Действующие лица

Ночь. Дом Шарифы. Кто-то стучится в окно. Из комнаты выходит ШАРИФА.

ШАРИФА. В такое время… О, Господи… (Подходит к окну.) Кто там?.. Кто?.. Зайнап?.. Какая Зайнап? Зайнап апа, ты что ли? Сейчас, сейчас открою… (Открывает дверь.) Что случилось, апа? Что ты здесь делаешь в такое время?

ЗАЙНАП (вбегает). Запри, запри дверь, сейчас прибежит за мной…

ШАРИФА (запирает дверь). Кто, абый?

ЗАЙНАП. А кто же еще…

ШАРИФА. Он разве не на шабашке?

ЗАЙНАП. Сегодня вернулся. Поссорился с Салим абый, пришел весь взбешенный…

ШАРИФА. Что опять случилось?

ЗАЙНАП. Да как всегда: Саяр все по-быстрому делает, Салим мой, на совесть работает. Саяр что-то сделал, а Салим абый, видимо, за него все переделал…

ШАРИФА. О, Всевышний, два родных брата ведь, из-за чепухи ссорятся, перед людьми стыдно…

ЗАЙНАП. Ух уж этот Салим абый. Мог бы хоть на шабашке не важничать… (Передразнивает.) На совесть надо работать, на совесть…

ШАРИФА. Ты что, через всю деревню в одном платье, по грязи босиком?.. Ты же замерзла вся. Садись, сейчас самовар поставлю…

ЗАЙНАП. Где уж там одеваться, ели ноги унесла…

ШАРИФА. А дети?..

ЗАЙНАП. Плакали, когда я убегала… Он успокаивается, когда меня не видит… Я всего то и сказала: тише, детей разбудишь. А он как разошелся… Как выпьет, ни капли ума не остается у бедняги… Твои спят?

ШАРИФА. Спят…

Слышно, как то-то пытается открыть дверь, затем слышен стук и невнятное мужское бормотание.

ЗАЙНАП. Это он… Не открывай, он меня изобьет…

ШАРИФА. Он же детей разбудит… Иди в ту комнату, спрячься в погребе… Да тулуп захвати, простудишься еще…

ЗАЙНАП. Не впускай его, Шарифа…

ШАРИФА. Иди, говорю, не хнычь…

ЗАЙНАП уходит в другую комнату. ШАРИФА берет в руки кочергу и подходит к двери.

ШАРИФА. Кто там?.. Кто?.. Абый, ты?.. Зачем пришел?.. Мы спим уже, уходи… Да не стучи ты, детей разбудишь… Иди домой…

Раздается громкий стук, ШАРИФА приоткрывает дверь. В проеме появляется голова САЯРа, Шарифа не впускает его…

ШАРИФА. Чего тебе?

САЯР. Моя у тебя?

ШАРИФА. Чего ей здесь делать? Иди, она дома, наверное…

САЯР. Нет ее там, сбежала… Ну-ка, кликни ее сюда, я ее прибью только…

ШАРИФА. Не кричи ты, дети спят… Кого кликнуть?

САЯР. Зайнап…

ШАРИФА. Откуда ей здесь быть? Чего глаза вытаращил? Людей бы постыдился…

САЯР. Ну-ка, дай-ка я войду… (Резко открывает дверь, Шарифа чуть на улицу не вылетает.) Где она?

ШАРИФА (встает перед дверью в другую комнату, угрожает кочергой). К детям не пущу. Они не то что тебя, отца-то пьяным не видели. Только попробуй подойти, прибью…

САЯР. Родного брата? А, сестренка?

ШАРИФА. А ты не подумал, что у сестренки трое детей. Врываешься пьяный посреди ночи…

САЯР (опешил, садится на табуретку). И ты туда же. На работе абый все нервы измотал, домой прихожу, жена рот затыкает, теперь еще и ты…

ШАРИФА. С Салим абый чего не поделили?

САЯР. Да мелочится он, работу задерживает. Я только что-нибудь закончу, оглянуться не успею, а он за мной уже переделывает. Другое сделаю, он опять… Я за неделю две шабашки заканчиваю, а он с баней этого чувашина вторую неделю возится, как будто им и так не сойдет… Еще и меня отчитывает: «Ты меня не учи, молокосос, ты еще под себя ходил, когда я с отцом срубы рубил!» И это он мне – отцу троих детей…

ШАРИФА (нечаянно). Так ты и вправду писался…

САЯР. И ты еще, девка… Ну и что? Он-то как это может помнить? Всего на два года старше меня… Да я с четырнадцати лет топора из рук не выпускаю, а выходит, я не умею работать?

ШАРИФА. Жена-то твоя тут причем?

САЯР. Ей полезно… Чуть муж на работу, забывает кто в доме хозяин, вот я ей память и освежать… Айда, доставай чекушку…

ШАРИФА. Откуда у меня?

САЯР. Да ладно, у тебя всегда есть про запас… Давай, доставай. Махну и домой пойду. Вон, и калитка у тебя совсем покосилась, завтра зайду, починю…

ШАРИФА (грозит кочергой). Сиди на месте… (Вытаскивает припрятанную чекушку, достает стакан, берет из кувшина картофелину, отрезает кусок хлеба и кладет все это перед ним.)

САЯР. Ай, спасибо, сестренка! (Наливает в стакан, выпивает, закусывает.) Остальное завтра допью. Спрячь подальше, еще дети увидят… Ух! Где ж моя черемушка? В погребе?.. Правильно сделала, я и сам хотел ей чуток всыпать и в погреб посадить!.. Скажи, чтобы завтра, когда я проснусь, завтрак был на столе. (Встает.)

ШАРИФА. Ладно… О Господи, что ж вы бегаете по улицам нагишом… (Дает ему пальто «Москвич».) На, не ходи в одной рубашке…

САЯР. Откуда это?

ШАРИФА. Минсабира. Давно хотела тебе отдать, все равно пропадает зазря…

САЯР. Спасибо, сестренка!.. Ладно, завтра зайду…

ШАРИФА. Зайдешь… Иди уже…

Запирает за ним дверь. Выходит ЗАЙНАП.

ЗАЙНАП. Ушел?

ШАРИФА. Ушел…

ЗАЙНАП. И, душенька, как выпьет, совсем мозгов не остается… Ладно, и я пойду…

ШАРИФА. Подожди, пусть хотя бы спать ляжет…

ЗАЙНАП. Теперь не страшно! Черемушкой же назвал! Значит, успокоился!.. Он меня бьет только когда очень взбешен, чтобы успокоиться. А куда он пойдет, где пар выпустит? А тут жена рядом... Пусть и строгий, да свой… Он не такой, он только притворяется жестким. Недавно – как выбежит из бани, думаю, что-то стряслось. Говорит: черта видел. Зашли, посмотрели, оказалось это его собственная тень от лампы! Он так краской и залился, бедняга!.. Добрый он. Меня все цыганкой дразнят, один он, черемушкой зовет!.. Ладно, пойду я… Спасибо тебе!

ШАРИФА. Ты там осторожнее, лишнего не болтай…

ЗАЙНАП. Завтра разбужу и к тебе отправлю, калитку твою починит.

ШАРИФА. Ладно, спасибо!.. (Провожает ее.)

XIX

Дом Шарифы. Четырнадцатилетний слепой сын Шайдуллы и Альфии ГУСМАН сидит возле окна, прислушивается к звукам, доносящимся с улицы. Входит ШАРИФА.

ГУСМАН. Апа, это ты?

ШАРИФА. Я, дорогой. А где мальчики?

ГУСМАН. На улицу убежали…

ШАРИФА. Ты что, целый день один сидишь?

ГУСМАН. Они и меня хотели с собой взять, да я не захотел… Апа, я им красный пряник дал…

ШАРИФА. И, дорогой, сам бы съел…

ГУСМАН. Я их часто ем, апа. Папа все время привозит… Апа, а почему его называют «красным пряником»?

ШАРИФА. Потому что он красноватого цвета…

ГУСМАН. Вот все говорят, красный, красный. А какой он бывает красный цвет?

ШАРИФА. Красный… Ну… Это теплый цвет… А ты совсем-совсем ничего не видишь?

ГУСМАН. Если возьму ведро без дна и через него на солнце посмотрю, вижу что-то светлое!.. Апа, ты же знаешь, у меня от водянки так случилось. На меня бабушка-соседка посмотрела, я и ослеп… неужели эта бабушка не знала, что нельзя смотреть на ребенка, когда он болеет водянкой?..

ШАРИФА. Не знаю, мой хороший, ничего не могу сказать…

ГУСМАН. Апа, а что за мелодия доносится с улицы?

ШАРИФА. Это не мелодия, это мужики доски пилят, звук пилы это…

ГУСМАН. Интересно, это пила так грустит или дерево стонет?.. Апа, какая же грустная мелодия… (Начинает петь под звук пилы.)

Вскочил я, эх, да на круп коня,

Трижды город объехал родной.

Не плачь, что ты плачешь, любимая?

Все равно расстаемся с тобой…

ГУСМАН. Апа, а я ведь обиделся на папу с мамой.

ШАРИФА (утирает слезы). За что?

ГУСМАН. Я же знаю, они поехали отвезти сестру с братом в дом инвалидов. А меня почему-то оставили. Наверное, потому, что я не жалуюсь… Абый и апа ходить не могли, у них ноги опухали, а я слепой – так и сидели втроем целыми днями, разговаривали. Они рассказывали мне о том, что вокруг нас, я слушал… Апа стихами любила говорить… И что я теперь один делать буду?..

ШАРИФА. Их же лечить повезли, им там лучше будет…

ГУСАМН. Не знаю, лучше ли?..

АЛЬФИЯ (вбегает, одновременно плача и смеясь). Как вы тут, живы, здоровы? Ай, сестренка, чуть не согрешили…

ШАРИФА. Вернулись уже?

АЛЬФИЯ. Вернулись. Аллах помог, уберег от греха…

ГУСМАН. Мама, устроили апа и абый?

АЛЬФИЯ. Обратно привезли, сынок, дома они… Аллах уберег… Только положили их в палату, они как начали плакать. Плачут бедняжки, да и говорят стихами: «Даже птицы не бросают птенчиков своих…». Вышли мы с Шайдуллой в коридор и как заревели. Затем Шайдулла и говорит: «Видно, сам Аллах нам это приказал.» Забрали детей и повезли домой. Всю дорогу вчетвером плакали… Аллах уберег, чуть не согрешили…

ШАЙДУЛЛА (входит). Здравствуйте!

ШАРИФА. Здравствуй!..

ШАЙДУЛЛА. Как дети, все хорошо?

ШАРИФА. Слава Аллаху!

ШАЙДУЛЛА. Хорошо!.. Альфия, айда уже. Дети кушать просят. Голодные бедняжки. Затируху хотя бы свари…

АЛЬФИЯ. Все, идем, идем…

ШАЙДУЛЛА. Айда, сынок, там тебя брат с сестрой потеряли, беспокоятся, спрашивают, где Гусман.

ГУСМАН. Папа, я Газинуру и Марсу красный пряник дал!..

ШАЙДУЛЛА. Правильно сделал, сынок, я тебе еще привез!.. Ладно, до свидания! Пойдем, сынок… (Уводит Гусмана.)

АЛФИЯ. Аллах от греха уберег…

ШАРИФА. Слава Аллаху!..

АЛЬФИЯ. Ладно, пойду, накормлю своих…

ШАРИФА провожает ее.

Осень, слякоть… Калитка Шарифы. МОНГОЛ, запряженный в старую телегу, привязан к забору. Он очень постарел, на глазах белые пятна, сама его поза несет очущение дряхлости и безразличия.

МОНГОЛ. Октябрь… Затем – ноябрь… Затем – декабрь… После – январь… Все те же месяцы… Все, как всегда по кругу… Оказывается, не очень-то интересно быть мерином… Разве что наблюдать чужие радости… День ото дня мир все больше погружается в туман. Или это только моим глазам так видится? Эх, наверное, все таки глаза начали меня подводить… Как же это грустно: мир разукрасится, станет светлее, красивее а мы этого так и не увидим… Неужели так и будет? Жалко, хоть бы одним глазком взглянуть на все это! Ну да ладно… Ничего не поделаешь… Не мы, так дети наши увидят… А все же, мерину что так, что эдак – все едино…

ШАРИФА и МАУЛЯ выходят из калитки.

ШАРИФА. Мауля абзый, зашел бы в дом, чайку бы попил!..

МАУЛЯ. Нет, невестка, спасибо, тороплюсь я… Тебе я лыко оставил, теперь надо и по другим дворам проехаться. У вас тут много кто кульем занимается, сама знаешь.

ШАРИФА. Что поделать, Мауля абзый, жить как-то надо. За это, по крайней мере, лес на дрова выделяют…

МАУЛЯ. Да… Мальчики, наверное, совсем взрослые стали?

ШАРИФА. В школе они… Как придут за кулье и принемаются… Я им норму даю, пока не выполнят, играть не выпускаю. Так по очереди и ткут… Что поделаешь, сама везде не успеваю… А как там наши?

МАУЛЯ. Потихоньку… Старики стареют… Исмагиль с женой собираются в Узбекистан уехать. Жена ему все покоя не дает… У Каримы здоровье совсем никуда не годиться… Она пытается не показывать, да видно. Работа на торфяниках дает о себе знать… Мой Ансар в город уехал, там крутится… За могилой Минсабира следим, убираем…

ШАРИФА (вытирает слезы). А это кто, Монгол?

МАУЛЯ. Он…

ШАРИФА. О, Всевышний… (Убегает домой.)

МАУЛЯ. Кто это? Шарифа-невестка что ли? Голос серьезный у нее стал, совсем окрепла девчушка…

ШАРИФА (выносит горбушку хлеба, дает Монголу). На-ка, душенька! Я ведь сразу и не признала тебя!

МОНГОЛ. И-и! Спасибо, невестушка!

ШАРИФА. Мауля абзый, неужели, и мы так постарели? Оказывается, время так быстро летит…

МОНГОЛ. И не говори, казалось бы, совсем недавно я тебя с ветерком в Демкино мчал…

МАУЛЯ. Вам, молодым, еще рано об этом думать, вы как раз в расцвете сил. Вам еще столько предстоит увидеть… Поедем мы. Когда еще до дома доберемся, прошли те времена, когда с ветерком скакали…

ШАРИФА. Остался бы чайку попить…

МАУЛЯ. Спасибо, сестренка, в другой раз…

ШАРИФА. Ну ладно… Всем знакомым привет передавайте …

МОНГОЛ. Хорошо, прощай, невестушка…

Телега, поскрипывая, трогается. ШАРИФА провожает их взглядом.

Входит АМИНА.

АМИНА. Кто это поехал?

ШАРИФА. Мауля абзый, лыко привез…

АМИНА. А, значит, и к нам заедет. Слушай, вчера, когда с Мамыкова ехала, заходила к тебе, дома не застала. В Мамыково в магазин красные костюм-брюки привезли, твоему Мударису в самый раз будет. Съезди-ка, дорогая, да поторопись…

ШАРИФА. И-и, Всевышний, получки-то еще не было, у меня и денег нет. У кого бы занять?..

АМИНА. Попробуй к Фуат абзый зайти, у них всегда есть. Ладно, милая, ты уж сама смотри. Вон, Мауля абзый на нашу улицу свернул, пойду я. Иди, иди, не стой тут, зайди к ним… (Уходит.)

ШАРИФА. Только ведра захвачу, заодно и за водой схожу… (Входит в калитку.)

XXI

Дом Фуат абзый. Большая, как печка, МАЛИКА апа сидит на красном сундуке. Она вся вспотела, тяжело дышит, обмокивает кубик сахара в чашке чая и смачно обсасывает его, с большим старанием, мучаясь, пьет чай. Стук в дверь. МАЛИКА апа захлебывается.

МАЛИКА (противым голосом). Кто там?

ШАРИФА (входит). Здравствуйте!.. Как поживаете?

МАЛИКА. Как всегда, потихоньку, заходи… Измучилась вся, Фуат вот эту штуку повесил. (Показывает на стенные часы.) Целыми днями тик да тик… Все нервы измотала… Ни минуты покоя…

ШАРИФА. Да уж… Как Фуат абзый поживает?

МАЛИКА. А что с ним сделается, здоров, как жеребец, работает с утра до ночи. Вот у меня нет места, чтобы не болело. Суставы ноют.

ШАРИФА. Нужно в бане медом намазаться и попариться как следует…

МАЛИКА. Нужно-то оно нужно, да кто это будет делать…

ШАРИФА. Малика апа, у меня к вам просьба...

МАЛИКА (как будто не слышит). Потом, я уже не могу жар переносить. Голова кружится, сознание теряю. Когда в бане парюсь, Фуат меня стережет…

ШАРИФА. Малика апа, девчонки в Мамыково в магазине красные костюм-брюки видели, у моего Мудариса в школу совсем нечего одеть… На днях получка должна быть…

МАЛИКА. С получки купи, доченька, нельзя, чтобы дети среди других себя ущемленными чувствовали. Сегодня ты о них заботишься, завтра они о тебе… Послушайся совета старших, доченька! С получки обязательно купи!

ШАРИФА. Я и сама так думаю. Да вот боюсь, пока получку буду ждать, закончатся костюмы. Я хотела у вас занять…

МАЛИКА (пугается). И, доченька, откуда у нас? Я больная, абзый болен, ходим-то с трудом. Иногда к чаю и сахара не на что купить… Ругаю Фуата, вдруг, говорю, помру, а у тебя ни копейки про запас не отложено… Стыд да позор…

ШАРИФА. Значит, нет… Я уж и Мударису успела сказать, он так обрадовался…

МАЛИКА. Да разве жалко, когда есть? Нет же, доченька, времена нынче не те…

ШАРИФА. Ладно, спасибо, Малика апа… (Уходит.)

МАЛИКА (все еще бормочет). Будь здорова, доченька!.. Да если б было… Нет же, что поделаешь… Ворота хорошенько закрой, а не то цыплята по всей улице разбегутся… (Наконец то успокаивается, глубоко вздыхает.) Слава Аллаху…

Вытаскивает из кармана передника кубик сахара, тяжело дыша принимается пить чай.

Мостик на берегу Кызылсу. ЛУИЗА, молоденькая, тоненькая, стройная, как камыш учительница, приехавшая из города, уже минут пятнадцать мучается, не может набрать воды. В замешательстве стоит посередине мостика, растерянно оглядывается, в поисках помощи. Затем набирает понемногу воду и заполняет одно ведро. Не знает, как наполнить второе ведро, боится вместе с ведром упасть в воду. Делит уже набранную воду на два ведра, ее оказывается мало.

Входит ШАРИФА.

ШАРИФА. Здравствуйте… (Сразу смекнув в чем дело, быстренько наполняет и свои и ее ведра.)

ЛУИЗА. Здравствуйте! Спасибо вам большое. Если не ошибаюсь, вы Шарифа Ибрагимова?

ШАРИФА. Да, я…

ЛУИЗА. А я как раз хотела заглянуть к вам … Вы уж извините, я хотела поговорить о ваших мальчиках. Не знаю, как и начать. Вот, младший ваш, Мударис, злой такой… Уроки-то он хорошо учит, только вот характер… Со старшими мальчишками, одноклассниками Марса дерется. (Давится слезами.) Уже и не знаю, что с ним делать, он меня совершенно не слушается. Вызвать бы его к доске, влипить двойку, может, успокоится… Да только его что ни спроси, он на все ответ найдет… Их так много, я не могу с ними справиться… Старшеклассники посреди урока покурить уходят… Я не знаю, что с ними делать… (Замечает, что Шарифа плачет.) Что с вами? Простите меня… Это вы из-за меня? Пожалуйста, простите… (Плачет.)

ШАРИФА. Нет, нет, вы не виноваты… Не беспокойтесь…

ЛУИЗА. Я опять все не так сделала… Нельзя так резко с матерью о ее ребенке говорить… Уеду я отсюда, уеду…

ШАРИФА. В Мамыково привезли красные костюм-брюки, хотела купить моему Мударису. Да еще ему самому об этом сказала. Хотела до получки денег занять, столько дворов обошла, все причину находят и… Ладно, если бы когда не вернула, или задерживала подолгу… Мударис дома сидит, ждет. Как я сейчас приду, как скажу, дескать не нашла денег? Он же еще ребенок…

ЛУИЗА. И всего то? Я, я сама вам займу!.. Мы сегодня деньги получили… Да..

ШАРИФА. Вы же и так на съемной квартире живете…

ЛУИЗА. Ничего, хватит… Пойдемте ко мне!..

ШАРИФА. Слава Аллаху… На днях получка будет… Сразу же верну…

ЛУИЗА. Вернете, как сможете…

Такое ощущение, что ведра Шарифы пустые, они с ними просто летает. ЛУИЗА, поднимая свои, сгибается. Чуть пройдя, останавливается, выливает понемногу из каждого ведра. Идет за Шарифой.

Лес. МАЛЫШКА запряжена в тарантас, нагруженный хворостом. Она уже совсем взрослая.

МАЛЫШКА. Бедная мама, оказывается, всю жизнь себя обманывала… Когда провожала, радовалась за меня. И чего хорошего я увидела? С утра на пастбище уходишь, вечером, когда вернешься, подоят, запрягут в тарантас и опять работать. И за корову и за лошадь… И это светлое будущее, которого мы ждали?.. А, может, этого будущего и нет совсем? А мама верила, целыми ночами рассказывала мне о своих мечтах. Я засыпаю, просыпаюсь, а она все еще рассказывает. Оказывается, не меня, а себя она в этом убеждала, бедняжка… А, может, и вправду, нет на земле счастливой жизни и быть не должно?.. Может, мы, каждый сам для себя, должны построить его в своих мечтах? Может, самая высшая радость – это придумать себе такой мир и верить в него всей душой, и жить, тешась мечтами?.. Раз так, получается мама и в правду, была счастливой?.. Да, именно так и получается. Значит, самые несчастные это мы… которые ни во что не верим и не умеем мечтать… Так ведь получается?

Из леса выходит ШАРИФА с большой вязанкой хвороста. Бросает вязанку возле тарантаса.

МАЛЫШКА. Душенька, не бережешь ты свою спину. Она же у тебя тонкая, как струнка…

ШАРИФА. Сейчас… О, Всевышний… Сейчас поедем, да поможет нам Аллах… Сейчас, душенька, ты уж потерпи… (Начинает загружать хворост в тарантас. Останавливается.) Почему-то время от времени темнеет перед глазами… Эх, сейчас бы глоточек воды. Да чего же пить хочется… (Замечает лужицу перед Малышкой, в которую окунулась луна.) Вот же водичка, слава Аллаху… (Малышке.) Ты попила, душенька, дотянулась?

МАЛЫШКА. Напилась…

ШАРИФА. Ладно… Вот так, хотя бы через краешек платка… (Процеживая через платок, пьет из лужицы. Поднимается. Ей кажется, что перед ней, на пне сидит МИНСАБИР.) Улыбаешься? Наверное, смеешься надо мной! Да, вот так вот живем сейчас, коров запрягаем!.. И как будем отвечать перед Аллахом, за то, что так мучаем дойных коров?.. Все еще не можешь успокоиться?.. Все в порядке… Слава Аллаху, не голодные… Улыбаешься?! Да, сегодня утром к чаю сахара не было, но это не страшно… Да, одинокой женщине, что только не приходится слышать, чего не скажут злые языки… Не страшно… И Арслан вдоволь помучил… Здесь же как, мужики между собой все поля делят и косят, а мы на работе, не успеваем. Собираем лебеду да всякие сорняки возле дорог, в кукурузном поле. Даже за это, если Арслан встретится, материт, косы ломает, мешки ножом вспарывает, каждый раз скотину закрывает. На днях у Газинура с велосипеда нипели снял. А Газинур, сыночек, не растерялся, когда корову встречать пошел, увидел сына Арслана, снял у его велосипеда нипели и сказал: «Мои у своего отца возьмешь!» Газинур уже большой… Иногда дядьки его с собой на работу берут… Вон, какой тарантас смастерил. Делал и плакал, маленький. Когда не знал, как дальше делать, ходил, подсматривал у кого-нибудь. И все же сделал, сам посмотри, не скажешь, что тринадцатилетний мальчишка делал, не каждый мужик так может… Марс у нас спокойный, добрый. Все время за книжками. И учителя его хвалят. Чувствительный он. Как-то раз, он еще маленький был, пришла домой, а он на подоконнике сидит и плачет. Я спрашиваю, что случилось, сынок? Он говорит, у всех мальчиков папы приехали с лошадьми с жеребятами, а наш не приехал. Видимо, когда он о тебе спрашивал, я ему сказала, что папа приедет на лошади… А как то, когда он уже в школу стал ходить, подошел ко мне с газетой. Говорит: «Мама, вот здесь написано: «Самое некрасивое слово на земле – это вдова». А что такое «вдова?»» Ну я и объяснила, что вот у нас же папы нет, я одинока, вдова – это, получается, я. А он как заревет. Ревет и приговаривает: «Как это ты самая некрасивая?»!.. (Пауза.) Мударис настырный. Он себя в обиду не даст. Недавно съездили в Мамыково, купили ему красные костюм-брюки. Как он радовался! Зашли с ним в столовую, я отошла за чем-то, он посмотрел, что другие делают, и пытаясь быть, как они, проглотил большую ложку горчицы… Подумал, что это мед, глупенький! Настырный такой…

Ты за нас не переживай… И я и дети ничем не хуже других. Мало ли таких, как мы… Живем, слава Аллаху…

Из леса выходит АМИНА с вязанкой хвороста. Бросает вязанку возле тарантаса.

АМИНА. Я тут споткнулась и упала. Вязанкой меня придавило, никак не могу встать!.. Тебя зову, а ты не слышишь. Громко-то кричать боюсь…

ШАРИФА. А я здесь чуть сознание не потеряла, потемнело все перед глазами…

АМИНА. Давай-ка, милая, быстрее грузиться, и трогаться отсюда по добру, по здорову. Не дай Бог, лесник или еще кто-нибудь появится…

ШАРИФА. Айда… Доберемся до дому, самовар поставлю, чаем напою…

АМИНА. Айда, дорогая, айда… Поторопимся… Потом и чаю попьем… Айда…

Загружают хворост в тарантас.

Ночь. Дом Шарифы. Из соседней комнаты доносятся чьи-то голоса. Входят ШАРИФА и ЛУИЗА.

ЛУИЗА. Вы уж простите меня, что пришла в такое время…

ШАРИФА. А что, что случилось то?

ЛУИЗА. Пришла прощения у вас попросить…

ШАРИФА. Прощения? За что?..

ЛУИЗА. Да… Я не понимала… Сегодня лежала и думала, заснуть не могла… Виновата я перед вами… В тот раз ругала я ваших мальчиков…

ШАРИФА. О, Всевышний, они что-то натворили?

ЛУИЗА. Нет, нет… Вы не беспокойтесь. Просто сегодня на педсовете обсуждали Мудариса, хотели его в спецшколу перевести…

ШАРИФА. Спаси и сохрани…

ЛУИЗА. Да вы не беспокойтесь, все в порядке… Говорят, что он злой… Это же мы его сделали злым. Он специально так делает, чтобы защититься от нас. За Марса заступается, дерется со старшеклассниками. Потому что сам Марс не может дать сдачи, добрый он… Мы же сами виноваты… Вон, на днях у директора Шариф абый из погреба варенье украли… Не за что ваших мальчиков и дочку Амина апа бранили перед линейкой. Раз они – безотцовщина, значит, плохие, злые, на руку нечистые… Все терпят, а Мударис не такой. Как-то раз он застал Шариф абый пьяным и спрятал его партбилет в один из томов Ленина. А когда спросили, куда он его спрятал, Мударис и говорит: «В книжку, которую вы в жизни не открывали.»… Он храбрый. Гордый такой… Я на педсовете плакала, убеждала… Его… вас пожалели, про спецшколу пока забыли… Я и сама раньше не понимала, простите меня!..

ШАРИФА. О, Всевышний, как бы мне вас отблагодарить?.. Давайте, хоть чайку попьем… (Останавливается.) Я и забыла, у меня же сахар кончился… (Не может сдержать слез.)

ЛУИЗА (плачет). Сойдет, мы и без сахара…

ШАРИФА открывает накрывавшую стол салфетку. А на столе стоит трехлитровая банка, полная белого-белого сахару.

ШАРИФА. Спаси и сохрани… Что это? (Разворачивает бумажный сверток, лежащий рядом с банкой.) Два рубля тридцать копеек?.. Откуда они взяли эти деньги? (Впадает в страх.)

ЛУИЗА (вдруг опомнившись). А! Так… Это Газинур принес… Не бойтесь… Сегодня старшеклассникам по пять рублей заплатили, за то, что они на картошке работали… Вот откуда эти деньги! Вы не сомневайтесь… Это заработанные деньги!

Шарифа опускается на табуретку. ЛУИЗА садится рядом с ней. И только сейчас они слышат уже давно доносящийся из соседней комнаты звук гармони.

ЛУИЗА. Что это за мелодия?..

ШАРИФА. Мальчики… Играют на отцовской гармошке…

Слышно, что гармонист еще только учится, что он местами ошибается. Под эту мелодию трое мальчиков пытаются петь любимую песню отца. Шарифа шевелит губами, видно, что она про себя произносит слова песни.

На заднем плане МОНГОЛ увозит сидящего свиснув ноги сзади телеги МИНСАБИРА в ослепляющий свет.

Занавес.