...Он тою же воинственной походкой
прошел мимо нас,
пока мы стояли на часах.
«Гамлет»
В первых листках, по разным поводам касаясь Московского Художественного театра, мы отнюдь не имели в виду покачнуть престиж славного мастера, зачинателя и вожака этого театра — Станиславского. И нам было бы горько, если бы теперь, когда московский театральный мир представляет из себя пестрый базар, кто-либо мог подумать, что мы настолько близоруки, чтобы не видеть, как в сутолоке этого базара, головою выше всех, выделяется фигура одиноко блуждающего Станиславского.
Подумать только — какая трагедия! Галл по природе, ученик парижской консерватории, ученик Федотова, сверстника Шуйского, любитель игривых положений и шуток, свойственных театру, разных «любовных зелий» и «слабых струн», всего того, на чем тренировался талант Щепкина, блестящий Гувернер40 с руками, мастерски владеющими рапирой, с телом здоровым и гибким, с голосом громадного диапазона, с лицом, уготованным поражать мимикой без грима, с цветом глаз, отмеченным Ленским, как наиболее сценически пригодным, с любовью к театральному наряду, пышному и парадному, с тягой к Шекспиру, Мольеру, Пушкину. Шиллеру, — этот человек, рожденный для театра преувеличенной пародии и трагической занимательности, он должен был из года в год под натиском враждебных ему сил мещанства и ломать и искажать естество галльской природы своей, отдавая себя в плен вкусам посетителей «Эрмитажа», «Мавритании», «Яра» и «Праги»41 — всех этих разряженных тупо довольных собою Манташевых, Морозовых, Рябушинских, Востряковых, Джамгаровых — содержателей магазинов Кузнецкого моста, банкирских домов, контор и кофеен.
Вырывавшийся чуть не с младенческих лет из красновратских особняков, променявший купеческую фамилию на громозвучный сценический псевдоним, он вынужден был во имя благополучия своего театра склониться перед этими диктаторами мод, всегда искавшими лишь блестящей второсортности. Этим посетителям партера и двухкомнатных лож было не до площадного каботинства демоса. Им нужна была тупая солидность — на ощупь! без обмана! — знакомых вещей42.
31
Вот она первопричина пересаждения мейнингенства на русскую почву43.
Но об этом было исписано немало страниц, и Станиславский сам пытался в 1905 году освободиться от этой болезни44. «Драма жизни» была первым симптомом освобождения от недуга кронековщины45. Не будем говорить о неудачах, будем отмечать только знаки уклонов от природы к насильственным аномалиям.
Какое напряжение надо было делать над собою носителю «плаща и шпаги», чтобы часами просиживать в пустом зрительном зале для проверки пищиков и свистулек, колотушек ночных сторожей, топота копыт по клавишам усадебных мостов, колыханья занавесок, громовых раскатов, причудливого звука упавшей бадьи, посыпанья гороха-града, брезента по полу для прибоя волн морских, установки граммофонов для передачи плача ребенка и лая сельских собак, шуршанья и свиста шелковых ветров, установки пароходных сирен, «ворчуна» для народных сцен, фисгармонии для поддержки басистых голосов толпы, гармонического набора малиновых колоколов, трещоток взламываемых дверей, щеколд, в которых музыкально звучат поворачиваемые ключи, бубенцов отъезжающих троек, метронома для тикания часов...
Форма найдена, но капризному потребителю ведь и содержаньице нужно посочнее.
— Александр Иванович, не напишете ли драму, — фраза-бросок купца драматургу46, партнеру железки, за зеленым столом в Английском клубе.
А контора театра в Каретном ряду47 уж сейсмографирует:
«Какое дон-кихотство — искать театр в «театральности», — говорит главному режиссеру контора. Немедленно сдать в архив: «Шейлока», «Самоуправцев», «Двенадцатую ночь»48 и в путь за литературой! — восклицает заведующий литературой49.
И полетели: за Гауптманом — Ибсен, за Ибсеном — Достоевский, за Достоевским — Чириков, за Чириковым — Горький, за Горьким — Сургучев, за Сургучевым — Данченко... Еще немного и дошло бы до Сумбатова, раз уж Сургучев. В суете этого столпотворения вавилонского Станиславский все же успевает показать изощренные приемы мелодраматической игры в Левборге, живописные лохмотья босяка Сатина, в которые он драпировался, как дон Сезар де Базан в плащ50.
Русский Цаккони.
Он явил и подлинную сценическую грацию (подмеченную Э. Г. Крэгом) в земском враче (!), которому, казалось бы, подобало явиться в смазных сапогах и с лягавой собакой и с двустволкой на ремне51, и пышность Панталоне в «комедии характеров», какою хотел показать «Горе от ума» Московский Художественный театр52, и тонкую стройность, почти уайльдовскую утонченность Ракитина53.
Но сила литературного театра победила.
32
Станиславский распростится с Го, Кокленом и с Жюдик.
Станиславский не найдет себя ни в «Драме жизни», ни в маленьких драмах Метерлинка54, ни в фарсе Мольера55, ибо можно ли найти себя, творя то в поисках симфонии шумов, то в переинструментовках драм для чтения в драмы для сцены.
Надо было, раз уж контора приказывает заняться идейным обоснованием, надо было во что бы то ни стало выстроить пресловутую систему для армий психологических переживалыциков, исполнителей всех этих действующих лиц, которые ходят, едят, пьют, любят, носят свои пиджаки56.
И, конечно, являются присосавшиеся, которые услужливо заваливают квартиру мастера отвратительными учебниками французской экспериментальной психологии. А добросовестные ученики, заполняющие свои записные книжечки пойманными на лету острыми парадоксами мечтателя, спешат без ведома изобретателя выгодно сбыть эту «систему» на площадях театральных торжищ.
И никто не призадумается: не наступит ли момент, когда измученный не своим делом, усталый от заштопывания тришкина кафтана литературщины мастер швырнет кипу исписанных листов «системы» в пылающий камин, по примеру Гоголя.
Но ученики его не удовлетворяются тем, что они завладели его богатством, разделили его ризы. Они завладели всем его существом, они потащили его на работу из большого театра в «трамвайные вагончики» со «сверчками», «потопами», «гибелью надежд», с «младостями», с «зелеными кольцами», с «узорами из роз»57.
И этот мастер des grands spectacles1 с размахом театрального Микеланджело брошен копаться в колесиках часового механизма.
Резкий порыв к освобождению от всей этой слащавой кроличьей идиллии — в «Каине»58.
Трагическая неудача.
И будет трагической.
И не раз.
И до тех пор тернистым будет путь, пока не поймет мечтатель, что один должен остаться он на последних путях.
И уж никак не с теми, кто под боком у «Каина» изготовляет alcoholfrei2-оперетту59.
Но, скажут нам, ведь это — попытка создать «синтетический» театр.
Что за пошлость!
Глюковский «Орфей», Моцарт, Вагнер, Аристофан! — что угодно рядом с «Каином». Мы бы поняли.
33
Сочетание музыкальных опытов с опытами словесной драмы привело бы к созданию своеобразных трагедий, комедий на музыке.
Чистая пантомима. Гнесинские музыкальные чтения60. Гоф-мановские арлекинады61. Что угодно! — Но не второсортные гравюрочки-директуар62 из гостиных банкиров и лавочников, и это с любительской подменой именинной танцулькой традиционного канкана, который мог бы смешать все карты лакме-директрис63.
За возобновление «Ревизора» приниматься не следует64.
В этом театре «Ревизора» осуществить нельзя.
Этот сплав разжиревшей фабрик-буржуазии с айхенвальд-интеллигенцией65 усердно поспособствовал разложению подлинно театральной культуры.
На этой ниве выросли аполит-актеры.
Ну разве тенденциознейший «Ревизор» по плечу этой братии?
Ведь и при первой постановке в МХТ славной комедии исполнитель Хлестакова66, позволивший себе давить ногой тараканов на стене, не решился выполнить ремарку автора о том, как завравшийся Хлестаков кладет ноги на стол!
А ведь эта ремарка одна способна подсказать всю манеру игры и постановки.
И вот, учитывая парадоксальные вспышки находчивости Станиславского-изобретателя, мы убеждены, что «Ревизор» получил бы верную трактовку, если бы тому не мешали деятели и консультанты МХТ, эти продукты разложения купеческо-интеллигентского сплава.
И при жизни Гоголя было так: водевилем переполненные души актеров не могли воспринять гримас гоголевских каприччио.
Как Толстой от Софьи Андреевны — с фонариком, мы видим, Станиславский шествует к «Габиме»67.
И странный пьет напиток старец.
О, это кошмарное сочетание языков: древнеиудейского, армянского, русского!!!68
Мы на грани трагического случая.
Еще немного и (о, ужас!) мы потеряем нашего любимца для сцены; вот-вот растает он в туманах московской ранней весны, как Гоцци внезапно исчез когда-то для итальянской сцены в туманах венецианских каналов.
Но против конторы, к счастью, алхимик готовит надежное противоядие: Вахтангов, как верный оруженосец, не покидает своего рыцаря. В древнеиудейском и армянском окружении фанатики Третьей студии МХТ69 всегда налицо, когда Станиславский дает свои уроки:
«Никаких переживаний! Громко звучащие голоса! Театральная походка! Телесная гибкость! Выразительная речь жеста! Танец! Поклон! Бой на рапирах! Ритм! Ритм! Ритм!», — зазывно кричит Станиславский.
34
Вспыхнула галльская кровь.
Вянут розы узорчатые, размыкаются кольца зеленые. Потопы запрудами скованы, рахитичная младость дряхлеет. Надежда погибла.
Вырастает «Эрик XIV»70. Вот-вот зазвенят кастаньеты Кастильи (Сервантес)71, вот-вот возникнут маски итальянской импровизованной комедии («Принцесса Турандот»)72. Вот-вот через метерлинковское «Чудо» подойдут к трагическому фарсу Сухово-Кобылина73.
Есть в Москве единственный защитник подлинных традиций — всегда одинокий Станиславский.
Настежь перед ним ворота Дома Щепкина!
Он, и только он в своем одиночестве способен восстановить попранные права театрального традиционализма с его «условным неправдоподобием», «занимательностью действия», «масками преувеличения», «истиной страстей», «правдоподобием чувствований в предлагаемых обстоятельствах», «вольностью суждений площади» и «грубой откровенностью народных страстей»74.
Постановщики:
Всеволод Мейерхольд
Валерий Бебутов
35
Достарыңызбен бөлісу: |
