Чирков Юрий Георгиевич. Дарвин в мире машин. Изд. 2-е, испр и доп. М.: Ленанд, 2012. 288с

Оскар Уайльд

4 апреля 1990 года в Центральном Доме художника, что находится в Москве на Крымском валу, впервые в Советском Союзе была открыта выставка швейцарца, родившегося во франкоговорящей семье, Жана Тэнгли (Jean Tinguely), известного во всем мире

УКРОТИТЕЛЯ ТАНЦУЮЩЕГО МЕТАЛЛОЛОМА

Творчество Тэнгли не укладывается в привычные критерии оценок. Каждая его работа — это и картина, и машина, и скульптура, и одновременно полный иронии и глубокого смысла, а иногда и сарказма спектакль. Зрители бывают ошеломлены завораживающе фантастическими, комическими и вместе с тем устрашающими самодвижущимися конструкциями из старых колес, ржавого металла, отслуживших свое карнавальных масок и настоящих черепов. А также их названиями: «Сафари московской смерти», «Московское пролетарское искусство», «Надпрестолье западного изобилия и тоталитарного меркантилизма»...

Мы перечислили названия некоторых работ, всех их было около 40. Нелишне тут отметить и лестное для нас: художник предпочел тогда Москву Мадриду и Токио. Подчеркнем ещё и то немаловажное обстоятельство, что Тэнгли считает себя учеником русских конструктивистов, статичные фигуры которых он заставил двигаться. Первые работы Тэнгли назывались «Мета-Малевич», «Мета-Кандинский». Своими учителями Тэнгли числит также Татлина, Родченко, Певзнера...

Свои шедевры Тэнгли творит из отбросов, из всего того, что обычные люди выбрасывают на помойку. Отслужившие свой век колеса, приводные ремни, старые игрушки, консервные банки — все, что можно увидеть на городских свалках, идет у Тэнгли в дело и, соединяясь в движении, начинает новую жизнь.

Швейцарские власти, так ревностно следящие за порядком, тем не менее, терпели огромную свалку возле дома художника. Она составляла такой

\011\

Известна точная дата рождения невероятной популярности Тэнгли. (Ныне его произведения можно встретить в большинстве крупнейших мировых музеев современного искусства — в Париже, Нью-Йорке, Лондоне, Мюнхене, Стокгольме, а также во множестве частных коллекций; на московскую выставку приехали несколько сот капиталистов из Швейцарии и Америки, горячих поклонников этого искусства). 17 марта 1960 года в саду Музея современного искусства в Нью-Йорке художник, enfant terrible в мире швейцарского искусства, выставляет свое последнее детище «Hommage a New York» — «В знак уважения к Нью-Йорку».

Когда с постамента сбросили покрывало, многочисленные посетители необычного вернисажа увидели огромное сооружение, смонтированное из моторов, коробок скоростей, шкивов, банок из-под кока-колы, испорченных зонтиков, ещё вполне годных к употреблению игрушек, устаревших моделей хозяйственных товаров и всяческого другого барахла. Все эти элементы, соединенные самым невероятным образом, пришли в движение, с шумом и грохотом, с шипеньем, скрипом и визгом, производя какую-то неведомую, но явно никчемную «работу».

Но не успели ещё шокированные, ошарашенные, открывшие рот от изумления зрители налюбоваться этим странным громыхающим монстром-произведением, этим механическим чудищем, как случилось и вовсе непредвиденное. Машина-скульптура Тэнгли (маэстро подал команду простым нажатием кнопки) с грохотом и треском, с дымом и пламенем, выпуская разноцветные ракеты как сигналы бедствия и отчаяния, внезапно... ВЗОРВАЛАСЬ! Распалась, разломалась на мельчайшие кусочки. От этого необычного экспоната осталась лишь груда жалких обломков. И такой финал был вполне закономерен. Ведь Тэнгли специально создавал, ладил машину, способную кончить жизнь САМОУБИЙСТВОМ...

Для одних творчество Тэнгли, художника-еретика, разрушившего все барьеры между искусством и неискусством, остается сплошной загадкой, загадкой без ответа. Другие решают такую непростую проблему — дурачит ли Тэнгли зрителей или нет: являются ли его динамичные скульптуры искусством? Или нет?? Третьи подозревают здесь «провокацию», вызов, какой-то тайный подвох. Но есть и такие, кто формулирует концепцию произведений швейцарца словами: это

металлолом, задумавшийся о смысле жизни

\012\

Еще пример. В 1976 году в Базеле Тэнгли создаст фонтан. В бассейне он устанавливает пять-шесть машин, использовав для их создания всевозможные металлические предметы, колеса самой невероятной формы, какие-то трубки и шланги. И даже сиденье трактора. всё это крутилось, вертелось, производя одни и те же заученные движения, испуская миллиарды брызг во все стороны.

Но вот характерная подробность. В сиденье трактора, которое, опускаясь вниз, зачерпывало воду из бассейна, было (специально, с умыслом) проделано множество дырок. Через них вся вода, добытая с такими большими усилиями, стекала обратно, в бассейн. Люди, наблюдавшие эту «скульптуру», смеялись. Их смешило поразительное сходство «кипучей» деятельности механизма с вечной и подчас столь же бесплодной деятельностью самого человека.

Творчество Жана Тэнгли. Это и загадка, и'парадокс, и дурачество, и провокация, и игра, и шутка. Но больше всего, на этом настаивал в многочисленных интервью сам художник, намек на неблагополучие жизни нашей ТЕХТТИЧЕСКОЙ цивилизации. Только кажущейся «эффективной», лишь притворяющейся довольной собой.

Для того Тэнгли и копался так любовно в мусоре современной цивилизации, цивилизации машин, всевозможных устройств, механизмов, автоматов и всего того, что в изобилии наплодила техника, так тщательно подбирал её мертвые останки, раскрашивал их, приводил в движение, вдыхал в них новую жизнь, заставляя любоваться впечатляющими композициями, составленными из лишних, ненужных вещей. всё это Тэнгли делал, чтобы ещё и ещё раз подчеркнуть БЕССМЫСЛЕ1ШОСТЬ их функций. Ножницы у него не стригли, хотя лезвия их упорно работали, колеса никуда не ехали, но вращались с бешеной энергией, челюсти черепа бессмысленно «жевали» пустоту...

Все эти и им подобные кунштюки, вызванные из небытия свалок гением Мастера, составляют метафору абсурдности ЦЕЛИ, которую уготовило себе современное (Тэнгли, понятно, имел в виду, прежде всего, западный мир, то, что у нас прежде обозначалось словами «американский образ жизни») общество, живущее под ЗНАКОМ машины, выросшее под её МЕХАНИЧЕСКИМИ СОЗВЕЗДИЯМИ.

Итак, судя по пророческого характера высказываниям досточтимого Метра, а он на них при жизни не скупился, его работы — нредупреж-

Введение

Книга начинается!

Мир, окружающий нас, меняется всё быстрее. Мелькают марки холоди ль ни ков, телевизоров, пылесосов. Меняются фасоны обуви, детские игрушки, лыжи. Одни вещи стали ненужны ми, другие изменились. Третьи могут вернуться. Случайно увидев старую вещь у коллекционера или в собственной кладовке, человек вдруг что-то вспоминает - запах или цвет. Что-то открывается, и, потраченный временем, клочками выплывает из тьмы прекрасный день детства. Человек охотно возвращается в него -за добром, за нежностью, за радостью дождя и восторгом перед огромностью неба, С прошлым не стоит окончательно прощаться...

Про то, как ВЕЩИ вывели человека в люди — набросок «Всемирной истории вещей». её герои — Стулья, Шляпы, Очки, Велосипеды... Глава про то, как вещи-любимцы, вещи-спасители (история Робинзона _Крузо), вещи-нмаяки» (в 20-е годы конструктивисты верили, что всщетаорчесгво способно изменить психологию масс, приблизить социализм?!), невероятно расплодившись — каждые 15 лет число вещей на планете удваивается, — превратились в малоценные поделки, в вещи одноразового пользования. Постельное белье из бумаги? На очереди пиджаки, пальто?? Леонардо да Винчи мечтал о времени, когда вещи оживут. Это время пришло: снабженные микропроцессорами, вещи становятся «разумными», но и существами непонятными, вещами-сфинксами, проявляют они и свой сатанинский характер, не вспыхнет ли в будущем настоящая ВОЙНА человека с вещами?

Писатель Даниил Александрович Гранин вместе с художником Владимиром Сергеевичем Васильковским создали необычную книгу, книгу-музей, книгу-«заповедник». Назвали они её — «Ленинградский каталог».

Как воскресить прошлое — быт, нравы, обычаи 30-х годов? Что сделать, чтобы не дать уйти в небытие этой поре детства писателя (Гранин родился в 1919 году)? Как восстановить, воскресить, реанимировать дух, аромат, вкус той теперь уже далекой эпохи?

Гранину пришла в голову простая мысль — он стал припоминать вещи: предметы, приспособления, одежду, мебель, разные аксессуары, атрибуты •— все, что окружало ленинградских мальчишек в те годы. А художник Васильковский в своих рисунках делал всё это видимым, зримым, телесным...

1,1. «Старый примус золотой»

\015\

И произошло чудо: рисунки словно бы ожили, задвигались. Стали видны ленинградские улицы, дворы, комнаты коммунальных квартир..Неслись извозчики, звенели трамваи, тявкали клаксоны фордов... Под талантливым пером писателя стало проступать даже то, что не способны были уловить кисть и карандаш: ощущения, запахи, звуки -— к примеру, сладостный для зимней поры, треск горящих в печке березовых поленьев...

Лапти — самая древняя обувь на Руси. Из «Повести временных лет» (985) известно, что когда князь Владимир одержал победу над болгарами, его воевода Добрыня, осмотрев одетых в сапоги колодников (пленников), сказал князю: «эти не захотят быть нашими данниками; пойдем, князь, поищем лучше лапотников».

Вероятно, можно было бы ввести в обиход такую простенькую игру. Кто-то называет характерную вещь, предмет, а остальные участники развлечения должны угадать-припомнить соответствующую эпоху, страну, народ, обычаи.

Взять, допустим, лапти. Сколько истинно российских подробностей приходит тут на ум — по крайней мере, все тысячелетие жизни нашего государства.

Природа Руси: лапти плели из лыка, липы, вяза, ракиты и даже из бересты. Давно ушедшие народные обычаи: в староверских семьях покойников хоронили обязательно в лаптях. (И продолжали поступать так, даже когда такая обувка вышла из употребления.)

И первые годы Советской Республики, оказывается, также шли «под знаком лаптя». В период гражданской войны существовала Чрезвычайная комиссия по снабжению армии валяной обувью (валенками) и лаптями. Сокращенно комиссию эту называли чекволлп.

В 20-х годах в Ярославле и других местах лаптями премировали передовиков производства...

Поиграть в такую вот игру со старыми вещами и предметами и предлагал читателям Даниил Гранин, сочиняя свою, в общем-то, немудреную книгу. Он писал:

«А главное, я вспоминал ещё и разные вещ», которые тогда были, а теперь их нет. Одни вещи стали ненужными, другие изменились, третьи, может быть, вернутся. И всё это вместе составляет картину города, которого уже нет, нашего Ленинграда первой пятилетки. Впрочем, не только Ленинграда. То же самое происходило и в других городах, например, в Новгороде, где мы жили в те годы».

Естественно, не всё в писательском «каталоге» легко вообразимо для современного читателя. Особенно молодого. Многое, как говорится, «прика-

\016\

Скажем, гамаши. Ну, что это за зверь? Ответят немногие — в старину так называли род чулок без ступней, надеваемых поверх обуви. И при этом, возможно, быстро припомнят строки стихотворения «Вот такой рассеянный» Самуила Яковлевича Маршака. Там было сказано:

Нет, конечно, перечень вещей-покойников не являет собой такую уж китайскую грамоту. Вовсе нетрудно представить себе заселявший квартиры в доводопроводную эру комнатный умывальник. Часто то была простая комбинация из кувшина с водой и тазика.

Легко вообразить и круглые железные печки, обогревающие комнаты в морозные дни. Отсюда возникают и ушедшие в прошлое фигуры угольщиков, трубочистов. Видишь и стоящие во дворах сарайчики, туго набитые заранее заготовленными и заботливо просушенными дровами.

А тут выглянули неуклюжие, пузатые комоды (название, словно в насмешку, происходит от французского слова commode — «удобный»). С массивными ручками. С тяжелыми крепкими ящиками. Гордо стоят железные кровати, украшенные никелированными шарами. Все это были предметы если не роскоши, то благополучия, достатка.

Но вот из груды полуузнаваемых, полузабытых, полуприпоминаемых вещей — баулов, безменов, бюваров, уходящих в прошлое секретеров, шушунов — возникает ещё и фантастическое металлическое чудовище — примус! И всё идет насмарку: память буксует, отказывается повиноваться. Читатель просто обязан внимательно вчитываться в слова настоящей хвалебной песни, какую для примуса сочинил Даниил Гранин:

«...примус — это эпоха; выносливая, безотказная, маленькая, но могучая машина. Примус выручал городскую рабочую жизнь в самый трудный период нашего коммунального быта. На тесных многолюдных кухнях согласно гудели, трудились прямусиные дружины. Почти два поколения вскормили они; как выручали наших матерей, с утра до позднего вечера безотказно кипятили они, разогревали, варили немудреную еду: борщи, супы, каши, жарили яичницы, оладьи. Что бы там ни говорилось, синее их шумное пламя не утихало долгие годы по всем городам, поселкам, в студенческих и рабочих общежитиях, на стройках... Теперь, выбросив примусы, мы не хотим признавать их заслуг...»

Своеобразным «памятником», «обелиском» этому раритету, этой ушедшей на заслуженный покой машине, аппарату по приготовлению пищи стало стихотворение Осипа Мандельштама, которое так и называется:

\017\

Опираясь на вещи-ориентиры, вещи-приметы времени, Даниил Гранин восстановил в «Ленинградском каталоге» жизнь людей 30-х годов. Но можно ли, используя тот же прием, в одной книге показать через вещи или их тягостное отсутствие, радость обладания ими, охарактеризовать и более долгие периоды жизни человечества? Длительные этапы его становления? Да, можно. Это удалось сделать Даннелю Дефо.

Дефо (1660-1731), журналист, публицист, экономист, политический деятель, до 40 лет носил фамилию отца, скромного лондонского бакалейщика, мелкого фабриканта и торговца свечами, пуританина Джеймса Фо. Но прирожденная тяга к розыгрышу, игре, к мистификациям заставила будущего прославленного романиста украсить свою фамилию аристократической приставкой на французский манер — «де». (Постепенно комбинация де Фо превратилась в Дефо.) Всю жизнь Дефо мечтал разбогатеть, стать процветающим промышленником, удачливым купцом. «Настоящий купец, — восторженно писал Дефо, — универсальный ученый. Он знает языки без помоши книг, географию без помощи карт... его торговые путешествия исчерпали весь мир, его иностранные сделки, векселя и доверенности говорят на всех языках; он сидит в своей конторе и разговаривает со всеми нациями». Однако многочисленные начинания Дефо-дельца — то он занимался чулочной торговлей, то был владельцем кирпичного завода — обычно кончались крахом. Неоднократно он разорялся, сидел в тюрьме. Неистощимая энергия сделала Дефо, активного политика и религиозного борца, отцом английской журналистики. Он создаст первую подлинно английскую газету, с небывалой для того времени регулярностью, трижды в неделю, на четырех страницах, объемом в четверть печатного листа, стоимостью в пенни, выходившую с 1704 по 1713 год. Эта единолично писавшаяся Дефо независимая либеральная газета «Review» («Обозрение») содержала все известные нашему времени виды газетной журналистики: газетный репортаж, биографии исторических деятелей, уголовную

\018\

Дефо оставил после себя огромное литературное наследие. Новейшие библиографы насчитывают около четырехсот названий его произведений. Но удивительно: для живших рядом с ним это был в первую очередь необычайно энергичный, изворотливый и ловкий публицист, с несколько загадочной и даже скандальной известностью.

За написанный Дефо в защиту веротерпимости памфлет «Кратчайший путь расправы с диссидентами» (1702 год, 29 страничек текста, позднее экземпляр этой брошюры был сожжен рукою палача) его приговорили:

1. к позорному столбу: три раза, на разных площадях, должен он был, с головой и руками продетыми в «ореховые щипчики», особую ко-лодку-тиски, предстать на помосте перед жителями Лондона;

2. тюремному заключению без указания срока, «доколе это будет угодно королеве»;

3. к штрафу в 200 марок и; 4. к отысканию поручителя в том, что он будет вести себя хорошо в течение семи лет по выходе из тюрьмы.

\019\

Лихим журналистом, политиканом, дельцом-неудачником — так представляли себе Дефо его современники. Но для подавляющего большинства теперешних читателей во всем мире Дефо — прежде всего, автор одной не только истинно народной, но даже ВСЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ книги, которая в момент выхода имела такое название:

КОТОРЫЙ ПРОЖИЛ ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ

В ПОЛНОМ ОДИНОЧЕСТВЕ НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ

У БЕРЕГОВ АМЕРИКИ БЛИЗ УСТЬЯ РЕКИ ОРИНОКО,

КУДА БЫЛ ОН ВЫБРОШЕН ПОСЛЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ,

А ВСЯ ОСТАЛЬНАЯ КОМАНДА ПОГИБЛА.

С ДОБАВЛЕНИЕМ РАССКАЗА О ТОМ, КАК ОН,

В КОНЦЕ КОНЦОВ, УДИВИТЕЛЬНО БЫЛ СПАСЕН ПИРАТАМИ.

«Робинзон» - это как раз та книга, которую первой должен прочесть каждый ребенок, ибо природа - вот тот учебник, по которому нужно воспитывать людей.