М. Б. Кетенчиев синтаксис карачаево-балкарского языка (лекции)

Выводы по второй главе

1. По морфологическому признаку своих конституирующих членов простые двусоставные именные предложения карачаево-балкарского языка подразделяются на несколько групп: а) конструкции со сказуемыми, выраженными именами существительными; б) конструкции со сказуемыми, выраженными именами прилагательными; в) конструкции со сказуемыми, выраженными наречиями; г) конструкции со сказуемыми, выраженными чисолительными; д) коснтрукции со сказуемыми, выраженными предикативами.

Каждый из представленных типов предложений отличается многообразием форм репрезентации. Так, сказуемые субстантивных построений в карачаево-балкарском языке являются существительными в основном, родительном, дательно-направительном, местном и исходном падежах. В формах указанных падежей могут выступать также предикаты-прилагательные, числительные. Значительное количество наречных предикатов представдляют собой лексикализованные падежные формы.

2. Грамматическое и семантическое членение двусоставных именных конструкций в целом совпадает, что касается в первую очередь предложений с предикатами, выраженными прилагательными, существительными в основном падеже, числительными. Этого не скажешь о предложениях со сказуемыми, представленными существительными в косвенных падежах (дательно-направительном, местном, исходном) и наречиями. Они носят асимметричный характер, так как в них количество семантических компонентов больше, чем компонентов грамматических. Дело в том, что они, потеряв глагольные конституенты и сказуемостно оформившись, перешли в разряд именных предложений, поэтому по своей семантике соотносятся с глагольными построениями.

3. Двусоставные именные предложения карачаево-балкарского языка отличаются широтой семантики. Они в значительной степени антропоцентричны и призваны отражать биолого-физиологические свойства человека, социально-трудовые и родственные отношения, а также сферу его психической деятельности и эмотивных оценок.

В структуре именных конструкций находят свою реализацию различные функционально-семантические категории (количество и качество, темпоральность, локативность, отношение, состояние, движение, компаративность и др.).

Каждый тип именных предложений имеет свою специфику в репрезентации того или иного значения. Так, конструкции со сказуемыми-существительными в основном падеже обозначают лицо по его трудовой деятельности, национальной и расовой принадлежности, вероисповеданию, местожительству и т.д. Они передают также отношения тождества и идентификации. Для предложений же со сказуемыми-существительными в родительном падеже присуще выражение принадлежностных (посессорных) отношений. В то же время конструкциям со сказуемыми в других косвенных падежах характерен больший функциональный потенциал в репрезентации пространственнных отношений.

Значительное количество адъективных предикатов являются базовыми. Конструкции с такими компонентами, будучи связаны с миром человека, отражают черты характера и другие свойства лица, передаваемые ими значения основывваются на его перцепциях. Указанные предикаты обозначают не только отдельные качества, свойства объектов, но имеют и событийный тип значения.

Предикативное употребление наречий способствует в основном образованию предложений с локативным, темпоральным и квантитативным значением.

Предложения с предикатами-числительными представляют собой квантитативные конструкции, назначение которых в том, чтобы нести информацию о произведенном кем-либо подсчете тех или иных реалий. Характер репрезентации сказуемого в них зависит от избираемого способа количественной квалификации предмета-подлежащего.

Семантика предложений со сказуемыми, выраженными предикативами, зависит от того, каким именно предикативным словом замещается позиция сказуемого. Указанные предикаты полифункциональны и выражают также различные модальные значения.


ГЛАВА 3. ОДНОСОСТАВНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ
Как уже отмечалось, синтаксический строй карачаево-балкарского языка, как и других тюркских языков, в традиционном плане изучен достаточно подробно, о чем свидетельствуют специальные монографические исследования, учебники и учебные пособия таких ученых, как У.Б.Алиев (1973), И.Х.Ахматов (1968). Однако именные односоставные предложения до сих пор не являлись объектом специального исследования. С другой стороны, многие вопросы в их отношении не решены или же не нашли однозначной интерпретации. Между тем они занимают важное место в синтаксическом строе языка.

На материале карачаево-балкарского языка не определены критерии разграничения номинативных предложений и сходных с ними по форме именных конструкций, к которым в лингвистике относят такие единицы синтаксиса, как парцелляты, именительный темы, синтаксические аппликации и др. Они в карачаево-балкарском языке за последние десятилетия получили широкое распространение. Сейчас наблюдается тенденция к увеличению их объема, что обусловлено не только внутрилингвистическими, но и экстралингвистическими факторами. Подробного анализа ждут также именные безличные и косвенносубъектные предложения. Указанные типы конструкций представляют определенный интерес для лингвистики с точки зрения их структуры, семантики и функциональных свойств, чем и определяется необходимость обращения к подобным единицам языка.

Вопросу о номинативных предложениях в лингвистике посвящено большое количество монографических и иных исследований (Ардентов 1959; Цейтлин 1972; Юревич 1973; Рословец 1974; Машадиев 1974; Кулиева 1978; Хуснетдинова 1998 и др.). В этих и других работах достаточно последовательно определяется их грамматическая и семантическая природа. В современном языкознании суть номинативных предложений сводится к тому, что они представляют собой “односоставные предложения, главный член которых имеет форму именительного падежа и совмещает в себе функцию наименования предмета и идею его существования, бытия” (Валгина 1991: 184). Подобное определение номинативного предложения мы встречаем и в “Грамматике карачаево-балкарского языка”: “Номинативное предложение – это односоставное предложение, главный член которого выражается именем существительным, субстантивированной частью речи или словосочетанием, утверждающим бытие предмета или явления в настоящем времени” (ГКБЯ 1976:500).

Однако номинативные предложения не ограничиваются только лишь бытийным значением или же введением в поле восприятия явлений окружающего мира. Они зачастую обозначают наряду с этим события, выступая при этом в характеризующей функции:

Жауун. Акъ таула. Жауун. Ташлы жол. Жауун. Терекле. Жашил терекле. Жауун. Тау ауузу. Жибиген юйле. Жауун. Будайла. Жауун. Биченлик. Жауун – ёлмезлик Хапарчы. Таула (К.К.)

Дождь. Белые горы. Дождь. Каменистая дорога. Дождь. Деревья. Зеленые деревья. Дождь. Ущелье. Промокшие дома. Дождь. Пшеничные поля. Дождь. Сенокосное угодье. Дождь – бессмертный Вестник. Горы.

Номинативные предложения отличаются своей грамматической природой. В русистике отмечаются некоторые их обязательные грамматические признаки. Во-первых, они не имеют парадигмы по утверждению/отрицанию, а являются только утвердительными, так как отрицание входит в противоречие с самой сущностью номинативного предложения, которое имеет значение бытийности. Во-вторых, у них отсутствует модальная модификация. П.А.Лекант пишет, что модальность в односоставных именных предложениях выражается с помощью интонации (Лекант 1974:41). В-третьих, значение предикативности выражается интонацией констатации (см. об этом: Валгина 1991:182).

Одним из спорных является вопрос относительно синтаксического функционирования главного члена номинативного предложения. В этом вопросе наблюдается много противоречий. Одни лингвисты признают за главным членом номинативного предложения статус сказуемого. Так, А.М.Пешковский пишет, что в номинативных предложениях сказуемым является “именительный падеж существительного”. Вместе с тем, на его взгляд, в них по самой природе “не может быть ни подлежащего, ни глагольного сказуемого” (Пешковский 1956: 377).

Другие исследователи главный член рассматриваемых предложений считают подлежащим. В частности, этого мнения придерживается Г.Г.Саитбатталов, который отмечает, что “назывные предложения образуются из подлежащего или группы подлежащих (определение + подлежащее)” (Саитбатталов 1999:334). Есть языковеды, разграничивающие подлежащные и сказуемостные номинативные предложения. Например, А.А.Шахматов односоставные именные предложения делил на два разряда: бессказуемо-подлежащные и сказуемо-бесподлежащные. Он указывал на то, что “в именных подлежащных дано название субъекта и опущено название предиката, в именных бесподлежащных дано название предиката и опущено название субъекта. По форме те и другие главные члены отличаются тем, что в подлежащных они произносятся с повышением, а в бесподлежащных с понижением” (Шахматов 1941:62).

По мнению А.Н.Кононова, в назывных предложениях “нет ни подлежащего, ни сказуемого, и они не могут и подразумеваться” (Кононов 1956:512). В “Грамматике современного башкирского литературного языка” мы также читаем следующее: “… назывные предложения могут состоять из одного конституирующего слова, которое неправомерно рассматривать как какой-то определенный член предложения, хотя оно, замыкая предложение, и может иметь свои зависимые определения” (ГСБЛЯ 1981:437). Такую точку зрения можно встретить и в специальных исследованиях. Так, например, Р.Я.Хуснетдинова в своей работе, посвященной номинативным предложениям башкирского языка, пишет, что главный член номинативного предложения не может быть ни подлежащим, ни сказуемым, хотя он по морфологическому выражению напоминает подлежащее двусоставного предложения. По ее мнению, главный член номинативного предложения соотносится как с подлежащим, так и со сказуемым двусоставного предложения (Хуснетдинова 1998:11).

В современных грамматиках главный член рассматриваемых предложений также не называется ни подлежащим, ни сказуемым. Они квалифицируются как однокомпонентные именные предложения (см., например: Русская грамматика, т.2: 358; Краткая русская грамматика 1989: 452; Татарская грамматика, т. III:196).

В карачаево-балкарском языкознании в интерпретации синтаксической функции главного члена номинативных предложений нет разногласий. У.Б.Алиев называет их “бессказуемными” (Алиев 1973:101-105), а И.Х.Ахматов квалифицирует как подлежащные (Ахматланы И.Х. 1996:53).

Небезынтересен в раскрытии сущности главного члена номинативных предложений и тот факт, на который обращается внимание в некоторых исследованиях. М.З.Закиев и И.А.Попова констатируют, что главный член номинативных конструкций, относящихся к настоящему времени, может быть оформленным показателем предикативности =ды/=ди или неоформленным (Закиев 1963:50; Попова 1970:178). Это наводит на мысль о склонении к сказуемостному его выражению, что подтверждается и на материале карачаево-балкарского языка. Например: Ариу чууакъ кюндю. Кёк кём-кёк кёкдю (М.Т.) “Ясный чистый день. Небо синее-синее”. Правда, в языке номинативные конструкции с предикативно оформленным главным членом встречаются значительно реже, чем построения с предикативно неоформленным главным членом. На наш взгляд, в карачаево-балкарском языке к первым следует отнести номинативные конструкции с темпоральным значением и ряд номинативных предложений, передающих ситуацию физического состояния. Это является их отличительной чертой, спецификой. В них аффиксы сказуемости могут и отсутствовать. Ср.: 1) Сабанчыла къыстау ишлеген кезиу // Сабанчыла къыстау ишлеген кезиудю (К.ж.) “Время (пора) неустанной работы полеводов”; 2) Танг аласы // Танг аласыды. Алыкъын биз тохтагъан жерде салкъынды (М.Т) “Раннее утро. Там, где мы остановились, еще прохладно”; 3) Боран // Боранды. Жел аяусуз сызгъырады (Ш.) “Буран. Ветер свистит неустанно”. Для других типов номинативных предложений такое факультативное употребление аффикса =ды/=ди нехарактерно. Дело в том, что в предложениях с другой семантикой появление указанного аффикса сигнализирует об отсутствиии подлежащего (неполные предложения), о необходимости или возможности его восстановления. В результате “высвечивается” двусоставное именное предложение: Къартлыкъ. Энди къарыусуз болгъанма (Ш.) “Старость. Теперь я постарел” - Энди къарыусуз болгъанма. Къартлыкъды ол (Ш.) “Теперь я постарел. Старость это”.

В связи с вышеизложенным интересна следующая мысль В.С.Юрченко: “Номинативное высказывание появляется в результате взаимодействия актуального и грамматического членения предложения. Оно представляет собой законченную монорему, грамматическим компонентом которой является подлежащее. Темой для этой моноремы непосредственно служит то или иное явление внеязыковой действительности. Если смотреть с широкой позиции коммуникативного мышления, то можно отметить, что в номинативном высказывании происходит слияние, синтез виртуального логического субъекта (предмета) и актуального логического предиката (ремы)” (Юрченко 1992:79). С этим трудно не согласиться. Ср., например, следующие конструкции: Къыш келди. Тауда бусагъатда бек сууукъду (К.) “Пришла зима. В горах сейчас очень холодно”; Къыш. Тауда бусагъатда бек сууукъду // Къышды. Тауда бусагъатда бек сууукъду “Зима. В горах сейчас очень холодно”. Они передают одну и туже ситуацию – состояние окружающей среды. Это говорит, по крайней мере, о их генетической близости. Вместе с тем, как отмечает Р.У.Лангаккер, с точки зрения когнитивной грамматики, “лингвистические выражения и грамматические конструкции выражают конвенциональную образность, которая составляет важный аспект их семантического значения. Выбирая конкретное выражение или конструкцию, говорящий конструирует воображаемую ситуацию определенным образом, т.е. он выбирает один конкретный образ (из набора альтернатив) для структурирования его концептуального содержания в выразительных целях” (Лангаккер 1992:11). Если принять во внимание лаконичность и функциональные особенности номинативных построений, то они “стремятся” к выражению в своей структуре главного члена, который не оформляется аффиксом предикативности =ды/=ди.

В вопросе о средствах выражения главного члена номинативного предложения среди лингвистов нет особых разногласий. Наибольшей употребительностью характеризуются имена существительные в основной форме. Они присущи практически всем семантическим разновидностям рассматриваемых построений: Кечеди. Алыкъын ай чыкъмагъанды (С.Ш.) “Ночь. Луна еще не взошла”; Къыш. Тереклеге къар жауа. Мен саусузла юйюнде (Къ. К) “Зима. На деревья падает снег. Я в больнице”; Ма къоянла, тюлкюле. Мында тюбемеген жаныуар жокъду (М.Т.) “Вот зайцы, лисицы. Здесь встречаются многие животные”. Кроме того, главный член номинативного предложения также выражается различными именными словосочетаниями (изафетами всех типов), именами действия, причастиями и их субститутами. Примеры: 1) Кюн ортасы. Терекле тюбюнде да жылыды (Х: Кац.) “Полдень. Под деревьями тоже тепло”; 2) Къышны бек сууукъ кезиую. Къар, сууукъ, боран да кёз ачдырмайдыла (Ф.) “Самый холодный период зимы. От снега, бурана и холода невозможно спастись”; 3) Кёк кюкюреу. Ат аякъ тауш. От чагъыу жар юзюлгенлерин жарытады (Къ.К.) “Грохотание грома. Стук копыт. Свет от молнии освещает овраги”; 4) Адамла сёлешгени. Къарсла. Мында чексиз дауурлуду (М.Т.) “Разговоры людей. Хлопанье в ладоши. Здесь чересчур шумно”.

В языке наличествуют как распространенные, так и нераспространенные номинативные предложения: Къырпакъ басхан терекле. Тийре шош (Къ.К) “Покрытые инеем деревья. Кругом тихо”; Таула. Булутла. Кёк. Биз экибиз (Къ.К) “Горы. Облака. Небо. Мы вдвоем”. В состав распространенных предложений входят определения различной формы и семантики. Применительно к поэтической речи можно сказать, что они передают признаки вещей, открытые поэтом, неся при этом большую нагрузку: Айырылыу келген ачы сагъат. Абынды, ташлагъа жыгъылды ат (Къ.К.) “Горький час разлуки. Споткнулась, на камни упала лошадь”. Сказанное касается и других разновидностей речи.

В основе номинативных предложений лежат словосочетания различной формальной устроенности и с самой разнообразной семантикой. Это словосочетания с именами прилагательными, причастиями, имеющими пропозитивную семантику: Акъ таула. Къара геммешле. Кёк кырдык. Сары чёплеу баш (Къ.К) “Белые горы. Черные буйволы. Желтый подсолнух”; Жукълагъан сабий. Жукълагъан къанатлы. Алагъа тенг болуп, тынчайгъан атлы (Къ.К) “Спящий ребенок. Спящая птица. Как и они, уснувший всадник”. Указанные номинативные предложения служат семантическими эквивалентами соответствующих двусоставных именных и глагольных конструкций. Но, в отличие от них, номинативные предложения в значительной мере повышают уровень предикативности текста. Это способствует выражению мысли в “сгущенном” виде, что присуще внутренней речи. Путем элиминации (устранения) субъекта в предложении номинативные конструкции вводят в текст субъект наблюдателя и его точку зрения. Они дают здесь образ восприятия. Пропозитивное значение именных сочетаний, занимающих разные синтаксические позиции, объясняет повышенную динамичность поэтического текста.

Таким образом, номинативные построения с прилагательными обладают значительным функционально-когнитивным потенциалом в выражении тех значений, которые передаются двусоставными именными предложениями с адъективными предикатами, а номинативы с причастными формами соотносятся в этом плане с двусоставными глагольными предложениями. Это можно показать на следующих примерах: 1) Жылы жауун… (Т.Ж.) “Теплый дождь…” - Жауун жылыды “Дождь теплый”; 2) Чалынмай къалгъан жерле…(Т.Ж.) “Места, оставшееся нескошенными…” - Жерле чалынмай къалгъандыла “Места остались нескошенными”. Данные пары предложений передают одну и ту же ситуацию. В первом случае – состояние атмосферы, а во втором - состояние определенного участка земли. Способы же передачи смысла здесь различные. Номинативные предложения по формальной устроенности схожи со словосочетаниями, поэтому признаки состояния в них передаются в большей степени атрибутами. В двусоставных предложениях они перемещаются в плоскость предиката и выражению состояния способствуют предикатные лексемы. От них и зависит смысл предложения в целом. Они имеют субъектно-предикатную структуру.

Серьезной проблемой является вопрос, связанный с анализом номинативных предложений, который касается их отношения к высказываниям, имеющим в своем составе обстоятельственные компоненты (семантические конкретизаторы). В большинстве случаев в таких построениях усматривают распространение предложения второстепенными членами.

Н.Ю.Шведова обратила внимание на значительную роль свободно присоединенных к ядру предложения детерминантов. Локальные элементы предложения, например, ею рассматриваются как обстоятельства, относящиеся ко всему предложению (см.: Шведова 1964, 1968; Русская грамматика, т. 2: 149-163; Краткая русская грамматика 1989:481-486).

Г.А. Золотова также отмечает, что наличие детерминирующих второстепенных членов весьма важно для структуры предложения. Они представляют собой такие структурные элементы предложения, которые помогают выразить существенные элементы содержания (Золотова 1967).

Подобное мнение поддерживается и другими синтаксистами-русистами. Так, П.А.Лекант односоставность номинативных предложений с детерминантами видит в том, что их главный член предикативно неопределен. Существительное в именительном падеже, занимая в предложении независимую позицию, совмещает в себе назывное и бытийное значения. Если это так, то по значению и по положению главный член предложений типа В доме шум не отличается от главного члена в “классических” номинативных предложениях типа Осень (Лекант 1986:101, 1988:315).

Возможность распространения номинативного высказывания за счет введения в его структуру дополнительных семантических компонентов (посессивных, локальных и квалитативных) отмечается и в “Теории функциональной грамматики…” (1996:60) Но там же М.Д.Воейкова пишет, что введение в структуру номинативного высказывания локализатора и посессора приводит к возникновению в нем отношений двучленности. Распространение же номинативных конструкций определениями может и не нарушать их односоставности. По этой причине в числе бытийных ситуаций в номинативных высказываниях она выделяет только бытийно-квалитативную ситуацию, передаваемую предложениями типа И этот синий, в редкую полоску, болтавшийся на сухом теле, как блуза, отсталый довоенный костюм (Воейкова 1996:60). По мнению же Н.Д.Арутюновой, введение “детерминантов (обстоятельственных слов) в подобные предложения необязательно, но возможно. Предложения этой семантики тяготеют к включению темпоральных наречий” (Арутюнова 1971:68).

О наличии в тюркских языках указанных конституентов в свое время писал еще Н.К.Дмитриев: “…нужно заметить, что обстоятельства, особенно обстоятельства времени и места, гораздо слабее связаны со своим управляющим глаголом, чем, например, дополнения; обстоятельство может относиться не столько к одному члену предложения, сколько ко всему предложению, и в этом случае оно может стоять в самом начале фразы, ранее зоны подлежащего” (Дмитриев 1961:27).

В карачаево-балкарском языке отрицается наличие дополнений и семантических конкретизаторов в номинативных конструкциях, где главный член выражается существительными в основном падеже. Но обратное усматривается в высказываниях, в основе которых лежат имена действия: Кюн сайын школгъа жюрюу, дерс этиу. Асланны иши кёпдю “Ежедневное хождение в школу, выполнение уроков. У Аслана работы много” (Ахматланы И.Х. 1996:51).

В соответствии с вышеизложенным, конструкции с семантическим конкретизатором представляют собой результат распространения форм типа Кюз “Осень”. С.Н.Цейтлин же считает номинативные предложения со значением бытия редукцией двусоставного предложения (Цейтлин 1972). Рассматриваемые предложения как модификации глагольных бытийных построений квалифицируются и Е.Н.Ширяевым (Ширяев 1999:733).

И.П.Распопов придерживается мнения, что расширенное понимание номинативных предложений (включение в их состав детерминантов), лишает их качественной определенности, т.е. это не оправдывается (Распопов 1981:478).

На наш взгляд, права Н.Д.Арутюнова, которая видит решение вопроса об исходной форме бытийных предложений в зависимости от того, “насколько центральной, т.е. необходимой для семантической и структурной полноценности высказывания, является позиция локализатора. Между тем эта последняя обладает разным статусом в разных по своему лексическому наполнению типах бытийных предложений” (Арутюнова 1976:230).

В карачаево-балкарском языке в “классической” семантической структуре бытийных предложений имя представляет собой существительное с предметным значением. В них область бытия предмета достаточно определенно требует конкретизации. Ср.:1) Чайыр бла тышланнган арбаз. Арлакъда терекле, суу кран, узакъда – таула (С.Г.) “Заасфальтированный двор. Дальше деревья, водопроводный кран, вдалеке горы”; 2) Верона. Капулеттини терек бахчасында майдан. Ромео киреди (М.Т.) “Верона. Площадь в саду Капулетти. Входит Ромео”; 3) Биченликде малла (Ш.) “На лугу коровы”. В подобных предложениях довольно часто возникает необходимость указания на сам факт бытия. Средством для этого могут служить бытийные предикаты, имеющие различную частеречную характеристику. По крайней мере, между предложениями номинативными с локализаторами и двусоставными бытийными предложениями можно провести четкую параллель. Они синонимичны, передают одну и ту же ситуацию: Суу жагъада адамла “На берегу реки люди” - Суу жагъада адамла бардыла “На берегу реки есть люди” - Суу жагъада адамла кёрюнедиле “На берегу реки видны люди”.

Такая картина наблюдается не во всех конструкциях. Так, например, в номинативных предложениях с темпоральным значением позиция обстоятельства места становится менее облигаторной, как и в большинстве глагольных предложений. То же касается и обстоятельства времени. Не всегда возможно ввести в их структуру и сказуемые. По всей видимости, это объясняется возможностью сказуемостного оформления подобных номинативов: Бусагъатда тауда биченни кезиуюдю (М.Т.) “Сейчас в горах пора сенокоса”; Бусагъатда тауда биченни кезиую башланады “Сейчас в горах начинается пора сенокоса”. Отмеченное применимо и по отношению к предложениям, в которых позицию имени занимают существительные с событийным значением и значением физического состояния. Следует сказать и о превалировании в структуре номинативных предложений локализаторов в местном падеже или наречий, что можно заметить в приведенных иллюстрациях.

Н.Д.Арутюнова констатирует тот факт, что “русские бытийные предложения обычно не рассматриваются в грамматиках как единый класс. Они частично попадают в раздел об односоставных предложениях, частично анализируются в числе предложений двусоставных (соответственно предложений с одним или двумя главными членами). Некоторые виды бытийных высказываний включаются в разряд неполных или эллиптических предложений. Такая разбросанность бытийных предложений по разным синтаксическим классам, подклассам и рубрикам, варьирующаяся в зависимости от принятой в данной грамматике общей грамматической системы, мешает, как кажется, увидеть ту исключительную роль, которую играет в русском синтаксисе экзистенциальный тип предложения и его необходимое синтаксическое разнообразие” (Арутюнова 1976:232). В последнее время можно заметить тенденцию к исправлению указанного недочета (см. работы: Арутюнова, Ширяев 1983; Ширяев 1999). Думается, отмеченное актуально и для тюркского языкознания.

Анализ лингвистических исследований показывает, что среди языковедов имеются расхождения и в определении функционально-семантических типов номинативных предложений. Так, Е.М.Галкина-Федорук выделяет следующие разновидности номинативных предложений по содержанию: 1) описания природных явлений; 2) описания среды и обстановки; 3) описания внешнего вида живых существ и психологического состояния человека; 4) предложения, в которых дается обобщение, делается вывод, указывается причина; 5) модальные оттенки речи; 6) пожелания, приказ, приветствия (Галкина-Федорук 1964:429-438).

По А.Г.Рудневу, номинативные предложения по функциям бывают: 1) номинативные предложения с описательной функцией, 2) указательные номинативные предложения, 3) полупредикативные предложения, 4) вокативные, 5) назывные в собственном смысле, 6) именительные представления (Руднев 1968:41-44).

В “Русской грамматике” выделяются предложения не лично-субъектные, сообщающие о бытийном, никому не принадлежащем состоянии, о ситуации или событии в полном отвлечении от их носителя и производителя, о существовании предмета, о наличии непосредственно воспринимаемого, в данный момент обнаруживаемого предмета, явления. А также лично-субъектные предложения, объединяющие ряд семантических структур (РГ, т.2:358-368).

В вузовских же грамматиках в основном выделяются а) собственно-бытийные, б) указательно-бытийные, в) оценочно-бытийные и г) желательно-бытийные номинативные конструкции (см.: Валгина 1991:185).

В тюркском языкознании классификация номинативных предложений традиционно проводится по семантическому принципу. Так, многие лингвисты различают: 1) собственно-назывные предложения, к которым относятся названия книг, журналов, произведений, надписи на вывесках, наименования учреждений и т.д.; 2) экзистенциальные, или бытийные, предложения, встречающиеся в описаниях или рассказах с быстро меняющимися событиями; 3) указательные предложения (Кононов 1956, 1960 и др.).

Р.С.Амиров на материале казахской разговорной речи выделяет номинативные описания, номинативные эмоции, номинативные пожелания и номинативные брани. Он предусматривает большее их разнообразие в разговорном синтаксисе, чем в речи письменной (Амиров 1972:83-95).

Подробному анализу на материале татарского языка номинативные предложения подвергнуты и Ф.С.Сафиуллиной. Номинативные конструкции она делит на две большие группы: а) конструкции, выражающие предикацию и б) конструкции, зависимые от базисного предложения. В первую группу входят: 1) бытийные предложения, 2) указательные предложения, 3) номинант в ассоциативной цепи, 4) оценочно-бытийные предложения, 5) номинативные реплики в диалоге, 6) вокативные предложения (Сафиуллина 1984:88).

Действительно, номинативные предложения по своим функционально-семантическим особенностям весьма разнообразны и широко представлены в языке. Они выполняют функцию коммуникативную, функцию познания окружающей действительности, функцию познания человеком самого себя. Опираясь на это, Р.Я.Хуснетдинова предлагает в башкирском языке их классификацию по модальности содержания: 1) констатирующие бытийные номинативные предложения, 2) оценочно-эмоциональные номинативные предложения, 3) побудительно-пожелательные номинативные предложения, 4) предположительные номинативные предложения, 5) собственно-бытийные номинативные предложения (Хуснетдинова 1998:24).

В карачаево-балкарском языке мы, вслед за проф. И.Х.Ахматовым, выделяем: 1) собственно-бытийные номинативные предложения, которые подразделяются на предметно-бытийные, пространственные, темпоральные, предложения со значением состояния; 2) указательные преложения; 3) оценочно-бытийные предложения (Ахматланы И.Х. 1996:51, 1998:107). Целесообразно, на наш взгляд, остановиться и на вокативных предложениях, имеющих свою специфику. Считаем необходимым подробное описание функционально-семантических особенностей указанных номинативных построений.

В лингвистике распространено мнение, что предложения, характеризующиеся сообщением о наличии, существовании предмета, строятся путем вовлечения в свою структуру лексем, которые называют предмет или лицо (Русская грамматика, т.2:360). Это подтверждается и на материале карачаево-балкарского языка. Слова со значением предмета или лица широко распространены в любом языке. Они входят в различные лексико-семантические группы существительных. Номинативные конструкции с такими главными членами обладают свободной наполняемостью, т.е. в них существительные имеют значительный функциональный потенциал. Примеры: 1) Уллу кертме терек. Ныгъыш. Къартла мамыр ушакъ этедиле (Ш.) “Большая груша (дерево). Завалинка. Старики мирно беседуют”; 2) Хунала, хунала, хунала. Былайда таулуну сырты кёп терлеген болур (М.Т.) “Ограды, ограды, ограды (из камней). Наверно, здесь горец пролил много пота”; 3) Акъсакъал, келбет къартла. Аланы хапарларына сюйюп тынгылагъан жаш къауум. Алайгъа ким да сюйюп барырчады (М.Т.) “Белобородые, приятной внешности старики. Молодежь, которая внимательно их слушает. Туда любой подойдет с удовольствием”.

В предметно-бытийных предложениях встречается немало изафетных сочетаний, что способствует появлению в них, кроме бытийного, еще и значения принадлежности, т.е. посессорные компоненты также являются их необходимыми конституентами: Чегем назылары. Аладан ёргеракъда къысыр къаяла (К.Ш.) “Чегемские ели. Выше их скалы со скудной растительностью”.

Номинативные предложения с пространственным значением. Ранее нами были проанализированы именные предложения с локативными предикатами, которые отличаются большим многообразием. Однако при рассмотрении функционально-семантической категории локативности невозможно ограничиться описанием только лишь подобных конструкций. Дело в том, что данная категория находит свое языковое выражение практически во всех типах синтаксических единиц, “пространственные отношения, наряду со временными, являются одним из типов базовых отношений, воспринимаемых человеком и отражаемых формами языка” (Гак 1996:6). Для выражения пространственных отношений нередко используются и номинативные предложения, содержащие в своей семантической структуре как значение локума, так и значение бытия, экзистенции.

Как и другие функционально-семантические категории, категория пространства имеет свою собственную иерархическую организацию. На это указывается в ряде лингвистических исследований (см.: Всеволодова, Владимирский 1982; Ибрагимова 1992 и др.) Иерархическое и системное представление лексики со значением пространства можно увидеть и в “Русском семантическом словаре” (1998).

Материал карачаево-балкарского языка свидетельствует о многообразной и широкой представленности значения пространства в семантической структуре локативных номинативных построений.

Большую часть рассматриваемых номинативных конструкций составляют предложения, обозначающие бытие ландшафта, территории, водного пространства. В них наличествует лексика, репрезентирующая наименования основных типов ландшафта, поверхности, горных и водных систем. Примеры: 1) Таула. Тюзле. Чалынмай къалгъан жер а жокъ (Т.Ж.) “Горы. Равнины. Нескошенных участков же не осталось”; 2) Агъач талачыкъ. Талачыкъны ортасында уллу къадау таш сюеледи (М.Ё.) “Лесная полянка. На середине полянки стоит большая каменная глыба”; 3) Къозу-Ойнагъан-Башы. Жауун аяусуз жауады (М.Т.) “Козу-Ойнаган-Баши..Без остановки льет дождь”; 4) Таула. Булутла. Кёк. Биз экибиз (Къ.К.) “Горы. Облака. Небо. Мы вдвоем”; 5) Ай тийген ташлы жол. Барама жолда. Барама къолда. Ай тийген къаяла. Черек (Къ.К.) “Дорога, освещенная луной. Иду по дороге. Иду по ущелью. Скалы, освещенные луной. Река”; 6) Къара тенгиз. Кемебиз къоркъуулу чайкъалады (М.Т.) “Черное море. Наш корабль опасно раскачивается”; 7) Чегем ауузу. Анда-мында ит юрген тауушла эшитиледиле (И.А.) “Чегемское ущелье. То тут, то там слышен лай собак”.

Номинативы представляют собой и названия административных органов, административных единиц и т.п.: 1) Кечеги шахар. Барама орамда (К.К.) “Ночной город. Иду по улице”; 2) Тюрк республика. Аэропортда бизге жарыкъ тюбедиле (Э.Г.) “Турция. В аэропорту нас встретили очень хорошо”; 3) Башкъортостан. Тюрк миллетлени театрлары тюрлю-тюрлю оюнла кёргюзтедиле (З.) “Башкортостан. Театры тюркоязычных республик показывают свои спектакли”; 4) Пушкин орамы. Аллыма нёгерлерим чыгъып къаладыла (Ж.) “Улица им. А.С.Пушкина. Навстречу неожиданно вышли мои друзья”; 5) Чегем. Арбазда салкъын терекни тюбюнде олтурама (М.Т.) “Чегем. Сижу во дворе под прохладой дерева”.

Названия специализированных территорий также имеют место в локативных номинативах: 1) Терек бахча. Азиз къарындашы бла тереклеге дарман себеди (Ш.) “Сад. Азиз с братом опрыскивают деревья”; 2) Сабанлыкъ. Тракторланы гюрюлдегенлери эшитиледи (З.) “Пашня. Слышен шум тракторов”; 3) Биченлик. Чалгъычыла тизилип барадыла (М.Т.) “Сенокосное угодье. Косари выстроились в ряд”.

Рассматриваемый языковой материал позволяет говорить нам о том, что в системе номинативных конструкций со значением пространства большой удельный вес имеют антропонимы, топонимы и т.д. Это обусловлено не только внутрилингвистическими, но и экстралингвистическими факторами. Допустим, для обозначения какого-то определенного участка данной поверхности используется то или иное нарицательное имя. Например, слово аууз обозначает “ущелье”. Ущелий же в природе много. В силу этого появляется необходимость их разграничения друг от друга, в результате чего появляются видовые номинации Басхан ауузу “Баксанское ущелье”, Чегем ауузу “Чегемское ущелье”, Черек ауузу “Черекское ущелье” и т.п. Видовых понятий всегда больше, чем понятий родовых. Тогда становится ясным, почему так много топонимов может встретиться в номинативных предложениях.

Локативные номинативы весьма часто распространяются за счет определений, которые характеризуют пространственные объекты по различным признакам (размеру, местоположению, состоянию и т.д.), что предопределяется самой их природой: 1) Акъ таула. Башларында – ай. Къаргъа ай тийип (К.К.) “Белые горы. Наверху их - луна. Снег освещается луной”; 2) Терен бугъейле. Къарангы къаяла. Адам къоркъурчады хал (М.Т.) “Глубокие расщелины. Темные горы. Человек может испугаться”; 3) Арбаздагъы ариу чакъгъан бахча. Аны ары жанында уа таза шаудан суу (Ш.) “Находящийся во дворе, красиво цветущий сад. А дальше есть чистый родник”.

Известно, что выражению пространственных отношений в немалой степени способствуют послеложно-именные сочетания. Свою реализацию они находят и в номинативных конструкциях. Указанные дескрипции представляют собой определительные сочетания, построенные по модели “целое + часть”, являются посессорными. У них наблюдается значительный функционально-семантический потенциал. Примеры: 1) Бедик тийреси. Биз Акъ къаягъа ётерикбиз (З.) “Территория Бедыка. Мы пойдем к Ак кае”; 2) Чегем сууну жагъасы. Тёгерекден чыпчыкъ жырлагъан тауушла чыгъадыла (К.ж.) “Берег реки Чегем. Отовсюду слышно пение птиц”.

Эти и подобные структуры обозначают часть пространственного объекта. В карачаево-балкарском языке для передачи этого смысла служит целый класс послеложных имен, употребляющихся обычно в притяжательной форме и в сочетании с соответствующими именами со значением пространства: таула тийреси “территория гор”, таула тёгереги “вокруг гор”, къая этеги “подножье горы”, таула къаты “рядом с горами”, къая аллы “передняя сторона (склон) горы”, къая арты “задняя сторона (склон) горы”, бахча жаны “сторона огорода”, тау тёппеси “макушка горы”, тау бели “седловина (пояс) горы”, суу бойну // суу жагъасы “берег реки”, агъач ичи “середина леса” и т.п. Данные сочетания имеют форму изафета II. Они могут быть представлены и изафетом III. В этом случае для них характерна большая определенность значения. Требуют конкретизации, т.е. появляется необходимость уточнить берег конкретной реки, территорию объекта и пр.: Балыкъ сууну бойну “берег реки Малка”, Минги тауну аягъы “подножье горы Эльбрус”. Все эти сочетания при определенных условиях могут выступать в речи в качестве номинативных предложений с локативной семантикой. Примеры: 1) Хадаужукъ бахчаны тийреси. Курортха келгенле ары-бери ётедиле (Ш.) “Территория Атажукинского сада. Курортники снуют туда-сюда”; 2) Бахча аягъы. Масакъгъа жыйылгъан адамла эсленедиле (К.Ш.) “Край огорода. Видны люди, прибывшие на дополнительную уборку”.

Представленные выше сочетания в форме изафета I для репрезентации номинативных предложений со значением пространства малоупотребительны, что объясняется конкретностью представления пространства носителем языка. В номинативных высказываниях, где послелоги и послеложные имена употребляются в сочетании с именем, представляющим человека, в прямом, собственно-пространственном, значении, послелоги и послеложные имена встречаются крайне редко. Они передают сложные отношения человека с окружающим его миром и приобретают новые семантические характеристики. Ср. примеры: 1) Ахматланы къаты. Халкъ басыныпды (Ш) “Место рядом с Ахматовыми. Народу много”; 2) Сизни тийрегиз. Кишиге тюбеялмадым (М.Т.) “Ваша территория. Никого не смог встретить”. Подобные номинативные построения бифуркативны и понимаются двояко. С одной стороны, в них говорится о “закрепленности”, принадлежности какого-либо участка определенному лицу. С другой же стороны, лицо является ориентиром для наблюдателя, т.е. указывается на место, где он временно расположен.

Номинативные предложения с темпоральным значением. В карачаево-балкарском и других тюркских языках их роль значительна в представлении функционально-семантической категории темпоральности. Безусловно, в основе формирования и репрезентации данной категории “лежит когнитивная деятельность человека по размещению событий на временной оси” (Варламова 1991:108).

Темпоральные номинативные предложения характеризуются указанием на тот или другой временной отрезок, который является точкой отсчета для последующего повествования, т.е. само препозитивное положение временного номинатива служит средством оформления зачина сложного синтаксического целого, что определяется его семантикой: Жай кече. Кёзюме кирмейди жукъу, бир уллу терслигим бар кибик мени (К.К.) “Летняя ночь. Не спится, как будто я в чем-то сильно виноват”.

В современном карачаево-балкарском языке большой удельный вес имеют номинативы хронологического времени: предложения, обозначающие конкретные даты и часовое время. Они являются относительно поздним явлением в языке. Такие предложения обычно заполняются лексикой со значением года, месяца, дней недели, числа, часа, минуты, века.

Номинативные предложения, обозначающие год, представляют собой в основном дескрипции, состоящие из порядковых числительных и слова жыл “год”. Примеры: 1) Бир минг тогъуз жюз бешинчи жыл. Уллу Ата журт урушну ахыр жылы (Ш.) “1945 год. Последний год Великой Отечественной войны”; 2) Бир минг тогъуз жюз алтмыш ючюнчю жыл. Мен университетни бошайма (М.Т.) “1963 год. Я заканчиваю университет”; 3) Бир минг тогъуз жюз сексенинчи жыл. Москвада спорт эришиулеге къатышама (Л.б.) “1980 год. Я участвую в спортивных соревнованиях в Москве”.

Имеют место в языке и названия годов двенадцатилетнего животного цикла: чычхан жыл “год мыши”, ийнек жыл “год коровы”, къаплан жыл “год барса”, къоян жыл “год зайца”, чабакъ (балыкъ) жыл “год рыбы”, жилян жыл “год змеи”, ат жыл “год лошади”, къой жыл “год овцы”, маймул жыл “год обезьяны”, къуш жыл “год птицы”, ит жыл “год собаки”, тонгуз жыл “год свиньи”. Но они малоупотребительны в языке, что объясняется скорее всего экстралингвистическими факторами.

В качестве номинативов-названий месяцев, наряду с общеизвестными интернационализмами январь, февраль, март, апрель и пр., употребляются башил ай “январь”, байрым ай “февраль”, тотурну ал айы “март”, тотурну арт айы “апрель”, хычауман ай “май”, луккур (луккул) ай (никкола ай) “июнь”, жайны ал айы (элия ай) “июль”, жайны арт айы (къыркъар ай) “август”, къыркъаууз ай “сентябрь”, кюзню арт айы (этыйыкъ ай) “октябрь”, къач ай (абустолну ал айы) “ноябрь”, абустолну арт айы (эндреуюк ай) “декабрь”. Примеры: 1) Сентябрь. Шахар башында – уллу ай. Аны жарыгъы тийип балконлагъа (К.К.) “Сентябрь. Над городом большая луна. Она освещает балконы домов”; 2) Хычауман ай. Бизни мюлкде къой къыркыу башланды (К. Ш.) “Месяц май. В нашем хозяйстве началась стрижка овец”; 3) Эндреуюк ай. Бусагъатда да табылады элчилеге иш (М.Т.) “Декабрь. И сейчас находятся заботы для сельских жителей”.

Дни недели представлены следующими сочетаниями слов: баш кюн “понедельник”, геуюрге кюн “вторник”, бараз кюн “среда”, орта кюн “четверг”, байрым (жума) кюн “пятница”, шабат кюн “суббота”, ыйых кюн “воскресенье”. Примеры: 1) Геуюрге кюн. Айнюр, бюгюн бир затны ачыкъ этгенме кесиме (М.Т.) “Вторник. Айнюр, я для себя сегодня открыла нечто новое”; 2) Ыйых кюн. Ма энди университетни да бошайбыз (М.Т.) “Воскресенье. Теперь вот заканчиваем и учебу в университете”; 3) Бараз кюн. Студент жылларыбыз тауусулдула (М.Т.) “Среда. Закончились наши студенческие годы”.

Не вдаваясь в этимологический анализ, следует отметить, что некоторые номинации месяцев и дней в карачаево-балкарском языке связаны с христианской терминологией (см.: Бабаев 2000:179-183). Эти и другие наименования мотивируются различными реалиями. Так, например, название этыйыкъ ай “октябрь” обозначает период, связанный с заготовкой мяса на зиму.

Число и месяц неразрывно связаны друг с другом. При этом мы имеем в качестве номинативов определительные словосочетания, построенные по образцу изафетов I и III. В первом случае следует говорить о препозитивном употреблении порядкового числительного по отношению к названию месяца в основном падеже. Во втором случае название месяца представлено оформленным родительным падежом, а число – притяжательным числительным (сегизинчи ноябрь “восьмое ноября”, майны сегизи “восьмой день мая”): 1) Онбешинчи январь. Жангы жыл да келгенди (М.Т.) “Пятнадцатое января. Наступил и Новый год”; 2) Мартны сегизи. Малкъарлыладан толу студебеккерле къайтмаз жолгъа чыкъдыла (З.) “Восьмой день марта. Студебеккеры, забитые до отказа балкарцами, вышли в путь без обратной дороги”.

Примыкают к представленному ряду и номинативы с обозначением минут, часов: 1) Сагъат сегиз. Сабийле окъуугъа барадыла (К.Ш.) “Восемь часов. Дети идут на учебу”; 2) Онну жарымы. Мен былайда нёгерлерим бла тюбеширге керекме (Н.) “Половина десятого. Я должен здесь встретиться со своими друзьями”.

Весьма употребительны также комплексные построения, в которые входят обозначения года, месяца, дня. Они имеют различные вариации. Примеры: 1) Онбиринчи июнь, шабат кюн. Бир жыл мындан алгъа ачхан эдим дефтерими биринчи бетин (М.Т.). “Одиннадцатое июня, суббота. Год назад я впервые открыла первую страницу своей тетради”; 2) Бир минг тогъуз жюз къыркъ ючюнчю жылда ноябрь айны ал кюнлери. Мен, жырламайын а, жиляп бир айтайым кёчген Къарачайны кюйлерин (М.Т.). “Первые дни ноября 1943 года. Я с плачем исполню песни переселенного Карачая”; 3) Бир минг тогъуз жюз къыркъ тёртюнчю жыл, жетинчи мартны кечеси. Мен ол кезиуде къошдама (М.Т.) “1944 год, ночь на седьмое марта. Я в это время был в кошаре”.

В качестве рассматриваемых номинативов с темпоральным значением функционирует целый специализированный класс слов, обозначающих времена года и части суток, являющихся ядерными, базовыми компонентами номинативных предложений временной семантики. К указанному классу слов относятся лексемы типа къыш “зима”, жаз “весна”, жай “лето”, кюз “осень”, эрттенлик “утро”, тюш “обед”, ахшам “вечер, сумерки”, ахсут “время до полудня”, кече “ночь”, ингир “вечер”. Примеры: 1) Ахсут. Чалгъычыла солургъа тийишдиле (З.) “Время до полудня. Косари собрались отдыхать”; 2) Къыш. Таулада бусагъатда сууукъду (М.Т.) “Зима. В горах сейчас холодно”; 3) Ингир. Сериуюн аязчыкъ къагъып башлагъанды (К.Ш.) “Вечер. Начал дуть свежий ветерок”; 4) Эрттенлик. Вокзалда очередь къуралды (М.Т.) “Утро. На вокзале образовалась очередь”.

В карачаево-балкарском языке к субстантивам времени относятся слова заман “время”, кезиу “период”, чакъ “время, пора, период”. Они также являются базовыми, ядерными для выражения указанного значения в соответствующих номинативных предложениях. Однако их отличает большая свобода в сочетании с различными определениями. В этом случае мы наблюдаем отражение в языке социально значимых и личностных событий: 1) Экзаменлени заманы. Студентле бусагъатда библиотекалада кёп олтуруучудула (З.) “Время сдачи экзаменов. Студенты в это время подолгу засиживаются в библиотеках”; 2) Урушну кезиую. Халкъ тохтаусуз ишлейди (Ш.) “Пора войны. Народ неустанно трудится”; 3) Мен къарындашымдан айырылгъан чакъ. Кесими сау къаллыкъ сунмай эдим (М.Т.) “Период, когда я рассталась со своим братом. Не думала, что я выживу”; 4) Къыркъар кезиу. Сууукъ бола башлагъанды (М.Т.) “Августовская пора. Начало холодать”.

Эти и им подобные конструкции отражают различные периоды, связанные с жизнедеятельностью человека – сельскохозяйственной, физиологической, учебной, духовной и т.п., что свидетельствует о многообразии форм их выражения. Именно такие формы были предпочтительны в языке для обозначения времени. Еще совсем недавно на вопрос “Когда ты родился?” от представителей старшего поколения можно было услышать такие ответы, как Ташыуулну кезиуюнде туугъанма “Родился тогда, когда стаскивали сено в одно место” и т.п.

Номинативы с временным значением могут оформляться аффиксом предикативности =ды/=ди (=ду/=дю). При этом они обозначают настоящее время. Для актуализации же прошедшего времени в них вводится недостаточный глагол–связка эди, на что указывает и М.З. Закиев (Закиев 1995:195). Это подтверждается также материалом карачаево-балкарского языка: 1) Къыш кечеди. Мен а тюшюмде кёреме жашил тереклени (М.Т.) “Зимняя ночь. А я вижу во сне зеленые деревья”; 2) Бир минг тогъуз жюз къыркъ тёртюнчю жылны март айы эди. Мен да халкъым бла Орта Азиягъа жолдама (З.) “Был март 1944 года. Я вместе со своим народом нахожусь в пути в Среднюю Азию”.

По мнению И.Х.Ахматова, поскольку эди не имеет лексического значения, то “номинативные предложения и предложения с такой связкой отображают одно и тоже событие, отличаясь друг от друга только по категории времени” (Ахматов 1983:180).

Еще одной особенностью некоторых темпоральных номинативов является включение в их состав обстоятельственных компонентов, имеющих локативное и временное значение. Например: 1) Тауда жай. Малла жайлыкълагъа кёчгендиле (К.Ш.) “В горах лето. Скот перегнали на летние пастбища”; 2) Бусагъатда сагъат сегизди. Энди ишге барыргъа да заман болгъанды (М.Т.) “Сейчас восемь часов. Теперь пора идти и на работу”.

Рассматриваемый тип предложений в современной лингвистике анализируется в его отношении к функционально-семантической категории темпоральности. По мнению А.В.Бондарко, указанные предложения относятся к ближней периферии поля темпоральности (Бондарко 1990:46).

Номинативные предложения времени в значительной степени антропоцентричны. По Н.Ю.Шведовой, человек склонен видеть себя в центре любого временного пространства. Каждая ситуация в языке хронологизируется применительно к тому, “кто имеет к ней какое-либо отношение, о ней осведомлен, о ней повествует, или, напротив, не имеет к ней никакого отношения” (Шведова 1998:41). Примером тому служат предложения, построенные по образцу 3-го изафета. В них зависимый компонент представлен собственными именами (антропонимами) в оформленном родительном падеже, а главный компонент - притяжательными лексемами заман “время” кезиу “пора” в основном падеже (Николайны заманы “пора (правления) Николая”, Тохтамишни кезиую “пора Тохтамыша” и т.д.). Появление антропонимов в подобных конструкциях связано с тем, что та или иная личность, сыгравшая значительную роль в истории, жизни общества, запечатлевается в памяти народной. Причем для каждого народа (людей, живущих в каком-либо определенном населенном пункте и даже для отдельной личности) могут быть свои личностные ориентиры.

Сами по себе темпоративы типа заман, кезиу, чакъ, кюн, ай, жыл обычно не могут образовывать предложений. В роли номинативных конструкций они выступают в сочетании с определениями различной семантики. Распространяются одиночными, сложными, составными определениями различной формальной устроенности: 1) Жылы кюн. Биз бахчада тирлик жыябыз (Ш.) “Теплый день. Мы в огороде собираем урожай”; 2) Суху жауунлу ай. Биченни жыяргъа онг жокъду (М.Т.) “Месяц с затяжными ливнями. Невозможно собирать сено”; 3) Патчах тахтадан тайдырылгъан кезиу. Мен бузоучу жашма (Ш.) “Период, когда свергли самодержавие. Я пасу телят”.

Встречаются и предложения фразеологизированной структуры, т.е. некоторые темпоральные фразеологизмы представляют собой номинативные предложения. К ним можно отнести следующие фразеологические единицы: къыш чилле “сорок самых холодных дней зимы (период с 17 января по 25 августа)”, буу ёкюрген заман “ранняя осень; конец сенокоса”, буу силегей учхан кезиу “бабье лето”, танг ала “под утро”, ингир ала “под вечер”.

Последние два сочетания в карачаево-балкарском языке квалифицируются как послеложные, сфера употребления которых весьма ограничена. Действительно, ала ведет себя как послеложное имя, принимая некоторые падежные аффиксы и аффиксы принадлежности (танг аласы “раннее утро”, танг аласына “к раннему утру”, танг аласында “ранним утром”). Признается и то, что этот послелог мотивируется деепричастной формой ала “беря” (Хаджилаев 1976:290). На наш взгляд, наслоение указанных аффиксов на данную словоформу явление позднее. Думается, что сочетания танг ала и ингир ала образовались не по модели “имя + послелог”, а по модели “имя + деепричастие”. Тут надо учесть взаимоотношение языка, мышления и действительности. Говоря об этом, Б.А.Серебренников писал о необходимости “всегда иметь в виду известное качественное различие между мышлением и языком как средством коммуникации. Создание языка ведет к искажению действительности… В предложениях типа лес шумит и река течет осуществлена явная персонификация предметов неживой природы: лес сам не может шуметь, и река сама не может течь” (Серебренников 1977:157-158). Древний человек приписывал рассвету “танг” такие свойства, как брать, бросать, смотреть. Об этом свидетельствует языковой материал. Сочетания танг ала “под утро; букв.: Когда брал рассвет”, танг (жарыгъын) атды “рассвело; букв.: Утро бросило свет”, тангны буруну къарады “забрезжило; букв.: Утро показало нос” являются фразеологическими единицами.

1.Номинативные конструкции, передающие семантику физического состояния, ориентированы, в первую очередь, на характеристику природы, окружающей среды. По У.Чейфу, они обозначают особые амбиентные состояния, охватывающие окружение, но не какой-нибудь определенный объект в нем (Чейф 1975:120).

Погода – одно из каждодневных проявлений природы. Карачаево-балкарский язык отличается разнообразием средств при ее описании. Состояние природы в языке выражается глаголами (боранлайды // борайды “вьюжит”, жауумсурайды “моросит”, сууукъсуратады “холодит” и пр.), прилагательными (жауунлу “дождливый”, сууукъ “холодный”, жылы “теплый” и др.) и именами существительными (жауун “дождь”, боран “буран”, жел “ветер”, къар “снег”, шулпу “морось” и т.п.). Последние обозначают различные явления природы, погоду и представляют собой их наименования.

Погода носителем языка ассоциируется с концептом кюн “солнце, день, погода” и появившимся более позже понятием, передаваемым сочетанием кюнню халы букв.: “состояние солнца (дня)”. Об этом свидетельствует материал языка. Так, например, предложение Кюн игиди на русский язык переводится двояко: “День хороший” и “Погода хорошая”. Можно сказать, что в представлении балкарца или же карачаевца погода оценивается по “поведению” солнца. Если светит солнце, то погода хорошая. Если же его нет, то она оставляет в основном желать лучшего. Это объясняется тем, что человек свою трудовую деятельность связывает с погодой, которая является постоянным ориентиром, причиной выполнения или невыполнения работы. Примеры: Кюн амандан, быйыл тирлик заманында жыйылмайды (З.) “Из-за того, что погода плохая, в этом году урожай не собирается вовремя”; Кюн игиди, аны себепли дырын жыяргъа къоркъмай барыргъа боллукъбуз (М.Т.) “Погода хорошая, поэтому мы можем без всякой опаски идти собирать сено”.

В номинативных построениях слово кюн в основном представлено вкупе со своими определяющими компонентами различной семантики, что позволяет давать более полную картину о состоянии погоды: 1) Кюн. Кёкде бир жангыз булут да эсленмейди (Л.Б.) “Солнце. На небе не видно ни облачка”; 2) Августну къызыу кюнлери. Таулада къар тохтаусуз эрийди (К.Ш) “Жаркие дни августа. В горах тает снег”.

Лексему кюн часто можно обнаружить во фразеологизмах и паремиях карачаево-балкарского языка, т.е. ее можно признать облигаторным конституентом ряда подобных синтаксических единиц: 1) Ол, туугъанлы бери, кюн кёрмей жашайды (М.Т.) “Он с рождения живет трудно (букв.: Не видит дня)”; 2) Бюгюн сени кюнюнг тюйюлдю (Ш.) “Сегодня у тебя паршивое натроение (букв.: Не твой день)”; 3) Малы жокъну кюню жокъ (Посл.) “У кого нет скота, у того нет и благополучия (букв.: дня)”. Эти примеры говорят в пользу того, что рассматриваемая лексема является универсальным средством при репрезентации состояния как природы, так и лица.

Номинативные предложения нередко наполняются лексикой со значением “осадки” К ним относятся такие лексические единицы, как жауун “дождь”, тубан джауум “изморось, мелкий дождь”, сакъ жауун “ливень”, буз “град”, чыкъ “роса”, къар “снег”, шулпу “морось”, къырпакъ “пороша”, къырау “иней”, которые группируются вокруг слова жауум “атмосферная влага, осадки”. В лингвистике они квалифицируются как слова, имеющие вещественно-процессуальное значение, вещественный результат процесса (Камалова 1998:137). Примеры: 1) Сакъ жауун. Кёк кюкюрейди (З.) “Ливень. Гром гремит”; 2) Шулпу, шулпу, шулпу. Малчыла бусагъатда бек апчыйдыла (К.Ш.) “Морось, морось, морось. Сейчас чабанам очень трудно”; 3) Къар. Боран. Тышына чыгъып онг жокъду (М.Т.) “Снег. Буран. Невозможно выйти наружу”. Подобные конструкции передают атмосферное состояние.

Состояние окружающей среды, проявляющееся в ощущениях холода и тепла, представлено субстантивами сууукълукъ “холод”, къызыулукъ // иссилик “жара” и им подобными, которые мотивируются соответствующими адъективами: Иссилик. Малла къатели этедиле (Ш.) “Жара. Животные бегают, спасаясь от оводов”.

Ряд существительных с темпоральным значением функционирует в качестве выразителей состояния. Это лишний раз подтверждает, что различные функционально-семантические категории находятся в постоянном взаимодействии друг с другом (Васильев 1986). Отмеченное подкрепляется примерами на номинативы, выраженные словами, обозначающими части суток, времена года. Так, например, наименования частей суток могут передавать световое состояние атмосферы, воспринимаемое зрением (Васильев 1998:57). Примеры: 1) Кече. Кёзню-кёзге къакъсанг, жукъ кёрюнмейди (К.С.) “Ночь. Ни зги не видно”; 2) Эрттенлик. Кюн тауланы жарытып келеди (М.Т.) “Утро. Солнце постепенно освещает горы”.

“Наивная картина мира” предполагает и то, что различные времена года, периоды времени отмечаются тем или иным состоянием природы, окружающей среды. Иначе говоря, “наивная народная метеорология” отражается в ряде синтаксических конструкций, передающих физическое состояние. К определенным выводам человек приходит на протяжении весьма длительного времени, год за годом наблюдая за природой и накапливая свой социальный опыт. Естественно, это не может не найти своей ниши в языке: Жаз тауда, къыш а ёзенде туманлы болуучуду “Весной в горах, а зимой на равнине бывает туманно”. Или приведем толкование слова балдыражюз, которое обозначает “несколько дней в конце зимы с буранами и снегопадами” (Къарачай–малкъар тилни ангылатма сёзлюгю 1996:325). Указанный период характеризуется непредсказуемостью, резким изменением погодных условий, поэтому и появилась паремия Анда да бол, мында да бол, балдыражюзде юйде бол “Будь и там, будь и тут, во время же балдыражюза будь дома”.