Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
ТрефолаГде-то в чаще шумно треснула ветка. Север крепче сжал поводья, но не позволил себе повернуться и посмотреть. Илларий на своем вороном тоже не шелохнулся, и вождь лонгов подумал, что привычка изображать статую въелась в них обоих намертво. Помирать будут с теми же масками идолов вместо лиц... – Сколько от Десты до этой развилки? – Илларий говорил, едва двигая губами, но Север мог бы поклясться, что карвиру тоже впору орать в голос. – Ты пятый раз спрашиваешь. От деревни Деста до развилки дорог в трех риерах от столицы Заречной было пешим ходом четыре дня пути. Верхом – меньше двух. Вчера в Трефолу вернулся задастый легионер Секст и сообщил, что Райн нашел Брена. Райн. Нашел. Брена. Хоть еще сотню раз повтори, хоть по буквам произнеси, а все равно поверишь только тогда, когда своими глазами увидишь. Неужели Райн – именно Райн, ночами не спавший из-за разъездов – нашел Брена?! Должно, Мать-Природа, в которую так верил Лар, сжалилась над ними, простила вождя лонгов, отдавшего родную кровь нелюдям. Первым делом он повезет брата к матери. Северу никогда ни перед кем не было так стыдно, как перед Сабиной в этот год, потому он к ней и не поехал после союза, хотя небольшая передышка в делах была – до тех пор, пока Ульрик не объявил им войну. Как он матери в глаза посмотрит, что ей скажет? Север знал: не сможет ни правду рассказать, ни солгать. А теперь все будет хорошо, Сабина увидит сыновей – и родного, и выкормленного, и они ее увидят... Нет, нельзя загадывать! Сколько надежд сдохло вот так же – в часе от осуществления? Вот увидит своими глазами вихрастую макушку, обнимет, и тогда... А пока только и остается, что идолами замереть на одинаково угольно-черных жеребцах гестийской породы. – Я подумал. Про когорты, – Илларий говорил отрывисто, без этой своей аристократской певучести – такое с ним разве что на ложе случалось. – Выгоднее, когда вторая линия подвижнее первой. Тактика Порфирия – ты же слышал про нее? Они не часто понимали друг друга, но сейчас Север почувствовал: Лар и его, и себя отвлечь старается, успокоить. С трудом припомнил, кто такой Порфирий – а, точно, полководец из Остериума... кругом одни остеры, проклятье. Да, именно остер Данет Ристан выбил Илларию помилование, и должность вернул, и Лонгу от войны с Риер-Де избавил, но это не повод всех ученых развратников возлюбить. И потом, война с империей еще может случиться. Данет не вечен. Вдруг сожрут его или любимчик Кладия закапризничает? Зимой, когда императорским судом Илларий Каст был заочно осужден и приговорен к казни, они многое передумали. Однажды Лар даже наорал на него – нашипел, точнее, аристократ же орать не умеет... ну, почти не умеет... Потребовал, чтобы союзник бросил его и отступил за Веллгу, если император из Кадмии легионы выведет и в Лонгу направит. За рекой лонгов, дескать, никто не достанет, а опальный консул сам со своими сородичами разбираться будет. Союз был его идеей, ему и отвечать. Север разозлился было – да кем его любовник считает? трусом последним? – но посмотрел на глаза карвира, на виски седые и прикусил язык. Дорого Лару это отстранение от должности стоило, и прочее, о чем он карвиру и не докладывал, тоже. Север просто обнял Иллария и сказал: день, когда он союзника одного оставит с врагами драться, последним его днем станет – Инсаар такой случай не упустят. И про себя добавил: да и не жить мне без тебя, нелюди там, не нелюди... Но им повезло: болван Кладий вместе с Ларом и Данета под суд отправил – тут уже другой любовник императора постарался да императрица. Ристан, мол, вступил в сговор то ли с изменником Кастом, то ли с варваром, его союзником, то ли с обоими разом и продал Риер-Де за три телеги золота. А самому Северу ужесточили приговор, вынесенный всей семье Брендона Астигата еще три года назад. Теперь вождя лонгов должны были не четвертовать, а в кипятке сварить, кажется. Смехота. Но Данет, не будь дурак, понял, что их судьбы связаны, и процесс выиграл. Обвинения с него и Иллария сняли, должность консульскую вернули, а в отношении Севера Астигата объявили: буде варвар сам явится в Риер-Де, то до представления императору его никто схватить права не имеет, а после носящий венец решит. Словом, вольноотпущенник славно постарался, шкуру свою спасая. – Не молчи, Север. Когда обсуждаешь, лучше думается. Порфирий поступал так: ставил первые когорты по фронту в две линии, а третью и четвертую уже дробил для подвижности... да сколько же от этой Десты?! – Илларий шевельнул поводьями и прикусил губу: – Послушай... а этот выродок без куска сердца не может устроить нам неожиданность? Засаду? Мы же так и не поняли, зачем ему нужен Брендон – а ведь это важнее всего, – верно, не поняли. Тысячу раз, не меньше, все, что Брена касалось, обсудили, но так и не придумали, зачем прадедов карвир парня выпросил и почему прежде смерти для него требовал. После обряда жертвенного Дара вождь Инсаар больше на глаза не показывался, но Север, просыпаясь ночами, все равно как наяву видел перед собой черные провалы глаз, с ненавистью глядящих на них с Ларом. И вчера видел, хоть они и вовсе не ложились. Сидели, разговаривать пытались о глупостях всяких, и оба верить боялись. А сейчас даже руки холодели. Нет, терпи! Мальчишке, чай, побольше вытерпеть пришлось – по вине брата родного. И то, что вождь в ту ночь в Приречной башне не брата отдал, а предателя, ничего не меняло. Прав союзник, лучше бы сам убил. – Лар, не могу я говорить. Только рот открыл – зубы начали постукивать, и сердце закололо. Давно вот так хватать стало, кажется, с ночи сделки с Инсаар. Ничего, мать какие-нибудь травы посоветует, только бы Брена к ней привезти... Илларий покосился на карвира и прошипел: – Так постарайся. Глупо так трястись. – А я не трясусь... – Едут! – дозорный заорал вовремя. Миг еще – и поругались бы, а сейчас только ссоры не хватало... Север в каком-то оцепенении смотрел, как Лар послал коня вперед – навстречу темным фигурам верховых. В отряде Райна десять человек, и должен быть одиннадцатый – Брен... Должен. Вот двое верхами, вот еще четверо... и позади коней еще четверо – пешие, почти в строевом порядке... Декада. Выблядки! Если сын Крейдона и задастый Секст соврали или напутали, он обоих своими руками удавит. Как есть удавит гадов. Точно, нет одиннадцатого!.. А Лар спешился уже, и... проклятье! Ветер хлестнул в лицо, четверть риера вороной пролетел в миг, перед глазами будто пелена стояла, видеть мешая, но он увидел. Одеяло между двух толстых жердин привязанное – носилки. Те четверо их и несли, просто за кустарником незаметно было. Земля прыгнула навстречу, Север поднял голову, уперся взглядом в лицо Райна – осунувшееся, мертвое, точно из десятника душу вынули... да выпитые нелюдями и то краше были! Потом посмотрел на носилки, на худое тело, завернутое в шкуры... Брен? – Север, осторожнее, – голос Лара был хриплым. А пошло все!.. Север приподнял верхнюю шкуру, вгляделся в источившиеся, высохшие черты. Синяки вокруг прикрытых глаз... обметанные коркой губы... заострившийся нос... это его брат, верно? Это Брен? Может, он рехнулся – полгода ж с лишком не виделись – и младшего братишку не узнает? – Что с ним? – Пусть доложат немедленно, а он еще раз посмотрит. – Роммелет Север, – это легионер из армии Предречной, – я немного в лекарских делах понимаю. Тень смерти, видишь сам? Думали, не довезем... – Молчи! – это Райн. Парень жестом велел носилки на землю положить, и тут Север поверил. Он еще слышал четкие вопросы Лара, слышал и ответы десятника – как они ехали к реке Лонга, как имперский легионер заметил след, точно раненый зверь полз, как решили посмотреть: может, добить удастся и зажарить? Как голову ломали, что это, на кабана непохоже вроде... как пошли по следу и вместо зверя издыхающего наткнулись на человека. Слышал и про ободранные колени и локти – Брену, видно, долго ползти пришлось, когда идти не смог, и про гноящуюся рану от правого бока до предплечья, и про то, как они пару глотков воды умирающего сделать заставили. И как отвезли в Десту к знахарке местной, а та велела побыстрей в Трефолу везти – там, мол, лекари имперские да свои знахари лучшие, а она ничего уже не сделает, раны вот промыла, только помрет малец. Как повезли, с дороги Секста отправив, чтобы предупредил... Все это слышал Север Астигат, но до разума не доходило. Он не заметил, как рухнул на колени перед носилками, как худое тело оказалось в его руках, только в памяти мелькнуло: Брену лет шесть было, когда он болотную лихорадку подхватил, тогда тоже думали – умирает. Сабина за те дни почернела, Север выгнал мачеху из шатра и сам с мелким возился, на руках таскал – а что еще сделаешь? Жар у Брена был страшный, но после отступил, и братишка ему улыбнулся, а потом заснул спокойно. И сейчас вождь так же прижимал к себе брата, чувствуя, как колотится под ладонью, под шкурами грязными маленькое слабое сердце. И завертелась внутри та самая праща, которую он столько раз в себе самом чуял – в бою и когда с нелюдем без куска сердца цапался, – закрутилась, выворачивая его наизнанку. Неведомая, страшная сила вырвалась из него и точно накрыла плащом его и мелкого... Север закрыл глаза, и пылало солнце под веками, обжигая до боли, до крика, но Брена-то грело, силы отдавая. Сколько он так сидел, неведомо. В себя пришел, когда ладонь Лара на плечо легла. – Север. Ехать нужно. Вставай, – Илларий нагнулся, помогая ему положить невесомое тело обратно на носилки. Глаза карвира были темными, будто грозовое небо. – Консул, прости, я так купцов и не встретил... пакет в Десте оставил, чтоб местный один до Приречной башни довез, – Райн, кажется, реветь наладился – вон скуксился как. – Десятник! – сын Крейдона от окрика вождя дернулся, но спину выпрямил, так-то вот! Не все потеряно, Брен дышит, а значит, будем драться. – Пошли человека в город. Чтобы к нашему приезду лекарь Пилий и лекарь... – Брациус, – быстро подсказал Илларий. – Да, Брациус... в покоях наших были. А Грефу пусть скажут: если через полдня Иванны-знахарки в Трефоле не окажется, болтаться ему на воротах. Понял? Выполняй. – Служу Лонге, – бормотнул Райн и кинулся куда-то. Север посмотрел на слипшиеся волосы, на перевязанные тонкие руки, на худую шею и ввалившиеся серые щеки брата – и стиснул зубы, отворачиваясь. Показалось или нет, что Брен дышать ровнее стал? ****
Пилий и Брациус – лучшие, по словам карвира, лекари в имперской Лонге, нашли у Брена столько болячек и повреждений, что Север даже слушать их не желал. Все едино – плохо! Рана на боку гноилась, и они хором гадали, откуда такое быть может. Не меч, не нож, не копье... на коготь похоже, в конце концов понял вождь. Точно – коготь. И пусть выродок без куска сердца молится, чтоб коготь зверю какому принадлежал, а не нелюдю. Да и других ран хватало, лекари только головой качали, зашивая. Скрывать, в чьих лапах побывал брат, уже не получится – любой, кто целительством хоть когда занимался, знает, какие повреждения оставляет у изнасилованного много раз человека плоть Инсаар. А кроме ран, еще и синяки по всему телу – может, и нутро отбито, – и еще много что... но страшнее всего было истощение – это Север и Илларий сами понимали. Брат, видно, не ел и не пил толком дней десять. А к самой знаменитой в Заречной знахарке Иванне вождю в итоге чуть не на коленях ползти пришлось. Старуха ни в какую ехать не хотела – за правнучкой, только родившей, ухаживала. Но умолил все-таки. Согласилась Иванна – того-де ради, чтобы вождь и дальше врагов бил, за брата не дергаясь, а так всех предателей не нажалеешься. Но, приехав, бабка осмотрела Брена, пошамкала беззубым ртом и выдала: никуда она теперь отсюда не двинется, пока парня на ноги не поставит. У нее, оказывается, внука так же нелюди выпили. Пусть ей вождь только шатер где-нибудь во дворе справит, потому как в хоромине каменной она жить не станет, чай, не девочка, сто второй годок идет, поздно уж в горожанку переучиваться. И прибавила: «Не отходи от брата, вождь. Ни на шаг не отходи, лучше ему с тобой». Он за хлопотами не заметил важного, но послушал и так и сидел рядом. Дел прочих невпроворот было, конечно, да только его бы и запряжка из четырех быков с места не сдвинула. К ночи ему донесли, что лонги и имперцы опять поцапались, да серьезно. Север руку брата отпустил, хотел встать с лежанки, чтобы пойти дурням головы поотрывать, и вдруг понял, что худые пальцы Брена держат его запястье. Слабо, но держат! Он снова взялся за ладонь мелкого, а братишка вдруг захрипел и вцепился намертво. Илларий, заметив это, кивнул и вышел. Север не знал, сколько карвира не было. Устав сидеть, он рядом прилег, обнял Брена да так и задремал. Ночью союзник вернулся, они поговорили шепотом, и Илларий с другой стороны пристроился. Север просыпался каждые полчаса, поил брата настойками, но всякий раз, как руку отнять пытался отнять, Брен метаться начинал, будто помешанный – выгибался дугой, и они его к ложу прижимали, стараясь не поломать чего. Утром знахарка и лекари велели больному между зубов деревяшку вставлять – чтобы тот в припадке язык себе не откусил и не задохнулся. И вторая ночь так же прошла, и третья... карвир на него просто рявкнул шепотом: чтоб не смел отходить, раз брату нужен, консул сам все делать будет – и дела решит, и настойку подаст, и накормит, и морду небритую умоет. А на четвертое утро Брен пришел в себя. – Север... илгу, Север... илгу! Чего угодно Север от брата ждал – проклятий, плача, но не того, что тот его уткой обзовет, повторив слова выродка... А губы потрескавшиеся все шептали: – Ты илгу!.. победишь... Он старался не думать: может, брат с ума сошел, как сходили многие, кого Инсаар отведали? Просто сидел рядом, гладил по лицу, следя, как подживает рана, из которой вычистили гной, и как затягиваются порезы. Но к концу шестого дня вдруг понял: ему нужно выйти, иначе сам сознание потеряет. Все, что было в нем, брату отдал, и сейчас пока нельзя больше рядом быть. Брену это повредит – Север точно знал, а откуда знал, и не понять. Он сказал о том Илларию и знахарке, и бабка кивнула: раз чуешь так – иди. Они с карвиром трюк проделали – потихоньку поменялись, Лар свою ладонь Брену в пальцы всунул, понадеявшись, что брат не заметит подмены. Руки-то у них одинаковые почти. Так и есть, не заметил, не забился в припадке. Север ушел и до вечера рыскал по лагерю. Ух, и досталось же многим! На несколько дней без присмотра оставить нельзя, дурью маются. Когда вернулся – и карвир, и брат спали. Он долго смотрел на них, чувствуя, как оживает надежда в душе, а ночью Брен разбудил их стонами. – Север? Север! – братишка вскрикивал, метался. Север приподнял его, прижал к себе, тот и притих. А потом открыл глаза и попросил пить. Это была почти победа. Мелкого все еще лихорадило, но запавшие глаза стали осмысленными. Напившись, он оглядел покои и уперся взглядом в Лара. Тонкая кисть метнулась к лицу. – Консул? Что?.. – Брен растерянно смотрел в лицо брата, и тот вдруг понял. Ну конечно! Мелкий решил, что бредит: откуда взяться в Трефоле консулу Лонги? Ведь расстались-то они с Бреном в день того самого Ка-Инсаар, который Илларий по, хм, просьбе мелкого остановил. И неважно расстались, Илларий полгода про это вспоминал, аж кривился весь, когда рассказывал. Жалел, что не оставил тогда Брена при себе, пока Север ему не сказал: и хорошо, что не оставил. Нелюди брата все едино забрали бы, а вот консулу тогда точно не жить. И – впервые с того момента, как Брена нашли – подумал: а отчего ж нелюди сбежавшего вернуть не требуют? Может, они сами мальчишку выкинули, когда выкачали из него все до капли, и он им просто больше не нужен? Хорошо бы, коли так! А иначе... иначе придется разорвать союз Дара, заключенный с Инсаар сто лет назад, а сотворившему такое смерть полагается. Ну что ж... значит, смерть. – Нет, братишка, не мерещится тебе, – он ласково провел рукой по взлохмаченным волосам и принялся рассказывать, стараясь говорить медленней и понятней, потому как видел, что брат временами силится сообразить – и не может. А потом Брен еще раз на Иллария поглядел и засопел тихо – заснул. Утром знахарка и лекари объявили: смерть удалось отогнать, и, если чего еще не случится, Брен выживет. А вот сохранил ли рассудок – неведомо. К ночи Брен вновь заговорил, но карвирам казалось – бредит: – Меч... Инсаар... стена из меча... третий брат – дождь... илгу... Север – ты илгу... пей меня, пей!... меч возьми и победишь... из себя меч возьми... можешь... сделай... ты илгу... я – аммо, я только стену, а ты – меч... Север, ты должен... – и диким криком: – Не уходи!.. придут... рассказать... не успею... заберут... не уходи! И так часами, словно из кошмара вырваться не может. Север брата и так и эдак уговаривал: не придут, мол, не заберут, он, мол... а что он?! А если впрямь придут? Илларий, скотина, вдруг бросил со смешком: – Ты его вновь нелюдям отдашь? – да чтоб тебя!.. Север выволок союзника в галерею и чуть об стену не пришиб. Они орали друг на друга шепотом, пока хрип из спальных покоев их с места не сорвал. Брен опять бился в судорогах, и до них вдруг дошло: они сами виноваты, что мальчишке хуже стало. И вновь отпаивали его, боясь отойти, а потом Лар сказал – тем голосом, что говорил в бою: – Вот что – пусть приходят. Поторгуемся, а если им пленные трезены не нужны, тогда пусть берут нас обоих. Вместо Брендона. Я так решил, и не спорь, – глаза у Иллария за эти дни запали чуть не так же, как у брата, но Север знал карвира: консул почуял драку, а драться внук Гая Каста был рожден. – Отдавать Брендона больше нельзя, его это убьет. Они его уже и так почти досуха выпили, еще чуть-чуть – и... Я такое видел. – Они оба видели. Оставалось только драться, надеясь, что, прежде чем сдохнуть, удастся хоть пару нелюдей за собой утащить, а уж как – вопрос другой. А брат вновь бредил, все повторял свое про меч, стену, уток и каких-то аммо. На двенадцатый день Брен окончательно пришел в себя, но рано союзники обрадовались. Братишка поел, сидя в постели, потом поспал, вновь поел, даже поболтал с ними о пустяках каких-то, а потом вдруг схватил Севера за руку: – Они придут, знай, и я должен успеть рассказать тебе. Ты можешь убивать их, пить... понимаешь? И обязан научиться. Пей пока меня – мне уже все равно, а ты научишься. Ты илгу, ты сумеешь. Научишься на мне, а потом и их... Север чуть на пол не грохнулся. Все, рехнулся мелкий – родному брату поиметь себя предлагает! А Илларий вдруг властно махнул рукой и твердым голосом спросил: – Брендон, объясни, а как Север должен тебя выпить? Брен глядел на них страшными своими глазищами – блестящими, горячечными, какими-то... безвозрастными? Будто вся юность сгинула, вся радость исчезла... долго глядел, потом сказал: – Надо... почувствовать и взять. Это несложно, он же илгу, и ты – тоже. Вы можете пить людей и нелюдей, и вы научитесь. Можете учиться на мне – мне все равно умирать, а их вы убьете, – вот это да! В другое время Север живот надорвал бы над подобными заявлениями: две утки победят Инсаар. Чудно. Нет, спятил мелкий, точно... – «Илгу» значит утка, верно? – Илларий говорил все так же взвешенно, спокойно, и вновь захотелось союзника прибить. – Нет, при чем здесь утка? – Брен вскинул глаза, но руки Севера так и не выпустил. – Илгу – это «пьющий». Он способен выпить чужую силу. Забрать ее. Почувствовать в себе и притянуть. Проще всего это сейчас сделать со мной. Ты должен научиться, Север, – и добавил шепотом, помолчав: – Я предатель. И хочу... Он плакал. Тихо, без всхлипов, только слезы по щекам текли. А они смотрели на него, силясь понять. Потом Илларий взял со стола настойку с сонным зельем, что знахарка приготовила от припадков, и протянул мелкому: – Выпей, Брендон. Тебе нужно больше спать. А мы пока подумаем над твоими словами, – но Брен так Лара по руке ударил, что зелье на ложе пролилось. Сел, выпрямился, серые глаза гневом полыхнули: – Нет! Я не стану спать! Не тратьте себя на мое лечение – вы и так много потратили, вам нужно пить, пить других... чтобы силы были, с меня теперь много не возьмешь! Слушайте меня! – он хватал их за руки, яростно шептал, и они, против воли, слушали. Такого наслушались, что голова кругом пошла. И Север все время их разговора задавал себе вопрос: можно верить хоть одному слову Брена или братишка спятил все-таки и чушь полную несет? ****
Илларий вошел в спальный покой босиком, сбросил у двери тунику, оставшись в одной набедренной повязке. Лицо его было строгим, замкнутым... а жаль. Брен сегодня их чуть не впервые от себя отпустил и спал спокойно, они могли бы... ну, ладно. Лара иной раз тронешь – сто раз пожалеешь. Север поставил кубок и бросил: – Я – спать. – Подожди, – консул сел на край широченного ложа. Если Илларий его снова когортами или чушью подобной донимать начнет, получит серебряным кувшином по голове. – Так что ты решил насчет Инсаар? Так и есть. У Севера тошнотворно ломило в висках, и думать о чем-то сил просто не было. Даже о брате думать сейчас не мог. Он должен решить – с холодной головой. Легко сказать: нелюдям взамен себя отдадим. А как же те, кто за ними – солдаты, купцы, ремесленники, крестьяне? Сабина, Иванна и куча ее правнуков? Все жители Лонги зависят от союза, от жизней его заключивших. Это истина. И потому он не смеет думать только о себе. Только о долге перед братом, о том, что не имеет права второй раз отдать его на муки! Как там говорил отец? Долг перед племенем важнее всего. Ради этого долга Север убил Максима, ведь согласившись, он все равно что сам его убил... да, он был согласен с Брендоном Астигатом, но с той поры умный и властный человек перестал быть ему отцом и стал просто вождем. И ради племени вождь хотел смерти Брена – ни по какой другой причине папаша не согласился бы убить младшего, слишком уж много в него вложил... одно обучение в храме сколько стоило! Следовало решать, а Север не мог, сию минуту – не мог. Завтра, наверное, сумеет, только карвиру ответ нужен сейчас. – Что я могу решить? У тебя обязательств перед выродком нет – это мой прадед союз заключил, не твой... – И что из этого следует? – вот же манера гадостная – эдак расспрашивать, поглядывая с отстраненным интересом. Видел как-то Север, что так же имперские лекари на лягушку распотрошенную смотрят: исследуют, разбирают. – Отстань, – почему он никогда не может сказать Лару, что его бесит и чего ему хочется? Потому что все еще боится показать слабость? Потому что знает: сам он карвира любит, а тот его – нет? Да, хочет, да, привязан, да, выгодно. И все. И этого довольно, но иногда мало. Иногда хочется просто заставить любовника голову потерять и самому в омут рухнуть. И иногда даже получается у них. А в другой раз – словно стена стоит. – Не отстану, потому что ты, кажется, не понял, – ишь ты, аристократ Каст изволит быть недовольным тупым варваром. – По словам Брендона, союз Дара разорван... – Это ты про то, как выродок тот его ударил, живот хотел вспороть? Бредил мелкий, Лар. Разве может Инсаар собственный закон попрать? Консул встал и принялся нарезать круги по спальне, с каждым шагом все быстрее. И вид все тот же – словно дела ему до происходящего нет. Задница Холодная... и всегда таким будет. – Значит, может. Мне слова Брендона бредом не кажутся – большая их часть, во всяком случае. Вспомни, что было с теми, кого нелюди насиловали толпой? Разве можно сравнить? Значит, он говорил правду, – вот тут Илларий прав. Конечно, на вход брата жутковато глядеть было, но у тех, кого нелюди кучей поимели, входа вовсе больше не было – одна зияющая рана. Выходит, Брена впрямь один только нелюдь драл, его любовник... но тогда Север должен поверить, что может выпить Инсаар! И Лар тоже. Потому что они илгу. – Не советовал бы тебе смеяться, – Илларий остановился внезапно, нахмурился, глаза вдруг синью полыхнули. – А ты меня заткни. В следующий миг карвир прижал его к ложу. Зашептал в губы яростно: – И чем же тебя заткнуть? – вот это как раз то, что ему сейчас нужно! Север просунул руку между их телами, сжал ладонью плоть любовника, нарочно грубо – тот даже вздрогнул. – А вот этим. Илларий приподнялся, сдернул повязку с бедер, подсунул ладони ему под ягодицы, тоже стиснул – сильно, с жаром... Лар, Лар... и тобой вертеть можно, хотя ты мной чаще вертишь. Да, так всегда было, с самого начала. Илларий его не ласкал – лапал, грубо, как десятник мальчишку-новобранца. Хорошо! Только маленькая складка между бровей все не разглаживалась... Выбить из него эту дурь – на ложе думать! Не со мной, Лар. Со своим советником, удравшим задницу остеру Данету подставлять!.. – И это все, чем ты меня заткнуть можешь? – Север рассмеялся аристократу в лицо. И развел колени в стороны, а Илларий будто с ума сошел, что и нужно... намотал волосы на руку, оттянул голову назад, зарычал: – Не смей мне хамить, – и в губы губами – властно, как раба целуют. Пальцы в него всадил так, точно не ласкать собирался, а насквозь проткнуть, но Север все смеялся. Тогда Илларий и впрямь ему рот заткнул – своим, вздохнуть не давая, губы ему кусая. Потом приподнялся, ближе придвинулся и плоть ко рту подставил: – Так тебя заткнуть? Красив, как... как Илларий Каст! А внутри, в самой глубине существа что-то скручивается спиралью, словно кокон вокруг него строит, не давая добраться, отнять, забрать... И рвется навстречу чужой силе, отбирая, забирая – мой, мой... Север чуть прикусил любовнику кожу под мошонкой, тот выгнулся дугой, подставив ягодицы под ладони, словно умоляя – сожми. Север и стиснул руки, впуская член в глотку, провел языком еще несколько раз. Отстранился. Спираль внутри сжалась до упора и ждала рывка. Карвир рухнул на него сверху, втиснул в ложе, улыбнулся надменно. А потом выпрямился, заставив коленями обнять себя за талию. Чуть коснулся смоченными слюной пальцами растянутого входа – и вовсе оскалился. Сам на себя не похож! Хотя нет, похож. Таков на самом деле Илларий Каст и есть, когда Холодной Задницей не прикидывается. – Я тебе буду хамить, буду тебя драть, и ты меня будешь... как угодно, – Север шептал, задыхаясь, а нутро сжималось, ожидая вторжения. Пусть грубее сделает, пусть! И ждала нужного мига скрученная праща-спираль. Илларий тоже дышал с трудом, еле сдерживаясь, но выдохнул: – Молчи, молчи! – и вошел, одним толчком. И впрямь драть принялся – вбивая член грубо, жестко, а Север только рад был. Боль острая, но такая нужная... все смоет, сотрет, все исчезнуть заставит в этой раскаленной воронке соития. Праща хлестнула, точно жгут. Он над собой уже не был властен, а нить, что всегда между ними натягивалась во время любви, звенела и пела. И наматывалась на пращу – так странно, все в голове путается... И не давала тянуть из него что-то, а только он тянул – из любовника, хотя тот брал его, точно раба. Лар сжал его колени, развел шире, он весь дрожал, лицо было страшным... остановился, глаза распахнулись... – Север! Ты... понял?! – Нить ослабла. Илларий вжался в него до упора, застонал, и Север вскрикнул даже. Не останавливайся! Что он должен понять?! Он сделал усилие над собой, заставив нить вновь натянуться, потащил из любовника нечто... так нужное ему сейчас, и праща-спираль вновь улеглась на место. Она его защитила. Илларий снова задвигался, наклонился, поймал его губы, и, когда семя выплеснулось внутрь, Север понял... чувствуя горячее, вязкое доказательство в себе – он принадлежит этому безумцу, а тот принадлежит ему – понял... Это оружие. Эта нить – их оружие. Потому что они илгу-утки, как твердит его рехнувшийся братец. И праща их оружие, если у Лара есть такая же... но карвир уступил. Илларий скатился с него, сжал плоть Севера ладонью, заглянул в глаза: – Ты понял? Я хотел тебе показать и сам понять... прости. За что прощать-то? Илларий опять невозможное сделал – и прощения просит?! Север дернулся, сел на ложе. Прижал руку любовника к своему паху и прохрипел: – А теперь я... Нить тянулась медленно, будто нехотя... ну ясно, Лар же только что спустил в него семя, и жар потух, как огонь в очаге... а если так? Я хочу его. И он будет моим. Я его возьму. Выпью. Праща вновь ожила, закружилась и потянула... Лар прижал руки к лицу: – Сильнее! – перед пращей была стена, но Север знал, что эта дикая сила снесет ее. Если он сам захочет – снесет. Но он не хотел. А если вместо любви его клятой перед ним Инсаар окажется? Выродок, что Брена драл или позволил кому-то драть? Тот, кто брату кишки хотел выпустить? Тварь! Снесу! Насмерть. – Север!.. – Илларий вцепился ему в плечи, надавил. Лицо карвира было белым, руки тряслись, но он улыбался. Безумец. Север же только что чуть его не убил, а он улыбается... не сумел бы остановиться – точно убил бы. Нельзя такое делать с теми, без кого жить не можешь. А как иначе? Не пойдешь же на солдатах пробовать, кто из них кто... как там Брен их называл – илгу, аммо или раф? А почему не пойдешь, собственно? Вот сейчас и пойдет! Если б вместо нелюдей ему завтра драка с трезенами предстояла, пошел бы он отбирать тех, кто к драке лучше всего пригоден? Пошел бы. И тех, кого нужно во второй и третьей линии держать, потому что они слабее, тоже отобрал бы. Как брат говорил? Пить, отбирать силу и жизнь могут только илгу. Аммо только отдают, поэтому их нужно беречь, а илгу вперед ставить. Ну да, передовой отряд... – Север, – карвир опять улыбался, хотя губы еще подрагивали, – ты бы надел штаны, прежде чем нестись куда-то. И может быть, дашь мне закончить? – любовник кивнул на его все еще напряженную плоть, потом наклонил голову, приник губами... Как я люблю тебя, если б ты знал... но ты не знаешь... или знаешь? Безумно хорошо, и легко, и семя на губах Лара – как дар. Чуть позже они лежали, обнявшись, и вождь лонгов позабыл о желании нестись к легионерам охраны главных покоев. Успеется. Он еще немного побудет с Ларом, а потом они вместе пойдут. – Ты самый умный человек в этом проклятом мире. Консул посмотрел на него, как на помешанного, а Север бережно коснулся пальцем губ любовника. Нет ничего дороже, чем Лар вот так рядом... Лар и Брен – и он их никогда не отдаст. – Запоминай, карвир, я повторять не стану. Без тебя, твоего ума ничего б не было – ни союза, ни мира. И я бы не знал, как брата спасти, как нелюдей убивать. Ты... – пришлось замолчать. Иначе следующими словами станет признание, а связывать так человека нельзя, Лар свободен. – Но ты понял главное, Север? – Илларий приподнялся на локте, откинул ему волосы с лица и принялся играть прядями. – Ты сильнее меня, и, возможно, сможешь выпить этого своего выродка. Это Север понял – еще в тот миг, когда чуть не снес стену, что Лар внутри себя поставил. Просто говорить об этом сейчас не хотелось. Он, словно проклятый выродок, словно нелюдь, пил того, кого любит! Но ведь и Илларий его пил, чтобы показать... только люди не должны так поступать друг с другом – вон Брена во что превратили. Это мерзость. А если другого выхода нет? Он станет тянуть жизнь и силу сознательно – как тянул всю жизнь, не замечая того? Из Брена, отца, Сабины, товарищей, врагов? Из леса, дождя, реки? Безумие. Нет, не безумие – оружие. Оружие в страшной войне, и они ее выиграют. – Одевайся! Я вспомнил. Пойдем. Лар засмеялся и вытянулся на ложе. Под гладкой кожей заиграли мускулы. – Что же ты вспомнил, Север? – когда карвир поет вот так, хочется его ночь напролет целовать, но время!.. Кто знает, может, нелюди завтра за братом придут? – Когда предатели вернулись, ну, те, которых Инсаар мне пригнали, один из них – он сейчас в Третьем легионе командир восьмой когорты, Пейлом зовут... – так вот, он сказал: нелюдь его илгу прозвал... понимаешь? Мы вдвоем не справимся, но илгу еще есть. Пусть, как говорит Брен, их мало. Мы на Пейле проверим... – Стой! – Лар, смеясь, принялся натягивать одежду. – Нужно вначале самим все как следует понять. Ты же не собираешь отыметь этого Пейла, а потом и выродка своего? Твоя плоть – только моя! Издевается, конечно, но он прав. Не в постель же Пейла укладывать, да и с Инсаар ложиться он желанием не горел. Ничего, на месте решат, как эту силу вне ложа и соития использовать. – Да моя плоть ни на кого, кроме тебя, и не поднимется. Но, если будешь копаться, я этого Пейла-илгу поимею, так что догоняй! ****
Север торопливо одевался, жалея, что у лонгов не принято услугами рабов пользоваться, чтоб тунику и штаны нацепить. Илларий проснулся раньше и уже ушел – к Брену, наверное... а карвира разбудить не позаботился! Ну, ничего, сейчас они у мелкого сойдутся. Вот только с ремнями разберется и... В следующий раз братишка поверить заставит, что земля круглая и вокруг пылающего шара вертится... или что за то, кем родится ребенок – мальчиком или девочкой, отвечает мужчина, его зачавший, а не женщина. Хотя что-то такое Брен и нес, когда Ари девчонку родила, и Север сказал с досады: и так, мол, стерва, так хоть бы парней рожала... на самом деле ему было совершенно наплевать, кого келлитка там родила, он все равно ребенка не видел – воевал. Да и не увидел толком. Но как ни крути, а чушь редкая: что заставить мужика за исконно бабское дело отвечать, что бегать и легионеров трясти, выпытывая, кто они – «пьющие» или «отдающие». И все же вождь поверил в рассказ брата, сам не заметил, как поверил – от начала до конца. А Илларий даже какую-то теорию вывел, дней пять ходил с таким видом, точно на ходу спит, и шептался с мелким. Брен уже вовсю сидел на кровати, но вставать ему знахарка Иванна пока не велела, и лекари имперские ее поддержали, говорили, что с такими повреждениями лучше подольше полежать и что слабость – не шутка. И впрямь Брен еще очень слаб... но как же здорово было видеть брата. Просто смотреть, как он спит, ест... голос его слышать. Север убеждал себя, что и все остальное наладится – пройдет время, и станет братишка улыбаться, а там и смеяться, как прежде. Но Брен чаще всего лежал, словно мертвый, иногда даже на вопросы не отзывался, и все, что его интересовало – оружие! Илларий по вечерам часами говорил с ним. Север слушал, а мальчишка просто молчал, глаза закрыв, и руку старшего брата не выпускал... а третьего дня ему будто хуже стало. Утром он не узнал Иллария, потом и Севера перестал узнавать и только твердил: «Ты илгу, ты сможешь, выпьешь, победишь». И плакал: «Не отдавай меня больше!» Потом очнулся и сказал твердо – как припечатал: «Я трусливая дрянь. Ты теперь знаешь все, и надобности во мне больше нет. Придут – отдай». Север даже выругать его хотел, но больно уж страшными, неживыми глаза у братишки стали... и лицо такое, точно его все еще терзают... Карвиры старались его поменьше теребить расспросами, до многого сами доходили, но Лар вчера штуку придумал. Привел в покой десяток легионеров, построил у стены и попросил Брена сказать, кто из них сможет драться с нелюдями. Брат быстро ответил: «Никто, – помолчал и выдал: – других тоже приведи». Но они не решились, потому что после такой пробы мальчик до ночи впал в беспамятство. С отбором людей у них вообще страшная путаница выходила. Про самих себя они многое поняли, научились нить, что во время соития между ними возникала, и помимо ложа вытаскивать. Илларий после сказал, что давно удивлялся – ни с кем другим такой связи не было... впрочем, у него и любовников негусто. Север даже хмыкнул, чем вызвал у карвира улыбочку ледяную, и тут же поспешил пояснить: смеется он не над тем, что у консула мужиков было мало, а над тем, какие они оба дураки. Ведь как есть дураки. Север слышал от стариков – перед первым обрядом своим еще, – что только Ка-Инсаар связь нерасторжимую дает, жар и страсть, отданные нелюдям вместе. У самого вождя, как у многих лесных жителей, обрядовых любовников набралось бы не меньше восьми-десяти, но ни с кем, кроме Алера и Иллария, он не проводил дольше одной ночи, а об обрядовом соитии обычно мало чего помнишь. Илларий кивнул и ответил, что у него обрядовый, выходит, был только один – тот, кто девственности его лишил, и о той ночи он правда мало запомнил. «Да как же ты обряды справлял-то?» – удивился Север. Лар и в квестуре сторонился имперских Ка-Инсаар – это Север хорошо помнил, но не обязательно же насиловать, можно и по согласию! И ляпнул сгоряча: «Я думал, ты в квестуре с кучей аристократов ложе делишь!» Лар аж позеленел и выдал: «Это ты, Астигат, в квестуре аристократов имел как подстилок. Сильвий, Гай... как ты мог с Гаем Арминием спать?! Мерзость!» Вождь даже растерялся на миг. С квестором Сильвием они и правда ложе делили долго, но Гай?! Да у него б плоть раньше отсохла, хотя имперец и предлагал. Он хотел все это Илларию объяснить, но промедлил, и консул дверью хлопнул. Север тогда обозлился страсть – не иначе, Лар еще и у Брена странностей понабрался, вдобавок к своим собственным! Вечером того дня Илларий напился, что с ним бывало очень редко. Сидел на лежанке, молчал, а когда Астигат присел перед ним на корточки, вдруг ткнулся лицом ему в плечо, зашептал что-то... «Прости, прости», – только это Север от карвира и услышал. Словом, с нитью раскаленной они все выяснили и хорошо ею пользовались. Вождь лонгов припомнил после байки стариковские, что с юности слыхал: о том, как обрядовые любовники слышат друг друга на расстоянии; как один чувствует, если с другим беда; как при долгой связи на другого может и не встать... ну, а больше всего баек было, конечно, о Даре равных – о Райне Астигате и Амплиссимусе, как Брен выродка прозвал, – и байки эти в половине случаев оказывались совсем не радостными. Не хотелось Северу всем этим карвиру голову забивать, ведь Дар равных, если по россказням судить – штука страшная. Якобы, если долголетнюю связь внезапно оборвать, то и в Стан мертвых отправишься. Да чушь все это! Выродок же не помер – эх, жаль! – а прадеда-то вон уж сколько на свете нет. Лар к тому же говорил: «Нечего байкам верить, про нас с тобой их тоже целую телегу насочиняли», – и прав был. Север сам уже слыхал, что близ базилики Сарториска не то он консула сонным зельем опоил и отымел, не то консул – его; не то Илларий какого-то имперца похожего нанял обряд вместо себя справлять, а сам только и ждет, когда предать; не то Север то же самое сделал... тьфу. Делать людям нечего, вот и выдумывают. Но куча слухов союзникам на руку. Пусть враги головы ломают. А вот с отбором «передового отряда» – таких же илгу, как сами – головы пришлось ломать им. Да так, что проще было Брена в охапку и удрать на границу с трезенами, от нелюдей подальше. Только от Инсаар никуда не сбежишь, вот беда-то в чем. Объяснить людям, чего карвиры от них хотят, было сложно, хоть топись. И посейчас смешно вспомнить, как они с консулом вломились в тот вечер в казарму к бывшему старшине-предателю Пейлу, как подняли его с постели и принялись во все стороны вертеть... Уж на что тот мужик спокойный, а таращился на них, как на чудо лесное, и боком-боком пятился, стараясь сбежать от помешавшихся карвиров. Промучившись эдак с час, вождь вдруг зацепился взглядом за неубранное оружие, рявкнул на Пейла, и тут... стоило командиру когорты испугаться да обозлиться – пусть даже самую малость, – как встала перед пращой, внутри крутившейся, стена. Севера даже рассердило на миг, что попробовать нельзя, что станет, если стену ту сломать, а сломать ее он мог. «Ты его пил, а он защищался, но пить тебя в ответ не стал, – так сказал Илларий. – Почему не стал, а, Пейл?» Командир когорты, бедняга, только глазами захлопал, и консул сжалился. «Ты, – говорит, – вождя уважаешь, верно? Благодарен ему за прощение, так? Ценишь свое жалованье и место командирское?» – «Ну да, роммелет Илларий, – протянул Пейл и, помолчав, добавил: – а еще Север Астигат просто воин хороший и справедлив – так чего еще лонгу от вождя желать?» Илларий сжал ему руку и, крикнув, чтоб Север еще раз попробовал, унесся куда-то. Как потом оказалось – к Брену, расспрашивать да писать что-то. Уже в ту ночь они выяснили: илгу за аммо принять возможно, а вот наоборот – нет. У аммо внутри стены не было – почти никогда... ну, у Брена вот была, да ведь он сам ее под муками жуткими выстроил... а так на аммо можно шипеть, орать, бить – все без толку. Защищаться самим у них не получалось, этому учить нужно. Слабая стена выходила только у Райна, сына Крейдона, да у Фабия Лота, консульского любимца – старик тоже аммо оказался. Илларий хмыкнул довольно: как же иначе, мол, первый признак аммо – когда люди тянутся, а уж как тянутся к легионеру Лоту, всем известно. Рядом с аммо всегда хорошо, так хорошо, что и отойти трудно – они же силу отдают, щедро, ничего себе не оставляя. Вот те, кто рядом и пользуются – как Инсаар, что Брена пользовали. Сколько же в братишке силы должно было быть, что нелюди из нее коконы свои поганые выродить смогли?! Твари! А теперь у брата ничего почти и не осталось – все выжрали! Признаки илгу были иными. Отвратными, правду говоря, но не Северу Астигату судить подобных себе. Он всегда привечал таких и сейчас понял отчего – они были ему сродни. Предатель Пейл, Тит Плавтий, командир Первого имперского легиона, отец, Крейдон, даже скотина Гай Арминий... и Илларий, проклятье! Север всегда безмерно ценил в людях способность драться, ни перед кем не опускать голову, никому не уступать, если нужно, пойти по трупам. Как назвать пьющих чужую силу? Бессовестная сволочь, и никак иначе – все илгу таковы, ха! «Пьющие» рвались наверх, кто честной дракой, кто подлостью расталкивая соперников, и жрали, жрали, но все ж не так, как Инсаар. Привечал, верно, но порой и ненавидел люто – именно похожих на себя. Соперников в вечной войне за силу, разлитую в мире. После «беседы» с Пейлом, вождь вошел в раж. Вломился в столовый покой, где командир Первого имперского легиона мирно вино цедил и с ходу врезал тому в челюсть. О, этот стал пить мгновенно! Север был готов расцеловать имперца, хотя Тит меньше всего был расположен к лобзаньям – но когда раскрутилась внутри праща, сцепившись с такой же... Здорово. Третьего нашел и приволок Илларий. Астигат даже загоготал в голос: карвир притащил Крейдона, кого ж еще! На скуле верховного стратега расцвел небольшой синяк – видно, Лар тот же способ выяснения попробовал. Четвертый и пятый оказались слабее, но пить они все равно могли, шестого – тоже достаточно сильного – нашли под утро, и опять среди командиров. Ну конечно, Брен ведь говорил, что илгу стремятся к власти. За пару дней они перебрали кучу народа, уже зная, что искать, но илгу нашлось немного: всего двадцать один человек. Больше прочих – в точности по словам Брена – среди воинов было пустышек-раф. В них плескалось неглубокое озерцо силы, отдавать они почти не могли – не сравнить с сияющим потоком, струящимся из аммо. Аммо тоже оказалось немного, хоть и побольше, чем илгу. Отдавать их нелюдям нельзя, но как это сделать? Их нужно учить закрываться, но научить такому со стороны трудно, если не невозможно. Человек сам должен понять, что использовать его нельзя – он не корова, – сам захотеть защитить себя. Отобрав «передовой отряд», карвиры кое-что объяснили пьющим – треть примерно того, что Брен поведал. И предупредили: илгу могут, конечно, пойти напиться от радости или с горя удавиться, но, судя по всему, союз с Инсаар расторгнут, и людям придется драться. Вот им и придется, а как – карвиры сейчас покажут. Легко сказать! Показать было чудовищно сложно, люди не очень-то понимали, как действовать, и Север сомневался, что хоть половина из них выживет под ударом силы Инсаар. И Лар, провались все, ведь Лар тоже понятия не имел, каково это – когда на тебя сила нелюдя давит, когда морок перед глазами и тьма клубится... Но как же их мало!.. Север затянул последний ремень, выругался коротко, прицепил к поясу меч и расправил плечи. Карвиры решили смотр сегодня провести, оттого и вырядились эдак: в одинаковые белые туники, серебряные доспехи... ну Север еще и штаны на себя натянул. Люди должны видеть вождей во всем блеске. Этого отец ему не внушал, он сам понял – сопляком еще. Никакой пользы не будет, узнай народ, о чем у вождя голова болит, только вред один – слабого не боятся и не уважают. Потому пусть глядят и лонги, и имперцы на союзников во всем великолепии, а что у тех на сердце... Астигаты перед дракой не дрожат. Да и не будет сегодня драки – вон утро какое красивое. Едва он вышел в галерею, до него донесся визг. Эге, да там кто-то уже дерется – но явно не с нелюдями. На каменном полу покоев Брена валялся подергивающийся, визжащий куль в плаще легионера. Раньше б Север точно знал, имперец или нет перед ним, а теперь потребовалось разглядеть голые ноги под туникой, ведь свои нынче тоже похожие плащи носят. Илларий сделал шаг вперед, и Север услышал в голосе карвира знакомые и до судорог неприятные нотки: – Если кто-то считает, что у меня есть время возиться с трусами, пусть сдает бляху легионера и возвращается в Гестию, – глаза у консула были не просто холодные – ледяные. – Еще раз услышу о подобном, разжалую всех, вплоть до командира когорты. Повизгивающий легионер с трудом поднялся на ноги. Север его оглядел, заметил внушительный зад и понял, что перед ним тот самый Секст, которого Райн отправил с дороги предупредить о находке. Вождь нередко думал, отчего придурок не сообщил им, насколько Брену плохо. Теперь все выяснилось: легионер просто побоялся, что за принесенные сведения получит наказание вместо награды, и промолчал. Райн Рейгард, вернувшийся в Трефолу пару дней назад, отловил труса и избил в кровь. Тот побежал жаловаться командиру, а командир решил потребовать у консула наказания для обнаглевшего десятника Заречной армии. Но карвир решил иначе и вместо суда только добавил Сексту еще. – Мы задерживаемся, Север, из-за такой мрази! – Илларий был как взведенная тетива. Отчего? Подумаешь, дурак какой-то! – Десятник Рейгард поступил совершенно правильно. Этого – под арест, – и прибавил уже шепотом: – Ведь можно было сразу лекарей привести! А если бы Брендон там, на поляне, у тебя на руках?.. Он не договорил, но вождь понял любовника. И отчетливо почувствовал, как крутится внутри Иллария знакомая спираль... потом собранная сила будет отдана братишке, ведь Лар над тем трясется, как над собственным братом. – Ты у Брена был? Как он? – Север положил ладонь на локоть карвира, и тот чуть притих, будто вслушиваясь. – Он спит. Пойдем? Север еще успел глянуть в сияние весеннего утра за окном, в синие глаза Иллария, как на плечи рухнули злоба и ужас, а по галерее понесся крик. Теперь орали хором. Так кричат на пожаре, но вождь лонгов знал – не пожар это. Не пожар. ****
Нелюди – больше трех десятков, в истинном облике – стояли, сгустившись пятнами тьмы, прямо в середине главного зала. Перед ними сбились в стайки оцепеневшие от страха люди. Вот и все – Инсаар нашли, где прячут Брена, и явились за ним. Только сейчас Север понял, какой страх терзал его с минуты, когда он видел умирающего брата. Страх, рожденный неуверенностью в собственной правоте. Но неуверенность прошла, и он не боялся больше. Быстроразящие не имеют право гнуть людей, словно хозяин раба, не могут забирать то, что считают нужным, точно у бессловесных тварей. Мы не рабы и не коровы. И брата они не получат. Только бы Брен не напутал с тем, что Неутомимые давно перестали его замечать. Север оставил весь «передовой отряд» в покоях брата, заявив «пьющим», что, если твари до мелкого доберутся, мало защитником не покажется – месть вождя их и в Стане мертвых достанет. А теперь они с Ларом стояли на верхней ступени лестницы, и блестело серебро на доспехах. Вождь откинул с лица светлую прядь и поднял глаза на тьму. Ну, где ты, выродок? К утке пришел? Вот она, утка! – Я желаю видеть старшего правнука моего карвира Райна Астигата! – выродок без куска сердца услышал, и в голове загремел низкий, звучный голос: – Я требую того по праву жертвенного Дара, принесенного сто лет назад! Покажись, отступник! – А я и не прячусь, – Север произнес это вслух. Он не сомневался, что выродка – хоть тот и говорит, не разжимая губ – слышно во всем главное покое Трефолы, а может, и во всем городе. Ничего, не обломится ему! Тепло Иллария рядом – обжигающее тепло поддержки равного, и натянувшаяся нить... они выиграют! Нелюдь, видно решившись, выплыл из клуба тьмы. Ударит сразу или начнет торговаться? Высокий, серокожий, опасный, как все армии на свете – и еще опасней. Черные дыры прямо напротив лица, хотя Инсаар только что стоял у подножия лестницы. Держись, Лар! – Скажи, правнук Райна, разве не поменялись мы с тобой? Обмен был честным, я дал тебе победу, а ты за нее отдал мне человека своей крови. Верни его, Астигат, и мы уйдем, – Быстроразящий вновь растворился в своей тьме – ноо, так это Брен называл. – Поменялись. Но я предлагаю тебе новый договор, карвир прадеда, – церемонии есть церемонии, хотя Север и не верил, что выродок согласится. – Возьми взамен моего брата пленных трезенов. Они уже есть, и их будет еще больше. – Нет. Ты отступник и лжец, Астигат! Ты разорвешь союз, не выполнив того, что я требую, – вновь загрохотал голос. Илларий незаметно сдвинулся, становясь почти вплотную, и запела нить, натягиваясь между ними. Даров не возвращают, выродок, сейчас поймешь! – Это ты лжец, – консул Лонги лениво шевельнул рукой. Для человека, ни разу не видевшего Инсаар, Лар держался отменно. Ну да, чего еще от него ждать? – Ты уже разорвал союз Дара, напав на того, кто одной крови с твоим карвиром. Соглашайся на то, что дают взамен, и мы не станем взывать к собственному закону Быстроразящих. Вот сейчас они поймут, бредил Брен или нет! Братишка говорил, что законы придуманы не нелюдями, что сам мир может покарать нарушивших их... так ли это? – Ложь, – огромная тень зависла под потолком. Прочие Инсаар стояли смирно, но станут ли они и дальше так стоять? – Ты лжешь, курица! – та-а-ак, выходит, Север – утка, а Илларий – курица? И что обиднее? Вождь засмеялся, представив, как они с Ларом мечутся по двору, крякая и кудахча. Консул тоже улыбнулся – нехорошей улыбкой. Но тут тень взвилась вверх, и из тьмы появился человек. Лишь мгновение карвиры видели Главного в людском обличье – высокого темноволосого мужчины... потом морок исчез, но Север не сомневался, что прочие, застывшие толпой в главном зале, по-прежнему видят вместо твари, жрущей их жизни, человека. Но смех прекратился сам собой, и шальное чувство уверенности тоже схлынуло. Ладно. Бредил там Брен или нет, а они его не отдадут. – Я позволю тебе уйти, курица. Это касается лишь потомка того, с кем был заключен союз, и ты, и подчиненные тебе тут ни при чем. Астигат попрал наш закон. Ты волен оставить его, мы тебя не тронем, – Инсаар неотрывно глядел на них, и нить внутри тела словно почуяла прикосновения черного мертвого взгляда, натянувшись так, что сильнее, кажется, и нельзя. Но нелюдь пока не пил. Илларий Каст только рассмеялся в ответ – так, как умел только он: он-де аристократ с двадцатью четырьмя завитками на запястье, родич императора Риер-Де, а все прочие – убожество, ха! – Ты, может, и отпустишь меня, дашь мне свободу от клятвы в обмен на предательство – но мир не даст. И я не предам. Мой карвир не разрывал союза, ты сам его разорвал, – и чуть помолчав, процедил: – Мелко врешь, нелюдь. И глупо. – Так знайте, что в ничтожестве, за которое вы встали сейчас, таится лютая гибель для всех, кто рядом с ним и кто выше него! – Инсаар наклонился вперед и поднял руки. Он на что-то решился, Север ясно чуял крепнувшую уверенность выродка... и праща хлестнула жгутом. Твари попользовались мальчишкой, выпили едва не до дна и еще ничтожеством называют?! Ах ты, гнусь! Праща начала раскручиваться быстрее. Выродок без куска сердца распахнул свои жуткие глаза: – Глядите! Знайте: именно это видел внук Райна! Он согласился убить свое отродье и поручил это тебе, Астигат, а ты нарушил его волю! А ты, курица, помни: этот никчемный первым погубит того, с кем ты делишь ложе! Глядите же – вот что уже случилось оттого, что не оборвана жизнь младшего Астигата. И вот что случится вскоре, если вы не оборвете ее или не вернете его нам. В первый миг их не спасло ничто – ни нить, ни свернувшаяся жгутом сила. Север не знал, стоит он все еще или уже валяется на земле, бессмысленно вопя... боль и ужас нахлынули стремительной волной, захлестнули с головой. Картины сменяли одна другую: кровь на железе, и нетронутое лицо шиннарда Беофа, и распятый в колодке лонг, а за его спиной – имперский легионер и рядом такие же... кровь, дерьмо, вопли... лицо Иллария – красивое, страшное, безжалостное... его смех – именно так смеется Холодное Сердце... и он сам, весь в крови, в своей крови, а за спиной огонь – столица Заречной Лонги горит, полыхает, как вязанка, и смеется его карвир... Лар! – Север! – стон совсем рядом. Ничего, они выдержат. Вождь лонгов рванул раскаленную нить к себе. Трефола горела, а Север Астигат, по пояс обнаженный, с разметавшимися на черном ветру волосами и горящими злобой глазами, был залит кровью... и звенела нить, раскручивая пращу, и вставала стена силы, и огни вертелись перед глазами. Нить потянула что-то огромное, чуждое... жуткое, будто смерть, и великое, как время. Инсаар! Сила Инсаар противостояла им, а они пили ее, пили бессмертную жизнь... Пей! Бери все. Мы не коровы, пусть впервые за век нелюдь станет кормом для человека. Пей. Пей. И рухнула чужая защита, и потекла сила – тяжело, мучительно тяжело, но так сладко. И в упоении властью и мукой илгу Север Астигат увидел... Грязно-белые мертвые коконы, еще недавно сиявшие как первый снег. В них больше нет жизни, она выпита, а новое вызреет так нескоро. Мы умираем, мир! Мы не нужны тебе, мы, сотни лет приносившие тебе Дары? Люди тебе нужнее, мир? Они ничтожны, они не могут. И собственное тело – скрюченное, обугленное, узнаваемое только по вмятине возле сердца. Нет у меня давно сердца, сгорело век назад в пламени Ка-Инсаар, умерло вместе с любимым, а я выжил – почему, мир? А теперь погибну в новом пламени, разведенном руками человека, руками аммо! Такого обильного аммо, коего я за все свои долгие годы не видел, не пил, не знал... В аммо – причина гибели... отчего так, мир? Аммо убьет меня, я уже мертв. И пусть, но мой народ выживет. Новые Дарособиратели уже зреют в своих тьелах, а я уйду тихо. Хоть такую милость я заслужил, мир? Ответь! Молчишь. И прямо в лицо неслась огромная волна, заливая поля и дома... и люди, и Инсаар стояли в немом ужасе, задрав к небу головы. Неужели ты погибнешь, мир? Я не смог тебя спасти! Под землю ушел целый город – с храмами, улицами, живыми огоньками силы... и все из-за аммо. Зачем ты родился из чрева, зачем ты выжил, маленький обильный аммо? Ты несешь погибель, аммо, погибель нам всем! А меня ты уже убил. – «Горела пламенем заря... и погибали города, рождался в муках целый мир... сверкающий и новый, огромный и пустой... и полный силы...» – Илларий? Карвир бредил. Остановившийся взгляд и эти слова! – Что ты говоришь, Лар? – Это Квинт... Квинт так сказал. Он гениален, Север, я же говорил, что его стихи гениальны. А теперь мы видели, мы знаем... «Горела пламенем заря...» – Консул Каст! Лар вздрогнул, очнулся. Не спятил – и то хорошо, а твари где? Где они?! Главный зал был пуст... то есть, казался пустым, потому что там остались только выродок без куска сердца и люди... но люди были такими маленькими. Горела пламенем заря, и погибали города... из-за Брена? Выходит, все это выродок отцу показывал? Или часть только, а остальное они сейчас насильно вытащили?.. А, проклятье, потом!.. – Я разрываю союз Дара. Ты... – слова давались тяжело, а Неутомимый молчал. Смотрел, глаз не отводя, молча. Мы пили тебя, выродок! И выпили, да жаль, не досуха. Но как же страшно то, что ты носишь в себе! Такая кара хуже смерти. – Ты поднял руку на кровь карвира, и ты умрешь, – вот, сказал наконец. Север едва на ногах стоял, а Илларий так и вовсе... у него по губам, по подбородку тонкой струйкой текла кровь... что с ним? Вождь протянул руку, подхватил союзника. И вовремя – тот тяжело навалился на плечо. Похоже, Лар остался совсем без сил – но они выстояли. Да, сегодня выстояли, а завтра? – Пошел прочь! И выродок убрался. Просто растаял в клубах тьмы, а Север Астигат глядел ему вслед. Глава пятая Ярче солнца жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|