Бетти: счастливое пробуждение\

Как невидимые черви поедают цветы, так наркотики и алкоголь разрушают людей, как темная, тайная любовь. Я слышала больных, которые говорили: «Кокаин любит меня». Только в 1955 году Американская медицинская ассоциация наконец заявила громко и в печати: «Алко­голизм — это болезнь». И это не было воспринято с бур­ным восторгом всеми медицинскими учреждениями.

Но я не хочу, чтобы все врачи в Соединенных Шта­тах сердились на меня, так что позвольте добавить, что и общество в целом, даже еще менее, чем доктора, спешит понять, что алкоголики — больные люди, а не просто те, кто доставляет неприятности.

Джой Круз написал замечательную притчу под назва­нием «Когда смывается клеймо». Вот она в несколько со­кращенном виде: «Она уже долго озабочена им. Он ссо­рится, уходит с работы, потерял свою силу, без причины огрызается на детей, и происходит много еще всяких дру­гих отвратительных вещей. Ночью, в постели, он обильно потел и не давал ей спать своим бормотанием и суетой. На следующий день он ничего не помнит. В удобный мо­мент она посылает его к близкому другу и врачу, который отправляет его назад с заключением, что «у него снова грипп».

В другой удобный момент она предъявляет ему свой диагноз, а он взрывается и ударяет ее впервые за все вре­мя супружества.

Их дочь помолвлена с молодым человеком из очень из­вестной семьи, и, разумеется, если бы будущие родствен­ники узнали о его болезни, свадьба не состоялась бы. Он не переносит мысль о том, что у него может быть лта болезнь. Такие люди теряют работу, семью, их долж­ны направлять в одно из тех мест, где лечат, но нет ни­каких средств или страховки, чтобы заплатить за это.

Его босс подошел к нему и сказал, что он обеспокоен его прогулами, снижением показателей работы и увеличе­нием недоразумений с другими сотрудниками.

Он обдумывает переезд в другой штат. Когда он осо­бенно раздражен, то старается ни с кем не встречаться и возвращается, только когда восстанавливается самоконт­роль. Но появилось все нарастающее истощение. Однажды утром кровать оказалась залитой кровью. Жена немед­ленно отправила его к врачу, который наконец должен был сказать ему в этом новом, 1911 году, что он страда­ет прогрессирующим туберкулезом».

Ну не поразительно ли? Физикальные симптомы, социальное клеймо, нежелание врачей говорить правду, но ведь притча Джоя о туберкулезе, а не об алкоголизме... Таким же бедствием, каким был туберкулез в 1911-м, ал­коголизм стал в тридцатых, сороковых и пятидесятых го­дах. И сегодня все еще такой в некоторых местах.

Это было в том 1911 году, когда доктор Уильям Ауслер написал, что пока наука смотрит на распростра­нение туберкулеза как на «проблему поведения», это будет сдерживать «малейшую надежду на выздоровление стра­дающих».

На проблему алкоголизма не только наука смотрит как на проблему поведения, но и некоторые врачи не счи­тают нужным вообще обращать на нее внимание.

Незадолго до Рождества 1985 года нью-йоркская га­зета «Тайме» опубликовала статью под заголовком «Врачи учатся диагностике алкоголизма». В ней журналистка Надин Брозан писала об одной студентке, бросившей кол­ледж и обратившейся к психиатру по поводу депрессии. Психиатр сказал, что девушка страдает из-за своего очень маленького роста. «Я сказала ему, что выпиваю и курю марихуану и ЛСД, но об этом он вообще не хотел гово­рить». Бывшая студентка рассказала об этом мисс Брозан.

Через год та же самая девушка пошла к другому пси­хиатру, и он заявил, что у нее просто кризис становления личности. И хотя она откровенно рассказала о своей за­висимости от алкоголя и наркотиков, доктор не обратил на это внимания.

Так поступили и несколько других психиатров. Еще шесть лет пропало, и наконец психиатр, чье имя она нашла в телефонной книге, спросил: «У вас проблема с алкоголем?» И направил ее к «Анонимным алкоголикам». Там она и нашла свое исцеление.

Мисс Брозан, взявшая в процессе своего исследования интервью у многих докторов, пишет: «Каменная стена, на которую натолкнулась эта больная,— явление обычное».

Слишком много психиатров и других врачей способ­ствуют вредным привычкам и помогают наркоманам в их образе жизни. Конечно, они не назначают алкоголь, но они выписывают так называемые «лекарства». В основ­ном для женщин. И женщины чаще, чем мужчины, ста­новятся зависимыми от своих докторов и от лекарств, ко­торые им назначают. Женщина думает, что врач может помочь ей как эмоционально, так и физически, и мы лю­бим эти рецепты. Мы проводим много времени в ожида­нии приема. Одеваемся и идем в приемные врачей, и мы готовы много платить за лекарства и не хотим возвращать­ся домой без этого маленького белого листочка бумаги, покрытого куриным почерком, в который вложены наши деньги и время.

Позвольте мне воссоздать свою собственную исто­рию общения с медициной. Будучи молодой женой госу­дарственного деятеля в Вашингтоне, я начала ежедневно принимать лекарства из-за шейного радикулита. Таблетки снимали боль, а я пестовала четырех неугомонных детей.

Мои дети росли, вместе с ними росло мое пристрастие к таблеткам. Потом я заболела панкреатитом, который тактично был представлен как воспаление желчного пузы­ря или желудка. За все мои годы в Вашингтоне ни один доктор даже формально ни разу не спросил о моем упо­треблении или пристрастии к алкоголю. Я никогда не свя­зывала свою выпивку со своим здоровьем. Теперь я ду­маю, что некоторые доктора предпочитают не знать ничего о химической зависимости и игнорировать значение ком­бинации алкоголя и таблеток.

У меня была гастрономическая коллекция лекарств — я делала и сама небольшие прописи: если одна таблетка хорошо, то две лучше, а когда я добавляла их в водку, это приводило меня в состояние восхитительной неопре­деленности, когда все прекрасно и море по колено.

Если, как рассуждает Долорес Хоуп, мои друзья го­ворили о моей «проблеме» и обращали внимание на то, что мое здоровье расстраивается, я все же не обвиняла се­бя и списывала всю ответственность на докторов. В те­чение многих лет врачи выписывали мне таблетки, я о них никогда не расспрашивала. В ранний период моего выздо­ровления я была зла на всех врачей. Но постепенно, по мере того как начала полнее осознавать свою болезнь, я поняла и свою ответственность. Это мое тело погибало. Это я съедала таблетки и выпивала водку. Я ведь могла сама спросить, что мне дают. Но я этого не делала. Ощу­щение восхитительной неопределенности было слишком приятным.

Все были достаточно виноватыми — и я сама, и док­тора. Они были поколением, которое встретилось впервые с потоком новых, сказочных лекарств, изменяющих на­строение. Их не учили лечению и диагностике алкоголиз­ма и наркомании, и даже когда они распознавали симп­томы, они от них отмахивались. Вредные привычки — уж слишком грязное дело, чтобы заниматься этим и лечить.

Часто такие доктора сердятся на больных, у которых мало силы воли, а многие из них все еще подвержены ли­цемерию — женщина не может быть алкоголиком, и, разу­меется, жена бывшего президента не могла быть замеша­на в чем-то столь непристойном.

Это поколение врачей, которые считали, что легче выписать рецепт для женщины, чем выслушивать ее жа­лобы и пытаться выискивать их истинные причины. Ди­агноз на серьезном уровне требует нескольких часов. А эти женщины — нервные штучки, а комната для ожидания полна больных.

Теперь положение не такое плохое, как несколько лет тому назад, потому что много женщин идет в медицину, потому что благодаря телевизору, газетам и журналам публика узнает о химической зависимости, которая охва­тила страну, и потому что некоторые медицинские ин­ституты — назовем два из них — Дортмут и Джон Хоп-кинс — начали сосредоточиваться на обучении лечению алкоголизма.

Но этого все же недостаточно. Как можно больше ме­дицинских школ должны открыть курсы, проводить боль­ше исследований, для того чтобы изучить то, что сейчас известно лишь только по отдельным случаям или интуи­тивно.

Джой Круз — выздоравливающий алкоголик, как и Джим Вест, который стал главным врачом Центра Бетти Форд, после того как Джой ушел работать в другой ле­чебный центр. Мы жалели о его уходе, но Джой — меч­татель, он всегда в поисках следующего дела. Без него бы Центр Бетти Форд не состоялся. Личный опыт и проникновенность, которые принесли нам Джой Круз и Джим Вест, бесценны, но, по моему мнению, все доктора должны быть обучены распознаванию алкоголизма, даже если они сами никогда не взяли в руки рюмку.

Алкоголизм и соответствующее лечение считались чем-то неудобным для медицинского общества. Оно было не то что против или за, оно просто не понимало этого.

В 1975 году, когда я понял, что сделала со мной хи­мическая зависимость (я бросил пить в 1958 году), я на­чал разрабатывать программу лечения пьющих врачей для медицинского общества штата Иллинойс. Мы обучали пер­сонал, объясняя, что такое химическая зависимость, а также убеждали в том, что если вы прикрываете пьющего врача, который плохо работает, вы при этом толкаете его на самоубийство. Если вы любите своего собрата-врача, вы должны помочь ему. Это побудит его обследовать других врачей. Наиболее важным, может быть, являлось то, что эта программа служила для защиты больных от пью­щих докторов.

В Центре Бетти Форд я читаю для больных три лекции. Они являются концентрацией лучшего из моих лекций, ко­торые я читал студентам-медикам, потому что, я думаю, алкоголики так сообразительны, что мало чего они не мо­гут понять. Наше лечение здесь разносторонне. Мы ис­пользуем самые последние достижения техники, где бы они ни появлялись, берем все научные данные о химичес­кой зависимости, которые можно применить на практике.

Мне кажется, каждому, кто работает здесь, нравится его работа, и это чувство распространяется и на больных. Возникает особое ощущение связи между персоналом Центра и больными, которое может появиться и в других хороших программах, но не существует в других облас­тях медицины. Например, нравилось мне как хирургу это или нет, больной ничего не мог сделать для повышения качества моей работы.

Мы лечим всех одинаково. Суперзвездные типы приво­дятся в чувство через полчаса, потому что если они смотрят на себя как на что-то исключительное по сравнению с другими членами группы, мы помогаем им найти другое место для лечения, но никогда не приспосабливаемся к ним.

Общность, которая возникает здесь, загадочна, неопи­суема. Говоря это, я все-таки постараюсь описать ее. Ис­пользуя психиатрическую терминологию, скажу, что к нам приходят люди в экстремальном дистрессе, они страшно ранимы, а их защитные средства — наркотики — отняты, поэтому границы их «я» отсутствуют, создается ситуация, когда они готовы полюбить каждого. Такая защита и была единственной вещью, оставшейся в их жизненном наборе. А мы уже отобрали их лекарства, потому что мы доверя­ем человеку, но не доверяем болезни.

По-моему, Центр — это замечательный подарок. Я бла­гословен в своей трезвости, потому что занимаюсь лю­бимой работой. Мне семьдесят два года, и, если бы не было Центра, я бы, наверное, выглядел и работал, как восьми­десятидвухлетний, а я чувствую себя на сорок один.

В Центре проводится полное медицинское обследова­ние. У Джима Веста есть еще три врача, которые ему по­могают проводить обследование больных, но сам Джим такой же опытный врач, как и учитель. Он никогда не пы­тается брать напором в разговоре с больным. Он считает, что алкоголики достаточно умны, чтобы понять все, что он говорит, как бы профессиональна ни была его терми­нология. Я люблю слушать его лекции. Он говорит, что провел большую часть своей жизни в зеленом облачении хирурга и операционной маске. «Я ремонтировал людей». И продолжает ремонтировать.

Он объясняет больным: «Это заболевание хроническое, эта болезнь первичная. Человек начинает пить не потому, что у него уже есть какое-то заболевание. Он пьет, потому что имеет психологическое повреждение, мы полагаем, что место этого повреждения в мозгу и оно передается гене­тически».

Он предупреждает, что каждый выздоравливающий алкоголик должен всегда опасаться возможности рецидива пьянства, потому что наши личностные черты похожи «на змею, которая лежит где-то, свернувшись клубком, в тем­ном углу нашего мозга и время от времени, может быть раз в три-четыре года, открывает один глаз, чтобы посмот­реть, на страже ли все еще алкоголик».

Каждый больной, который поступает в Центр, прохо­дит врачебное обследование и психологическую оценку, наряду с рентгенологическим исследованием грудной клет­ки и полным набором лабораторных тестов.

Со временем мы хотим зарезервировать по паре коек в нашем здании для студентов-медиков и, может быть, администраторов других больниц и сестер, чтобы дать им возможность пройти через лечебный процесс, что будет частью их программы обучения. Мы еще только собира­емся это сделать, но понимаем, как это важно.

Снова и снова мы видим доказательства в пользу это­го. Когда я была в Лонг-Бич, Морская медицинская служ­ба сделала обязательным для всех докторов флота про­ходить лечение, чтобы они могли распознавать болезнь, когда встречаются с химической зависимостью. Увы, в каждой группе, которая проходила лечение, пара врачей обнаруживала, что они сами являются алкоголиками, и решали пройти лечение как больные. Я думаю, они бы отказались лечиться по собственной воле. Точно так же, как в своей профессиональной деятельности они отказы­вались диагностировать и посылать на лечение других алкоголиков и наркоманов.

Общий алкоголизм является наиболее обычной фор­мой заболевания. Он поражает как мужчин, так и жен­щин. Его тяжесть, как считают, определяется фактора­ми воздействия окружающей среды на генетически пред­расположенных людей.

Мужской алкоголизм — значительно более серьезный тип заболевания, передаваемый от алкоголика-отца к сыну. На него не влияет окружающая среда, и он часто разви­вается у очень молодых людей.

Предполагают, что 25 процентов мужчин-алкоголиков попадают в эту категорию. В семьях с предрасположен­ностью к мужскому алкоголизму риск алкоголизма для дочерей не повышается. Имеются перспективные исследования, в результате которых, видимо, удастся идентифицировать нейрофизио­логические и энзиматические маркеры, которые позволят понять генетические основы алкоголизма и помогут на­метить стратегию профилактики для предрасположенных людей.

Вечная бдительность — цена трезвости.

Алкоголики не могут пить. Это было бы приятно, если бы могли, но не могут. Только разве в фантастичес­ких представлениях некоторых лжеэкспертов.

Я ничего не имею против фантазий. Если Джерри при­ходит в кабинет и говорит: «Сомневаюсь, что твой сын выживет. Ему дважды выстрелили в живот, и он истека­ет кровью»,— мы можем смеяться, потому что раны Стива в действительности нанесены персонажу Энди Ричард-са в пьесе «Юность и неугомонность», а кровь бутафорная.

Но доктора и другие ученые, которые испытывали свои теории «контролируемой» выпивки на алкоголиках, по­зорно проваливались в своих доказательствах. Погибло слишком много алкоголиков, которые пытались снова пить. Это не был спектакль, когда, после того как погаснут огни, убитые артисты встают и уходят домой. И все же меди­цину нельзя обвинять во всех несчастьях алкоголиков.

Мне во многом помогли доктора, когда мы начали ор­ганизовывать Центр,— Дэн Андерсон, Джой Круз, Стэн Джитлоу, Верн Джонсон, Джой Перш, Макс Шнайдер,— чтобы быть неблагодарной людям этой про­фессии. Я всегда верила врачам, как и моя семья.

Стив Форд: Знаете, в Лонг-Бич я действительно пове­рил во врачей и персонал, которые окружили маму, по­тому что у меня не было никаких медицинских знаний, чтобы судить, насколько серьезно ее заболевание и что она должна делать, чтобы избавиться от него.

Никто из нас не мог судить, насколько серьезным было мое заболевание, никто не знал, что я должна делать, что­бы избавиться от него, но вера Стива была не напрас­ной. И со времени моего выздоровления я встречала не­мало других прекрасных врачей, которые помогли многим мужчинам и женщинам освободиться от химической зависимости. Все же, я думаю, еще очень много таких, ко­торым требуется обучение.

В ноябре 1985 года я высказала это мнение целой аудитории врачей. Мы были на конференции в Аннен-бергском Центре Эйзенхауэра, конференция называлась «Алкоголь, наркотики и первичное лечение».

Меня просили выступить, и я выступила. Я рассказала историю своей болезни и о моем опыте общения с вра­чами. И закончила словами: «Способность врача и его же­лание распознать симптомы алкоголизма или наркомании, поставить диагноз и дать правильные рекомендации для лечения могут спасти жизни!» И они слушали. Это я счи­таю прогрессом.

Оставив в стороне профессиональные медицинские проб­лемы, я хочу спросить: знаете ли вы, что алкоголизм мо­жет поразить каждого? И что доктора, юристы и священ­ники заболевают так же, как и все другие? Все они про­фессионально должны заботиться о людях, они пытаются спасать людей и берут на себя много человеческих стра­даний.

Некоторым из них работать крайне тяжело, они про­водят ужасные часы, будучи лишь обычными людьми, под­верженными ошибкам, но мы приписываем им сверхъес­тественные силы. Мы обращаемся к ним, требуя того, чего они не могут дать. Но кто же позаботится о тех, кто дол­жен заботиться о других? И почему же они не обраща­ются к Богу? По некоторым причинам это то, что достав­ляет неудобства многим современным людям.

Относительно безопасно, без душевных затрат, можно обсуждать психологию наркоманов, поражение мозга, на­следственные аберрации, но нельзя лечить плоть, не счи­таясь с душой. А она сама, будучи больной, часто и не желает, чтобы с ней считались. Многие наркоманы смот­рят на химические препараты как на своего бога. Им не надо другой помощи, как только от бармена, уличного торговца наркотиками или... врача.

Ральф Уайт, артист и выздоравливающий алкоголик, рассказал историю, которая подтверждает это. К священ­нику обратился мужчина, кажется с Аляски. Насколько я знаю, встреча произошла в баре. Во всяком случае, че­ловек подошел к священнику и сказал: «Отец мой, мне тяжело говорить вам об этом, но я потерял веру в Бога и в силу молитвы».— «Почему же, сын мой?»— вежливо спросил священник. Мужчина объяснил. Месяца два тому назад он охотился в аляскинской тундре и отстал от своих товарищей. Положение было ужасным, он был совершенно один. «Я боялся замерзнуть. И я молился и молился, что­бы Бог спас меня, но бесполезно». Священник был удив­лен: «Но вы же здесь сами рассказываете эту историю. Значит, вы спаслись».— «О да,— ответил этот человек,— я спасся, но Бог здесь ни при чем. Меня подобрали эс­кимосы».

Миллионы считают, что их спасают какие-нибудь эски­мосы, и не видят тут руки Божьей.

Это ничуть не означает, что я против любой земной помощи, которую мы только можем получить. Некоторые люди, возможно, находят выздоровление, обращаясь в церковь, синагогу, мечеть. Но алкоголизм это болезнь как рак или артрит, и я уверена, что одни молитвы не могут помочь излечить такие болезни. (Джек Бенни однажды произносил речь по поводу присуждения ему премии: «Я не заслужил эту премию,— сказал он,— но у меня артрит, и я его тоже не заслужил».) Все же я думаю, если молит­вы и не предотвратят наших несчастий, они помогут нам их перенести.

Мэри Белл говорит, что Бог очень жесток с нами: «Он дает нам свободу воли, а потом наблюдает, что же мы бу­дем делать. Сотни раз мы губим себя, а он смотрит и по­зволяет это. Но если мы обратимся к нему и скажем: «Ну, помоги же мне!», он поможет».

Я лично убедилась в этом. Когда меня госпитализи­ровали по поводу рака молочной железы, я думаю, это был как раз тот случай, в котором мне помог только Бог. Благодаря обращению к Богу я смогла перенести это. Тогда я еще не знала, что я алкоголик, и вообще ничего не слышала об этом. Тогда мне удалось снять напряже­ние, мой мозг и тело расслабились, было ощущение, что с меня сняли груз и вокруг стало светло. Бог был в моей жизни, он заботился обо мне, и все должно было быть в порядке. Теперь моя вера в Бога так укрепилась, что, по существу, ни разу не пошатнулась с тех пор.

Для меня принять Высшую Силу было легче, чем для многих алкоголиков. Религия была всегда частью моей жизни. Для людей, которые поступают на лечение, не же­лая никакого участия Бога, это может быть труднее. По­тому что почти все лечебные программы основаны на «две­надцати шагах» «Анонимных алкоголиков», имеющих духовный базис. Первый шаг просто требует, чтобы мы при­знали свое бессилие перед алкоголем, признали, что мы потеряли контроль над собой. Второй шаг гласит, что мы пришли к убеждению: сила более могущественная, чем наша собственная, могла бы вернуть нам здравомыслие. А третий шаг гласит, что мы приняли решение препо­ручить нашу волю и нашу жизнь Богу, как мы его по­нимаем.

В мире, где господствует наука и голый факт, эти шаги могут оказаться непреодолимым препятствием для атеистов и агностиков, даже несмотря на фразу «как мы его по­нимаем», они вызывают массу кривотолков. Так, в одной книге, изданной «Анонимными алкоголиками», говорит­ся: «Некоторые из нас не хотели бы верить в Бога, другие не могут, и всё же остальные, которые полагают, что Бог существует, не надеются, что он каким-то образом может совершить это чудо (чудо избавления от нашей навязчи­вой идеи и дарования нам трезвости)».

Но больные должны признать, что они не поступили бы на лечение, если бы могли сами поправиться, что им необходима помощь. И они в состоянии просить о помо­щи персонал Центра — таким образом, они уже начали обращать свою жизнь и свою волю к кому-то или к чему-то вне себя. Но многим еще нужно сделать гигантский прыжок от консультанта к Богу.

Однако «Бог, как мы его понимаем» — это фраза, со­держащая большой диапазон терпимости. Она означает, что вы можете выбирать в качестве вашей Высшей Силы все, что дает вам ощущение комфорта — горы, реку, скалу, даже вашу терапевтическую группу, единый дух группы. Преодоление пути духовно — и неважно, какой дорогой вы идете! Мюриел Зинк, например, собирается в Россию с группой выздоравливающих алкоголиков, и они планируют провести там собрания, чтобы поделиться опытом своего вы­здоровления.

Мюриел Зинк: Мы собираемся в Россию с разреше­ния Министерства здравоохранения, и мы должны быть очень осторожны, потому что мы будем там не для того, чтобы обратить в свою веру. Мы не будем говорить там: «Вот вам катехизис и вот путь, по которому вы должны идти». Мы поедем туда, чтобы поделиться тем, что мы сами пережили. Лечение можно приспособить в зависи­мости от обстоятельств. Американские индейцы, напри- мер, используют концепцию Великого Духа и создали пре­красную программу, которую они развили в соответствии со своими нуждами. Я думаю, в России мы можем тер­мин «Высшая Сила» сделать приемлемым, если вложим в него смысл взаимопонимания в коллективе. Я бы хотела лишь провести как неизменную идею о том, что алкоголизм это болезнь и мы не знали, что больны, пока он почти не угробил нас, и мы можем поделиться своим опытом вы­здоровления и нашей уверенностью и надеждой с ними. Не имеет значения, что они русские, а я американка шотландского происхождения, но имеет значение то, что я алкоголик и я погибала.

Моя учительница Мэри Белл тоже говорит, что поги­бала не потому, что Бог оставил ее, а потому, как она ду­мает, что в своем пьянстве оставила Бога.

Алкоголизм — это болезнь, изменяющая личность, она превращает вас в совершенно другого человека.

Духовной победой в период выздоровления является то, что женщина начинает более откровенно делиться мыслями с другими женщинами, и это вселяет в нас му­жество. У меня ощущение, что большинство женщин из­бегают друг друга, так как они оберегают показную сто­рону дела. Все меняется, когда они достаточно сильно страдают, снимается эта защита, эта стена. Вы смотрите на другую женщину и обнаруживаете, что вы избегали об­щения со своими подругами.

Я привыкла думать, что мне надо было родиться муж­чиной, я не любила женщин, я им не доверяла. Жен­щины-алкоголики становятся друзьями, как стали друзьями Бетти и я. Мы не предъявляем друг другу претензий, мы принимаем друг друга такими, какие мы есть сегодня, зная, что каждая из нас должна еще многому научиться и многое постичь. Я потеряла правильный путь много лет тому назад. Мы теряем свой путь из-за необдуманности. Мы имели много удовольствий и развлечений, а затем испытали много бо­ли и стыда. Много страданий и на пути к трезвости, нам приходится менять склад ума. Сначала наступает физи­ческое выздоровление, а потом мы начинаем оздоров­лять наши радости, наше веселье и испытывать удоволь­ствие от того, что не надо больше притворяться. А потом мы начинаем обретать свою душу.

Мы беспрекословно следуем на нашем пути назад к семье, к вере, к Богу, как мы его понимаем. И беспреко­словность — это обязательное условие процесса. Мы не можем больше контролировать себя, мы должны верить.

Эта вера обязательно связана с какой-то формальной религией, она связана с духовной программой. Люди, кото­рые начинали движение «Анонимных алкоголиков», знали это. Билл Уилсон, один из основателей движения «АА», уперся в эти догмы, когда первый раз пытался стать трез­венником. Он был помещен в санаторий Карла Юнга за границей почти на год, а через две недели после выписки напился снова. Он вернулся к Юнгу, который сказал: «Я думаю, вы безнадежны. Если не совершите какой-то духовный переворот, вы обречены на гибель».

Билл вернулся домой, вступил в оксфордскую группу в Нью-Йорке, которая занималась, как они это называли, «агрессивным евангелизмом», и, убедившись, что эта рели­гия слишком деспотична, запил снова.

В 1940 году, уже после того, как было основано дви­жение «Анонимных алкоголиков», Билл объяснил, почему он оставил оксфордскую группу. Он считал, что их жаж­да личной популярности опасна для выздоравливающих алкоголиков, и, несмотря на то что ему очень нравились их «четыре абсолюта» (абсолюты честности, воздержанности, самоотречения и любви), он считал, что должна прояв­ляться большая терпимость. «Мы никогда никому не мо­жем сказать или намекнуть,— писал он,— что человек до­лжен согласиться с нашими положениями или быть изгнан из общества. Атеист может присутствовать на собраниях «Анонимных алкоголиков», отрицая Бога, все же сообщая при этом, как он предполагает получить помощь другим образом».

В Центре Бетти Форд есть люди, которые говорят, что они не понимают духовную часть программы лечения. Я уверена, среди «Анонимных алкоголиков» тоже есть та­кие люди, но это чувство постепенно ослабевает, по мере того как мы освобождаемся от паутины алкоголизма. Очень трудно сказать даже самому себе, не говоря уже о Боге, об ошибках, которые мы совершили. Очень трудно исправлять свои ошибки по отношению к тем, кого мы обидели. Нужно быть очень осторожным, чтобы не причи­нить им еще большую боль, когда вы пытаетесь извинить­ся. Вы не можете сказать: «С тех пор как я решила исправить все свои прегрешения, мне лучше сказать честно, что я переспала пару раз с твоим дружком, когда ты уезжала из города. Я очень сожалею об этом и больше не буду так делать».

Я долго пыталась извиняться перед своей семьей, гово­ря о том, что не понимаю, как такой интеллигентный чело­век, как я, мог оказаться в таком полном провале и непри­ятном положении. И ставила их в такое же положение, по­тому что эти разговоры их смущали. Я все еще была под сильным впечатлением всего, что произошло со мной, и продолжала делать ошибки. Я должна была научиться прощать себя, если хотела, чтобы они простили меня. А я не могла простить себя до тех пор, пока не смогла пове­рить, что Бог простил меня. Молитва Господу гласит: «Прости нам наши прегрешения, как мы прощаем тех, кто грешит против нас...» Это и есть начало.

Но все же было очень трудно отказаться от полного «я» и работать по программе: «Это твоя воля, моей воли здесь нет». У меня были также недоразумения с молитвой, в которой говорится, что мы должны благословлять Бога за все, что есть в нас и хорошего и плохого. Когда я впер­вые услышала это, я не благословляла все. Предать себя силе более могущественной, чем ты сам,— пожалуйста! Но почему благословлять за плохое? Для меня было тяжело думать, что плохая часть моего существа была тоже запро­граммирована, что Бог не предполагал сделать меня безуп­речной или святой.

Мне нужно было многому научиться. И много людей помогало мне в этом. Каждый время от времени оступает­ся, но в моем случае это произошло не из-за недостатка благих порывов. В моем понимании Бог хочет, чтобы я прямо смотрела в лицо фактам, была честной, твердо при­держивалась своих убеждений, не навязывая их никому другому.

Долго я не могла смотреть прямо на вещи, я так вини­ла себя, так была убита тем, что причинила себе, своей семье, своему телу, мозгу, тем, как я опустошала себя ду­ховно и эмоционально. Я всегда испытывала веру в Бога, но я ожидала, что и он сделает для меня все.

В период моего раннего выздоровления помню, как Круз, рассказывая о себе, говорил: «Я должен был в конце концов понять, что нельзя позволять сосредоточиваться только на своих проблемах. Для меня наступило время по­вернуться к другим людям и к их нуждам».

Это урок, который должен усвоить каждый выздорав­ливающий алкоголик. Когда вы обнаруживаете, что появ­ляется чувство жалости к себе, нужно срочно заняться де­лом и начать кому-нибудь помогать. Вскоре ваши чувство жалости к себе и чувство самоконцентрации исчезнут и вы почувствуете себя более здоровыми. Я знаю, как это дей­ствует на меня. Хотя и в этом направлении тоже есть ло­вушки. Вы ведь не можете помочь всему свету. Как-то я оказалась чрезмерно вовлеченной в консультантскую работу, до тех пор пока не поняла, что не была к этому по­лностью готова. Наконец я смогла освободиться. Я ска­зала своей подруге, что люблю ее, но не могу заботить­ся о ней и, если она хочет пить, она может продолжать пить. Я не могу превратить кого-то в трезвого человека. Все, что я могу, это поделиться своим опытом, и, если кто-то хочет его использовать, это прекрасно.

Границы выздоровления очертить нелегко. Конечно, не может быть выздоровления без отказа от выпивки. Вы до­лжны прекратить пить и принимать наркотики, прежде чем сможете попытаться полностью переделать свою жизнь. Только позднее начинается духовное возрождение, и оно происходит медленно. Вы перерождаетесь. Начинаете обнаруживать, что вы не совсем центр вселенной, не обла­даете самым лучшим самоконтролем и не самая великая личность. Я прошла через все это, чтобы смириться с фак­том, что я алкоголик, что моя жизнь становится неуправ­ляемой. Я согласилась с тем, что не могу себя контролиро­вать, и поручила свою жизнь силе более могущественной, чем я, которая могла бы повести меня к выздоровлению.

Я поняла при выздоровлении, что мы должны пытаться любить без эгоизма, ничего не ожидая за свою любовь. Мне никогда это не удавалось, но люди могут меняться. Сьюзен говорила, что Чак и я не были изначально дружны, нас не тянуло друг к другу. Но так как он был дорог Сьюзен, я люблю его, и теперь мы друзья.

Я знаю, это звучит почти простодушно, но большинство правдивых вещей просты. Когда по просьбе алкоголиков я даю автографы на книгах, я пишу: «Трезвость — это ра­дость».

Никто не выздоравливает за два дня, и во время лече­ния мы не требуем, чтобы больной стал верить, но мы про­сим его быть с открытым сердцем. Много есть путей к вере.

Время от времени человек, который поступает на лече­ние, поверяет свою историю Леонарду и мне. Мы не счита­ем, что это' доверие к нам. Мы понимаем, что это Бог дей­ствует через нас. Одно должно быть безусловным — никто не может поступить на лечение только для того, чтобы сделать приятное жене, или детям, или Леонарду, или мне. Если алкоголик хочет быть трезвенником, он должен сам внутренне быть готовым к этому. Леонард и я можем иногда найти слова, найти фразы, которые нужны боль­ным, хотят или не хотят они их слышать. И Бог дает нам силу переносить злость людей, когда мы говорим им прав­ду в глаза. Это трудная любовь.

В начале моего выздоровления я читала все, что могла найти, об алкоголизме и его лечении. Я читала беллетри­стику и статистику. Я читала и то, что заставляло меня ду­мать, и то, что меня злило. Один друг познакомил меня с собранием «Великие тексты Библии», где отметил, что чи­тать, относящееся к алкоголизму. Я нашла главу 32, стих 23: «Будьте уверены: ваш грех обнаружится». И затем это разворачивается в длинные размышления о том, что грех пьянства влечет за собой неизбежное наказание. «Грех смотрит своими налитыми кровью глазами и хватает ваши руки до тех пор, пока они не начнут трястись, как в пара­личе». Этот трактат был написан в начале 1900-х годов, когда еще не знали, что алкоголизм это болезнь, а не грех. Сегодня мы думаем, что грех не причастен к этой болезни.

Я пришла к выводу, что трезвость сопровождается уравновешенностью, а уравновешенность сопровождается душевным покоем. Иногда я теряю уравновешенность. Это обычно происходит, когда я пренебрегаю своей духовной программой. Тогда возвращаются все хронические симпто­мы моей болезни — зависть, упрямство, жалость к себе, злоба. Как большинство алкоголиков, я плохо регулирую возникающую во мне злобу. Но пытаюсь справиться с этим, излагая события письменно, и когда они появляются на бумаге, я начинаю понимать, как глупо я разрешаю злобе разрушать свою жизнь. И это понимание позволяет мне остывать. Я глубоко верю в то, что Бог никогда не да­ет нам больше, чем мы можем удержать. Но я так же верю, что он ждет от нас действий, мы не можем только удобно расположиться и ждать манны небесной.

Все женщины, которые приходили в Лонг-Бич, чтобы помочь мне, надписывали книги, которые приносили. Одна из них написала: «Пусть Он укроет тебя своей дланью». Я думаю, Он это делает.

Не нужны мне ни власть, ни наряд; Тише едешь — дальше будешь, говорят, Я, погибший до рожденья своего, Я, наверно, слишком сильно ждал его.