Cows de linguistique generate Public par Charles Bally et Albert Sechehaye avec la collaboration de Albert Riedlinger Фердинанд де Соссюр Курс общей лингвистики

[214] См., например: Frege G. I fondarnenti dell'aritmetica. Пер. с нем. Geymo-nat IIAritmetica е logica. Turin, 1948. P. 125; Wttgenstein L. Tractatus logi-ci-philosophicus, 3.3 («Смысл имеет лишь предложение: слово имеет смысл лишь в соотношении с предложением»; несколько измененное повторение утверждения Фреге находится в Phil. Untersuchungen, § 37, где контекст, придающий смысл, является скорее эквивалентом соссю-ровской системы, чем предложения). Та же самая идея присутствует у Б. Кроче (Сгосе В.) Estetica come scienza dell'espressione е linguistica generale, 1-е изд. Палермо, 1903; 8-е изд. Bari, 1945. с. 159: «Выражение совршенно неделимо, имя существительное и глагол в нем не существуют, а являются абстракцией, созданной нами путем уничтожения единственной лингвистической реальности —предложения. Предложение нужно понимать не в обычном грамматическом значении, но как средоточие выражения воплощенного смысла, состоящего в равной мере из наипростейшего восклицания и поэтической глубины»; с. 163:

«Впрочем, границы слогов (равно как и слов) являются произвольными и различаются при эмпирическом использовании. Примитивная речь или речь необразованного человека есть непрерывность, лишенная представления о разделении речи на слова и слоги—продукты воображения, созданные для нужд образованного человека».

Ср. с техническими мотивировками у лингвистов: Lucidi 1966.69: «Акт речи как акт экспрессивный реализуется только и специфически в знаке, рассматриваемом во всей своей совокупности, а не в одном или нескольких словах, и никогда — в одном или нескольких словах, взятых как таковых. Говорящий выражает свои мысли не потому, что он произносит слова, а потому, что, произнося их, он осуществляет речевой акт: то есть знак означает то, что было выражено, не посредством произнесенных слов самих по себе и для самих себя, а посредством совершения речевого акта. Только речевой акт, состоящий из одного или нескольких слов (если он состоит из одного слова, оно перестает быть словом), является означающим единством, только это единство способно реализоваться в единице, которая может претендовать на то, чтобы называться знаком». Эти идеи Лючиди частично пересекаются с Prieto L. 1964. 16, определяющим проело» речевой акт как производство знака, имеющего означающее (Прието, в противоположность Лючиди, допускает возможность анализа означающего в нотах).

[215] Параграф извлечен из второго курса (S. М. 67).

[216] Глава сформирована большей частью из лекций, прочитанных в начале второго курса (30 ноября, 3 декабря 1908 г.) и посвященных природе языка, рассматриваемой изнутри (S. М. 68). То есть хронологически глава появилась раньше предшествующей. Она должна идти раньше и

367
в плане логики. Ее можно рассматривать как идеальное приближение к конечной редакции соссюровской мысли: в разговоре с Рид-лингером 6 мая 1911 г. (S. М. 30) Соссюр утверждал по поводу этой «геометрической системы», которой, должно быть, по его мнению, является «общая лингвистика», что в подобной системе «первейшей истиной» будет следующая: «Язык отличается от речи (parole)». Это утверждение, несомненно, убедило издателей ввести различие язык — речь в предисловие к К. О. Л. Но почему же это «первейшая истина»? Почему необходимо различать язык и речь? Глава III предисловия к К. О. Л. ограничивается показом преимуществ этого различия:

оно, как говорят, обеспечивает гарантию автономности лингвистики. С общей научной точки зрения (а не с точки зрения преподавателей лингвистики), это различие, если единственная причина его существования — обеспечение гарантии автономности лингвиста, является совершенно безосновательным. И для многих, пораженных обоснованием, данным издателями в предисловии К. О. Л., оно предстало именно в таком свете. В действительности, в этой главе можно найти научно обоснованные причины этого различия. Эти причины заключаются в необходимости ответить на вопросы, которые ставит эта глава, прежде всего на первый вопрос, что может рассматриваться как одна из наиболее важных первых строчек соссюровской лингвистики: см. К. О. Л. 21 №65.

[217] В действительности, формулировка Соссюра более широкая. Это общая проблема (а не только проблема синхронии) определения оснований, исходя из которых можно было бы идентифицировать два факта как два проявления одной вещи, остающейся одной и той же. Проблема встает прежде всего перед рассудочным разумом одного из лингвистов XIX в., выразившим ее в своих диахронических терминах: что позволяет идентифицировать французское слово chaud с латинским словом calidusl Этот вопрос и соответствующая дискуссия были отодвинуты издателями на страницу 182, тогда как Соссюр обсуждал их в связи с более радикальным вопросом синхронической идентичности (1759 и ел. В Engler), сводя диахроническую проблему к проблеме синхронической. Последняя заключается в определении основы, исходя из которой мы идентифицируем (как говорящие или как лингвисты) две фонемы как экземпляры одной и той же единицы, как варианты одного и того же инварианта (Hjelmslev 1961. 60 и ел.).

[218] В этом пункте намерение Соссюра также носит прежде всего разрушительный характер, он стремится посеять сомнения относительно совокупности категорий и определений, имеющих гносеологически-универсалистскую базу, унаследованных современными грамматиками от аристоге-левско-рационалистской традиции.

[219] Соссюр остро почувствовал существовавшую потребность критики традиционных определений частей речи (partes orationum) и других

368
синтаксических категорий (разговор с Ридлингером, процитированный в S. М. 29); начатая им критика была продолжена Glim 1947 (взявшим в качестве заглавия, фразу Соссюра, следующую непосредственно за этим примечанием); Benveniste Е. La phrase nominale // В. S. L. 46:

1,1950.19-36 (= 1966.51-67); Pagliaro A. Logica е grammatica // Ricerc-he linguistiche. 1:1,1950.1-38; CoseriuE. Logicismoyantilogicismoenia grammatica, Montevideo, 1957; Beneviste 1966. 63-74 и ел. Я позволю себе отослать также к работе Accusative, transitive, intransitive // Rendi-conti dell'Academia nazionale dei Lincei. 14: 5-6, 1959. 233-258 и к последующей попытке Frequenza efunzione dell 'accusative! in greco, ibid., 15: 5-6, 1960. 1-22. К сожалению, это критическое направление не привлекло внимание лингвистов, которые до Хомского мало интересовались формальным анализом содержания (говоря ельмслевскими терминами) и занимались больше анализом плана выражения. Печальный результат, полученный школой Хомского, заключается в том, что синтаксические исследования, вновь введенные в моду, начали развиваться на основании старых, двусмысленных и причудливых категорий, среди глаголов, «которые проходят», и глаголов, «которые не проходят», агенсов и жертв, случайностей акциденций, существенных качеств и т. д. Связь между забвением критики синтаксиса рационали-стской традиции и возрождением старых синтаксических категорий появляется, например, у Хомского, который, сославшись на рациона-листские тезисы Пор-Рояля, заявляет со всей искренностью: «Повсеместно считается, что эти предложения были опровергнуты или что последующее развитие лингвистики показало, что они не имели практического значения. Насколько мне известно, это не так. Или, скорее, они попросту оказались забыты, потому что и т. д.» (Problemes du lan-gage. Paris, 1966. P. 16). См. также К. О. Л. 84, № 173; 134, № 265.

[220] Фраза «Надо попытаться... для приведения в порядок подлежащих ее ведению фактов» в S. М. 116 названа «вставкой». В действительности, ее можно вывести из 1801 В Engler.

[221] Здесь, в плане синтаксического анализа, вновь утверждается принцип «двухплановости» (Ельмслев) языкового знака и единиц, в которых его анализируют (Miclau 1966.175): не существует категорий, единиц, классов содержания вне их индивидуализации в плане выражения; но категории, единицы, сегменты не могут быть даже индивидуализированы в плане «звуковой материи», если не учитывать, или делать вид, что не учитываешь (на манер Блока), что последняя может быть разделена на сегменты лишь при ссылке на «значимые элементы». В записях студентов мысль Соссюра еще более ясна, нежели в формулировке издателей:

«Можно ли выражаться категориально? Нет, так как в языке необходима языковая материя; последняя является линейной, всегда будет существовать необходимость ее разделения. Именно таким образом вырисовываются единства... Идея единств, возможно, станет более ясна для некоторых, если говорить о значимых единствах. Но следует настаивать на

369
этом термине единство. В противном случае мы приходим к ложной идее и убеждению, что есть слова, которые существуют сами по себе и к которым присоединяется определенное значение. Напротив, именно значение разграничивает слова в мысли» (1802 В Engler). См. К. О Л 103, № 204; 105, № 210; 136, № 267.

[222] Об отношении понятий значимость—означаемое—значение см. примечание к следующей главе.

[223] Для функционалистского подхода и сравнения с игрой в шахматы к этой фундаментальной соссюровской странице следует добавить некоторые параграфы Philosophische Untersuchungen Витгенштейна: например, 6 (конец), 35 (третий абзац), 108. См. № 16, К. О. Л. 30, № 90;

90, № 186-187. О совпадениях у Витгенштейна и Соссюра см., кроме того, De Майю 1965. 156,168, 173, 184,202.

[224] Основной первоисточник этого и следующих параграфов главы — серия последних лекций третьего курса, между 30 июня и 4 июля 1911г. Поскольку его аудитория была уже относительно обучена (S. М. 29), Соссюр может начать изложение сложных пунктов своего учения о языке.

[225] Из всех отрывков К. О. Л. этот, возможно, дает наиболее прямое опровержение странного утверждения Н. Хомского (Chomsky N. Aspects of a theory of syntax. Cambridge, Mass., 1965. P. 7-8), согласно которому Соссюр грешит «наивным видением языка», придавая «образ последовательности выражений, перекликающийся с аморфной последовательностью концепции»; но если Соссюр и желает что-либо оспорить, то именно такую картину языка. На американской земле прервавший молчание постблумфилдистов Хомский многократно привлекал внимание Соссюра и решительно утверждал наличие связи между позициями и проблемами, которые он относил к лингвистическим, и соссюровскими позициями и проблемами, начиная с признания того факта, что языковая реальность не ограничивается последовательностью utterances, речевых актов, поскольку наряду с языковым поведением существует язык (Chomsky 1965.4). Однако представляется, что он не всегда до конца понимал позицию Соссюра: и перед нами как раз пример тому.

Критика, развитая Ельмслевым, имеет другие основания. Он замечает, что тезис о долингвистической туманности «мысли» можно доказать лишь после «появления языка», так что предложение Соссюра является не более чем «педагогическим мыслительным экспериментом», возможно, эффективным с точки зрения дидактики, но решительно некорректным с точки зрения теории. В действительности, в связи с тезисом, в защиту которого мы хотим выступить, следует сказать, что нам никогда не встречается содержание мысли, еще не оформленное лингвистически, которое позволило бы нам сказать, является ли мысль до языка бесформенной или нет. Согласно Hjelmslev 1961. 49-54 (лучший комментарий отрывка), корректное доказательство соссюровского утвер

датский язык английский язык французский язык финский язык эскимосский язык итальянский язык латинский язык

Здесь возникает относительная теоретическая проблема: имеем ли мы право сопоставлять эти фразы и только эти фразы? Не выходим ли мы из цдиосинхронии, сопоставляя их? Право, то есть теоретическое обоснование сопоставления, является тем же правом, которое нам дано, когда вместе с Пирсом допускаем, что, имея один знак, всегда можно найти другой, более ясный и понятный: сопоставление двух различных знаков одного языка возможно, поскольку в череде обстоятельств они служат (даже если их означаемые являются разными) для характеристики одних и тех же ситуаций (referrings), или, говоря иными словами, имеют одни и те же значения. На этом же основании мы можем сопоставлять знаки, принадлежащие разным языкам. В особенности исходя из существования возможных одинаковых значений, мы можем заключить, что семь строк, приведенных выше, имеют нечто общее. «Этот общий фактор мы называем смыслам. Этот смысл, так полагают, существует временно, как аморфная масса, как неподдающаяся анализу сущность, которая определяется только по своей внешней функции, а конкретнее, по функции, по отношению к каждому из лингвистических высказываний, которые мы цитировали» (Hjelmslev 1961. 50-51). Этот purport (смысл) может быть проанализирован различными способами. Для показа разнообразия анализов нам нужно выбрать (мета)язык для описания: Ельмслев (loc. cit.) выбрал английский язык («un» anglais); мы выберем здесь латинский («un» latin) (мы не можем употребить здесь слово «английский» с определенным артиклем (1'anglais), что означало бы реальный язык, который при всей своей гибкости не допускает грамматического варианта / know it not, являющегося металингвистическим эквивалентом датской фразы, или not know-do-I, являющегося эквивалентом итальянской фразы; по тем же причинам мы не можем употребить «латинский» с определенным артиклем (1е latin). Решение проблемы метаязыка, символизирующего означаемые различных языков, решение проблемы «международного семантического алфавита» является решающим для будущего функциональной семантики (или науки о сознании). Такой «международный семантический алфавит» может быть представлен совокупностью научных терминологий (De Маи-т 1967. § 7), а поскольку либо они являются латинскими (ботанические термины и подобные им), либо в них преобладают латинизмы, мы

371
выбираем здесь металингвистический символизм латинского происхождения. В металингвистических терминах наши семь фраз будут выглядеть следующим образом:

EGO SCIO ID NON

EGO AG(0) NON SCI(RE)

EGO NON SCI(O) PASSUM

EGO-NON-FACIO SCIRE

NON-SCIENS-(SU)M-EGO-ID

NON SCIO

датский язык английский язык французский язык финский язык эскимосский язык итальянский язык латинский язык

Разнообразие семантической «формы», которую принимает purport в различных языках, усиливается тем, что в каждом языке существуют, наряду с указанными нами, другие фразы, имеющие возможность обозначать то же самое (итальянское: /о поп so, поп to so I'ignoro, forse и т. д., французское:/е η 'en sais rien (я ничего об этом не энаю),]е пе 1е saispas (я этого не знаю), jel'ignore (мне это неизвестно) и т. д.), и что в каждом языке серия этих фраз такая же разная, как и парадигматические связи, присущие каждому из элементов этих семи фраз. «Таким образом, мы видим, что несформированный смысл, который можно извлечь из всех этих лингвистических цепочек, формируется по-разному в каждом языке. Каждый язык устанавливает свои собственные границы внутри аморфной "мысленной массы" и выделяет разные факторы в ней при разных распорядках, переносит центр тяжести в разные места и придает им различные акценты... Как один и тот же песок может быть всыпан в разные отверстия, и одно и то же облако каждый раз может принять новые формы, так и один и тот же смысл формируется или структурируется по-разному в разных языках. Смысл остается всякий раз субстанцией для новой формы и не имеет иного возможного способа существования, кроме как являться субстанцией для той или иной формы. Таким образом мы узнаем в лингвистическом содержании, в его процессе специфическую форму, форму-содержание, которая независима от смысла и выступает по отношению к нему арбитром и преобразует его в содержание-субстанцию» (Hjelmslev 1961.52). Разнообразие серии знаков, сосуществующих одновременно со знаком, указанным для каждого из семи языков, базируется на разнообразии «system of content», о которой можно сказать то же самое: система форм, в которых организуется масса возможного опыта, система означаемых, присущих лексическим и/или грамматическим монемам, изменяется от одного языка к другому. Или еще, каждый язык на свой манер, в соответствии с присущей ему системой форм, превращает возможный опыт в субстанцию содержания (content-substance). «В этом смысле Соссюр однозначно прав, устанавливая различие между формой и субстанцией» (Hjelmslev 1961. 54).

[226] Абзац взят из второго курса (1830 В Engler). Об этом полезно напомнить, поскольку, по одному пункту он, возможно, не выражает

372
конечной мысли Соссюра, а лишь содержит один из моментов отрывка. Речь идет о выражении «в некотором роде таинственному явлению»: действительно, организация языковой системы кажется, и не может не казаться, таинственной вне социального окружения, в котором она находится, и, говоря шире, функционирование речевой деятельности (Соссюр говорит в абзаце о речевой деятельности (langage): язык (langue)—это замена издателей) невозможно понять без социального контекста (De Mauro 1965. 152 и ел., 169 и ел.). После настойчивых утверждений о связи языка и общества, относящихся к 1894 г. (след этого можно найти в последних абзаца К. О. Л. 80), исключительно социальный аспект языка и речевой деятельности отходит на второй план, Соссюр начинает интересоваться методологическими проблемами лингвистики и другими вопросами. В течение второго курса, как это уже отмечалось (De Маи-го 1965. 153 и ел.), Соссюр вновь говорит о социальном характере семиотических явлений, но полное подтверждение исключительно социального аспекта языка и речевой деятельности находим лишь в майских лекциях 1911 r.(S. М.85-86, № 125-129), взятых за основу для главы о неизменчивости и изменчивости знака (К. О. Л. 74 и ел.). [227] В рукописных первоисточниках говорится: «Замечательно то, что язык-мысль (или мысль-язык) предполагает разделение на конечные единства лингвистики. Звук и мысль могут дополнять друг друга лишь через единства, что можно сравнить с двумя аморфными массами: водой и воздухом. При перемене атмосферного давления поверхность воды разделяется на последовательность единств (волна = промежуточная цепочка, не формирующая субстанцию). Эта волна представляет собой связь, или, если можно так выразиться, "спаривание" мысли с этой звуковой цепочкой, которая сама является аморфной. Их соединение порождает форму. Поле лингвистики — это поле, которое в обобщенном смысле можно было бы назвать общественным полем сочленений, или articuli (лат. суставов), маленьких звеньев, в которых мысль обретает сознание (значение? Бушарди: вариант значение подтвержден Константэном, 1832 Е Engler]) через звук. Вне этих сочленений, этих единств, занимаешься либо чистой психологией (мысль), либо фонологией (звук)» (текст Ридлингера процитирован по: S. М. 213-214, а также, конечно, у Энглера).

Соссюровское понятие языка как формы является прямым и заявленным предшественником языка-схемы Ельмслева: см. К. О. Л. 15, № 45. Понятие имеет, в свою очередь, предшественника—концепцию языка Гумбольдта, как это часто отмечалось (см. с. 383), в противоречие утверждению Фишера Иёргенсет (Fischer Jorgensen. 1952. 11).

Что касается знаменитого сравнения с листом бумаги, комментировавший его Вандриес (1952. 8) подчеркивал его валидность, выражаясь психологическим термином; Вартбург и Ульманн (1962. 157)

373
связывают точку зрения Соссюра с гипотезой Сепира—Уорфа. Однако отмечается, что в гипотезе Сепира—Уорфа мысль не имеет автономного существования вне языка, а следовательно, поскольку языки отличаются друг от друга, то, что мы называем мыслью, должно быть различным у различных народов. Соссюровской концепции удалось избежать этих невероятных последствий, поскольку Соссюр ограничился утверждением, что мысль вне языка является лингвистически аморфной. Соссюр не отрицает существования фонации, независимо от языков (напротив, он сторонник прав науки о фонации на независимость), не отрицает и существования способа восприятия, идеализации и т. д., независимо от языков и возможности изучения их психологией: здесь заключается явное различие с тезисами Уорфа (Whorf).

[228] О понятии произвольности см. выше/С О. Л. 70, № 137-138.

Последняя фраза абзаца — пример неудачной редакции подлинной мысли Соссюра. В первоисточниках, с которыми издатели ознакомлены (кроме того, подтвержденных тетрадями Константэна), говорится: «Но значения остаются совершенно относительными, поскольку связь является совершенно произвольной» (1841 В Engler). Иными словами, прежде всего идет полная произвольность, а относительность значений означающих и означаемых (articuli двух аморфных масс) является следствием. В 1840-1841 Е Engler говорится с еще большей ясностью: «Если бы это не происходило произвольно, понадобилось бы ограничить эту идею значения, существовал бы абсолютный элемент. Без этого значения были бы в определенной мере абсолютными. Но, поскольку это соглашение совершенно произвольно, значения являются совершенно относительными». В редакции издателей относительность значений идет прежде, «.. .вследствие чего,—добавляют они, — связь... произвольна...».

[229] Об исключительно социальном аспекте языка см. выше № 226 и К. О. Л. 74-80 и примечания. Следующий абзац стал основой происхождения понятия «семантическое поле»: Ullmann 1959. 78 и ел.

[230] См. выше №224.

[231 ] В переводе К. О. Л. на итальянский язык слово значение (signification) было обозначено как significazione. Этот термин получил в дальнейшем широкое признание (несмотря на то, что он чужд общим основам итальянского языка и, значит, является техницизмом), как и образованное от него прилагательное significazionale, наряду с другой парой: sig-nificato и significative) и в качестве ее противоположности. Перевод и использование терминов базируется на принятии трактовки Burger 1961 и теоретических тезисов Prieto 1964 (о различии между означаемым (signifie), абстрактным классом значений, находящимся в языке, и смыслом, или значением (signification), конкретным индивидуальным использованием означаемого, «особым социальным отношением, установленным посредством семического акта»),

374
Годель (S. М. 241-242) утверждал, что значение (signification) и смысл (sens) являются синонимами означаемого (signifle) (отмечая, однако, некоторое сопротивление в текстах), и заявил в конце концов, что «бесполезность слов смысл, значение бросается в глаза» (см. также S. М. signification), поскольку Соссюр хотел обозначить этими терминами либо означаемое, то есть значимость, либо понятие, принятое посредством абстракции, то есть нечто чуждое языку.

Тезис Бюргера был принят Годелем (Godel 1966. 54-56), справедливо объединившим утверждения Бюргера с утверждениями Балли (Bally 1940. 94—195) и писавшим: «Мы видим, что А. Бюргер, относя, как и Балли, значение к "речи", отношение его со значимостью рассматривает иначе. Вероятно, он присоединяется к концепции Соссюра и в данном вопросе добровольно сдается на его милость. Тем не менее идею Балли стоило бы запомнить: совершенно верно, что в речи означаемые согласуются с реальностью данного момента, и то, что получается при этом согласовании, возможно, лучше было бы называть значением... То есть можно признать значимость за каждым элементом, принадлежащим языковой системе, включая фонемы [конечно, не в соссюровском понимании этого термина, а в современном], ударение и т. д. Значение при этом, прежде всего, принадлежит высказыванию. Оно не происходит единственно из значимостей, использованных для составления сообщения, то есть из означаемого фразы: оно зависит также от ситуации, отношений говорящих, от их общих забот». Как

375
видим, развивая независимо от Прието соссюровские идеи, интерпретированные Бюргером, Годель присоединяется к позициям ноологии Прието в том, что касается отношения значение—означаемое.

С точки зрения более утонченного лингвистического анализа, Соссюр отвечает требованию, подчеркивавшемуся многими логиками, требованию различать: а) конкретное обозначение, посредством знака, отдельного объекта, и б) способ, коим знак предлагает нашему субъективному представлению этот объект или всевозможные другие объекты. Знак Венеры (Venus) обозначает разные вещи, в зависимости от того, отсылает ли он к звезде, мерцающей в небе, или к ослепительной девушке, проходящей по улице; в первом случае он может обозначать одно и то же с другим знаком—утренняя звезда. Однако утренняя звезда может иметь значения, которых не имеет Венера, и наоборот:

это подразумевает, что два знака, в силу их различного обозначающего потенциала, при наличии сходных обозначений предлагают их различным образом. Различие между конкретным обозначением и тем, каким образом это происходит, выражено Соссюром как: а) значение (или смысл) и б) означаемое. Г. Фреге увидел это еще до Соссюра. В своей работе Uber Sinn und Bedeutung (0 смысле и значении) II Zeits-chrift fur Philosophic und philosophische Kritik. 100.1892.25-50. P. 26 он различает: a) Bedeutung (значение) и б) Sinn (смысл), обсуждая проблему, уже поставленную Больцано (ср. Egidi R. Ontologia е conoscenza matematica. Un saggio su G Frege. Roma, 1963. С. 213 и ел.). Четкое разграничение Соссюра к сожалению часто размывается при плохом переводе: так, С. Ogden, переводя Tractatus Витгенштейна, передает Bedeutung как meaning, вместо referring или чего-либо подобного, как справедливо предлагает Anscombe G Е. М. Intmd. al Tractatus. Roma, 1966. С. 13. О связи между значимостью и системой см.: Ipsen 1930.15-16; Чико-бава 1959.102-104; Christensen 1961.179-191, а также уже упоминаемую статью Балли (Bally 1940. 193 и ел.).

[232] По поводу этой последней фразы, выражающей точку зрения Соссюра, но не присутствующей в таком виде в рукописных первоисточниках (1897 В Engler), Martinet 1955.47 отмечает, что она не предполагает, что поле распространения языковой единицы (Мартине подразумевает, в частности, фонему) находит свои границы лишь в других единицах языка: норма реализации есть другая граница. То есть язык является не только совокупностью дифференциальных характеристик единиц (на уровне фонем — не только совокупностью того, что является фонологически существеннным), как считал Трубецкой, Принципы, 1-15, но он является и совокупностью всего того, что является произвольным, то есть не только дифференциальных комплексов, но также, на уровне фонем, групп вариантов. В целом он представляет собой сум-'му языка-схемы и языка как нормы реализации у Ельмслева (см. К. О.Л. /5,№45). Сходные мысли cM.yCoseriu 1952= 1962.90исл.

376
[233] По мнению Малмберга 1954. 11-17, этот параграф, и в особенности страницы 163-164, представляют собой лучший отрывок К. О. Л.

[234] О понятии «нуль», помимо Alen 1955 и Haas 1957. 34,41, 46, см. 286. Озабоченный «легионом фантазмов», порожденным соссюровской теорией нулевого знака (другие классические пассажи: К. О. Л. 88, 138, 186}, Годель (Godel 1953) подчеркивает, что нулевой знак—это не отсутствие знака, а имплицитный знак, то есть знак, означаемое которого выявляется из отношений, свойственных памяти, и/или дискурсивных (используя терминологию А. Фрея), а означающее которого не допускает звуковой реализации.

Якобсон 1939. 143-152 искал семантическую противоположность нулевому означающему. Годель замечает, что в плане означаемого возможны лишь нейтрализации (Godel 1953.31, № 1). В пользу тезиса Якобсона можно, однако, привести в качестве примера итеративные фразы римского диалекта: весьма известный пример — начало Scoperta de 1'America С. Pascarella («Ma che dichi? Ma leva mano, leva!»), где, предположительно, неоднократное повторение leva имеет определенное значение. Но есть и такие примеры, как: Si t 'acchiappo, sitta, Ma I 'hai sentito, I 'hai? So 'venuto da casa, so; в этом случае повторяющиеся слоги имеют лишь одну функцию — ритмическую, они являются означающими сегментами нулевого означаемого.

[235] Другой важный отрывок для разъяснения понятия языка как чистой формы, как языка-схемы Ельмслева см. в № 45.

[236] В рукописных первоисточниках отрывка говорится о «фонических элементах», или «звуковых», но не о «фонемах», этот термин введен здесь и в других местах издателями для обозначения функциональных единиц:см.№ 111.

[237] Например, в итальянском языке широчайший диапазон в плане места артикуляции для реализации фонемы hi, так же как и во французском языке; или возможность произносить звук /j/ и как глухой, и как звонкий в таких словах, как pied, chiave и т. д.

[238] Соссюр повторяет здесь высказывание из К. О. Л. 31, обобщая его. К семиотическому исследованию письма привлекали внимание Va-chek 1939 и особенно, с 1943 года, Ельмслев (Hjelmslev 1961. 105 и библиография). Другие библиографические указания по данной теме см. в Lepshy 1965. 28-29 и примечание.

[239] О первоисточниках см. выше № 224.

[240] В отношении редакции этого отрывка заметим, что прилагательного «звуковые» нет в рукописных первоисточниках. Соссюр говорит о «различиях означаемых» и «между означающими», то есть между классами абстрактных единиц: см. № 111.

[241] По мнению Годеля (S. М. 117), со слов «смысловые различия» до конца абзаца речь идет о вставке издателей; он напоминает заключительную фразу К. О.Л. 121, также, по его мнению, добавленную издателями. В действительности, 1942-1943 В Engler (записи Рид-лингера) показывает, что фраза «Доказывается... изменение» имеет

377
полностью идентичного двойника в первоисточниках, где сказано:

«Как и для всех значимостей, зависящих от социальных факторов, дать представление о знаке может не то, что входит в языковой знак. Это лишь использованная материя; значение может меняться при неизменности элементов». Присутствие этого двойника в рукописных первоисточниках интересно не только с точки зрения филологии;

речь идет об отрывке, имеющем теоретическое значение: он подразумевает, in nuce, тот диахронический структурализм, за пренебрежение к которому общественное мнение упрекало Соссюра (см. А: О. Л. 55, № 176).

[242] Отрывок имеет большое теоретическое значение. Сочетание означающего и означаемого, то есть, знак является реальностью позитивной;

это значит, что он выступает «конкретной единицей». Но этот конкретный аспект есть результат сложной операции по систематизации (и соединению) в абстрактные классы звучаний и конкретных значений. Между знаками существует отношение противоположности, которое Соссюр стремится рассматривать как отличное от отношения различия (Twi 1952, S. М. 196 и ел.).

Последняя фраза отрывка («Это даже единственный вид...») добавлена издателями: 1949 В Engler.

[243] Именно в этом заключается феномен функциональной индивидуализации, отвечающий всеобщему требованию экономии, посредством которой часть элементов, получающих новую жизнь в определенной языковой фазе, становятся функциональными, различающими в следующей фазе. На фонематическом уровне это случай с феноменами фонематизации комбинаторных вариантов: так, в латинском языке V в. [fl и [k] были комбинаторными вариантами (артикуляциями дополнительного распределения, первая из которых появлялась всегда только перед палатальными гласными, перед которыми никогда не появлялась [k]; в итальянском языке, после диахронических чередований (латинские /kl/ и /kw/, дающие /k/ перед W и /е/, как в chi, che, inchino; галлицизмы, испанизмы, арабизмы, пришедшие с ею-, οία-, с/н-; преобразование множественного числа по аналогии на -chi; переход от латинского /kjo/, /kja/ к /tjb/, /tfa/ и т. д.), окклюзивная артикуляция и артикуляция африкатов в конце концов получили возможность появляться в таких же фонематических контекстах, так что появились минимальные пары (/ki/ и /t|i/, /'kimitfi/ и /t(imit)i/, /bruka/ и /brutfa/ и т. д.), и различие между двумя артикуляциями стало фонематически существенным.

На лексическом уровне явления функциональной индивидуализации имели место в недавней истории итальянского языка, например, в семантическом различии coltura и cultura, la fronts и il'fronts и т.д. (об этих и других случаях см.: De Mauro. Storia linguistica dell'Italia unita. Op. cit. P. 31,178,260). Классический случай функциональной индивидуализации представляет собой история происхождения слова missa, «месса»: в

378
позднем латинском V в. заключительная фраза религиозной христианской службы, lie, missa est, была калькой греческой фразы πέπμεται, «это послано», подразумевающей святое причастие, посылаемое в конце мессы больным и отсутствующим. Обычай был утрачен, но формулировка сохранилась в религиозном употреблении, хотя смысл ее уже был непонятен, и причастие прошедшего времени missa было взято как существительное, дав жизнь слову женского рода missa (см.: PagliaroA. Altri saggi di critica semantica. Messine; Florence, 1962. P. 129-182). Следующая фраза добавлена издателями (1957 В Engler) не без причины.

[244] По мнению Теньера (Tesniere) 1939. 174, источник происхождения пражской фонологии раскрыватся в этом отрывке; о проблеме отношений последней с Соссюром, см. выше 284 и К. О. Л. 39, № 103; 40, №105;72,№145;55,№176.

[245] Здесь также язык — это чистая форма, «схема» Ельмслева: см. № 45.

[246] Первоисточники этого параграфа—лекция, прочитанная в январе 1909 г. в течение второго курса (S. М. 72-73, прим. 74 и 75), и две лекции от 27 и 30 июня 1911 г. из третьего курса (S. М. 98-90, прим. 143-147).

Соссюр вновь упоминает (К. О. Л. 18 и 20 и см. № 56 в К. О. Л. 18) о способности «объединять» звуковую и смысловую субстанции, способности, лежащей в основе языка. Такая «способность ассоциации и координации» проявляется через образование «групп» слов: однако, уточняет Соссюр (1892 В Engler, что не попало в текст издателей), под «группой» мы понимаем как «отношение» между contre (против), contraire (противоположный), rencontrer (встречать) и т. д., так и отношение между contre (против) и marche (ходьба) в contremarche (движение в обратном направлении). Или еще (как это уточняется в лекции второго курса: S. М. 72), в первом случае мы имеем «ассоциативные единства», или «группы в значении семьи», а во втором—«дискурсивные единства», или «группы в значении синтагмы». Jakobson 1967. 8-9. 19-20 указывает на Кру-шевского как на источник идеи двойного типа отношений.

[247] Используя термин второго курса (ем. выше № 246), Freil929.33 предлагает определять синтагматические отношения как «дискурсивные». Следует заметить, что издатели находят в первоисточниках (не используя его) термин «структура» для обозначения того, что они называют «речевой цепочкой» (1986 В Engler): см. № 259.

[248] Frei 1929. 33 предлагает определять ассоциативные отношения как «относящиеся к памяти» («memoriels»). В употреблении закрепился термин парадигматический, отсутствующий у Соссюра, но сама идея подсказана отрывками, в которых флективные парадигмы приводятся в качестве типичных примеров ассоциативных отношений: см., например, К. О. Л. 126, 130, 136. О связи между ассоциативными и синтагматическими отношениями см., помимо прочего, Vendryes 1933. 176

379
(=1952.30); Ombredane 1951.280; Spang—Hanssen 1954.101-103; Lep-shy 1966. 46-48.

[249] См. выше № 246.

[250] В рукописных первоисточниках Соссюр, имеющий сомнения по данному вопросу (см. ниже № 251), ограничивается простым упоминанием («такие выражения, как s ΊΙ vous plait (пожалуйста)» 2014 В Engler). Другие примеры принадлежат издателям (вероятно, подразумевающие синтагмы, которые с точки зрения семантики представляют собой выкристаллизованные метафоры, лишенные смысла). Отметим недостаточно строгое использование в отрывке термина значение (см. № 231).

[251] Это одно из «незащищенных» мест в соссюровской концепции, и нам следует поблагодарить издателей, которые в данном случае не пытаются скрыть неуверенность Соссюра. Причины этой неуверенности указаны с достаточной ясностью. С одной стороны, протяженные комбинации синтагм подвержены вариациям в том, что касается места конструктивных элементов, вариациям, зависящим от индивидуального свободного выбора: то есть синтагмы определенной протяженности, и в особенности фразы, будучи объектами свободного индивидуального выбора, по-видимому, принадлежат к области речк (К. О. Л. 21, № 63; 22, № 67). С другой стороны, не только минимальные элементы (монемы), но и синтагмы, такие как cheval (лошадь). Ie cheval (лошадь (с определенным артиклем)), И est a cheval (он сидит верхам) и т. д., принадлежат к перечню, хранящемуся в памяти, а значит, по-видимому, принадлежат языку. Есть еще один, более утонченный факт: даже если данная синтагма может быть незнакомой для индивидуума, синтагматический «тип» принадлежит языку. Например, даже если существительное choms-kisation («хомскизация», производное от Хомский) никогда не использовалось, оно принадлежит языку, поскольку оно образовано согласно определенному синтагматическому «типу». Однако, утверждает Соссюр, «во фразе будет происходить так же» (2021 В Engler):

правильные модели, общие типы фразы принадлежат языку. В этом смысле все возможные синтагмы, включая фразы, по-видимому, принадлежат языку.

В том же смысле, в котором фразы принадлежат языку, два других данных факта, находящиеся в К. О. Л. и подтвержденные рукописными первоисточниками, свидетельствуют: 1) в К. О. Л. 22 (=258 А В С Е Engler) утверждается, что если использовать выражение, записанное Константэном, что «когда мы имеем перед собой мертвый язык, его организм находится здесь, хотя на языке никто не говорит»: ясно однако, что мертвый язык дан нам через фразы, представляющие собой нечто иное, нежели речь; 2) в К. О. Л. 27 (=258 Engler) утверждается, что речь включает в себя «...индивидуальные комбинации, зависящие от воли говорящих». А первоисточники
добавляют: «индивидуальные комбинации, фразы, зависящие от воли индивидуума и отвечающие на его индивидуальную мысль» (258 Е Engler); или еще, фразы и синтагмы принадлежат речи в той мере, в какой они зависят от индивидуальной воли, а значит, не принадлежат речк во всей своей реальности.

Колебания соссюровской мысли по данному вопросу тщательно проанализированы в S. М. 168-179. Как это уже делал Wells 1947. § 19, Годель попытался дополнить соссюровскую мысль, взяв, так сказать, основное направление ее эволюции. Оно, несомненно, совпадает скорее со вторым из двух путей, чем с первым: путь, согласно которому все синтагмы, включая фразы, принадлежат языку «потенциально». Годель (S.M.I 78-179) цитирует «глубокое замечание, сделанное относительно создания по аналогии», то есть утверждение из первого курса: «Так, слово indecorable (decorer — украшать, indecorable — "то, что невозможно украсить'^ потенциально существует в языке, и реализация его является фактом, ничего не значащим в сравнении с существующей возможностью его образования» (Годель впоследствии усовершенствовал свой пояснительный теоретический тезис: Godel 1970; в том же роде Amacker R. La sintag-matica di Henri Frei // La sintassi. Atti del III convegno intemazionale di studi della Societa di Linguistica italiana (Rome 17-18 mag. 1969). Рим, 1970. С. 45-111). Соссюр стремится рассматривать с этой «глубокой» точки зрения все синтагмы: «Мы говорим не иначе как синтагмами, и возможный механизм состоит в том, что мы имеем эти типы синтагм в голове» (2073 В Engler). (Применение этой точки зрения является синхроническим, а не диахроническим, как это утверждает Lyins 1963. 31-32, впрочем, вполне уловивший связь с Хомским). Действительно, мы не случайно говорим «фразы языка»:

фразы принадлежат языку, как и другие составляющие элементы. Тот факт, что мы встречаем здесь, как и вообще в синтагмах определенной протяженности, определенную свободу расположения, не должен препятствовать признанию их существования в языке: так же как и на уровне монем можно встретить выбор между двумя различными фонематическими последовательностями, являющимися монематическими эквивалентами (алломорфами), например, в итальянских парах devoldebbo, tralfra и т. д. или во французском языке jepeuxljepuis и т. д. на уровне синтагм можно встретить два варианта последовательностей, монематически различных, но эквивалентных синтагматически. Итак, допустив, что две следующие фразы действительно являются эквивалентами с точки зрения означаемого (что было бы доказано, если бы все возможные значения первой были бы значениями второй и наоборот), ifratelli е Ie sorelle sono arrivati, sono arrivati ifratelli е Ie sorelle, мы получили бы две фразы, находящиеся между собой в аллосинтагматических отношениях. Разработка теории фразы как языкового факта находится

381
на начальном этапе и в том, что касается плана содержания, связана с независимыми исследованиями Теньера, Прието и Хомского. Что касается плана выражения, она была разработана в США постблум-филдистами: см., например, Hockett. A Course. Op. cit. P. 199 и ел., 307 и ел.

Возможно, что проведение этих исследований в отдельных языках принесет неожиданные результаты, в том смысле, что даже в таких языках, как итальянский, по общему мнению, характеризующихся большой синтагматической свободой на уровне фраз, количество действительно аллосинтагматических фраз (или действительно эквивалентных с точки зрения означаемого, в уточненном выше смысле) окажется гораздо меньшим, чем этого можно было бы ожидать.

[252] См. № 246.

[253] Об ассоциативных отношениях в памяти см.: Frei 1942; Bresson 1963. 27. Идея ассоциативных полей оказалась плодотворной в семантике для структурного подхода к лексике: Weisgerberl927,1928;5а//>'1940;

Wartburg—Ullmann 1962. 156; Lyons 1963. 37 и ел. Фрейдистская теория lapsus linguae может рассматриваться как клиническое подтверждение лингвистической теории Соссюра (см., например Фрейд 3. Психопатология повседневной жизни). Затем исследования Юнга о языковых ассоциациях (Jung С. G. Studies in Word-Associations), рассматриваемых уже не как патология, а как явления физиологические и нормальные, и множество психологических исследований данного направления, имеющих большое значение для лингвистов (см.: Miller. Langage et communication. Op. cit. Chap. IX. P. 236-251), подтверждающих ad abundantiam (лат. е избытке) фундаментальное предчувствие, унаследованное Соссюром от Крушевского.

Godel 1953.49 напоминает, что серия ассоциаций, основанных просто на фонематических пересечениях (enseignement—clement—juste-ment... «образование—милосердный—справедливо»), в рисунке на с. 126 добавлена издателями; это не совсем верно, даже если примеры и принадлежат издателям, фундаментальная идея принадлежит Сос-сюру, утверждавшему, как показывают первоисточники: «Может иметь место ассоциация просто с названием означаемого: образование, просвещение, обучение, воспитание и т. д., а также другие. Может иметь место простая совокупность звуковых образов: Ыаи (синий), durchblauen и т. д.» (2026 В Engler). Пример Ыаи—durchblauen был использован издателями в примечании на страницах 174 и 238.

[254] Тезис Соссюра был оспорен Якобсоном, который считал, что номинатив, будучи нулевым случаем, должен располагаться на первом месте в флективных парадигмах (Jakobson 1966. 49).

[255] Параграф имеет множество источников: лекция первого курса о зависимости значимости элемента от синтагматического контекста (S. М. 59, № 27); две лекции второго курса (11 и 14 января 1909 г.) о связи в

382
«механизме состояния языка» между синтагматическими (или дискурсивными) и ассоциативными (или интуитивными) отношениями (S. М. 72-73, № 74 и 76); лекция третьего курса об уже использовавшихся синтагмах в К. О. Л. 123-125 (S. М. 89, № 143).

[256] Первый и второй абзац представляют собой типичное для издателей нагромождение элементов, частично неподлинных (выражение «звуковые и смысловые различия» настолько же дорого издателям, насколько оно чуждо Соссюру: S. М. 113 и см. № 131), частично соссюров-ского происхождения; например, выражение «синтагматические единства» (или «ассоциативные»), о которых см. 2105 В Engler.

[257] Последняя фраза абзаца добавлена издателями (2053 В Engler и S. М. 117) и базируется на любопытной двусмысленности. Соссюр говорит весьма ясно, что синтагма roulis анализируется как mult is, и уточняет:

«+ потому что, как всегда есть чередование, х потому что roulis есть результат, в котором roul и is есть факторы» (2053 В Engler). Исходя из этого, издатели приписали Соссюру другую идею о том, что значимость синтагмы зависит не только от суммы и продукта ее составляющих, но также и от отношения между всей суммой—продуктом и составляющими. Двусмысленность повторяется в К. О. Л. 132, второй абзац: «...dix-neuf (девятнадцать) солидарно... синтагматически со своими элементами dix (десять) и пей/'(девять)».

Отметим также, что первые слова следующего абзаца («Это есть общий принцип...»), как и три первые фразы следующего абзаца являются относительно безосновательными добавлениями издателей. В особенности в последнем абзаце параграфа допущенное замечание (состоящие из одной ремы или одной монемы фразы типа да, нет, уже), имеет мало смысла: так же как мы говорим, что монемы состоят из фонем, даже если и существуют монемы, состоящие из одной фонемы, мы можем говорить, что синтагмы состоят из монем, даже если и существуют фразы, состоящие из одной монемы.

[258] Первоисточники параграфа — две лекции второго курса (S. М. 72-73, № 75-76).

[259] В последнем абзаце параграфа находим одно из многочисленных не Соссюру принадлежащих употреблений терминов фонема и фонологические элементы; в этом случае, несмотря на необоснованность вставки, ясно, что отрывок такого рода в немалой степени способствовал разработке теории коммутации фонем (см. № 131). В рукописном первоисточнике (2079 В Engler) говорится лишь об элементе.

Несколько далее появляется термин структура, который, именно в этом отрывке, не встречается в рукописном первоисточнике (2086 В Engler), но который, несомненно, используется Соссюром в этом смысле в других отрывках: см. № 247 и К. О. Л. 178 (2969 В Engler) и 186 (2807 В Engler). To есть термин несомненно соссюровский:

утверждение, что Соссюр не употреблял термина структура, является неточным (Benveniste 1962 = 1966, 92, но Бенвенист прав,

383
говоря, что для обозначения системы Соссюр использует не термин структура, а как раз термин система: см. ниже), как и утверждение, что он использует его, чтобы потом от него отказаться (Mounin 1966.24): в действительности, как это показано с очевидностью, еще большей, чем в К. О. Л. 178, Соссюр скорее имеет некоторые сомнения относительно термина конструкция, чем относительно термина структура. С другой стороны, Кукенхейм ошибается, говоря о Сос-сюре: «Из его теории вторая треть XX в. запомнит прежде всего магическое слово структура» (Kukenheim 1962. 94). Во второй трети XX в. использование термина структура было очень широким, в масштабах гораздо более значительных, нежели умеренное употребление его Соссюром, не использовавшим этот термин как одно из ключевых слов (см. Benveniste цит.).

Оно обозначает всегда линейное сочетание, синтагму, т. е. оно используется скорее в духе «американского», чем «европейского» структурализма. Следует заметить, наконец, что во всех отрывках рукописей или К. О. Л., где появляется слово структура, слово всегда обозначает синтагматическое, линейное объединение, то есть оно используется скорее в «американском значении», чем в значении европейского структурализма.

[260] Первоисточники параграфа—две лекции третьего курса, май 1911 г. (S. М. 84, № 121).

[261] В рукописных первоисточниках (2100 В Engler) приводится пример se- во французском языке (separer (отделять), seduire (обольщать), selection (отбор)), по поводу которого Соссюр задается вопросом, «в какой степени .она [приставка] существует» как «известная приставка».

[262] Об относительной произвольности см.: Bally 1940; Catalan Menedez Pidal 1955. 18; Завадовский 1958; Wartburg—Ullmann 1962. 129; Antal 1963. 81; Jaberg 1965. 146. Прочие замечания в работе Штат 1959. 86 и ел.

[263] Утверждение последней фразы абзаца принадлежит издателям (2112, 2114В Engler м S. М. 117-118), но весь остальной параграф, столь ясно очерчивающий историческое видение лингвистической динамики, отражает рукописные записи лекций.

[264] Исследование лексикологических и грамматических языков было успешно продолжено: сравнение между немецким языком, являющимся грамматическим, и французским, лексикологическим, было продолжено Bally. Ling. gen. Op. cit. P. 341-345; Wartburg W. La posizio-ne della lingua italiana. Florence, 1940. P. 93 и ел., напротив, сравнивает французский язык, в большей степени лексикологический, и итальянский, в большей степени грамматический. Утверждения Соссюра и понятие языковой экономии, разработанное Мартине по следам Соссюра, предоставляют более точные теоретические рамки типологических исследований, учитывающих факты и объективные методы научной лингвистики.

384
[265] Первоисточники параграфа — две разные лекции второго курса: S. М. 72 (№ 73) и 73-74 (№ 80).

[266] Об осторожном отношении к использованию термина историческая по отношению к грамматике см. К. О. Л. 20, № 46; 116.

[267] Первоисточники параграфа — несколько лекций второго курса: S. М. 72 (№ 73) и 73 (№ 76-78). С точки зрения методики синтаксических исследований, утверждения Соссюра имеют наибольшее значение:

они вновь повторяются в следующей главе К. О. Л. 18] и поражают в самый корень методы, базирующиеся на содержании, преобладающие в традиционном синтаксисе, а также в синтаксисе, называемом историческим. Требование исходить в любом синтаксическом анализе из признания существования классов указателей, подлежащих индивидуализации в плане формы выражения, было вновь подтверждено, например, X. Спанг-Хансеном (Spang-Hanssen Н. Actes du VI' congres de linguistique. Paris, 1949. P. 379-391), нас. 360, и WhatmoughJ. Language. AModem Synthesis. London, 1956. P. 390. Ср.: DeMauro. Frequenza е funzione dell'accusativo in greco. Op. cit. См. также № 219.

[268] Первоисточник — лекция третьего курса: S. М. 83-84 (№ 120). В лекции чувствуется смущение Соссюра тем фактом, что он вынужден использовать термин абстрактный для обозначения процессов и схем, в действительности представленных говорящему: см. ifs 70.

[269] Эта глава скроена типичным способом. Издатели используют разрозненные первоисточники: лекцию первого курса (S. М. 61, № 32), две лекции, относительно далекие друг от друга, второго курса (S. М. 70, № 67 и 74, № 83), лекцию третьего курса.

В следующих главах этой части издатели использовали, распределив их различным образом, лекции первого курса, идущие за Введением и Принципами фонологии (S. М. 55-63, № 9,11-18, 25, 26,28, 31,32, 35-39). В соответствии с последним планом Соссюра анализ истори-ко-эволюционных процессов должен был располагаться не после, а перед представлением языка (см. выше № 12, 65). Несомненно, если бы издатели избрали такой путь, третья, четвертая и пятая части К. О. Л. рассматривались бы с большим вниманием, и историческое видение языка, разработанное Соссюром, предстало бы читателю с большей ясностью. На деле же получилось совершенно иначе: эти замечания не только не были учтены, но, более того, недостаточно проницательные ученые в результате начали думать и утверждать, что вторая половина К. О. Л. не имеет значения и не заключает в себе особой новизны: ср. Jaberg 1937. 136 и Иг/того A. Storia, problemi е metodi della linguistica romanza. Неаполь, 1966. С. 212.

[270] См. № 269. Как обычно, в начале первого параграфа в рукописных первоисточниках читаем элемент, а издатели, вопреки намерению Соссюра, ввели термин фонема: см. № 131. Вся первая фраза второго параграфа принадлежит издателям.

385
[271 ] «Спонтанные» изменения мы можем интерпретировать как процессы фонематизации свободных вариантов, а «комбинаторные» изменения — как процессы фонематизации комбинаторных вариантов.

[272] Текст издания 1916г.: «...таковым является только...» (2281 A.Eng-ler). Начиная с издания 1922 г. здесь появляется опечатка («...таковым не является...»), полностью переворачивающая смысл фразы, делающая ее неверной.

[273] Wartburg—Ullmann 41 упрекали Соссюра за эту фразу: см. № 86.

[274] В рукописных первоисточниках не говорится о знаке, а скорее о фонетическом символе (S. М. 112, № 34).

[275] О «слепом» характере фонетической эволюции в понимании Соссюра и о полемике на эту тему см. № 176.

[276] См. № 269.

[277] Как отмечалось (Herman 1931), bizan в целом является не западногерманским, а специфически древненемецким: в этом случае опять ошибка, и ошибка не Соссюра, поскольку в рукописных первоисточниках (2366 В Engler) не называется язык, к которому принадлежат данные слова.

При переходе от латинского языка к итальянскому также встречаются (но значительно реже, учитывая консервативный характер фонематической системы тосканского диалекта) случаи разрыва грамматической связи в словах, унаследованных напрямую: так, domus и domesticus дают duomo и domestico (при иной эволюции означаемых), ductia и (aquae) ductus дают doccia и aquedotto.

[278] Формулировка «звуковые различия», как обычно, чужда рукописям (см. №131).

[279] О первоисточниках см. № 269.

[280] О соссюровской концепции аналогии см.: Frei 1929. 27; Delacroix 1930. 265; Wartburg—Ullmann 1962.60. Кроме того, см. выше № 251 о роли аналогии в образовании синтагм: роль наиважнейшая, если учесть, что Соссюр называет синтагмами не только «слова», но и фразы, так что аналогия является источником созидательной способности языка, путем, следуя которым, язык производит на свет теоретически бесконечное множество фраз. Соссюр справедливо называет свои лекции на эту тему: Аналогия, как основной принцип новообразований в языке (S. М. 57), заголовок использован издателями для третьего параграфа этой главы: с. 226.