Даров не возвращают
жүктеу/скачать 1.76 Mb.
|
ТрефолаСевера рядом уже не было – ушел, забрав себе слабость и страх и оставив взамен силу. Он всегда поступает так, проклятый варвар, до последней своей белобрысой прядки любимый... Стоит только поверить, дать себе волю, и больше его не увидишь, только память останется – обжигающая память близости и страсти. Она причиняет боль, и хочется стать травой в поле, птицей в небе, кинжалом на поясе – сущностью, памяти лишенной. Но трава помнит солнце, в чьих лучах грелась, птица – порыв ветра, а кинжал – тепло ладони человека. Не избавиться от силков, не сбежать от себя, не забыть... Илларий так и не забыл – многое, слишком многое – и оттого знал: верить нельзя, ибо все может и должно исчезнуть. Память до сих пор хранила красные плиты императорского дворца. В тот день они пришли туда всей семьей – да, тогда у него была семья, точнее, пятилетний мальчишка считал, что она у него есть. Всю ночь в городе полыхали огни, кричали люди, а утром отец угрюмо сообщил: «Переворот, ублюдок Кладий получил венец». Мама кивнула, и Илларий знал, что ей страшно. А ему было смешно, он все спрашивал: «Что, дядя Туллий, со смешным прозвищем Курносый Нос, и дядя Кладий катались по полу в обхватку – потому и получился переворот, да?» Мама в ответ только прижимала его к себе и шептала: «Молчи». Потом позвала воспитателя, раба из Перунии... сейчас Илларий понимал, что воспитатель был первым человеком, которого он любил – не считая мамы, конечно. Но маму он видел редко, она всегда всего боялась и нечасто с ним разговаривала. Зато с перунийцем Пом-Помом можно было поговорить обо всем на свете... Тем же утром он узнал, что переворот – вовсе не игра. Стоя на мраморных плитах, Илларий все пытался понять: с чего это они вдруг поменяли цвет? Ведь всегда были разноцветными – белыми, розовыми, песочными, коричневыми, – так почему стали красными? И отчего мрамор пачкает нарядные сандалии? Вся семья Кастов стояла на лестнице: отец с дядьями, за ними – их жены, а позади – дети с воспитателями; и Пом-Пом стоял рядом с ним. Они ждали, потому что случился переворот и дядя Кладий получил золотой венок на голову. А потом к ним вышли несколько мужчин в измятых туниках, и среди них шел дядя Кладий. Золотой венец – это красиво, конечно, но лицо у дяди отчего-то серое... совсем серое, и руки трясутся. Один из мужчин – высокий, в доспехах – объявил: «Всеобщая Мера обрела ныне достойного правителя, пусть все склонятся перед императором!» Как же так, ведь императором был Туллий Курносый Нос, молодой, веселый, смешливый, – и он громко спросил: «А где дядя Туллий?» И сразу же все завертелось – несколько преторианцев12 кинулись к нему, один схватил его за руку, вывернув так, что в плече хрустнуло... Пом-Пом с силой оттолкнул воина. В следующий миг мальчик понял, отчего плиты сменили цвет – кровь Пом-Пома пролилась на мрамор... Кладий так и трясся, а отец кричал, и другие мужчины кричали тоже... потом все они встали на колени, рядом с телом Пом-Пома, а дядя Кладий поднял руки... Нельзя верить, нельзя! Не верь, не люби, не жди – исчезнет! Исчезнет Брен, и Север тоже... но может быть, если произнести это громко: «Я люблю тебя, упрямое чудовище!» – ты не исчезнешь? Высокая серая тень со шрамом возле сердца предсказала твою смерть, но я вырву тебя зубами, я буду драться за вас обоих. И не отдам, не отпущу! Север. Брендон. Что здесь?!.. Зачем?! Откуда эта лежанка? Почему под головой что-то мягкое? Что он здесь делает? Где Север и Брендон? Север только что был тут, иначе Илларию не очнуться бы. Консул рывком сел. Нелюдь чуть не убил их обоих, но они пили его жизнь! Потому-то Илларию так плохо... было плохо, а сейчас все в порядке. Голова вот-вот перестанет кружиться, и слабость исчезнет. Не нелюдю управлять их жизнями. Пусть попробует добраться до Севера и его брата... Но серый выродок говорил: «Первым брат погубит того, с кем ты делишь ложе». Брендон погубит Севера? Чушь! Инсаар лгал – так лгут врагам, надеясь запугать и перессорить. Но видение не желало уходить, и оно было правдой. Нелюдь – Брендон называл его Амплиссимусом – не хотел показывать им всего. Про высохшие отвратительные шары на деревьях – тьелы, как говорил мальчик, тонущие в воде деревни и смерть Ненасытного они узнали против воли врага. Илларий поднялся на ноги, и комната поплыла перед глазами. Главный ведь тоже пил их и едва не выпил полностью. Если б не Север, консул был бы уже мертв. Нить объединила карвиров – оттого они и выстояли против Инсаар, и оба пока живы. Нужно лишь добраться до двери... он увидит свою семью – Севера и Брена. Нет, нельзя так думать – исчезнет! Кто-то вбежал в комнату, поддержал, не дав грохнуться на пол... квестор Гай Публий. Хороший мальчик, умный, только взбалмошный... илгу Илларий пьет его сейчас, и Гай отдает, потому что сочувствует консулу. Пить кого-то, питаться чужой жизнью – мерзко, но илгу все равно пьет. Потому что хочет жить. – Консул, тебе нужно еще полежать... – Где роммелет Север? Что происходит? Квестор чуть нахмурился, видно, испугавшись чего-то, и струйка силы тут же истончилась. Голова сразу заболела нестерпимо. Раньше илгу Илларий хотя бы не ведал истины, и жить было чуть легче. Брендон говорил, что защищаться ему помогал меч, сотворенный из собственной воли и старого крючка от ножен, Север рассказывал про пращу, а Илларий представлял себе тонкий узкий кинжал. Сейчас воображаемый нож был не тверже куска олова, и оттого мир качался в кровавом тумане. Карвир совершенно прав: все илгу сволочи. Илларию хотелось, чтобы квестор Публий перестал пугаться и вновь начал отдавать... – В чем дело, Гай? Мальчик подал ему вина, и консул жадно припал к кубку, стараясь дышать ровнее. А ведь они еще не дрались с Инсаар! Все только начинается... – Консул, они вернутся? – в глазах Публия был страх – извечный человеческий страх перед неведомой мощью. Нужно выкорчевывать из душ ужас и покорность, словно сорняки с полей. Не будет больше обрядов, люди станут любить только для себя, а нелюди пусть утрутся! – Не смей бояться, Гай. Иначе нам не победить. Мальчик гордо вскинул голову, но страх в нем не уходил. И потому консул заставил себя идти к двери. Он ненавидел себя и все-таки шел, принуждая думать о том, что станет делать сейчас. Ему плохо, но он должен – иначе как драться? Аммо и раф сражаться не могут, а Инсаар вот-вот вернутся. За порогом оказалась старуха-знахарка, лекари Брендона и несколько человек охраны главных покоев. Иванна не была напугана, хорошо. И верно, чего пугаться той, что прожила на свете век? Пить ее нельзя – женщины не отдают силу, – но смотреть на старуху все равно было приятно... если бы только не подкашивались ноги. Зато можно пить воинов, коих тут много. Вон Цесар, например, командир его охраны. Вначале они с Севером считали парня илгу, потому как сволочью Цесар был изрядной, но командир оказался очень сильным аммо. Таких нужно убирать из Трефолы в первую очередь. Больше нелюди никого не получат, хватит с них Брендона и выпитой недавно деревни! – Цесар! Подойди! Командир охраны приблизился, и сразу стало легче – сила, горячая, как огонь, ее много... не так, как Север, но с тем вообще никому не сравниться, и все же... – Где роммелет Север? – ответят ему, наконец?! Цесар моргнул, и перед потоком вдруг встала стена... проклятье! Аммо редко умеют защищаться, но этот умел. Должно быть, парень пережил что-то страшное – как Брен, как Райн, как Фабий. Если ты один на один с врагами, и все над тобой, все могут тебя пить, то стену внутри себя построить просто необходимо – иначе умрешь. Цесар откашлялся: – Роммелет Север в покоях брата. Он передал, что запрещает тебе входить туда – пока сам с тобой не поговорит. Сказал, что ты поймешь. Ну да, конечно! Нельзя ему сейчас подходить к Брендону – то, что не повредит ни Гаю, ни Цесару, ни любому другому человеку в главных покоях, может стоить мальчику жизни. Илгу пьет исключительно в поле своего зрения, стоит встать рядом – и ослабевшее тело само начнет питаться. Отвратительно. Хорошо, что они об этом знают, но это знание пробудило к жизни и другие чувства. Дом был напитан тревогой, ожиданием жуткого, точно императорский дворец в детстве. Консул смотрел на неровные плиты пола и видел их красными. Нужно убрать мальчика отсюда, вот что! Вообще увезти его из города, ведь Трефола невелика. Это в Гестии без точного знания будешь искать человека полгода и, если его прячут, не найдешь, а в столице лонгов Инсаар перероют каждый дом и отыщут. Илларий кивнул, тяжело опустившись на ближайшую лавку. Сила текла, воины щедро отдавали ее – все, кроме Цесара. Странно... Север решил бы, что командир затаил недоброе, ведь старый вождь приучал сына к такому – жить во лжи и обманывать самому. А вот Илларий Каст, как оказалось, излишне простодушен. Он презирал Кладия, надевшего венец после убийства племянника, но до поры не думал о том, что император ненавидит его. Не принял мер, даже ответных, хотя ему предлагали. Просто хотел навсегда избавиться от столицы, и Максим дал ему такую возможность – честно служить Риер-Де в чужих краях. Подумать только, ведь Илларий, прямой потомок Диокта, мог сам претендовать на престол, а вместо этого умирает от слабости в полудеревянном варварском городе и готовится к войне с нелюдями. Ничего другого он от жизни и не хотел. Дядюшка Кладий, вытащенный преторианцами после убийства Туллия из кладовой, где прятался от расправы, ныне уверен в незыблемости своего положения и полагает, что может карать и миловать того, чья ветвь старшая в роду. Ха! За полгода Илларию стало совершенно безразлично, вернет ли император ему должность консула или нет. Высочайшую милость он воспринял как плевок, хотя даже Северу о том не сказал. Консульская бляха на груди означает мир с Риер-Де – и это важнее всего, но как же мерзко ощущать себя должником, прощенным из милости. И кто прощал, главное? Жалкий трус Кладий и вольноотпущенник Данет. Три года назад Риер-Де бросила консула Каста на растерзание варварам, не дала ни легиона подкрепления, урезала содержание армии Лонги... Он выкрутился сам, потому что незаслуженная обида отошла в сторону, уступив место тому главному, чего добивался Максим – миру в провинции, безопасности живущих в ней. Илларий пошел на союз ради Лонги, а вовсе не ради консульской бляхи – и вполне может отказаться от символа, если обстановка потребует. Север говорил: при покушении можно будет предъявить претензии Риер-Де, даже напомнить Кладию, что на наручне консула Каста завитков больше, чем на императорском... точнее, должно было быть больше, если бы преторианцы не надели новому императору браслет убитого Туллия. Поэтому пусть радуется, что Илларий не желает трона. Астигат прав. Покушений, правда, пока не случалось, но это не значит, что можно верить хотя бы одному из приближенных к нему людей. Консул сам не заметил, как стал доверять лонгам больше, чем имперцам – сородичей Севера от посягательств на его жизнь удерживал союз, своих же ничто не ограничивало. После предательства Гермии, после отступничества Луциана он ждал чего угодно – тот же Цесар вполне может оказаться наемным убийцей – и частенько ловил себя на мысли, что сменил бы всю охрану, но нужно соблюдать паритет. Карвиров охраняло равное количество воинов из Заречной и Предречной армий, а на башне главных покоев ветер рвал два знамени: алое с золотом имперской Лонги и зеленое с серебром – лесной дружины. Бывших врагов держала вместе прямая выгода. В день Ка-Инсаар командир Первого легиона Тит заявил: «Союз – отличное дело!» Консул знал причину этой радости – аристократ Тит Плавтий владел изрядным куском земли в Предречной, доходными домами в Гестии и Миариме и совершенно не верил, что кадмийские легионы приведут провинцию к покорности. При власти карвиров и Тит, и прочие не только сохранили свое добро, но и приобрели новое – уже заключались первые сделки по покупке земли в Заречной, а несколько лонгов купили мастерские и наделы возле Гестии. Север смеялся: никакого права продавать кому бы то ни было земли своих сородичей он не имеет, но что поделаешь? Чеканить риры он тоже не правомочен, за такое в Риер-Де живьем в кипятке варят! А вождь лонгов вот уже три месяца платит жалованье своим воинам – и частично воинам Иллария – деньгами, изготовленными с помощью казначейских оттисков с закрытого лет двадцать назад монетного двора Гестии, и золота, добытого на реке Веллга. Они готовились к войне со всем миром, но только сейчас консул понял: они совершенно не готовы к войне с Быстроразящими! Инсаар со шрамом первым нарушил союз. Неужели нелюди тоже способны сходить с ума? Союзники рассчитывали на торг, на обмен, но вышло так, что им грозит самая страшная война из всех возможных в этом мире – куда там трезенам и кадмийским легионам! Необходимость решать насущные задачи невероятно мешала подумать о главном: отчего нарушен союз Дара? Из-за Брендона – Инсаар со шрамом ненавидел мальчика и боялся как причину... причину гибели мира. Не только Севера и самого Главного – всего мира. Может ли такое быть правдой? Илларий тряхнул головой, тотчас пожалев об этом – в затылке вновь заколотилась боль, и испарина выступила на висках. Он слаб, как котенок, несмотря на отобранную силу! Инсаар, наверное, многие тысячи, а в распоряжении людей всего двадцать один илгу, больше они пока не нашли. Нужно искать, и немедленно. Но прежде всего – вывезти из города всех аммо, а главное, Брендона. Север буквально вылетел из спальни брата, остановился на пороге. В лице карвира была та самая пустота, лучше всяких слов сказавшая Илларию: дело плохо. Очень плохо. – Ты!.. – Север отстранил кинувшихся к нему людей, присел рядом с любовником на корточки. Положил руки ему на колени: – Зачем встал? – шепот хриплый, а глаза застывшие от страха и злобы. – Ты едва не умер, Лар... – Ну, не умер же, – Илларий с трудом поднялся, стараясь не цепляться за Астигата, хоть и очень хотелось – при прикосновении можно взять больше силы. – Как Брендон? Нам нужно поговорить – и сейчас же! – Поговорим, – отстраненно буркнул Север и сам придвинулся, без слов предлагая: пей. – Только о чем говорить? Ты видел, как нелюди берут города? Стены от них не спасают – Гестию же не спасли. – Что с Брендоном? Астигат молчал. Только тут Илларий заметил, что правая ладонь вождя наспех перевязана не слишком чистой тряпицей и на грязно-белой ткани проступили кровавые отметины. – Откуда кровь? – Брен... зубами... Консул отстранил карвира и шагнул к двери в спальные покои. Сейчас он сам увидит! И у него достанет воли не тянуть из мальчика силу. – Почую, что пьешь, выкину вон, – рявкнул вслед Север и крикнул кому-то: – Немедленно сюда верховного стратега и Тита Плавтия! Пусть собирают совет через час. ****
Иванна уже сидела на постели, где они провели столько жутких часов. Так хотелось верить, что мальчик поправляется, и что – снова? Консул подошел к ложу, стараясь все трезво оценить, продумать... и не мог. Не мог видеть вихрастого мальчишку таким – белое лицо, синяки под глазами, прокушенные губы... Брендон был без сознания, скрюченные пальцы мертвой хваткой вцепились в покрывало... что с ним?! – Корчи его бьют, – Север, появившийся в дверях, подошел ближе, присел на край ложа, – а с чего – не знаю. Началось, пока мы с выродком беседовали. Лекари хотели ему палку в зубы вставить, чтоб язык себе не откусил, а я не дал. Только не пойму пока, чего он несет – а вдруг важное что? – Север, его нужно немедленно вывезти из Трефолы... – договорить консул не успел, худое тело вдруг подбросило на постели, и он, не помня себя, кинулся вперед. – Отойди! Север и Иванна с двух сторон вцепились в плечи мальчика, а Илларий замер на месте, в отчаянии сжав кулаки. Карвир прав, прав, проклятье! Лучше бы совсем уйти – помощи от него сейчас не дождаться, скорее, он навредит и Брендону, и себе, силы возвращаются слишком медленно. Мальчик корчился, бился, несмотря на держащие его руки, его тело выгибалось дугой, белокурая голова металась по белой простыне... за что ему такое, он же почти ребенок... Мать-Природа! – Совсем как золото... Флор... люби меня, я отдам... Фло... рен... – и крик животной муки, который они надеялись никогда больше не слышать: – Не уходи! Не уходи... Флор... Голова просто раскалывалась, ноги подгибались. Консул поплелся к двери. Нужно уйти, заняться обороной, оставаться здесь, пока он не пришел в себя – преступление... а не прийти он не мог. Увозить Брендона в таком состоянии нельзя, но оставлять в Трефоле нельзя стократ. Илларий выбрался из комнаты, вцепился в плечо подбежавшего Цесара: – Принеси карту Предречной... военную. Быстрее, – он найдет крепость, которая может стать убежищем. С мальчиком необходимо отправить самое малое двух илгу и еще Райна... Когда Астигат-старший вышел из покоев брата, Илларий уже отыскал то, что нужно. Крепость Тиад в ста риерах от реки Лонга – уединенное, малоизвестное место. Нелюди мальчика не чувствуют, и при условии, что тайна будет сохранена, им и в голову не придет искать его там. – Нам нужно поговорить перед советом. Командиры уже собрались, сидели на лавках, и одна Мать-Природа знает, о чем судачили между собой. Вполне возможно, готовились предать ополоумевших карвиров, вознамерившихся драться с нелюдями. Илларий встал и жестом позвал Севера в соседний столовый покой, благословляя про себя строителей Трефолы – стены здесь были толстенными. Никто не подслушает. – Ты понял, что говорил Брендон? Я был уверен, что хорошо разбираю ваш язык, а вот ведь... весна, цветы13? Что за чушь? Астигат двигался, точно деревянная кукла из уличного балагана – какими-то замедленными рывками, глаза у карвира были совершенно стеклянными. Еще немного – и Север сам начнет хватать чужую силу горстями. Илларий уже чувствовал, как внутри любовника крутится безумная воронка, и слишком хорошо помнил, что будет, если подобная мощь вырвется наружу. Но именно на это и была надежда. Север сможет убить Инсаар, а вот насчет себя и других илгу Илларий пока не был уверен. Что ж, не попробовав, не узнаешь! – Он еще упоминал золото. Есть такая поэма – «Цветочное золото»... может, стихи вспоминал? – Илларий развернул свиток с картой. – Посмотри сюда. – Нет, похоже, звал кого-то – то ли Флора, то ли Флоруса... а зачем тебе эта карта, Лар? Мы ж в Заречной! – Астигат вдруг сдернул с себя плащ, швырнул на пол и пнул тряпку ногой. Серые глаза горели злобой. – Твари поганые! Нужно было постараться убить выродка, а я испугался! Мать его... – Послушай меня! Брендона необходимо увезти. Немедленно. Я покажу куда... – Увезти? Ты что, спятил?! Консул отлично знал это выражение лица – выражение упертой дикарской ненависти, четыре запряжки с места не сдвинут. Илларий произнес нарочито спокойно и медленно: – Они же придут за ним, понимаешь? Брендон им нужен, и мы пока не знаем точно зачем. Можно ли верить этому видению? Если можно, значит, твой брат угроза для выродка. Инсаар его найдут – всю Трефолу по бревнышку разнесут, камня на камне оставят и найдут... Север его не слышал – не хотел слышать. А сил убеждать просто не было... ни у него самого, ни у Астигата. Илларий понимал бессильное бешенство, охватившее любовника, но времени так мало! – Его нужно вывезти, – устало повторил консул и твердо встретил полыхнувшую серую молнию в прищуренных глазах. – Вывезти? – протянул Север. – И куда же? В Предречную? – Именно. И оставь этот тон, пожалуйста... Договорить он не успел. Пустота на лице союзника стала просто осязаемой, тот шагнул к нему и выплюнул сквозь зубы: – Стало быть, не забыл про свой план? «Какой еще план?» – хотел спросить Илларий, но опоздал. Следующие слова хлестнули, будто бичом: – Предатель, – спокойно, ровно, холодно, а следом уже срываясь на крик: – Предатель! Ах, вот как?! Дрянь! Тупая дрянь, вечно поступающая так, как в данный момент левая нога хочет! Ничему не научился!.. Пружина сжалась внутри, раскрутилась с бешеной скоростью, и консул, чуть отведя плечо назад, впечатал кулак в скулу любовника. Ответный удар – точно в челюсть – швырнул его на ковер. Комната вновь поплыла куда-то, но Илларий привычным движением воина перекатился на бок, стараясь встать... – Лар! – жесткие ладони придавили его к меховому ковру, стиснули плечи. Север стоял перед ним на коленях и прижимал его к себе. Наливающийся краснотой след от удара и совершенно растерянные глаза... Услышал нечто, не понравившееся – и тут же поспешил обвинить в предательстве. Вот так. Не верь – исчезнет. – Дай мне встать, – и что теперь делать? Да ничего особенного, просто задавить привычную боль – нужен ты любовнику как прошлогодний снег, ему лишь выгоден союз! – и думать о брате этой скотины. И еще о тысяче дел... а после видно будет. – Убери руки. – Нет! Лар, я... – Астигата трясло. Он вдруг с силой провел по лицу ладонью и ткнулся головой Илларию в плечо. До слуха консула донеслось глухое: – Прости! Просто... ты чуть не умер... потом Брен... дурак я. Прости. Что-о?! Север Астигат просит прощения? Не может быть! Мир рехнулся, перевернувшись в своей звездной колыбели, и реки потекли вспять! Белобрысый змей, шагу не способный сделать без своей неимоверной гордыни, просит его простить?! Илларий решил было, что ослышался, но мягкие пряди по-прежнему щекотали лицо, и Север не отпускал его: – Ну, прости... я без тебя не выдержу, Лар... я все отдам, пожалуйста, только... – И брата увезти дашь? – челюсть болела ужасно. Хороши они оба будут на совете! – Пойми же ты, в Предречной его никто не найдет! Север помолчал, потом произнес, не поднимая головы: – Он не выдержит дороги. Лекари говорят, что следующий припадок отправит его в Стан мертвых, и я не могу... отпустить его, снова потерять... Лар! – Понимаю, но придется рискнуть, – консул сам не заметил, как его пальцы вплелись в волосы любовника, как начали перебирать светлые пряди. – Ты прав. Пусть уж лучше в дороге помрет, чем опять в их лапах окажется, – Астигат, наконец, выпрямился, потер глаза ладонью. – Напоим его сонной настойкой, что Иванна от припадков дает. – Нет, не нужно, он же это ненавидит. Если Брендон без сознания – увезем и так, а если очнулся, я с ним поговорю, – Илларий встал с пола, с трудом сдержав стон, и подумал: еще одна драка сегодня – и он сам отправится в Стан мертвых, если, конечно, имперца туда впустят. ****
Брендон силился сесть на ложе, а знахарка и лекари ему не давали. Увидев мальчика, Илларий потряс головой – показалось, что морок Инсаар все еще действует. В этот нескончаемый жуткий день все может случиться, вдруг Быстроразящие уже вернулись, только люди их не видят? На постели сидел злой дух – иначе не скажешь. Консул слышал легенды о безумно жестоких слугах Инсаар и теперь был склонен думать, что пресловутыми духами были всего лишь люди-илгу, просто в старину человечество лучше понимало неведомое. Горящие яростью и болью почерневшие глаза буравили его и Севера, прожигая насквозь, на истончившемся лице кривился судорогой рот, зубы лязгали. Ничто в этом существе не напоминало наивного и чистого мальчика, что меньше года назад взахлеб читал «Риер Амориет» и верил в Любовь и могущество знания. – Север... у тебя солнце... пойди и... – Брендон захлебывался, едва выговаривая слова, и карвиры с трудом его понимали. Но подошли и сели рядом. Мальчик вцепился им в руки, потребовал: – Догони его, брат! Догони и убей. – Кто-то рассказал Брендону о приходе Инсаар, о разрыве союза Дара, а может, он сам почувствовал. – Догони, он еще не ушел далеко! Убей его. Ты сможешь, ты сейчас все сможешь, у тебя солнце вот здесь. Тонкая рука дотронулась до груди Севера, и тот быстро сжал пальцы брата. – Мы решили увезти тебя, братишка. Так будет безопасней... – Нет! – из выпитого досуха мальчишки хлестала ярость. Илларий не чувствовал в Брендоне ни малейшего отзвука того сверкающего мощью потока, что помнил по первым встречам. Тогда он еще не знал, отчего его так тянет к младшему Астигату, но память о наслаждении жила в душе и теле – наслаждении быть рядом с обильным аммо. Илгу все твари, верно. Но какие же твари Инсаар! – Я сказал: не возитесь со мной. Мне уже все равно... Флорен... я – с ним. А ты, вы оба – идите! Убейте Главного – все из-за него! Оставьте меня... догоните! – Брендон – тот самый Брендон, что не желал никому зла, пытался остановить насилие – приказывал, требовал убийства, и на лишенном возраста лице сухим огнем полыхали страшные глаза. Нелюди сожрали его юность и радость – сожрали навсегда, думал Илларий, понимая: больше всего на свете ему сейчас ненавистны серокожие твари, сотворившие такое с почти ребенком. – Убейте! – Брен захлебнулся криком и рухнул на покрывало. Помертвевшие губы шептали: – Все из-за него... я б не ушел, не оставил... Фло.. рен... Мальчик бредил, вновь звал свою цветочную весну. И глядя на мечущиеся исхудалые руки, консул Лонги поклялся: сколько б ни прожил он на свете лет, а война с нелюдями для него – навсегда. Пока сердце бьется. За искалеченного Брена, за сотни таких же... аммо не могут драться, но илгу могут! И только так гнусные сволочи, живущие чужой силой, в состоянии отплатить миру за постоянную жрачку. – Нужно дать настойку, – сквозь зубы выдохнул Север. – Иванна... – Дай я поговорю с ним. Астигат чуть подвинулся, давая место. Карвир сидел, опустив голову, и мог думать о чем угодно, но консулу казалось, они сейчас думают об одном и том же. И пусть между ними нет любви, зато есть общее дело, а это, как ни горько признавать, иной раз важнее. – Брендон, – Илларий взял мальчика за руку и неожиданно для себя коснулся губами влажного виска. – Брен! Тот поднял на него больные, ненавидящие глаза. Совершенно сухие глаза. – Илларий, заставь моего брата. Тебя он послушает, – безнадежный шепот отчаянья. – Догоните и убейте! Пусть Главный сдохнет, пусть он сдохнет в муках!.. Мальчик захлебнулся стоном, захрипел, и Север крикнул почти испуганно: – Брен, да что ты!.. Он сдохнет, конечно, сдохнет! Не думай о нем, мы справимся, а ты уедешь в Предречную, там безопасно... – Мне все равно, что будет со мной. Убей эту тварь, я требую! – судороги вновь подступали, мальчишка едва дышал. Север беспомощно посмотрел на знахарку, все это время хранившую молчание, потом перевел взгляд на Иллария, и тогда консул встал возле ложа: – Брен, я клянусь. Слышишь? Клянусь, что рано или поздно мы убьем и Главного, и все его племя. Эти серокожие твари – мои враги до смертного часа. Я буду преследовать их там, где встречу, пока ни одного не останется. Ты мне веришь? – Илларий Каст с рождения не клялся более искренне. Даже в тот день, когда принес присягу империи Риер-Де. Даже в базилике Сарториска, где поклялся хранить верность союзнику. Тогда его терзали сомнения, теперь все отступило перед простой истиной: либо мы, либо они на Матери-земле. – Веришь? Мертвые глаза мальчика смотрели прямо в суть его существа и видели правду. Наконец Брендон медленно кивнул. Поверил. ****
Знахарка Иванна и одна из ее многочисленных правнучек перекладывали какие-то мешочки и тряпочки, а консул Лонги смотрел на опустевшее ложе мальчика и думал: если Север не поторопится, он рухнет на постель Брена и заснет. Но союзник не рвался спать, все распекал кого-то в зале совета. Люди приняли их решение спокойно, точнее, сделали вид, что спокойны, поправил себя Илларий. Единственное, о чем можно говорить наверняка – с нелюдями не договариваются о предательстве. Никто не пойдет к Амплиссимусу и не предложит открыть ворота Трефолы... не смешно. Всегда можно прирезать их с Севером спящими и тем доказать, что люди действительно не лучше коров и хотят оставаться таковыми! Карвиры объявили командирам, купеческим и ремесленным старшинам, что отныне в Лонге – ни в Заречной, ни в Предречной – не будет Ка-Инсаар, люди больше ничего не должны племени Быстроразящих. И еще раз подтвердили: союз Дара разорван, и нелюди придут их убивать. Непременно придут. Когда? На этот вопрос союзники отвечали так, словно речь шла о трезенах: вышлем разведку – узнаем. А что еще оставалось делать? Перед ними в большом обшитом деревом зале собралось человек двести, но всех илгу поблизости от себя они уже вычислили и больше найти не смогли. Двадцать три человека против тысяч нелюдей. Немыслимо. Но безумный день, наконец, кончался – и то хорошо. В достижения можно было записать непонятное видение, вытянутое из Главного, отъезд Брена в крепость Тиад – Райн вывез его на своем седле, обоих сопровождала сильная охрана – и полученное от аммо обещание сидеть тихо, когда нелюди все же пожалуют. Никогда не засыпавшая холодная часть сознания твердила: все бессмысленно, аммо не спрячешь, а илгу – не Инсаар. Людям не выстоять. Но какая-то лихая бесшабашность закрывала собой трезвые доводы. Илларий всю жизнь ненавидел обряды, сам страх перед нелюдями, необходимость совокупляться на потребу чудовищам. Больше этого не будет! И клятва, что он дал Брену... – Зря ты, консул, мальца обманул. Нехорошо помирающему врать, – старуха Иванна цыкнула за что-то на правнучку – рослую веселую девушку с толстыми косами – и присела на ложе. – Я не обманывал, знахарка, – Север называл Иванну просто «бабулей», у Иллария так не выходило. Впрочем, сейчас он едва ли вообще был способен говорить хоть что-то – язык едва ворочался, а челюсть отваливалась. – Будет война. – Не о том я. Мать мне рассказывала... а ей – муж, отец мой. А он знаешь, кем был? – И кем же был отец Иванны? Ясное дело – охотником-варваром, из тех, что дрались с войсками Диокта, так удачно угодившего на трон Риер-Де прямо из преторов Лонги. – Отец мой при самом Райне Астигате был, так-то вот. Знай, консул: недаром Райн на союз с Неутомимыми согласился. Что думаешь, не было всем боязно, и самому вождю – первому? Ты б пошел с Инсаар драться, зная, что, коль проиграешь – зад ему придется подставить, а? – А кто тогда выиграл? Старуха пошамкала беззубым ртом. Как ему еще сегодня Север зубы не выбил? – А на вашем Ка-Инсаар кто кого поимел? – шустра Иванна! – Так-то, консул. Вот и тогда никто правды не знал. Да и разница-то невелика. Мыслю я, что поиметь нелюдя не слаще, чем самому под него лечь. – Что ты хочешь от моего карвира, бабуля? – Астигат вошел очень тихо, обнял Иллария за плечи, легко погладил по щеке. – Ну все, вроде угомонились. До утра нас не зарежут. Я велел объявлять, что те, кто в легионах не состоит, могут из города уходить, да купцы и ремесленники отказались... – Кому война – а кому и прибыль, оно всегда так, – кивнула старуха. – Только не убьете вы всех нелюдей – даже если сможете. Не выйдет... Потому-то прадед твой, вождь, на союз и пошел. Мать говорила, тогда и поля не родили, и вода в реках тухла, и детишки в колыбелях мерли подряд – как Райн обряды отменил... – Да-да, и небо стало камнем и рухнуло на голову. Прадеду моему и рухнуло, – зло отгрызнулся Астигат. – Нет бы вырезать их всех, тогда еще! Забот бы не было. – О чем и толкую, вождь. Нельзя всех. Нельзя. Да дурни вы оба, – и бабка отвернулась, вновь шикнув на правнучку, что искоса поглядывала на Севера карими глазами. – Спать пойдем. Сейчас подохну, – Астигат чуть толкнул его в плечо, а девушка вдруг бросилась перед вождем на колени. – Вождь! Разрешишь ли за имперца замуж пойти? – вот уж точно, кому война – а кому... каждому свое. Сил удивляться не было. Иванна только головой качнула, но промолчала. Илларий еще раз поглядел на пустое ложе Брена. Лишь бы довезли живым! – Разрешу, отчего нет? Только не прямо сейчас же! А так, если человек достойный... – Может быть, дела великой государственной важности мы утром решим? – процедил Илларий. Карвир – о, чудо! – не обиделся. Кивнул, улыбнулся виновато. Как же тяжело понять друг друга, Мать-Природа! Тяжелее, чем выиграть сто войн. ****
В вязком тумане сидело что-то жуткое, большое, тянуло к нему руки – не угрожая, а словно умоляя спасти, протянуть ладонь, не дать утонуть в колыхающейся жиже... Илларий застонал, перевернулся на бок, и тут же удар в спину – жесткий, безжалостный – разбил сонное марево. Удачно не навернувшись головой, консул перекатился, сел. Посмотрел на кровать – та была пуста. Север? Что-то огромное рухнуло на постель, в лицо полетели мелкие обломки, погас масляный светильник... Дурацкий сон. Рассеченная лодыжка заныла болью, рядом раздалось: – Лар, не вставай! Кто-то схватил его за горло – руки гибкие, безволосые, гладкие... мерзкие! Давят. Душат. Илларий перекинул врага через плечо, темное тело бухнулось на пол, и тут же вокруг шеи обвились чьи-то еще руки, а первый противник вскочил и вцепился в грудь когтями. – Охрана! – заорать он успел, но услышат ли? На него насело сразу трое – не меньше, и он отбивался, слыша, что рядом вот так же дерется Север. Темнота тошнотворно колыхалась, грозя бедой не хуже врагов... Они слепы, а тварям не нужно видеть. Когти раздирали кожу, но уворачиваться все же удавалось, тело просыпалось, вспоминая долгие часы упражнений и настоящие схватки. Вот так тебе! Илларий услышал хруст и понял: у Инсаар все-таки есть кости, раз их можно сломать, а вот шея тонкая, не ухватиться! Сумел свалить еще одного нелюдя и прыгнул ему на голову, жалея только, что босой сейчас... хорош прием уличных бойцов Матери городов Риер-Де! Свет резанул по глазам... Северу удалось добраться до огнива, вспыхнул факел, и в багровом свете консул увидел, как Инсаар со сломанной миг назад шеей медленно приближается к нему. Конечно! Их так не убьешь!.. Нужно выпить... Он попробовал сосредоточиться, но на него набросились сразу трое или четверо – трудно разобрать в тусклом свете... Оружие! На стене, прямо над кроватью – их оружие. Илларий рванулся изо всех сил, оттолкнув от себя пронзающие кожу когти, прыгнул на то, что было их ложем. Поверх постели лежала расколотая каменная плита. Как Север успел проснуться и столкнуть его?! Две тени кинулись следом, одна запоздала, наткнувшись на камень... Консул схватил ножны с крюка, другой рукой стиснул спату14 союзника: – Север! Лови! – нить между ними натянулась даже раньше, чем он позвал – пылающая, сокровенная... только для них двоих, теперь спасающая их жизни. Должна спасти! Он не видел Астигата под кучей темных вертящихся тел, но нить говорила о движениях союзника. Вот сейчас встанет... Илларий швырнул меч через весь спальный покой, окровавленная рука поймала рукоять... кинжал шириной в ладонь оказался как нельзя кстати, и консул пустил его в ход. Тени замерли на миг. Все верно, Брен же говорил, что Инсаар ненавидят железо! А острыми железками в вас еще не тыкали, любезные ублюдки?! На! Получи! Короткий меч легионера вошел прямо под сердце твари, будет еще один выродок без куска... но нелюдь повис на острие и медленно отступил назад. Кровь текла – темная, не человеческая... Они дрались, голые, с такими же голыми тварями, от свалившегося факела тлели шкуры, и постепенно занимался пол... – К выходу! – Астигат выполнил свой приказ первым. Выкатился из кучи тел – нелюдей не меньше дюжины, в тесноте они мешают друг другу – и кинулся к двери. Илларию пришлось прорубаться, остро дергало выбитое в начале драки плечо, но Инсаар явно боялись оружия. Только долго ли они будут бояться? Сейчас поймут, что серьезного вреда оно им пока не приносит... Они остановились в галерее – спина к спине, оба в крови. Толпа теней лезла на них из охваченной огнем спальни. Где-то позади раздался дикий крик, топот, шум борьбы... вот почему не идет охрана! Напали не только на них. – Бежим, – прохрипел Север. В одной руке у карвира была спата, в другой – острый деревянный обломок, с которого капала темная кровь. – Вниз. Там помощь... Да, внизу, в других покоях – илгу. Но Инсаар не дураки и наверняка напали и на пьющих – на всех разом. Да и бежать было поздно – тени, попав на простор галереи, кинулись скопом. А нить, драгоценная сверкающая нить рвалась, точно старое гнилое полотно... – Пей, Лар! Легко сказать! Его душили, топтали, драли когтями, лапа нелюдя вспорола воздух в пальце от его живота, но Илларий успел ударить мечом, и отрубленная кисть повалилась на плиты... Консул вытянулся на каменном полу, пытаясь собраться, но времени было мало, тени наступали, и вновь пришлось вскочить, тут же рухнув на колени от удара по голове. Следующий удар когтей разорвал ему плечо, кровь полилась сильно... плохо! Правая рука совсем онемела. Он всадил кинжал в горло ближайшего к нему ублюдка, перехватил меч в левую и ударил еще раз – коротко, как в строю второй линии... Попал! Но... проклятье! Он увидел Севера. Тот тоже стоял на коленях, и на нем висело сразу трое Инсаар, а оружие валялось на плитах... и тут Илларий почувствовал, как чужая сила выворачивает его наизнанку. Нелюди пили их. Стена пока еще защищала, но Инсаар ломали ее, врываясь в голову, в тело... Мать-Природа! Топот ног по галерее, тошнотворная муть слабости, нависшая тень... больше враги не двигались, замерли истуканами... действительно, зачем двигаться, если есть оружие куда более действенное? – Консул! – это Цесар, командир консульской охраны. Проклятье! Ну что за болван! Аммо не место здесь, парня просто убьют, и нелюди получат подпитку... – Пошел прочь! Беги! – он едва хрипел, но надеялся, что Цесар его услышит. Меч выпал из ладони, сознание пропадало, он не видел, как это случилось... и пришел в себя от жгучей боли. Тело словно драло на куски, но нить натянулась, завибрировала, а Цесар шел на нелюдей, и внутри его кружилась знакомая мощь. Илгу! Как можно было так ошибиться?! Сучий потрох!.. Зад раскоряченный!.. Пей! Пей! Илларий пнул ближайшего истукана в поясницу, тот покатился к ногам, а рядом поднялся Север. Они почти не видели друг друга, но нить вела, Цесар дал им передышку... только вот командир охраны свалился на плиты, и отблеск огня, уже охватившего спальню, высветил его лицо – запрокинутое, белое... – Выблядки! – Астигат всегда умел рычать. – А ну повернись, сука! Так и стояли – друг напротив друга, они и враги, а общая мощь крутилась в его теле и теле Севера. Пей! Пружина вертелась, воображаемый узкий нож давно вырос до небес и, должно быть, разорвал ему внутренности, потому что было так легко, словно он уже умер. Илларий еще успел заметить, как вывалилось из клуба тьмы скрюченное тело – не успел удрать, мразь! – а дальше свет ослепил его. Нить тянула силу врагов, кажется, они оба орали, а что именно – он бы и под пыткой не вспомнил. Спираль скрутилась в тугой комок и улеглась где-то внутри. – Имел я вас! – у ног Астигата валялось шесть... нет, семь скорченных тел. Илларий все же не удержался и рухнул на колени. Но слабости не было, он сейчас был полон мощью до краев – и это было прекрасно! Да, так всегда и бывает: убить своего – мерзость, убить врага – доблесть. Как говорил консул Максим? – И пусть рыдают не наши братья! – Только где ж остальные ублюдки? Их же было не меньше дюжины! – Верно, пусть рыдают! – Астигат пнул ногой темный труп и поднял меч Цесара с пола. Сделал привычное движение – сунуть в ножны, но ножен на месте не оказалось, ведь оба дрались в чем мать родила. Север засмеялся – торжествующе, радостно – и протянул Илларию руку. – Мы их пили. И выпили. Хорошо! Консул склонился над Цесаром. Парень был еще жив, но очень плох – ведь именно он принял на себя удар, предназначавшийся им с карвиром. – Нужно позвать кого-нибудь, – его трясло – то ли от пережитого, то ли от сознания огромной силы внутри себя. Каково же будет выпить Амплиссимуса? – Слышишь? – Астигат отошел к перилам. – Проклятье... там бой идет! – Вождь! – заорал кто-то снизу, и Илларий подскочил к союзнику. Внизу и впрямь дрались – отчаянно, страшно. В скопище тел – темных, вражеских, и светлых, человеческих – было не разобраться. А позади горела спальня, и консул чувствовал, что и огонь сейчас питает их. Север вскочил на перила, уцепился за балку обеими руками, светлые волосы намокли от крови из располосованной спины... – Твари, слушать меня! Прадед вас так же драл?! Мы вас выпьем, выродки! Барра! Барра! Бей! – боевой призыв понесся над схваткой, чуть не оглушив Иллария, и консул даже позавидовал мимолетно: он так и не смог выучиться перекрывать шум битвы собственным воплем, приходилось прибегать к помощи «голосил». Север добавил – спокойно и неожиданно тихо: – Видишь? Сюда бегут – по четвертой лестнице. Видно, у них приказ – нас придавить. Илларий всмотрелся в ночь и увидел движущиеся тени. Точно – к четвертой лестнице. Он помчался по галерее, Астигат – за ним следом... если консул и жалел о чем-то в этот миг, то только о том, что на нем нет сапог. Но первый, с кем они столкнулись на лестнице, был командир Первого имперского легиона. Тит Плавтий вытирал кровь с лица, но был полон сил, внутри илгу вертелась воронка и жрала, жрала, требовала своего... Хорошо! – Они здесь! Не выходите на открытое пространство – им так легче, – командир говорил быстро и четко – и гордость проснулась в сердце. Люди не сошли с ума от ужаса, они дрались, как на обычной войне. А опыт воина так и наживается – в боях. Север прыгнул вперед, и консул увидел, как блеснуло лезвие спаты – наискось, через шею и до сердца... знаменитый варварский косой удар – страшная штука. Но, прежде чем разрубленный едва не пополам нелюдь рухнул на ступени, Илларий почувствовал, как нить влила в него выпитую Севером силу. – Держи! – Тит ткнул ему в руки рукоять «медвежьего» кинжала. Отличная вещь. Они трое повернулись как раз вовремя и встретили удар Инсаар вместе – и выстояли. Безумная, всесильная... как назвать такое?! Слов в человечьем языке нет! Мощь рвала его на части, но они пили, Мать-Природа, пили эту серокожую плесень. Когда поток схлынул, не встречая больше препятствий, он сам, Север и Тит одновременно рванули вперед, точно их учил сражаться один наставник... «Медвежий» вспорол серую глотку – вот тебе! За Брена! За выпитые деревни! За мой детский страх! За вековую покорность! Мы не рабы! Барррра! Бей! – На крышу... они на крыше... Глаза Тита бешено сияли, Север вытер лезвие о мертвое тело – еще три серых трупа. Сколько всего нелюдей? И где Главный? Отсиживается и ударит после? – Нужно найти еще илгу, на крыше против них будет тяжелее. – Чем больше места, тем лучше дерутся твари. – Некого звать, консул! – Тит тряхнул отращенными по варварской моде волосами. – Внизу почти все убиты – они напали внезапно... Крейдон вроде жив был, Пейла вот видел и еще кого-то... – На крышу, – Астигат взял его за руку. Ладонь карвира казалась нестерпимо горячей. – Знаешь... вот сейчас понял, о чем Брен говорил. Я на тебя смотреть не могу, Лар, у тебя внутри солнце! Это – сила. И у тебя, Тит, но у консула – больше. Выхода нет – мы их выпьем. Идем! Они помчались наверх, и Илларий еще успел подумать: как жаль, что Север не может увидеть себя – карвир еще на галерее показался ему солнечным божеством. Там и человека сейчас не было – только пылающая, все пожирающая сила. Удар встретил их на первой площадке. Нелюди стояли в ряд и жрали. Теней оказалось восемь или десять... консул еще не успел сосчитать, как натянувшаяся нить вновь дала ему крылья... даже Квинт этого не опишет! Полет и падение, радость и боль, свет и тьма. Пей! Рядом раздался хрип – Тит не выдержал... Жаль! Как же жаль! Он никогда не уважал командира Первого легиона – тот был жестокой тварью, насиловал пленных... было время, даже считал Тита полным болваном... но сейчас на крыше главных покоев Трефолы погибал человек, его брат-илгу... Твари! Просто у Тита не было спасительной нити, как у них с Севером – сотканной из десятков ночей на ложе, в горниле разделенного восторга отдавать и брать, в муках одиноких дней, когда одной памяти хватало, чтобы мир исчез... Нить стала толще корабельного каната, вела их – навстречу теням. Баррра! Еще корчащееся в агонии тело, взмах клинка – и второй удар, «медвежьим» в серый живот... Лети, рви, бей! И еще один издыхает – насаженный на острие варварского меча... Вы сдохнете – ибо мы, люди, хотим жить и пить. – Илларий! – Астигат нагнулся над Инсаар, толчком ноги перевернул тело лицом вверх. Враг еще жил, грудь слабо двигалась. Жил, мразь, но долго жить не будет. Черные провалы смотрели прямо в душу, враг приоткрыл серогубый рот. Отчего нелюдь не говорит с ними без слов – как Главный лишь вчера утром? Не может пробить стену, как рассказывал Брен? Хорошо бы! – Утка... курица... глупцы... губители... проклятые... Север наступил ногой на грудь Инсаар, меч вошел точно между глаз, хруст – и тишина. Они молчали – оба залитые кровью, своей и чужой – и вслушивались в далекий шум внизу. Там еще дерутся? Или просто люди кричат? В ушах шумело так, что консул не мог сообразить. – Что ты делаешь? Север еще раз склонился над телом, ярко сверкнуло железо. Потом показал раскрытую ладонь, спросил буднично: – Сам отрежешь или помочь? – и тут же добавил, глядя прямо в глаза карвиру: – Пусть все знают – мы победили. Сегодня. Потому что самого страшного еще не было, Лар. Но оно будет, и все должны верить и знать: так мы поступим с врагами. А Максим мне врагом не был, я б не позволил отцу, да толку говорить сейчас?.. Но это – не люди! Илларий Каст, аристократ и племянник императора Риер-Де, еще несколько мгновений смотрел на серые комки плоти на ладони любовника – уши Инсаар, потом глянул на труп Тита Плавтия – иссушенное нелюдями тело человека – и, подняв «медвежий» кинжал, шагнул к другому ублюдку, убитому им самим. Серое ожерелье на груди? А почему бы нет? ****
Ругань поднялась еще во дворе – широченном, вымощенном плитами дворе главных покоев, где шагу нельзя было ступить по грубо выделанным камням, не наткнувшись на труп. Чистый, светлый весенний рассвет словно издевался над людьми, показывая: мне нет дела до крови и смерти, вы, жалкие людишки, уйдете с лика Матери-земли, а я все так же буду золотить кроны и поля... Порог усталости был давно перейден, Илларий вообще сомневался, сможет ли когда-нибудь уснуть – сила молодым вином бурлила в крови, – но опьянение победой прошло. Они вышли к воинам – оба обнаженные, с «ожерельями» на груди, и люди вначале тупо разглядывали их, потом завопили радостно, прославляя вождей... а потом кто-то первым отрезал у ближайшего серого тела свой трофей. Когда «провожатые»15 стащили трупы врагов в кучу, то из сорока двух нелюдей ни один не мог бы похвастаться наличием ушей. Выяснилось, что на город напало около шестидесяти Инсаар, но Амплиссимуса среди них не было – или его просто никто не приметил. В основном драка кипела в главных покоях, досталось и казармам, но Пейл сумел убить там двух тварей, потеряв двадцать человек... На лагерь легионеров и дома горожан Быстроразящие внимания не обратили, но никто не сомневался: это временно. Страшнее всего то, что союз Лонги потерял за ночь около тысячи человек убитыми и ранеными. Некоторые, как командир консульской охраны Цесар, находились на грани жизни и смерти, и лекарств от иссушения не было – кроме одного. Илларий сам сидел возле Цесара, отдавая ему выпитую у врагов силу, ведь они с Севером обязаны храброму парню жизнью. Консул наконец сообразил, отчего они не приметили илгу так близко от себя, приняв его за аммо. Пьющий отдает накопленное, только когда любит кого-то или просто хочет помочь, а Цесар любил – ту самую правнучку Иванны, что просила у вождя разрешения на брак с имперцем. Теперь девушка сидела рядом с консулом и плакала, убиваясь о том что «никчемная баба жениху помочь не может». Илларий прикрикнул на нее, и нахалка, утерев слезы, попросила разрешения «сказать умное». Он невольно улыбнулся и кивнул. Женщины лонгов и других лесных народов вообще нравились ему – в них не было остервенелой жадности многих имперок из высших сословий, и они, несмотря на подчиненность мужчинам, умели показать характер, не вступая в спор. Правда, Север, услышав рассуждения карвира, усмехнулся и заметил, что консул просто еще не видел его женушки Ари и матери беглого братца Марцела – и не увидит, будем надеяться... Предложение правнучки Иванны и впрямь было довольно умно: привести в лекарские покои «отдающих». Она, мол, слышала, как роммелет Брендон говорил об аммо и их способности возвращать утраченное. Илларий только удивился – и как он сам не додумался до такого? Должно быть, за прошедшие сутки у него что-то непоправимо изменилось в сознании. До него перестали доходить простые вещи, зато он неотступно думал о том, о чем человеку думать не положено. Только вот кем не положено? Услышав за стеной лекарских покоев голос Севера, консул даже зажмурился на миг. Он боялся, увидев карвира, понять, что они оба превратились за эту ночь в чудовищ. Но Астигат выглядел так же, как и всегда, даже успел одеться и смыть кровь с лица и рук. Самому Илларию лекари велели завернуться в плащ, чтобы не двигать перевязанной рукой – плечо, разорванное когтями до кости, болело ужасно. Союзник уже с кем-то ругался, и консул усмехнулся запекшимися губами: даже нападение нелюдей не вылечит вождя лонгов от привычки драть глотку на подчиненных. Но стоило выбраться наружу – и пришлось признать: орать было отчего. Перед вождем стоял охромевший, весь в ранах и синяках, верховный стратег Крейдон – и только что ядом не плевался. Илларий не понимал и половины сказанного, хотя, судя по тому, что Север, даже заметив карвира, продолжал разговор на лонге, спор для чужих ушей не предназначался. Наконец Крейдон замолчал, смерил вождя недобрым взглядом и ушел. – Понял? – Север злился, серые глаза горели неутолимым огнем. – Выпить бы выблядка, и дело с концом! Второй раз хочу его убить, да мешают... – Астигат вдруг осекся, вздохнул и спросил, понизив голос: – Лар, у тебя есть дети? Ну, сыновья? Ужасно своевременный вопрос, хотя... а почему несвоевременный, собственно? Глядя на огромный двор, где слуги и «провожатые» продолжали убирать трупы, а к лужам крови уже сбегались собаки, он думал: смерть всегда рядом. Дурацкий бред про давний переворот оказался пророческим. А что будет дальше? Из двадцати трех илгу ночь нападения пережили пятеро, в лучшем случае шестеро – если Цесар выживет. Дело складывается не в их пользу, так что самое время о продолжении рода подумать, ха! – Нет. Насколько я знаю, детей у меня нет, – у него было мало женщин, впрочем, мужчин тоже. И ни одна имперка не стала бы скрывать – уж в этом Илларий был уверен! – что понесла от богача Каста. Скорее бы присочинила. – А у тебя? – почему он раньше не спрашивал? У Севера и Брена совершенно другое отношение к семье, не такое, как у него самого. А все потому, что братья могли сказать: у меня есть семья, – а консул о таком и мечтать давно перестал. Врешь, не перестал... – Есть. Дочь, – Астигат вновь вздохнул и торопливо продолжил, словно признаваясь в том, что его долго мучило: – Вот стыд-то, верно? Мне двадцать три, а всего и детей, что одна девчонка. Она с матерью осталась, я отбирать не стал, хоть и положено было. А то Ари и ее бы придушила, как сына нашего... – То есть как придушила? – Зачем законной жене душить собственных детей? Странные у лонгов нравы! – Да, наверное, я сам что-то не так делал... ну, как всегда, – Север поправил пояс с оружием и хмуро посмотрел на цепочку командиров, тянущуюся к залу совета по мокрой от крови лестнице. Вот так – бой, потом совет, потом снова бой. Жизнь идет. – Она два раза рожала, Ари-то. Два года прожили... а мальчишку она, видно, от ненависти придушила. Вот и не хотел, чтобы она и дочку... Лисса... точно, Лиссой ее звать! – Ты только что вспомнил? – Илларий улыбнулся, с удивлением заметив багровые пятна на скулах Астигата. – А сколько ей лет? – Не знаю. Не помню. Вроде бы восемь... или семь... не мальчишка же, чего помнить! Правда, мальчишку отец забрал бы, меня б не спросил. Он и так мне чуть башку не оторвал, когда я Ари выгнал. Келлиты могли обидеться и разорвать союз. – Да, верно, – консул кивнул. Странный разговор давал передышку, и хотелось стоять так вечность: просто смотреть на утро, на Севера и думать только о том, что они пока живы. – Как лонги без келлитов смогли бы разбить армию Максима и претора Арминия? Твой отец был потрясающим стратегом, нам до него далеко. – Да уж и без келлитов справились бы! Лар, не зли меня, хорошо? А то пришибу – Крейдона или еще кого. Просто так захотелось увидеть девчонку эту – ну, Лиссу... а еще лучше, если б она мальчишкой была... Брена моим наследником не признают. Никогда. И вот еще что... Астигат потащил его за руку к середине двора. Порядком потрепанная и поредевшая за ночь охрана потянулась следом. – Вон туда погляди, – Север махнул рукой на башню единственного в Трефоле храма Быстроразящим – вечно пустующего. Совсем недавно один купеческий старшина умолял Севера устроить в храме торговые ряды – чего, мол, месту пропадать, раз все равно обряды в лесу справляют? А теперь обрядов больше не будет совсем, несмотря на бредни Иванны. Кто может знать, отчего Райн Астигат в итоге заключил союз с Амплиссимусом? Возможно, по той же причине, что и карвиры – просто бойня зашла в тупик, и мир стал много выгодней войны. Конечно, вполне может быть, что Инсаар заморочил вождю голову... нет, илгу надолго не заморочить, с ними не бывает того, что случилось с Бреном, ставшим рабом искусственной страсти. Тем больше честь для мальчика! – Смотри, Лар. Перед храмом я сжег тело Максима – сам факел к дровам поднес. Он как герой ушел, ты не думай... пожалуйста, – Север не отрываясь, смотрел на башню храма, точно не желал глядеть в лицо карвира. – Просто... мы оба можем завтра помереть, и ты не узнаешь, а тебя это дергает, знаю. – Спасибо, – негромко ответил Илларий. Его действительно мучило сознание того, что консул Максим умер как собака, с отрезанными ушами, и слова Севера будто закрыли какую-то брешь в душе. Только брешей этих так много... – А Крейдон вот чего требует, – Астигат повернулся и вдруг начал говорить совсем иначе – собранно, властно. Все же эта белобрысая гадюка – настоящий правитель, надо признать. – Он пригрозил, что перед всеми подтвердит рассказ главного выродка – что я сам по договору Брена нелюдям отдал, а теперь нарушил условия союза. Тогда люди озвереют. Брена не очень-то любят... я потому и не хотел, чтоб знали, где он был полгода. – Я думал, ты не хотел, чтобы тебя обвиняли в жестокости. Север передернул плечами. Все же приятно сознавать, что ошибался в союзнике, приписывая тому несуществующие недостатки. Астигат – хитрец и лжец, но подлости в нем нет... ну, почти. – Кое-кто скажет, что мы должны просто выдать Брена нелюдям – и тогда они от нас отстанут. Но я Крейдона предупредил: если проболтается, отправится в Стан мертвых раньше, чем воины меня самого туда отправят. Как же хорошо, что братишку увезли! – Да, до Брена теперь никому не дотянуться: ни Инсаар, ни мстительным сородичам. Люди просто неблагодарные твари, можно подумать, для консула Лонги это большая новость. – Мы должны объявить, чем обязаны твоему брату. Во-первых, пусть до них дойдет наконец, что война кончилась благодаря Брену – это вранье, но куда лучше, чем вдаваться в наши маленькие тайны, верно? Астигат недоуменно нахмурился. Одна Мать-Природа знает, о чем он подумал, но консул имел в виду лишь то, что помимо выгоды от союза, у базилики Сарториска оба с ума сходили от желания отведать друг друга. – И во-вторых, нужно доказать людям, что союз с Инсаар был разорван не нами и без Брендона сегодня в Трефоле некому было бы встретить рассвет! ****
Они доказали. После долгих криков и даже нескольких драк. Одеваясь на самый бурный совет в своей жизни – если не считать того, что они с Максимом пережили в Кадмии, когда легионы отказались воевать, пока им не выплатят жалованье за два года, – Илларий собрал в уме все аргументы. И, несмотря на дикую боль в плече, ему удалось изложить доводы настолько веско, что Крейдона почти никто не поддержал. Не нужно отрывать верховному стратегу голову, убеждал консул союзника, бывший шиннард напорется на собственную дурь. Так и вышло. Крейдон взял слово и орал, что никчемного предателя Брена Астигата, опозорившего имя отца и брата, нужно убить самим или выкинуть нелюдям – пусть тешатся! Такие только и годятся, чтобы задом работать. Мальчишка уже загубил сотни воинов в бою у реки, а теперь загубил триста – не меньше! – воинов и жителей столицы лонгов. Вождь отдал брата Неутомимым, и правильно сделал, и пусть выполняет договор – тогда все будут живы. Как же хорошо, что Райн Рейгард не пошел в отца и не оставит Брена, думал Илларий. Он понимал Крейдона, ведь тот был илгу, а пьющие всегда стоят за собственную выгоду, и только. Крейдон честно дрался ночью, но ума особого у него не было – ума, потребного верховному стратегу Заречной армии. Бывший шиннард напирал на грядущее нашествие трезенов, ведь оно уже началось! Передовые отряды людоедов уже вовсю шуруют по Лонге, к лету легионы союза должны стать щитом для обеих провинций. Когда Крейдон отвопил свое, и несколько командиров высказались в том же духе, Илларий поднялся с лежанки. Они загодя договорились с Севером, что без крайней нужды вождю лучше не вмешиваться в спор, ведь речь идет о его родном брате, и все знают, насколько тот ему дорог. Не думает ли верховный стратег, что Инсаар не найдут его и других на границе с трезенами? И не станут мстить всем илгу? Никто не виноват, что Мать-Природа Величайшая разделила людей от рождения, дав одним возможность пить, а другим – лишь питать других своей силой. Никто не виноват в том, что Инсаар подло нарушили союз жертвенного Дара, покусившись на жизнь правнука Райна Астигата. Если люди не верят карвирам, пусть заслушают слова знахарки Иванны – женщина, перешагнувшая столетний рубеж, не станет лгать в угоду правителям! И еще: только благодаря знаниям, добытым Брендоном Астигатом – добытым ценой здоровья и своей юности – он, консул Лонги, племянник императора Риер-Де, стоит сегодня здесь и говорит с ними. Как и все прочие, пережившие ночь. И посему та неблагодарная свинья, что станет порочить имя брата его карвира, станет ему врагом и сдохнет под толпой Инсаар – консул клянется в том именем собственного деда, Гая Каста! И Касты, и Астигаты не проигрывают войн, если люди поверят карвирам, то все останутся живы – и слава союза Лонги воссияет в веках!.. Поправив всем напоказ трофейное «ожерелье» на груди, Илларий сел рядом с союзником. В последнем пункте своей речи он совершенно не испытывал уверенности, но что поделаешь? Астигат вдруг шепнул: – Где ты так понаторел-то, Лар? Консул только плечами пожал. Ораторы с Форума Отца городов Риер-Де, должно быть, высмеяли б его речь, но для Трефолы сошло. Вначале стояла тишина, а потом поднялся командир Третьего имперского легиона и заявил: он верит консулу, но лучше уйти в Гестию, а лонги пусть сами разбираются. Но тут вмешался командир Пятого, у которого лет шесть назад нелюди прикончили сына – на глазах у всей семьи, – заорав в голос: «Я не уйду! Давно рассчитаться хотел – и рассчитаюсь!» Бывший старшина-предатель Пейл, подскочив к Крейдону, врезал ему в ухо... и началось. С полчаса в зале совета стоял такой гвалт, что стража едва успевала растаскивать драчунов, а карвиры только головами вертели, следя за спором. Наконец в дело вмешался Верен, бывший шиннард лигидийцев, а ныне командир Первого Заречного легиона, проревев: – А ну, молчать, дурни! Заткнитесь! – сдержанность Верена была известна всем, подобного рыка от него просто не ожидали, видно, потому и замолчали. А лигидиец продолжил густым басом: – Ну и толку что от вашего воя? Ненасытные вернутся! Они хотят нашей крови и придут за ней, и уже неважно: мальчишка там, не мальчишка... в том бою у реки, где Брендон вроде как предателем стал, мой вождь голову сложил, и товарищей я много потерял, потому и говорить право имею. Вы вот что поймите: малец – он вроде как... ну, вот когда жена мужа пилит, что мясо в шатер плохое принес, а на самом деле злится, что он все семя на любовника тратит, не на нее... – Повод! – крикнул с места квестор Гай Публий. – Брат вождя – просто повод! Нелюди и раньше убивали – нас, наших братьев, друзей. Не так?! – Так, парень, – степенно откашлялся Верен. – Даже если отдадим мальца, Инсаар все равно союз порушили, и никуда мы не денемся, придется воевать, как с трезенами. Потому ты, вождь, и ты, консул, скажите лучше: как больше бойцов отыскать? Илгу этих самых, а мы все займемся... Сам Верен был раф, жаль! Но говорил дело – нужно находить илгу, прятать аммо, составлять отряды, ведь драться кулаками могут и раф. Вырабатывать тактику войны с Инсаар, искать Амплиссимуса... может быть, прочие нелюди отступятся, если убить их вождя? И подумать о словах главного жреца племенного союза Грефа и жреца цитадели Диокта, которого Илларий прихватил с собой в Трефолу: отменить обряды совсем и навсегда нельзя. Жрецы не могли внятно объяснить причины, но все равно твердили: обряды проводятся веками, ломать порядок, установленный предками, нельзя. Но здесь они с карвиром уперлись: никаких больше даров врагам! Отдавать им жертвы – значит поддерживать их силы. Ни за что. Илларий пихнул в бок зазевавшегося Севера и поднялся. Союзник встал рядом. – Барра! – рявкнул консул. – Мы победим! – Победа! Инсаар подохнут, их уши будут на наших доспехах болтаться! – Астигат, как и полгода назад, в базилике Сарториска, сжал его руку и тихо добавил: – А Крейдона я все едино удавлю. – Удави. Не смею мешать мудрой политике вождя лонгов, – процедил Илларий, вслушиваясь в крики людей. Он знал, что мнение командиров чаще всего совпадает с мнением воинов, и, если воины также ответят на призыв к войне – совсем не худо. – Барра! Бей! – орали командиры. – Пусть твари сдохнут! Они боятся и потому станут драться насмерть, размышлял консул, когда верховный стратег, изрядно потрепанный в драке и, видно, почуявший, что дело для него запахло жареным, первым крикнул: – Славься, Север! Славься, Илларий! Его поддержали весьма дружно. Карвирам пока верили, и консул не удержался: – Славься, Брендон! – вот так! Пусть знают. жүктеу/скачать 1.76 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|