографии, печатавшие реакционные издания. В отдельных департаментах местные власти требовали присяги от всех служителей культа и смещали тех из них, которые критиковали гражданское устройство духовенства.

Первые волнения на юге депутаты связывали не с недовольством какой-то части народа, что заставило бы скорректировать курс, сделать его более гибким, а сугубо с происками духовенства. Реформаторы предполагали, что отстранив реакционных клириков от общения с паствой, можно в корне пресечь массовые выступления на религиозной почве. Средством отстранения должно было стать понуждение к присяге нации, закону, королю, к поддержке Конституции и гражданского устройства духовенства, чего не приняли бы враждебные революции силы. Для церковных деятелей, с пониманием реагировавших на политические сдвиги, необходимость жесткого выбора потребовала бы, по мнению законодателей, отказа от колебаний и претензий к реформе из-за ее несоответствия религиозным канонам.

26 ноября 1790 г. в Учредительном собрании представили проект декрета о присяге. Ее должны были принести все священнослужители, связанные со своими епархиями и приходами. Сроки точно оговаривались. Предполагалось, что не принесшие присягу на верность Конституции духовные лица будут отстранены и заменены путем выборов на основе процедуры, прописанной декретами 12-24 июля. На следующий день новый закон приняли и после месяца проволочек его утвердил Людовик XVI. В течение недели с 27 декабря присягу давали представители клира из числа депутатов Учредительного собрания. Присягнувших здесь оказалось 109 человек, но среди них только два епископа Талейран и Гобель, чья епархия находилась вне страны. За пределами Учредительного собрания к ним присоединилось только 5 епископов - прежний королевский министр Ломени де Бриенн, Марциаль де Бриенн, Лафон де Савин, Жарант и Дюбур-Мирадо.

В последующие воскресные дни 9 и 16 января 1791 г. присягу приносило духовенство столицы, из 52 кюре парижских приходов не присягнуло 28. В Эльзасе, Фландрии, Артуа большая часть служителей культа отвергла присягу. Неоднозначная ситуация сложилась на юге. В предальпийских районах присяга носила наиболее массовый характер: в департаменте Изер за гражданское устройство духовенства высказалось 95% клира, а в департаменте Вар - 85%³². В граничащих с Испанией Верхних Пиренеях и Арьеже присягнувшие также преобладали: соответственно 77% и 66%³³. Но на большей части Лангедока дело обстояло иначе. Диоцез Тулузы, то есть департамент Верхняя Гаронна дал 660 отказников при 441 присягнувшем. Население региона было набожным; в одной Тулузе насчитывалось 90 церквей и часовен³⁴. И в области Виваре результаты явились неблагоприятными для властей. Сохранявшаяся здесь напряженность, связанная с противостоянием католиков и протестантов, сказалась, например, на положении в департаменте Ардеш³⁵. В соседнем Лозере из приходских кюре реформу поддержало лишь 16%, а в Авейроне - 24%. В отдельных дистриктах в Южном Руэрге количество присягнувших оказалось ничтожным. То были «закрытые» от внешнего мира районы, со сплоченным сельским населением, очень привязанным к своим священникам³⁶.

Подобная картина характерна и для многих областей западной Франции. Речь идет о бокажах, где сама природа и особенности хозяйства содействовали отгораживанию от влияния извне. Средоточием духовности являлась церковь, а кюре выполняли помимо пастырских обязанностей множество других, выступая в качестве учителей, администраторов, судей. Новаторство центральной власти, в том числе, в церковной сфере наталкивалось на стремление селян Запада сохранить свой миропорядок, отстоять традиционное общество. При исключительной роли священника в приходе сам он испытывал мощное воздействие со стороны прихожан, и его поведение часто было отголоском их настроений³⁷. О решающем значении этой зависимости в связи с присягой духовенства пишет известный исследователь Вандеи Алэн Жерар. В регионе были и равнины, для которых свойственны оживленные контакты с внешним миром, с близлежащими городками, восприятие их культуры. И хотя кюре являлись однокашниками по семинарии тех, что отправляли функции в бокажах, результаты присяги оказались разными. В равнинных местностях в пользу реформы высказалось 59% священников, а в бокажах только 23%. Поэтому А. Жерар вслед за американцем Т. Тэкеттом считает присягу своеобразным референдумом среди населения³⁸.

Подобная ситуация сложилась и в Анжу. На востоке департамента Мэн и Луара присягнули 117 служителей культа из 130 (89%), в местности Божуа - 65%, а бокажи между Луарой и Лейоном стали зоной отказа³⁹. Клир разделился по поводу присяги и в Нормандии. В области Бре с реформой согласились, а на западе, в области Ко ее отвергли. В отдельных кантонах последней не присягнувшие составили более 85%, а вот в двух кантонах восточной части провинции таковых оказалось только 15% и 17%⁴⁰. Всего же в Нормандии 52% духовных лиц дали клятву, а 48% не приняли церковных преобразований⁴¹.

В отличие от упомянутых провинций Бретань показала себя в отношении присяги гомогенно. Большое значение имела позиция селян. Известный историк Р. Дюпюи обращает внимание на возникшую впервые в годы революции враждебность крестьян к новым властям и их агентам и объясняет ее происхождение. Развернувшиеся здесь «жакерии» и выступления, вызванные дороговизной, отличались решительностью, и в этой связи ученый даже говорит об «антисеньориальном максимализме». Но и направляемые местной администрацией на подавление бунтов национальные гвардейцы действовали не менее решительно, о чем свидетельствует, например, инцидент в городке Редон, где крестьяне, поджигавшие дома своих врагов, потеряли несколько человек убитыми. Показательно, что позже в дистрикте Редона все 100% священнослужителей отказались присягать.

Нельзя сбрасывать со счетов то, что с революцией Бретань лишилась льгот, привилегий, которые имела при Старом порядке. Сыграли свою роль местный партикуляризм, привязанность к бретонскому языку и традициям. Среди духовенства преобладали ультрамонтаны, что сказалось на отношении к реформе. Департамент Нижняя Луара дал 77% «отказников», Иль-и-Вилен - 83%, Морбиньян - 85,5%, Финистер - от 59% до 90%, а Кот-дю-Нор - 75%. Средний показатель по Бретани - 80% не присягнувших⁴².

Каковы же были результаты в общефранцузском масштабе? По мнению склонного к клерикализму Ж. де Вигери, отказались присягать 52-53% священников⁴³. При этом он подчеркивает приблизительность цифр и сложность установления истины. Т. Тэкетт, поддержанный некоторыми французскими учеными, напротив, полагает, что присягнувших было больше: от 52 до 55%⁴⁴. В любом случае, корпус священнослужителей раскололся на две примерно равные части.

Итоги кампании смутили и даже шокировали законодателей, ведь они надеялись, что не присягнувшие окажутся в явном меньшинстве и их удастся быстро заменить. Задача оказалась куда более трудной. Чтобы облегчить ее решение, Ассамблея приняла 8 января 1791 г. декрет, сокративший необходимый для занятия епископской должности стаж священника с 15 до 5 лет, а ставший во главе парижской епархии епископ Гобель в спешном порядке возвел в сан 36 избранных епископов. Но выборы нередко срывались и приходы не имели кюре. Так, в Вандее, в дистрикте Машкуль из 24 вакансий заполнили было 13, но вскоре 12 избранников отказались от должностей под влиянием местного общественного мнения. Вновь избранные клирики третировались населением, именовавшим их «самозванцами». Из провинций, в частности, из Оверни, Шампани, Бургундии, Артуа, Нормандии, Бретани в Учредительное собрание поступали послания оставить прежнего служителя культа, отказавшегося от присяги. Недостаток в священниках, признававших гражданское устройство духовенства, заставлял власти сохранять за некоторыми «отказниками» их приходы вплоть до свержения монархии.

Произошедшее способствовало некоторому прозрению либеральной политической элиты, понявшей, что трудности, с которыми сталкивалась церковная реформа, не сводились к проискам не присягнувшего духовенства. Осознав, что за последним стоит масса верующих, новые властные структуры стали искать пути умиротворения недовольных. Инициатором выступила администрация департамента Сена, обеспокоенная волнениями на религиозной почве в столице. 11 апреля она приняла постановление, разрешавшее не присягнувшим использовать для целей культа приобретенные помещения при условии, что у входной двери будет вывеска с указанием назначения. Проводить богослужения в приходских церквах запрещалось. Затем проблему поставили уже в общенациональном масштабе. Сделали это те же люди: на заседаниях Ассамблеи 18 апреля и 7 мая выступили члены директории департамента Сена Сийес и Талейран. Оба отталкивались от принципа свободы вероисповедания. Подчеркивалось, что, поскольку революция уважает права протестантов и евреев, то следует уважать и права католиков-раскольников. Принятый 7 мая декрет явился новым шагом навстречу не присягнувшим и их пастве. Дело не свелось к подтверждению возможности проводить молитвенные собрания в зданиях, которыми располагали приверженцы «отказников». В первой статье декрета не принесшему присягу священнику позволялось использовать «приходскую или вспомогательную церковь или национальную ораторию, если его намерения ограничиваются только совершением мессы»⁴⁵.

Попытки большинства Ассамблеи, либеральных политиков достичь религиозного мира и общественного спокойствия не увенчались успехом. Обстановка становилась все менее благоприятной для компромиссов; прежняя неуступчивость власти оттолкнула от нее многих политически лояльных служителей культа. Усиливались позиции «крайних» как в церковном лагере, так и в стане революции.

Для организовывавшегося и политизировавшегося санкюлотского движения, прежде всего, парижского вопрос о гражданском устройстве духовенства и его присяге на время вышел на передний план. Решительность и стремительность проведенных Учредительным собранием реформ развенчала в глазах простонародья представления о высоком предназначении церкви и духовенства, поощряла дерзость в отношении к ним. Революция противопоставляла массы горожан церковникам-раскольникам, в коих не без основания видели наследников клерикальных сил Старого порядка. Особую неприязнь у радикально настроенных низов вызывали монахини и благочестивые женщины, преданные священникам, не принесшим присяги. Против женских монастырей активно действовал и такой «отряд» санкюлотрии, как рыночные торговки, известные походом на Версаль в октябре 1789 г.

Драматические события развернулись накануне и во время Пасхи. 7 апреля торговки из Сент-Антуанского предместья, раздраженные частым звоном колоколов, атаковали местный монастырь, схватили несколько привратниц и исповедовавшуюся там даму, обнажили их и высекли розгами. По всему Парижу таким нападениям подверглись 300 женщин разных возрастов. Нечто похожее произошло на следующий день в Лионе, где толпа, овладев церквами и часовнями, с помощью прутьев и ремней истязала монахинь и прихожанок. Подобные «гражданские экзекуции» не доводили дело до смерти, но заставляли несчастных испытать унижение и боль. Поражала безнаказанность мучителей. Происходившее творилось на виду у национальных гвардейцев, попустительствовавших бесчинствам⁴⁶.

Санкюлоты дали также почувствовать силу не присягнувшим и их пастве, когда те попытались воспользоваться послаблениями, сделанными парижскими и центральными властями. В столице для свободного отправления культа «отказники» арендовали молельню монастыря Театинцев. Но заранее прознав о днях богослужения, манифестанты срывали намеченное. После нескольких неудач церковь пришлось закрыть.

Стремление Конституанты к примирению с не присягнувшими не разделялось местными властями в ряде департаментов Франции, особенно, в пограничных, где давали о себе знать растущая напряженность в отношениях с сопредельными странами и активность эмиграции. Принимались решения, ограничивавшие свободу выбора места проживания кюре-раскольников. Нередко это делалось по инициативе конституционного духовенства, не способного выдержать на равных конкуренцию с прежними, отказавшимися от присяги священниками, к которым привыкли и тянулись прихожане. Так сложилось в департаменте Ду, во главе администрации которого стоял недавно возведенный в сан епископ. В Финистере по требованию конституционного епископа постановили переместить отказников на 4 лье от их бывших приходов. 12 июля решением директории департамента Нижний Рейн в Эльзасе не присягнувшим предписывалось в течение недели либо переселиться в Страсбург, либо удалиться на расстояние не менее 15 лье от границы. Примеру последовали и власти департаментов Па-де-Кале и Нор.

Но наиболее болезненный удар по эволюционизируюшей в направлении умеренности церковной политике Учредительного собрания был нанесен с другой стороны - Ватиканом. Долго таивший свои мысли, Римский первосвященник разразился несколькими посланиями французскому духовенству, в которых подверг уничтожающей критике не только церковные реформы, но также политический курс Ассамблеи, а с ними и саму революцию. Между тем, взгляды на происходившее во Франции, были им давно выношены и даже обнародованы в речи, произнесенной в тайной консистории еще в марте 1790 г. Уже тогда понтифик обрушился на преобразования, касавшиеся церкви, осудил, среди прочего, отмену десятины и передачу церковных имуществ в руки нации. Показательно, однако, что большее раздражение папы вызвали отказ провозгласить католицизм господствующей религией и прекращение дискриминации людей по конфессиональному признаку. Проявление религиозной нетерпимости - часть его представлений, несовместимых с идеями Революции. С безграничной верой в свою правоту он возмущался тем, что Декларация прав «обеспечивает за каждым свободу мыслить, как ему угодно, даже в вопросах религии». Папа отстаивал иную, традиционную модель общественной жизни, в основе которой - «всеобщее и полное повиновение властям».