312
историческое познание — это не планирующее проектирование, не экстраполяция волевых и
целевых полаганий, не упорядочивание вещей в соответствии с желаниями и предрассудками или
внушениями власть имущих; оно остается снятием мерки с вещи, mensuratio ad rem. Все дело в
том, что вещь эта здесь — не factum brutum, не что-то наличное, просто констатируемое или
измеряемое; она в конечном итоге сама принадлежит к человеческому способу бытия.
Но весь вопрос, безусловно, в том, чтобы правильно понять это часто повторяемое утверждение.
Оно не означает, что познающий и познаваемое «однородны», чем можно было бы обосновать
особенность психической транспозиции как «метода» наук о духе. Тогда историческая
герменевтика стала бы частью психологии (о чем и в самом деле помышлял Дильтей). В
действительности же соизмерение всего познающего с познаваемым основывается не на том, что
они принадлежат к одному способу бытия; оно обретает свой смысл благодаря
особенности
способа бытия, который является для них общим. Последний состоит в том, что ни познающий, ни
познаваемое не являются «онтическими», «наличными», а являются «историческими», то есть
имеют способ бытия историчности. Следовательно, вся суть, как говорит граф Йорк,
действительно заключается в «родовом различии между онтическим и историческим»
35
. Когда
граф Йорк противопоставляет «принадлежность» «однородности», становится очевидной
проблема
36
, которую со всей радикальностью впервые поставил Хайдеггер: мы занимаемся
историографией только потому, что сами «историчны»; а это значит, что историчность
человеческого существования во всей подвижности ожидания и забвения есть условие того, что
мы вообще можем представить себе происходящее. То, что первоначально казалось всего лишь
ограничением, наносящим ущерб обычному понятию науки и метода, или субъективным условием
доступности исторического познания, ставится в центр принципиальной постановки вопроса.
Принадлежность не потому есть условие изначального смысла исторического интереса, что выбор
темы и постановка вопроса диктуются вне-научными, субъективными мотивациями (в этом случае
принадлежность была бы только частным случаем эмоциональной зависимости типа симпатии), а
потому, что принадлежность к традициям так же изначально и существенно содержится в
исторической конечности существования, как его спроецированность на будущие возмож-
Достарыңызбен бөлісу: |