Реакция профессиональных психологов на вызов 1968 года

Реакция профессиональных психологов на вызов 1968 года

Возврат Д. Бема к разграничению номотетического и идиографического подходов

Бем и Аллен (Bem & Alien, 1974), возвращаясь к разграничению, сделанному почти за 40 лет до этого Гордоном Оллпортом (Allport, 1937) и широко использовавшемуся наставником Мише-ла Джорджем Келли (Kelly, 1955), выступили с предположением, что согласованность поведения, подразумеваемая при использовании общепринятых ярлычков — названий черт личности, все-таки может быть обнаружена. Однако чтобы добиться этого, исследователям необходимо принять «идиографический» подход к личности в противоположность «номотетическому» подходу (т.е. сосредоточить свое внимание на уникальных сторонах структуры личности отдельного индивида, а не исходить из того, что каждый человек может получить осмысленный балл по каждому из личностных параметров).

Центральной особенностью идиографического подхода является то, что он требует сначала очертить круг конкретных черт, «приложимых» к рассматриваемому индивиду (или наоборот, выделить конкретных индивидов, к которым могла бы быть по-настоящему приложима интересующая нас черта личности). Иными словами, поиск согласованности поведения необходимо вести, памятуя о том, что любого отдельно взятого человека можно эффективно охарактеризовать при помощи лишь некоторой части имеющихся черт личности, а при помощи данной черты личности можно охарактеризовать лишь некоторую часть людей.

Второй особенностью идиографического подхода является готовность при очерчивании круга конкретных ситуаций, в которых может быть обнаружена согласованность реакций какого-нибудь человека, использовать в качестве путеводной нити самого этого человека. Существует два отличных друг от друга способа, которыми это может быть сделано.

Можно наблюдать поведение людей в достаточно широкой совокупности ситуаций с целью обнаружить конкретные случаи согласованности поведения, проявляемой определенными индивидами, — случаи, которые скорее всего вновь будут иметь место при исследовании новой совокупности ситуаций.

Обратившись к другому способу, можно использовать информацию о личной истории человека, его потребностях, целях, схемах интерпретации и тому подобном в попытке предугадать особые и уникальные совокупности ситуаций, в которых определенный человек будет проявлять свои определенные диспозиции. В любом случае исследователь, практикующий идиографический подход, не станет ожидать ото всех испытуемых, чтобы их поведение в фиксированном наборе ситуаций позволило бы выставить «балл» по каждой из заранее определенных личностных черт — «балл», имеющий при этом еще и смысл. Вместо этого он будет ожидать от каждого индивида проявления конкретных диспозиций только в определенной совокупности ситуаций, которые способствовали бы проявлению диспозиций именно этого индивида (т.е. релевантных по отношению к нему).

Отправной точкой теоретических рассуждений Бема и Аллена стало предположение, что согласованность поведения будет наблюдаться только у тех людей, которые стремятся соответствовать личным стандартам либо произвести впечатление согласованности на других. Причем проявляться эта согласованность будет только в тех определенных ситуациях, которые эти люди считают для этого подходящими. Иными словами, согласованность будут проявлять только те, кто активно отслеживает свое поведение и стремится (по крайней мере в определенных ситуациях) достичь предсказанного и искомого исследователями уровня согласованности. Например, некоторые люди будут отслеживать свое поведение на предмет присутствия в нем дружелюбия или добросовестности, поскольку именно эти личностные свойства представляются им значимыми ценностями и являются основными для впечатления, которое они хотят произвести на других. А некоторые — все по той же причине — будут стремиться быть последовательными в своих проявлениях мужественности, интеллектуальности, озабоченности проблемами экологии или патриотизма. Но вновь согласованность поведения будет иметь место лишь в определенных ситуациях — в тех, которые они сами считают подходящими для проявления личностного свойства, являющегося предметом их озабоченности.

К сожалению, как признавали сами Бем и Аллен, методология их исследований не слишком продвинулась в направлении, которое предполагают их же теоретические выкладки. Они попытались определить совокупность потенциально «согласованно» ведущих себя людей (чье поведение контрастировало бы с поведением совокупности других людей, поведение которых демонстрировало «отсутствие согласованности»), но сделали это, основываясь не на наблюдениях за поведением или на анализе присущих отдельным людям схем интерпретации, или на анализе их личных ценностей. Вместо этого они просто выделили две отдельные черты личности — дружелюбие и сознательность, а затем классифицировали совокупность имеющихся субъектов в зависимости от проявления ими высокой или низкой степени согласованности соответствующих форм поведения. В случае дружелюбия отнесение к одному из классов зависело от общей самохарактеристики испытуемых, а в случае сознательности — от их самоотчета о конкретных поступках в прошлом.

Наиболее важным и наиболее противоречившим духу их собственных идиографических установок является то, что они не предприняли даже попытки отобрать использованные ими ситуации или показатели, основываясь на идиографическом подходе. Бем и Аллен попросту выбрали небольшое число ситуаций и показателей, которые они, как исследователи, сочли подходящими для выявления заданных личностных черт, а затем поставили своих испытуемых последовательно во все ситуации из этой заранее заданной совокупности. Наконец, необходимо заметить, что Бем и Аллен использовали лишь очень малое число поведенческих показателей: два — в случае дружелюбия и три — в случае сознательности. Все остальные показатели представляли собой субъективные и довольно общие оценки, даваемые самими испытуемыми, их родителями или товарищами.

Несмотря на ограниченность, с которой исследователи претворяли в жизнь свои же требования к идиографичности показателей, полученные ими результаты выглядели поначалу достаточно оптимистично с точки зрения подкрепления приведенных ими аргументов. В случае дружелюбия корреляция между двумя поведенческими показателями (т.е. быстротой, с которой один испытуемый вовлекал в разговор другого непосредственно перед началом эксперимента, и объемом времени, в течение которого испытуемый говорил в ходе групповой дискуссии, когда эксперимент уже начался) оказалась очень высокой в подгруппе с «высокой согласованностью поведения» (r = 0,73) в отличие от подгруппы с «низкой согласованностью» (r = 0,30).

Хотя значение первой из этих корреляций и впечатляет своей величиной, однако стоит заметить, что оба рассмотренных варианта поведения едва ли представляли собой независимые проявления некоторой высокообобщенной личностной черты. Оба варианта поведения свидетельствовали только о готовности говорить с незнакомыми людьми, а по сути дела — о готовности заговорить с ними в одном отдельно взятом случае и в одной лишь определенной компании.

В случае сознательности студентов использованные исследователями показатели — быстрота возвращения одолженных учебников, прилежание при выполнении классных заданий и аккуратность их внешнего вида и жилища — больше отличались друг от друга и были более независимыми. Однако полученные Бемом и Алленом данные выявили, что ни в группе с высокой согласованностью поведения, ни в группе с низкой согласованностью не было получено положительных корреляций для любой из пар рассмотренных показателей. (Средний показатель для группы с высокой согласованностью поведения составил -0,04, а для группы с низкой согласованностью он составил -0,19.)

Тем не менее Бем и Аллен отреагировали на данные своих опытов с большим энтузиазмом, чем можно было бы ожидать, ознакомившись с нашим кратким описанием. Это произошло во многом потому, что для подкрепления своих аргументов они использовали не одни только поведенческие показатели. Подобно психологам личности более раннего периода, они чрезвычайно полагались на самооценки и субъективные оценки товарищей и родителей. И опять же, подобно предыдущим исследователям, они были сполна вознаграждены за это. Они обнаружили, что как в случае дружелюбия, так и в случае сознательности в подгруппе с высокой согласованностью поведения оценки, данные товарищами испытуемых, их родителями и самими испытуемыми, очень хорошо коррелировали между собой (для дружелюбия средний r = 0,61, для сознательности средний r = 0,48). Они высоко коррелировали даже с соответствующими показателями поведения (для дружелюбия среднее значение r = 0,47, для сознательности среднее значение r = 0,36). В то же время в подгруппе с низкой согласованностью поведения значения полученных коэффициентов корреляции были ниже.

Публикации Бема и Аллена, по-видимому, в большей степени по причине силы содержащихся в них аргументов, нежели по убедительности эмпирических данных, пробудили вскоре множество споров и критических замечаний как со стороны психологов личности, утверждавших, что подход исследователей не был в достаточной степени идиографическим, так и со стороны сторонников Мишела, вновь настаивавших на том, что корреляция, рассчитываемая для объективных поведенческих показателей, имеет отношение к предмету спора в гораздо большей степени, чем корреляция между субъективными оценками.

Единственная, основанная на поведенческих показателях высокая корреляция, о которой писали Бем и Аллен, явно не выдержала испытания повторными исследованиями. Воспроизведя основные аспекты парадигмы Бема и Аллена и добавив несколько дополнительных показателей как для сознательности, так и для дружелюбия, Мишел и Пик (Mischel & Peake, 1982а) вычислили средние корреляции между отдельными парами поведенческих проявлений: они оказались равны 0,13 для сознательности и 0,05 для дружелюбия. Аналогичным образом Чаплин и Гольдберг (Chaplin & Goldberg, 1985) концептуально воспроизвели исследование Бема и Аллена и обнаружили корреляцию, равную 0,01 для поведения, отражающего сознательность, и равную 0,00 для поведения, отражающего дружелюбие. Еще более знаменательно, что никто из упомянутых исследователей, какой бы из предложенных Бемом и Алленом критериев разбиения на подгруппы они ни использовали, не обнаружил никаких свидетельств существования заметно более высокой корреляции у испытуемых с предположительно более согласованным поведением, чем у испытуемых с якобы менее согласованным поведением.

Суммируя вышеизложенное, можно сказать, что, несмотря на красноречивость основного аргумента Бема и Аллена, их первые шаги в направлении большей идиографичности подхода к личности не разрешили дилеммы отсутствия согласованности поведения. Их результаты, равно как и результаты, полученные в ходе последующих, вдохновленных ими исследований, принесли лишь дополнительные данные о поведении еще по двум личностным характеристикам — данные, дающие такие же или даже еще меньшие корреляции, чем те, которые были обнаружены Мишелем в 1968 г.

Методологические возражения и альтернативные эмпирические подходы

За исключением призыва Бема и Аллена к большей идиографичности оценок, реакция на атаку Мишела и содержащийся в ней вызов представляла собой в основном сочетание ледяного молчания, обвинений в нигилизме, призывов к здравому смыслу и возобновившихся попыток настаивать на том, что исследования поведения, на которые тот ссылался, имеют неустранимые погрешности. Критики Мишела утверждали, что в этих исследованиях были использованы не те ситуации и не те показатели либо обследовались не те выборки испытуемых (например, Alker, 1972; Block, 1977; Olweus, 1977; Wachtel, 1973). Иногда в качестве защиты обращались даже к научно-дисциплинарным темам. Утверждалось, что социальные психологи и другие ученые, приверженные доктрине бихевиоризма, не в состоянии обнаружить случаи согласованности поведения, которые отражали бы имманентно присущие людям различия, поскольку они слишком полагаются на незамысловатые объективные показатели. Психологи личности настаивали на том, что, обратившись вместо этого к более интегральным и субъективным методам личностной психодиагностики и к оценкам поведения, даваемым самими испытуемыми или их товарищами, наблюдающими их в повседневных ситуациях, можно без труда выявить согласованность поведения, ускользнувшую каким-то образом от внимания Ньюкомба, Хартшорна, Мэя, Сирза и всех тех, кто пошел по их «бихевиористским стопам». Иными словами, психологи-персонологи продолжали настаивать на том, что простые и объективные поведенческие показатели в некотором смысле скорее затеняют, нежели проясняют ту важную роль, которую различия в чертах личности играют в повседневной социальной жизни.

Легко проникнуться сочувствием к состоянию фрустрации, которое испытали психологи личности. На самом деле, как будет дополнительно пояснено в главе 6, мы полагаем, что они были правы в своей убежденности, что устойчивые индивидуальные различия, проявляющиеся в социальном поведении, представляют собой нечто большее, чем просто когнитивную иллюзию. Мы разделяем также их стремление настаивать на том, что люди, встречающиеся нам в потоке повседневности, проявляют в своем поведении (равно как и в том, что отличает его от поведения окружающих) значительную согласованность и предсказуемость.

Однако мы полагаем также, что отметание ими с порога имеющихся данных о реальном поведении отбило у этих исследователей охоту заниматься тщательным анализом истоков согласованности и несогласованности поведения в реальном мире. В частности, психологи личности очень мало сделали для того, чтобы помочь нам понять, почему свидетельства обыденной интуиции в отношении личностных черт и данные исследований, полученные при помощи обобщенных вербальных показателей, находят столь мало подтверждений в ситуациях, когда исследователи берут на себя труд собрать объективную информацию о поведении. Если конкретные личностные характеристики — такие, как разговорчивость, или такие, как экстраверсия, честность или зависимость, были выбраны для оценки ошибочно, то какие характеристики следовало бы тогда выбрать? Если разговорчивость не следует оценивать посредством объективного показателя доли общего времени, проведенного людьми за разговорами во время обеда, то как же ее тогда оценивать? Если о честности нельзя судить по готовности жульничать во время контрольной работы или прохождения теста или красть то, что плохо лежит, то как же тогда о ней судить? Если ни «проблемные» мальчики в летнем лагере, ни представленная выборка из учеников начальной и средней школы, ни различные выборки студентов колледжей не были подходящими для оценки согласованности поведения, то какие выборки являются в таком случае подходящими? Иначе говоря, если причины «провалов» прежних поведенчески нацеленных работ могут быть усмотрены в несовершенстве их методологии, а надежность и устойчивость более общих и более субъективных оценок в гораздо большей степени отражают действительное положение с согласованностью поведения, то почему тогда не было предпринято убедительных эмпирических попыток, используя более совершенные поведенческие показатели, более адекватные методы и более подходящие выборки, опровергнуть выводы работ Мишела и его последователей и продемонстрировать им всю необоснованность их претензий?

При отсутствии сведений о подобных эмпирических «историях успеха» потребовалось опровержение, более концептуальное по своей сути, — такое, которое объяснило бы кажущиеся неудачи Ньюкомба и его коллег, равно как и кажущиеся успехи тех, кто предпочел методики «карандаша и бумаги» объективным исследованиям поведения. Одно подобное опровержение было предложено Сеймуром Эпштейном десятилетие спустя после того, как был брошен первый вызов.

Возражение Эпштейна, основанное на эффективности метода агрегирования

Эпштейн (Epstein, 1979, 1983) в своем ответе на критику Мишела апеллировал в основном к психологам личности. В сущности, он утверждал, что, уделяя слишком много внимания низким корреляциям между отдельными поведенческими проявлениями или их результатами, можно упустить из виду теоретическую значимость и потенциальную практическую выгоду агрегирования подобных показателей. Он отмечал, что отдельные реакции, равно как и отдельные пункты любого теста, в высшей степени ненадежны и будут, скорее всего, отражать влияние многих систематических и случайных факторов, не имеющих отношения к оцениваемым личностным диспозициям. С тем чтобы получить надежные и точные показатели диспозиций субъекта, необходимо рассматривать среднее значение нескольких отдельных индивидуальных показателей или «пунктов», таким образом, чтобы случайные или внешние факторы, влияющие на отдельные реакции, или пункты, взаимно погашали друг друга, делая «сигнал» более сильным по сравнению с окружающими его «помехами». Иными словами, для того чтобы отыскать ускользнувшую от внимания бихевиористов согласованность поведения, необходимо убедиться, что показатели, между которыми вычисляется корреляция, отражают в большей мере лежащие в их основе личностные диспозиции индивида (или, так сказать, «истинные показатели») и в меньшей мере — «ошибки». Воздаянием за это будут, как утверждал Эпштейн, относительно высокие корреляции, отражающие, в свою очередь, истинные и устойчивые личностные диспозиции.

В определенном смысле аргументы Эпштейна имели чисто статистический характер и были бесспорны. Нельзя не согласиться с утверждением, что множественные наблюдения дают более надежные показатели и более точно отражают «истину», чем одиночные. (По сути, Мишел отмечал то же самое в своей книге 1968 г.) Более того, во многих знакомых всем жизненных ситуациях важность принципа агрегирования с готовностью признается.

Например, в школе даже наиболее успевающие ученики рано или поздно не справляются с каким-нибудь экзаменационным вопросом. Время от времени, показав сравнительно слабые результаты во время конкретной контрольной работы, они могут даже прогулять занятия. Но тот факт, что их четвертные оценки по отдельным предметам (каждая из которых отражает результат агрегирования оценок за множество отдельных контрольных работ) и тем более их средний балл (представляющий собой результат агрегирования множества четвертных оценок по отдельным предметам) будут выше, чем у всех остальных, является вполне предсказуемым. На самом деле именно это мы и имеем в виду под «высокой академической одаренностью», и ни один здравомыслящий человек не станет оспаривать существование индивидуальных различий в академической одаренности или приходить в отчаяние по поводу невозможности количественного измерения подобных различий только потому, что корреляции между отдельными компонентами этой одаренности или между ее отдельными компонентами и общим показателем сравнительно невелики.

Исходя из аналогичных посылок, Эпштейн заявлял, что было бы глупо давать ответ на вопрос об индивидуальных различиях в отношении честности или дружелюбия на основании наблюдения поведения людей в единичных ситуациях и последующего расчета корреляций между характеристиками поведения в этих ситуациях.

Эпштейн напомнил своим коллегам, что существуют простые и знакомые всем статистические формулы, позволяющие предсказать, насколько больший рост в надежности измерений может быть получен, а следовательно, и насколько больший рост корреляции, отражающий индивидуальные различия между личностями, можно ожидать по мере повышения уровня агрегирования подобных показателей.

Чтобы проиллюстрировать уместность применения этих формул, а заодно и величину подобных «эффектов агрегирования», рассмотрим конкретный пример. Что произойдет, если отобрать довольно большое число вариантов поведения (которые, предположительно, должны служить выявлению одной и той же личностной характеристики), а затем усреднить корреляции, полученные между всеми парами показателей. Говоря более конкретно, рассмотрим совокупность данных, в которой средняя корреляция между парами показателей составляет 0,16 — значение, которое несколько ближе к верхнему краю диапазона корреляций, полученных в ходе эмпирических исследований, которыми мы занимаемся в этой главе.

В настоящее время корреляция, равная 0,16, вовсе не выглядит впечатляющей. В самом деле, как показали Дженнингс, Амабайл и Росс (Jennings, Amabile & Ross, 1982), большинство наблюдателей, прослушивая множество пар звуков разной продолжительности или глядя на множество пар линий разной протяженности, корреляция между которыми составляет 0,16, с трудом могут определить, имеют ли они дело с положительной или с отрицательной корреляцией. А вот используя так называемую «формулу пророчества» Спирмена-Брауна, в защиту которой выступал Эпштейн, можно предсказать, что если мы возьмем 25 независимых показателей поведения испытуемого, характеризующих его экстравертированность (или честность, или зависимость, или сознательность, т.е. показатели, которые мы упоминали ранее при обсуждении вызова, брошенного Мишелем психологам личности), и рассчитаем затем корреляцию между средним баллом каждого субъекта по этим 25 независимым показателям и его же средним баллом по другим 25 показателям, характеризующим ту же черту личности, то полученная корреляция достигнет 0,83 — уровня, который никто не рискнул бы назвать недостаточно впечатляющим, и уж вряд ли такую корреляцию невозможно было бы обнаружить. Если усреднить всего лишь девять независимых показателей для каждого испытуемого и посмотреть на их соотношение со средним значением для других девяти показателей, то и тогда получится ясная и тоже легко обнаруживаемая корреляция, равная 0,63.

Эпштейн (Epstein, 1983) не удовольствовался тем, что выдвинул свой аргумент в чисто теоретических терминах. Он взял на себя труд продемонстрировать, что по крайней мере для некоторых предпочтений и поведенческих проявлений использование множественных показателей действительно может увеличить коэффициенты корреляции до уровня «пророческих». (Оказалось, что требование независимости показателей может быть удовлетворено либо, что более вероятно, нарушено без серьезных последствий для роста корреляции, проистекающего из агрегирования показателей.) Традиционная теория личности получила, таким образом, мощную поддержку. Было показано (или по крайней мере так казалось), что индивидуальные различия в традиционных чертах личности действительно существуют, а отражающие их корреляции можно сделать очень высокими, если принять некоторые, вполне разумные психометрические меры предосторожности.

С особым энтузиазмом аргументы Эпштейна были встречены исследователями личностных тестов, поскольку им казалось, что эти аргументы объясняют, почему стандартные вербальные методики демонстрируют в целом высокую устойчивость во времени, а иногда даже и хотя бы умеренный уровень согласия между разными оценщиками. Можно предположить, что вербальные оценки подобного рода могут быть продуктом множества наблюдений, сделанных в разное время и в разных ситуациях. Соответственно этому можно утверждать, что причиной сравнительно высоких корреляций, которых психологи личности добились, используя подобные методы оценки, является агрегирование показателей, а не какое-либо влияние общих стереотипов или других тенденциозностей, имеющих место в процессе переработки информации.

Хотя эпштейновское опровержение и освободило психологов личности от узды, наброшенной на них Мишелем, предоставив им возможность спокойно вернуться к разработке техник измерения индивидуальных различий, однако мы полагаем, что оно ввело в заблуждение некоторых недостаточно критичных читателей психологической литературы относительно как практических, так и теоретических преимуществ, достижимых посредством агрегирования. Далее в этой главе мы выясним, какова природа подобных преимуществ и где находятся их пределы.

жүктеу/скачать 2.18 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: