Дейл Карнеги Как перестать беспокоиться и начать жить Дейл Карнеги
жүктеу/скачать 466.35 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Глава десятая УСТАНОВИТЕ «ОГРАНИЧИТЕЛЬ» НА ВАШЕ БЕСПОКОЙСТВО
- Когда перед вами возникает соблазн продолжать упорствовать в безнадежном деле, остановитесь и задайте себе три вопроса
- 2. На каком уровне мне следует установить «ограничитель» на этом беспокойстве, чтобы забыть о нем
Глава девятая СЧИТАЙТЕСЬ С НЕИЗБЕЖНЫМ Когда я был маленьким мальчиком, я однажды играл с ребятами на чердаке старого, заброшенного деревянного дома на северо-западе Миссури. Когда я слезал с чердака, в какой-то момент я поставил ноги на подоконник, —а затем прыгнул. На указательном, пальце левой руки у меня было кольцо; и когда я прыгнул, кольцо зацепилось за шляпку гвоздя и мне оторвало палец. Я закричал. Я был охвачен ужасом. Я был уверен, что умру. Но когда рука зажила, я ни секунду не беспокоился об этом. Что толку думать об этом?.. Я примирился с неизбежным. Иногда я по месяцам не вспоминаю о том, что на левой руке у меня только четыре пальца. Несколько лет назад я встретил человека, который управлял грузовым лифтом в одном из деловых зданий в центре Нью-Йорка. Я заметил, что у него не было и кисти левой руки. Я спросил, беспокоит ли его отсутствие левой руки. Он ответил: «Нисколько, я почти не вспоминаю об этом. Я не женат и вспоминаю об этом только тогда, когда нужно вдеть нитку в уголку». Поразительно, как быстро мы примиряемая почти с любой жизненной ситуацией, —если мы вынуждены это сделать. Мы приспосабливаемся к ней и забываем о ней. Я часто вспоминаю надпись на развалинах собора пятнадцатого века в Амстердаме, в Голландии. Эта надпись на фламандском языке гласит; «Это так. Это не может быть иначе». На своем жизненном пути мы попадаем во многие неприятные ситуации, которые нельзя изменить. Они не могут быть иными. Перед нами стоит выбор. Мы можем или принять эти ситуации как неизбежные и приспособиться к ним, или погубить свою жизнь, протестуя против неизбежного, и, возможно, довести себя до нервного срыва. Я приведу вам мудрый совет одного из моих самых любимых философов — Уильяма Джеймса: «Согласитесь принять то, что уже есть, — сказал он. — Примирение с тем, что уже случилось, — первый шаг к преодолению последствий всякого несчастья». Элизабет Коннли убедилась в этом на своем горьком опыте. Недавно я получил от нее следующее письмо: «В день, когда вся Америка праздновала победу наших вооруженных сил в Северной Африке, — говорится в письме, — я получила телеграмму из военного министерства: мой племянник — которого я любила больше всего на свете, — пропал без вести. Вскоре пришла другая телеграмма, извещавшая о его смерти. Я была убита горем. До этого я была удовлетворена своей жизнью. У меня была любимая работа. Я помогала воспитывать племянника. Он олицетворял для меня все самое прекрасное, что свойственно молодости. Я чувствовала, что мои усилия были вознаграждены сторицей!.. И вдруг эта телеграмма. Для меня рухнул весь мир. Я почувствовала, что жизнь потеряла для меня смысл. Я утратила интерес к работе, забыла о своих друзьях. Мне стало все безразлично. Я ожесточилась. Почему убит этот самый дорогой мальчик, перед которым была открыта вся жизнь? Я не могла примириться с этим. Мое горе настолько захватило меня, что я решила уйти с работы, скрыться от людей и провести всю оставшуюся жизнь в слезах и горе. Я наводила порядок в своем письменном столе, готовясь уйти с работы. И вдруг мне попалось письмо, о котором я давно забыла, — письмо моего убитого племянника. Он написал его мне несколько лет назад, когда умерла моя мать. «Конечно, мы будем тосковать о ней, — говорилось в письме, — и особенно ты. Но я знаю, что ты выдержишь это. Твоя личная философия заставит тебя держаться. Я никогда не забуду о прекрасных мудрых истинах, которым ты учила меня. Где бы я ни был, как бы далеко мы ни были друг от друга, я всегда буду помнить, что ты учила меня улыбаться и мужественно принимать все, что может случиться». Я несколько раз перечитала это письмо. Мне казалось, что он стоит рядом и говорит со мной. Казалось, он говорил мне: «Почему ты не выполняешь то, чему учила меня? Держись, что бы ни случилось. Скрывай свои переживания, улыбайся и держись». Я снова начала работать. Я перестала раздражаться и сетовать на жизнь. Я снова и снова говорила себе: «Это произошло. Я не могу ничего изменить. Но я могу и буду держаться, как он советовал мне». Я полностью отдалась работе, вложив в нее все свои моральные и физические силы. Я писала письма солдатам—чьим-то сыновьям и родственникам. Я поступила на вечерние курсы для взрослых. Я хотела, чтобы у меня появились новые интересы и новые друзья. Мне трудно поверить, как изменилась моя жизнь. Я перестала оплакивать невозвратимое прошлое. Сейчас я каждый день живу с радостью, как желал мне мой племянник. Я примирилась с жизнью. Сейчас я живу более радостной и полноценной жизнью, чем когда-либо прежде». Элизабет Коннли осознала то, что все мы вынуждены понять рано или поздно, а именно, что мы должны мириться с неизбежным и считаться с ним. «Это так. Это не может быть иначе». Этот урок выучить нелегко. Об этом приходится помнить даже королям, восседающим на тронах. Покойный Георг V вставил В рамку и повесил на стене своей библиотеки в Букин» гемском дворце надпись со словами: «Научи меня не требовать невозможного и не горевать о непоправимом». Та же мысль выражена Шопенгауэром следующим образом: «Достаточный запас смирения имеет первостепенное значение при подготовке к жизненному путешествию». Очевидно, одни только обстоятельства не делают нас ни счастливыми, ни несчастливыми. Важно, как мы реагируем на них. Именно это определяет наши чувства. Все мы способны пережить несчастье и трагедию и одержать победу над ними, если мы вынуждены это сделать. Нам может показаться, что мы не можем, но мы обладаем внутренними ресурсами поразительной силы, которые помогут нам вынести все, если только мы их используем. Мы сильнее, чем нам кажется. Покойный Бут Таркингтон9всегда говорил: «Я мог бы вынести все, что может навязать мне жизнь, кроме одного: слепоты. Это единственное, что я не мог бы пережить». Однажды, когда Таркингтону было уже за шестьдесят, он взглянул на ковер, лежавший на полу. Цвета расплывались. Он не мог различить узоры. Таркингтон обратился к специалисту. Пришлось узнать страшную правду: он терял зрение. Один глаз у него почти совсем не видел, а другой должен был тоже выйти из строя. На него обрушилось то, чего он больше всего боялся. И как же Таркингтон реагировал на это «самое страшное несчастье?» Чувствовал ли он: « Вот оно! Это—конец моей жизни». Ничего подобного. И к своему удивлению, он был вполне весел. Даже в этот момент его не покидало чувство юмора. Расплывчатые «пятна» раздражали его; они плыли перед глазами и закрывали от него окружающий мир. Однако, когда самое большое из этих пятен проплывало перед ним, он восклицал: «О, привет! Вот и снова дедушка пришел! Интересно, куда он направился в такое прекрасное утро!» Разве могла судьба побороть такой дух? Ответ гласит—не могла. Когда зловещая мгла простерлась перед ним, Таркингтон сказал: «Я понял, что могу примириться с потерей зрения, как человек примиряется с многим другим. Даже если бы я потерял все пять чувств, я бы смог продолжать жить в своем внутреннем мире. Ведь мы видим умственным взором и живем в своем внутреннем мире, независимо от того, знаем ли мы об этом». В надежде вернуть зрение Таркингтону пришлось вынести более двенадцати операций за год. И все они проводились под местной анестезией! Возмущался ли он этим? Он понимал, что сделать это необходимо. Он понимал, что это неизбежно и что единственный способ облегчить свои страдания—примириться с неизбежным и вести себя с достоинством. Он отказался от отдельной палаты в больнице и пошел туда, где были люди, которые тоже страдали от недугов. Он старался ободрить их. Подвергаясь все новым и новым операциям—понимая, что делают с его глазами, —Таркингтон старался убедить себя в том, что ему очень повезло. «Как прекрасно! — сказал он. — Как прекрасно, что наука овладела теперь таким мастерством, что может оперировать такой сложно устроенный орган, как человеческий глаз!» Заурядный человек заболел бы нервным расстройством, если бы ему пришлось пережить слепоту и более двенадцати операций. Но Таркингтон сказал: «Я бы не согласился променять то, что я пережил, на более счастливые события». Это научило его умению мириться с неизбежным. Оказалось, что в жизни ничего не было свыше его сил. Таркингтон понял то, что открыл Джон Мильтон: «Несчастье заключается не в слепоте, а в неспособности переносить слепоту». Маргарита Фуллер, знаменитая феминистка из Новой Англии10, однажды высказала свое кредо: «Я приемлю Вселенную!» Когда старый брюзга Томас Карлейль услышал эти слова в Англии, он пробурчал: «Ей-богу, так для нее лучше!» И в самом деле, ей-богу, вам и мне лучше тоже примиряться с неизбежным! Если мы будем возмущаться, протестовать и ожесточаться, мы не изменим неизбежное; но мы изменим себя. Я это знаю. Я уже пробовал. Однажды я отказался примириться с неизбежной ситуацией, которая возникла передо мной. Я вел себя очень глупо, нервничал и возмущался. Мои бессонные ночи превратились в кошмары. И я навлек на себя все то, чего не желал. Наконец, после целого года душевных мук я вынужден был примириться с тем, что, как я знал с самого начала, я не мог изменить. Много лет назад мне следовало бы воскликнуть вместе со старым Уолтом Уитменом: «Как мне устоять против ночи, бурь, голода, осмеяния, случайностей, отказов, как мне стать спокойным, как деревья и животные». Я двенадцать лет работал на ферме со скотом; однако я никогда не замечал, чтобы у джерсийской коровы повышалась температура от того, что на пастбище выгорела трава из-за отсутствия дождей, или от того, что шел мокрый снег и свирепствовал холод. Корова не переживала из-за того, что ее возлюбленный уделял слиш- ком много внимания другой телке. Животные спокойно переносят ночи, бури и голод; поэтому у них никогда не бывает ни нервных срывов, ни язв желудка, и они никогда не сходят с ума. Вы думаете, я выступаю за то, что нам надо просто смириться со всеми превратностями судьбы, встречающимися на нашем пути? Ни в коем случае! Это настоящий фатализм. Пока есть возможность изменить ситуацию в свою пользу, давайте бороться. Но когда здравый смысл говорит нам, что мы столкнулись с чем-то, что останется таким, как оно есть, и не может быть иным, —тогда ради сохранения здорового рассудка не заглядывайте вперед и не оглядывайтесь и не скорбите о том, чего нет. Покойный Хокс, который был деканом Колумбийского университета, сказал мне, что он выбрал одно из стихотворений «Матушки Гусыни»11как свой девиз: От каждого недуга в этом мире Лекарство есть иль вовсе нет спасенья. Ты отыскать старайся то лекарство, А если нет его, не мучь себя напрасно. Во время работы над этой книгой я беседовал с многими видными деловыми людьми Америки; на меня произвело глубокое впечатление то обстоятельство, что они считались с неизбежным, и в их жизни удивительным образом не было беспокойства. Если бы они не обладали этой способностью, они бы не вынесли напряжение, связанное с их деятельностью. Вот несколько примеров, о которых я хочу рассказать. Дж. С. Пенни, основатель одноименной фирмы, владеющей сетью магазинов по всей стране, сказал мне: «Я бы не беспокоился, если бы даже потерял все свои деньги до последнего цента, ведь беспокойство ничем не поможет. Я обычно делаю все, что в моих силах, а какие будут результаты — одному богу известно». Генри Форд сказал мне примерно то же самое: «Когда я не могу управлять событиями, —сказал он, —я предоставляю им самим управлять собой». Когда я опросил К. Т. Келлера, президента корпорации «Крайслер», как он избегает беспокойства, он ответил: «Когда я оказываюсь в трудной ситуации, то, если могу, я делаю все, что в моих силах. Если же я не могу ничего сделать, я просто забываю об этом. Я никогда не. беспокоюсь о будущем. Ведь я знаю, что ни один человек, живущий на земле, не может предвидеть, что произойдет в будущем. Существует так много сил, которые будут влиять на это будущее! Никто не может сказать, что управляет этими силами. Никто не может их понять. Тогда зачем беспокоиться о них?» К. Т. Келлер был бы смущен, если бы его назвали философом. Он — просто хороший бизнесмен. Однако он применяет в жизни ту же философию, которую проповедовал Эпиктет в Риме девятнадцать веков назад. «Существует только один путь к счастью, — поучал Эпиктет римлян, — для этого следует перестать беспокоиться о вещах, которые не подчинены нашей воле». Сара Бернар, которую называли «божественной Сарой», обладала поразительной способностью примиряться с неизбежным. В течение полувека она блиста ла на лучших сценах мира. На четырех континентах ее считали королевой театра. Она была самой любимой актрисой на земле, а затем, когда ей был семьдесят один год и когда она потеряла все свои деньги, ее врач, профессор Поцци из Парижа, сказал, что ей необходимо ампутировать ногу. Однажды, когда она совершала плавание через Атлантический океан, она во время шторма упала на палубе и сильно повредила ногу. В результате развился флебит. Нога стала отекать. Боль сделалась настолько нестерпимой, что врач был вынужден настаивать на ампутации ноги. Он боялся сказать вспыльчивой, экспансивной «божественной Саре», что требуется сделать. Он был уверен, что эта страшная новость вызовет взрыв истерии. Но он ошибся. Сара с минуту смотрела на него, а затем спокойно сказала: «Если так надо, значит, так надо». Это была судьба. Когда Сару увозили в кресле-каталке в операционную, рядом стоял ее сын и плакал. Она весело помахала ему рукой и бодро сказала: «Не уходи. Я скоро вернусь». На пути в операционную она продекламировала сцену из пьесы, в которой когда-то играла. Кто-то спросил ее, сделала ли она это, чтобы подбодрить себя. Она ответила: «Нет, я хотела подбодрить врачей и сестер. Я знала, что для них это большое напряжение». Поправившись после операции, Сара Бернар отправилась в кругосветное турне и восхищала публику еще семь лет. «Когда мы перестаем бороться с неизбежным, —писала Элси МакКормик в статье, опубликованной в журнале „Ридерс дайджест“, — мы высвобождаем энергию, которая позволяет нам обогащать нашу жизнь». Ни один из живущих на земле не обладает достаточной эмоциональностью и энергией, чтобы бороться с неизбежным и одновременно создавать новую жизнь. Необходимо выбрать одно или другое. Вы можете либо пригнуться под натиском неизбежных снежных бурь, обрушиваемых на вас жизнью, или же вы будете сопротивляться им и сломаетесь! Я наблюдал это на своей ферме в Миссури. Я посадил около двадцати деревьев. Вначале они росли поразительно быстро. Затем во время снежной бури каждая веточка покрылась толстым слоем льда. Вместо того, чтобы плавно изогнуться под тяжестью, эти деревья гордо сопротивлялись и в конце концов сломались, не выдержав тяжелого груза. В результате пришлось их уничтожить. Они не овладели мудростью северных лесов. Я пропутешествовал сотни миль по вечнозеленым лесам Канады, однако я ни разу не видел ель или сосну, сломавшуюся от мокрого снега или льда. Эти вечнозеленые леса знают, как надо пригнуться, как склонить свои ветки, как примириться с неизбежным. Мастера джиу-джитсу учат своих учеников «сгибаться, как ива, а не сопротивляться, как дуб». Как вы думаете, почему автомобильные покрышки выдерживают так много ударов и неразрушаются? Вначале выпускались покрыщки, которые сопротивлялись ударам дороги. Вскоре они были разорваны в лоскутья. Затем стали изготавливать покрышки, которые поглощали удары дороги. Такая покрышка могла это «перенести». Мы с вами проживем на свете дольше и спокойнее, если научимся поглощать удары и толчки на скалистой дороге жизни. Что же произойдет с вами и со мной, если мы будем сопротивляться ударам жизни вместо того, чтобы их поглощать? Что же произойдет, если мы откажемся «сгибаться, как ива» и будем упорно «сопротивляться, как дуб». Ответ очень прост. Мы создадим ряд внутренних конфликтов. Мы будем обеспокоены, напряжены, взвинчены, наши нервы будут расшатаны. Если мы зайдем еще дальше и отвергнем жестокую действительность, окружающую нас, уйдя в вымышленный мир, созданный нашим воображением, мы станем сумасшедшими. Во время войны миллионы испуганных солдат должны были или примириться с неизбежным, или заболеть нервным расстройством. Я проиллюстрирую это на примере Уильяма X. Касселиуса. Его рассказ на одном из занятий на моих курсах в Нью-Йорке был удостоен премии. Вот что он рассказал: «Вскоре после моего поступления на службу в береговую охрану меня послали в одно из самых опасных мест на берегу Атлантического океана. Меня назначили инспектором по взрывчатым веществам. Можете себе представить! Именно меня! Продавец кондитерских изделий становится инспектором по взрывчатым веществам! Довольно и мысли о том, что придется стоять на тысячах тонн тротила, чтобы кровь заледенела в жилах продавца кондитерских изделий. На обучение мне дали только два дня; и то, что я узнал, повергло меня еще в больший ужас. Я никогда не забуду свое первое задание. В темный, холодный, туманный день мне был дан приказ отправиться на открытый пирс Кейвен-Пойнт в Бейонне, штат Нью-Джерси. Мне был поручен трюм № 5 на моем корабле. Я должен был работать в этом трюме с пятью портовыми грузчиками. У них были крепкие спины, но они ничего не знали о взрывчатых веществах. Они грузили сверхмощные фугасные бомбы, каждая из которых содержала тонну тротила — этого было достаточно, чтобы взорвать этот старый корабль и отправить нас всех к праотцам. Эти бомбы опускались с помощью двух тросов. Я продолжал повторять сам себе: «А вдруг один из тросов соскользнет или порвется?» О боже! Как я был испуган! Меня бросило в дрожь. Во рту было сухо. У меня подгибались колени. Сердце чуть не выскочило из груди. Но я не мог никуда убежать. Это было бы дезертирством. Я был бы опозорен, и были бы опозорены мои родители. Возможно, меня бы расстреляли как дезертира. Я не мог убежать. Я был вынужден остаться. Я продолжал смотреть, как грузчики небрежно обращались с этими бомбами. Корабль в любой момент мог взорваться. Прошло около часа этого ужаса, от которого по всему моему телу распространялся холод. Наконец, я призвал к себе на помощь здравый смысл. Я себя как следует отчитал. Я сказал себе: «Допустим, тебя взорвут? Ну и что же? Какая разница? Это будет легкий способ умереть. Гораздо лучше, чем умереть от рака. Не будь дураком. Все равно ты же не будешь жить вечно! Ты должен выполнить это задание — иначе тебя расстреляют. Неизвестно, что лучше». Я так говорил сам с собой в течение нескольких часов и почувствовал облегчение. Наконец, я преодолел свое беспокойство и страхи, заставив себя примириться с неизбежной ситуацией. Я никогда не забуду этот урок. И сейчас каждый раз, когда я склонен беспокоиться из-за чего-то, что я не в состоянии изменить, я пожимаю плечами и говорю: «Забудь об этом». И представьте себе, это срабатывает— даже для продавца кондитерских изделий». Ура! Да здравствует бравый продавец кондитерских изделий! Кроме распятия Христа, самой знаменитой и трагической сценой смерти во всей истории человечества считается смерть Сократа. Даже через десять тысяч веков люди будут с восхищением читать трогательное описание его смерти, сделанное Платоном, — это одно из самых волнующих и прекрасных произведений мировой литературы. Некоторые граждане Афин, завидовавшие старому босоногому Сократу, выдвинули против него ложные обвинения. Его судили и приговорили к смерти. Тюремщик, дружелюбно относившийся к Сократу, давая чашу с ядом, сказал: «Старайся легко принять то, что неизбежно». Сократ так и поступил. Он встретил смерть с почти божественным спокойствием и достоинством. «Старайся легко принять то, что неизбежно». Эти слова были сказаны за 399 лет до нашей эры. Но наш старый вечно встревоженный мир нуждается в этих словах сейчас больше, чем когда-либо прежде: «Старайтесь легко принять то, что неизбежно». Чтобы одолеть привычку беспокоиться, прежде чем она одолеет вас, выполняйте правило четвертое: Считайтесь с неизбежным. Глава десятая УСТАНОВИТЕ «ОГРАНИЧИТЕЛЬ» НА ВАШЕ БЕСПОКОЙСТВО Вам хотелось бы узнать, как заработать деньги на фондовой бирже? Конечно, этому хотели бы научиться и миллионы других людей; если бы я знал ответ, эта книга стоила бы баснословных денег. Однако существует разумная идея, которую используют некоторые преуспевающие дельцы. Эту историю рассказал мне Чарлз Робертс, консультант по капиталовложениям. «Когда я впервые приехал в Нью-Йорк из Техаса, у меня было двадцать тысяч долларов, которые дали мне друзья. Я должен был вложить эти деньги в фондовую биржу. Мне казалось, — продолжал он, — что я знаю все „ходы и выходы“ на фондовой бирже. Но я потерял каждый цент. Правда, некоторые сделки принесли мне большую прибыль; но в конце концов я потерял все». «Я не был бы так расстроен, если бы потерял собственные деньги, — объяснил мистер Роберте, — но я был в ужасе от того, что потерял деньги своих друзей, хотя они были вполне обеспеченными людьми. Я боялся встретиться с ними после того, как наша затея окончилась так неудачно. Однако, к моему удивлению, они не только не обиделись на меня, но и оказались неисправимыми оптимистами. Я знал, что действовал наугад, находясь в значительной степени в зависимости от удачи и от мнений других людей. Как выразился X. И. Филлипс, я «играл на бирже по слуху». Я начал анализировать свои ошибки и решил, что прежде чем я снова займусь биржевыми операциями, мне следует тщательно изучить все, что связано с биржей. Я занялся этим и познакомился с одним из самых выдающихся в истории игроков на бирже — Бэр-тоном С. Каслом. Я был уверен, что смогу от него многому поучиться, поскольку он давно пользовался репутацией биржевика, которому каждый год сопутствовал успех. Я знал, что этот успех не был результатом простого везения. Он задал мне несколько вопросов, касающихся моих биржевых сделок в прошлом. Затем он объяснил мне самый важный принцип биржевых операций. Он сказал: «Я устанавливаю „ограничитель потерь“ на любое биржевое предприятие, в котором участвую. Если я, например, приобретаю партию акций по 50 долларов штука, я немедленно устанавливаю „ограничитель потерь“ в размере 45 долларов. Это означает следующее: если эти акции на бирже понизятся в цене на 5 пунктов, то они будут проданы автоматически. Таким образом, потери будут ограничены пятью пунктами. Прежде всего, продолжал старый маэстро, вы должны разумно организовать свои биржевые дела, и тогда ваши прибыли составят в среднем примерно десять, двадцать пять или даже пятьдесят пунктов. Следовательно, ограничивая свои потери до пяти пунктов, вы можете ошибаться более, чем в половине случаев, и все же получите много денег». Я немедленно усвоил этот принцип и с тех пор постоянно использую его. Таким образом моим клиентам и мне удалось сэкономить много тысяч долларов. Через некоторое время я понял, что принцип «ограничения потерь» можно использовать и в других сферах жизни, а не только на фондовой бирже. Я начал устанавливать «ограничитель» на любые неприятности и обиды, которые я испытывал. Этот принцип действовал чудесным образом. Например, я часто договариваюсь со своим другом вместе позавтракать. Однако он редко приходит вовремя. В прежние времена я волновался из-за этого на протяжении половины времени, отведенного для завтрака, после чего наконец он появлялся. В конце концов я рассказал ему об «ограничителе», который я устанавливал для своего беспокойства. Я сказал ему: «Послушай, Билл, мой „ограничитель“ для ожидания тебя составляет ровно десять минут. Если ты опоздаешь больше, чем на десять минут, наша договоренность о завтраке полностью отменяется, и я уйду». Боже правый! Если бы много лет назад у меня хватило ума устанавливать «ограничитель» на свое нетерпение, на свой характер, свое стремление оправдать себя, на свои сожаления, на свое умственное и эмоциональное напряжение! Почему у меня не хватало здравого смысла оценить каждую ситуацию, угрожавшую моему душевному спокойствию, и сказать себе: «Послушай, Дейл Карнеги, об этом стоит беспокоиться ровно столько и не более того». Почему я этого не сделал? Однако я должен отдать себе должное, похвалив за небольшой здравый смысл, проявленный хоть однажды. Это было в серьезный момент моей жизни—в момент кризиса, когда мои мечты, планы на будущее и труд многих лет рухнули, как карточный домик. Дело было так. Когда мне было тридцать лет с небольшим, я решил посвятить свою жизнь созданию романов. Я собирался стать вторым Фрэнком Норрисом, или Джеком Лондоном, или Томасом Гарди. Мое решение стать писателем было столь серьезным, что я провел два года в Европе. Там я мог прожить дешево на доллары, так как после первой мировой войны постоянно происходили денежные реформы и безудержно печатались деньги. Я провел там два года, работая над главным произведением своей жизни. Я назвал его «Снежная буря». Название оказалось подходящим, поскольку издатели приняли мое творение с таким ледяным холодом, какой может вызвать лишь снежная буря, обрушивающаяся на равнины Дакоты. Когда мой литературный агент сообщил мне, что мое произведение никуда не годится и что у меня нет писательского дара, сердце у меня чуть не остановилось. Я вышел из его конторы, как в тумане. Я был в таком состоянии, словно он меня ударил дубинкой по голове. Я остолбенел. Однако я понял, что оказался на пересечении жизненных дорог и должен принять чрезвычайно важное решение. Что же я должен делать? Какой путь мне следует избрать? Прешли недели, прежде чем я вышел из состояния оцепенения. В то время я и понятия не имел о том, что можно установить «ограничитель» на свое беспокойство. Но оглядываясь назад, я понимаю, что сделал именно это. Я поставил крест на тех двух годах, когда я выбивался из последних сил, чтобы написать этот роман, и правильно оценил это как благородный эксперимент, а затем принял решение изменить свою жизнь. Я снова стал преподавать на курсах для —взрослых, а в свободное время—писать биографии знаменитых людей и книги познавательного характера, наподобие той, которую вы сейчас читаете. Чувствую ли я радость в душе от того, что принял такое решение? Радость в душе? Каждый раз, когда я думаю об этом сейчас, мне хочется танцевать на улице от радости! Честно могу сказать, что с тех самых пор я ни одного дня и ни одного часа не жалел о том, что не стал вторым Томасом Гарди. Однажды ночью век назад, когда сова зловеще ухала в лесу на берегу Уолденского пруда, Генри Торо обмакнул гусиное перо в самодельные чернила и записал в своем дневнике: «Стоимость вещи—это такое количество того, что я называю жизнью, которое требуется, чтобы обменять на него вещь сразу или в течение длительного времени». Другими словами, мы — дураки, когда платим за какую-либо вещь больше, чем она обходится для нашей жизни. Но именно так поступили Гилберт и Салливан. Они умели сочинять веселые стихи и веселую музыку. Но у них совершенно отсутствовала способность вносить веселье в собственную жизнь. Они создали прелестные оперетты, восхищавшие весь мир: «Терпение», «Детский передник», «Микадо». Но они не могли управлять своими характерами. Они омрачали свою жизнь из-за пустяков, например, из-за стоимости ковра! Салливан заказал ковер для театра, который они купили. Когда Гилберт увидел счет, он был вне себя от гнева. Они подали друг на друга в суд и никогда в жизни больше не сказали друг другу ни одного слова. Когда Салливан сочинял музыку для их нового совместного произведения, он посылал ее Гилберту по почте, а Гилберт, написав слова, возвращал бандероль по почте Салливану. Однажды их обоих вызвали в театре на бис. Они встали на противоположных сторонах сцены и раскланивались с публикой, глядя в разных направлениях так, чтобы не видеть друг друга. У них не хватало здравого смысла поставить «ограничители» на свои обиды, как сделал Линкольн. Однажды, во время Гражданской войны, когда друзья Линкольна клеймили позором его злейших врагов, он сказал: «У вас гораздо больше личной неприязни к моим врагам, чем у меня. Возможно, у меня ее слишком мало, но я никогда не считал, что она себя оправдывает. У человека нет времени на то, чтобы полжизни потратить на ссоры. Если кто-либо из моих врагов перестанет выступать против меня, я никогда не стану попрекать его прошлым». Очень жаль, что моя старая тетя Эдит не обладала всепрощением Линкольна. Она и дядя Фрэнк жили на заложенной ферме, земля заросла сорняками, была неплодородной, на участке было много канав. Тете и дяде приходилось нелегко, они были вынуждены экономить каждый цент. Но тетя Эдит любила покупать занавески и другие вещи, чтобы немного украсить их убогий дом. Она покупала эти небольшие предметы роскоши в магазине тканей, принадлежавшем Дэну Эверсолу в Мэри-вилле, штат Миссури. Дядю Фрэнка беспокоили их долги. У него как у фермера был страх перед растущими счетами и поэтому он по секрету попросил Дэна Эверсола не продавать больше его жене в кредит. Узнав об этом, она была вне себя. И она продолжала выходить из себя по этому поводу в течение почти пятидесяти лет после того, как это случилось. Я слышал, как она рассказывала эту историю не один, а много раз. Когда я видел ее в последний раз, ей было уже около восьмидесяти лет. Я сказал ей: «Тетя Эдит, дядя Фрэнк поступил нехорошо, унизив вас, но не кажется ли вам, что жаловаться на это в течение почти полувека после того, как это произошло, гораздо хуже, чем его поступок». (Но мои слова на нее не подействовали. С таким же успехом я мог обращаться к луне). Тетя Эдит дорого заплатила за свое раздражение и злопамятность. Она потеряла душевное спокойствие. Когда Бенджамину Франклину было семь лет, он сделал ошибку, о которой помнил семьдесят лет. Когда он был семилетним парнишкой, ему страстно захотелось иметь свисток. Он вошел в магазин игрушек в таком возбуждении, что выложил все свои медяки на прилавок и попросил свисток, даже не узнав его цену. «Затем я пошел домой, — писал он своему другу семьдесят лет спустя, —и начал свистеть по всему дому, страшно довольный своим свистком». Но когда его старшие братья и сестры узнали, что он заплатил за свисток гораздо больше, чем тот стоил, они жестоко высмеяли малыша. «Я плакал от досады», — вспоминал Франклин. Много лет спустя, когда Франклин стал всемирно известной личностью и послом США во Франции, он все еще помнил о том, что переплатил за свой свисток, и это обстоятельство доставляло ему «больше огорчения, чем свисток доставил удовольствия». Но в конце концов этот случай был полезным уроком в его жизни, который стоил ему не так уж дорого. «Когда я стал взрослым, — рассказывал он, — и стал бывать в обществе и наблюдать за действиями людей, я встретил многих, очень многих, которые слишком дорого заплатили за свисток . Короче говоря, я пришел к выводу, что большинство несчастий человечества вызваны ложными оценками значения тех или иных вещей в жизни и что люди слишком дорого платят за свои свистки ». Гилберт и Салливан слишком дорого заплатили за свой свисток. Это относится и к моей тете Эдит. И во многих случаях так же поступал и Дейл Карнеги. Да, я искренне уверен, что одним из самых главных секретов подлинного душевного спокойствия является правильная оценка ценностей. И я думаю, что мы могли бы сразу уничтожить пятьдесят процентов всех наших тревог, если бы выработали свой собственный критерий оценки ценностей, критерий подлинного значения тех или иных вещей в нашей жизни. Итак, чтобы одолеть привычку беспокоиться, прежде чем она одолеет вас, выполняйте правило пятое; Когда перед вами возникает соблазн продолжать упорствовать в безнадежном деле, остановитесь и задайте себе три вопроса: 1. Как много то, о чем я беспокоюсь, действительно значит в моей жизни? 2. На каком уровне мне следует установить «ограничитель» на этом беспокойстве, чтобы забыть о нем? 3. Сколько в точности я должен заплатить за свисток? Не заплатил ли я уже (больше, чем он стоит на самом деле? жүктеу/скачать 466.35 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|