Международная заочная научная конференция
жүктеу/скачать 3.35 Mb. Pdf көрінісі
|
| сионистическим стилем [29]. Миг, схваченное впечат-
ление, внезапность понимания, озарение, инсайд – только в этот короткий промежуток времени можно понять себя, собственную душу, тайну мироздания. Наиболее ярко и полно это отразится в малой прозе Брюсова, где герои находятся в постоянной рефлексии, воспоминании о миге прожитого. Даже в реалистический поздний период твор- чества он остаётся верен подобной трактовке, рассуждая в художественных произведениях о смене эпох и культур. Миг оказывается мельчайшей единицей времени, однако, в котором содержится больше доказательств подлин- ности бытия, чем в традиционной временной линейной связи. «…не человек – мера вещей, а мгновение…» («Истины. Начала и намёки») [5, с. 61], – утверждает Брюсов, дополняя далее символистскую концепцию жиз- немгновений проблемой обмана действительности: «всё наше сознание обманывает нас, перенося свои свойства, условия своей деятельности, на внешние предметы» [5, с. 92]. Обман возникает, когда сознание передаёт свои свойства окружающему миру – и в этом кроется одно из многих неразгаданных противоречий в теоретических поисках Брюсова. Но если художник проецирует собст- венные свойства на внешние предметы, – это настоящая действительность, возможная только тогда, когда мгно- вения экстаза, «сверхчувственной интуиции, которые дают иные постижения мировых явлений, глубже прони- кают за их внешнюю кору, в их сердцевину». Тогда бес- сознательное художника в момент прозрения именно сталкивается с подлинным бытием. Если столкновение не осуществляется, то оно не ве- рифицируется: «где нет этой тайности в искусстве – нет искусства» [5, с. 93]. И тогда вечность, как подлинность, не противопоставляется мигу, континуальному по при- роде. Миг наделяется разноплановостью – он соотно- сится с вечностью и личностью творца, воплощая для неё акт самопостижения. Поэтому вечность и миг для Брюсова не антагонисты: второе никогда не проходит, поскольку запечатлевается, а первое открывается каждый раз уси- лием воспоминания, при этом сознание интересуется лишь одним вопросом: «Но что же и есть сознание в этом мире, как не проявления души? Душа первее мёртвой природы, осуждённой исчезнуть, как призрак» [5, с. 46]. Искусство – связующее звено между мигом и вечно- стью, оно выступает заместителем традиционной эсте- тической категории Красота, именно поэтому тексты Брюсова (и, впрочем, иных декадентов) могут быть ан- тиэстетичными, но они не могут выйти за границу искус- ства: «…Само понятие красоты неизменно. Нет особой всечеловеческой меры красоты. Красота не более как от- влечение, как общее понятие, подобное понятию истины, 2. История литературы 10 Актуальные проблемы филологии (II) добра и многим другим широким обобщениям человече- ской мысли. Красота меняется в веках. Красота различна для разных стран» [5, с. 85]. Было бы уместно говорить о скрытой в этих словах полемике с учением В.С. Соло- вьёва, однако, нельзя не обратить внимание на исключи- тельно гегелевскую трактовку. Таким образом, красота перестаёт быть определяющим ценностным фактором в противовес коммуникации «со- знание/его функционирование», гораздо больше подхо- дящей под онтологическую величину. Любое наслаждение искусством коммуникативно по своей природе, дело не в постижении смысла красоты, а «в общении с душою ху- дожника» [5, с. 47]. Эстетическое наслаждение на- правлено всегда внутрь, в нём скрывается наслаждение художника своим созданием, но оно же направлено и во внешнюю сторону – к читателю: «Знакомясь с художе- ственный произведением, мы узнаём душу художника, – в этом наслаждение искусством, эстетическое насла- ждение» [5, с. 62]. Напомним, что содержание текста для Брюсова не только есть форма – это и сама душа художника, проявля- ющаяся с помощью слов. Содержание, вобравшее в себя и выразившее чужую личность, уже есть сама по себе ху- дожественная форма: «Внешнее… даёт только форму для внутреннего, но что такое содержание без формы?» [30, с. 394]. Для определённой тематики может существовать всего одна форма её воплощения. Если не уяснить этот важный для Брюсова принцип поэтики, то автора можно продолжать обвинять в механистичности образов и по- вторяемости сюжетов прозаических сборников «Земная ось» и «Ночи и дни», исторических романов «Огненный ангел», «Алтарь Победы» и «Юпитер поверженный» [31; 32, с. 7] сколько угодно. Сложность брюсовской эстетической системы, вклю- чающей в себя абсолютно новые понятия таких терминов как «творчество», «искусство», «художник», «душа ху- дожника», «содержание», «форма» и проч., а также на- правленность поэтического наследия на антиэстетизм, в котором автор/читатель должен черпать эстетическое удовольствие на сегодняшний день создают вокруг себя немалое количество дискуссий для современных исследо- вателей. жүктеу/скачать 3.35 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|