Уполномоченный по правам человека

К 1939 г. весь правящий епископат РПЦ состоял из двух митрополитов — Сергия (Страгородского) и Алексия (Симанского) и двух архиепископов — Сергия (Воскре­сенского) и Николая (Ярушевича). См.: Поспеловский Д. В. Русская Православная церковь в XX веке. М., 1995. С. 143.

Под этим термином здесь подразумеваются: 1) священнослужители и церковно­служители, т. е. клир; 2) бывшие служители и управленцы церкви; 3) лица, названные в архивно-следственных делах «активными церковниками», как правило председате­ли, секретари, казначеи и прочие члены церковных советов и 4) церковные сторожа.

⁴* Алтайские работники органов НКВД выполняли тем самым указание начальника УНКВД по Западно-Сибирскому краю С. Н. Миронова, данное им на оперативном совещании 25 июня 1937 г. в Новосибирске: «<...> сразу же провести аресты в боль­ших масштабах, по первой категории до 20 000 чел., чтобы иметь "резерв"». См.: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 22.

На вопрос, какого именно июля на Алтае началась подготовка спецоперации в отношении «церковников», четкого ответа нет. Если принять календарные числа июля 1937 г. за числитель, а количество арестованных лиц — за знаменатель, то получится такая картина ме­

сяца: 3/6, 5/3, 6/1, 9/1, 10/1, 11/3, 15/1, 16/1, 18/1, 19/1, 20/14, 21/3, 22/4, 23/1, 26/3, 27/5, 28/72, 29/15, 30/6, 31/4. Ярко выражен­ной закономерности до 28-го числа тут нет, но можно выделить 20 июля. В дни с 29 июля по 4 августа включительно органы НКВД арестовали еще 32 чел. Таким образом, перед 5 августа у УНКВД по Западно-Сибирскому краю по «церковникам» на Алтае уже был соз­дан хороший задел. Причем последний, разумеется, составили не только арестованные начиная с 20 июля (134 чел.), но и те, кого взя­ли раньше и осудили на тройке уже в рамках «кулацкой» операции.

Всего за период с 5 августа 1937 г. по 15 марта 1938 г. включи­тельно тройками УНКВД по Западно-Сибирскому и Алтайскому краям было осуждено 328 церковников, еще 8 — осудила тройка УНКВД по Новосибирской области. Из этого количества 52 чел. (15,9 %) составили женщины, в том числе монашки, попадьи, «ак­тивные церковницы» — 37 чел.; церковные старосты — 8, председа­тели церковных советов — 2, церковные сторожа — 2 чел., а также член церковного совета, псаломщик и казначей. Это очень много, особенно если учесть, что общее количество женщин, репрессиро­ванных в стране по приказу № 00447, не превышает 1 %. Объясне­нием может послужить специфика изучаемой социальной группы, широко допускавшей в свою среду — в качестве штатных функцио­неров и активистов — представительниц «слабого пола».

По возрасту репрессированных можно разделить на две группы: а) от 30 до 59 лет включительно — 278 чел. (84,8 %); б) от 60 лет и выше — 50 чел. (15,2 %). Самым молодым стал священник с. Загайново Троицко­го района И. В. Анисимов (1907 г. р.)*; самыми старыми — церковный ста­роста с. Никольское Старобардинского района И. Т. Долгов" и дьякон с. Георгивка Локтевского района А. А. Руга*** (оба 1855 г. р.).

(8,4 %), а остальные 11 (4,4 %) вышли из кустарей, рабочих, каза­ков; один имел дворянские корни.

Вопрос об образовательном уровне репрессированных церковни­ков требует особого рассмотрения. Духовную академию (Москов­скую) из них окончил лишь епископ Барнаульский Григорий (Козы­рев)*. Духовные семинарии и консистории окончили или учились там, но по разным причинам не окончили — 42 чел. (13,1 %). В духов­ных, катихизаторских, епархиальных, приходских училищах, 2-го-дичной духовной школе учился 31 чел. (9,5 %), а в городских учили­щах, сельских, церковно-приходских, министерских и земских шко­лах — 115 чел. (35,1 %). Интересно, что 4 чел. учились в гимназиях, а 10 (4,4 %) — в учительских институтах, семинариях и школах. Свя­щенник Н. И. Ильин окончил два курса Томского университета и учился на втором курсе Московского института иностранных язы­ков"; дьякон С. И. Малыш окончил Московские регентские курсы*; священник П. В. Мильский наряду с духовной семинарией окончил медицинский факультет Воронежского университета*. Если свести воедино указанные виды официального духовного и светского обра­зования, получим 205 чел. (62,5 %). Остальные 123 чел. (37,5 %) «по­зиционировали» себя на следствии как «грамотные», «малограмот­ные», «самоучки», с «низшим» образованием, а также как «неграмот­ные». Относительно их нередко в документах одного и того же дела данные об уровне образования варьируются. Но можно сделать вы­вод, что речь во всех этих случаях идет все же о начальной степени образования, хорошо характеризующей низший слой «церковников».


* Колесников А. А. Преследования представителей Русской Православной церкви на Алтае // Сталинизм в советской провинции: 1937-1938. Массовая операция на основе приказа № 00447. М.: РОССПЭН, 2009. С. 285-286. Там же. С. 287.

Первое место по количеству репрессированных закономерно принадлежит священникам — 179 чел. (54,6 %). Далее идут монаш­ки, монахи и «активные церковники» — 41 чел. (12,5 %), церковные старосты — 36 (И %), псаломщики — 14 (4,3 %), церковные сторо­жа — 12 чел. (3,7 %). Оставшиеся 29 чел. (8,8 %) делятся между та­кими группами, как дьяконы, председатели и члены церковных сове­тов, церковные казначеи, епископы и один церковный секретарь. Кроме того, в протоколы тройки попали также бывшие «церковни­ки» — 17 чел., т. е. те, кто на момент ареста отошел от «дел духов­ных» в связи с закрытием церкви или с изменением характера дея­тельности. И все же надо иметь в виду, что оперируя цифрами активных и бывших церковников, мы должны учитывать их относи­тельную точность из-за вероятного отсутствия в ряде архивно-след­ственных дел сведений о принадлежности к данным группам.

По течениям внутри РПЦ репрессированные делятся так: офи­циально-православные — 317 чел. (96,6 %) и старообрядцы — 11 чел. (3,4 %). Только половина осужденных на 1917 г. занима­лась «церковными делами» — 167 чел. (50,9 %), деятельность 161 чел. (49,1 %) на указанный год совершенно не была связана с церковью. В составе последней категории крестьяне составляют 120 чел. (74,5 %), бывшие на иждивении близких и учащиеся — 16 чел. (9,9 %), мещане (служащие) — 11 чел. (6,8 %); остальные 13 чел. (8,1 %) — рабочие, кустарь-портной, прасол, военный фельдшер, казак и домохозяйка.

На момент начала массовых репрессий на Алтае многие из аре­стованных «церковников» уже были ранее или осуждены, или на­ходились под следствием, под кратковременным арестом. В 1920-1930-х годах политические дела коснулись 114 чел. (34,8 %), обще­уголовные — 53 (16,1 %), «смешанно» — 15 чел. (4,6 %). Таким об­разом, 182 чел. (55,5 %), т. е. больше половины, вполне могли нахо­диться в «органах» на оперативном учете. 146 чел. (44,5 %) к пе­риоду Большого террора не имели судимостей и не подвергались арестам.

Закономерно, что основная масса репрессированных на момент ареста проживала, как и большая часть населения региона, в сель­ской местности — 237 чел. (72,2 %), в городах — 91 чел. (27,8 %), причем 30 чел. из них жили в Барнауле (33 % от всех городских «церковников»); один из прошедших по «алтайским делам» был арестован в г. Новосибирске.

* ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 7681. Л. 85-88.

Обвинения по политическим делам, предъявлявшиеся «церков­никам», четко делятся на: а) индивидуальные и б) в составе груп­пы. Индивидуально были осуждены 65 чел. (19,8 %), а в составе групп — 263 чел. (80,2 %). «Групповикам» «вменялась» ст. 58, п. 11 УК РСФСР (участие в контрреволюционной организации). Но не всегда. Имеется 15 репрессированных лиц, признанных об­винением членами группы, но без отнесения к п. 11 ст. 58. Это те, кто участвовал в «сговоре», «в связи», «в согласии», т. е. где груп­па была неустойчивой, четкие признаки организации отсутствова­ли. Количество участников колебалось тут от 2 до 5 чел. Напри­мер, в Баевском районе в ноябре — декабре 1937 г. были осужде­ны три священника из разных сел. Всех их объединили в «контр­революционную группу», в которой они «действовали», «будучи тесно связаны общностью враждебных настроений». Из ст. 58 им инкриминировали только п. 10 (контрреволюционная агитация)*. Как и ожидалось, более всего среди «церковников» оказалось лиц,

в состав обвинения которых вошел п. 10 ст. 58, — 274 чел. (83,5 %). Однако п. 11 почти не уступает 10-му — 263 чел. (80,2 %). Предъявлялись обвинения и по другим пунктам ст. 58: 2, 6, 7, 8, 9.

Арестам предшествовали обыски. Последние у лиц, тесно свя­занных с церковью, имели свою специфику. Наряду с изъятием обычных вещей, а также паспортов, документов об образовании, переписки и прочих материалов, характерным для всех социаль­ных групп арестованных, у церковников изымались обрядовые предметы, книги религиозного содержания, церковные грамоты и др. Именно такое имущество было изъято у 122 чел. (37,2 %). Яр­кий пример — результат обыска в доме священника Г. А. Подки-на, проведенного 31 июля 1937 г. У него изъяли ризу, стихарь, 2 епитрахили, «2 пары» парчи, 100 граммов ладана, 7 свечей, 1,7 килограмма воска, «крестильные вещи» и 47 (!) церковных книг*. А вот у 204 чел. (62,2 %) ничего «церковного» не обнаружи­ли. На двух же человек протоколы обыска в архивно-следствен­ных делах отсутствуют.

Прежде всего обращает на себя внимание изъятие церковных книг: библии, евангелия, часословы, Четьи-минеи, молитвенники и т. п. Количество действительно впечатляет — 930 единиц, из них 916 — собственно книги и брошюры и 14 — номера «Журнала Мос­ковской патриархии». Духовная литература была изъята у 66 аре­стованных лиц, т. е. у 54,5 % располагавших церковными предмета­ми вообще или у 20,6 % к общему количеству репрессированных «церковников». В основном сотрудниками НКВД в каждом кон­кретном случае изымалось до десятка религиозных изданий, хотя были и исключения, когда речь шла о 30-60 изданиях.

рясы, стихарь и др.) — 34 ед.; грамоты — 8 ед.; печати и штампы — 6 ед. К этому надо добавить изъятые в довольно крупных размерах свечи и воск. В 16 протоколах обысков церковные предметы обозна­чены обобщенно: «Разные вещи церковного обряда», «Разные цер­ковные предметы», «Вещи церковного обихода».

А вот случай исключительный. При обыске 5 октября 1937 г. у церковного сторожа Вознесенской церкви г. Новосибирска П. И. За­мятина, приехавшего в с. Змеиногорское Алтайского края, было об­наружено 8000 нательных крестиков и 500 венчиков*. Для сравне­ния: во всех остальных протоколах обысков вместе взятых, крести­ков зафиксировано 211 единиц, а венчиков — 5.

Еще одним вопросом, ответ на который дает изучение следствен­ных дел, является вопрос о свидетелях, с помощью которых проис­ходило «изобличение» арестованных священнослужителей. Можно утверждать, что в качестве свидетелей по делам «церковников» в большинстве случаев использовались либо их «подельники», либо лица, «проходившие» по другим «политическим» делам. Такое по­ложение хорошо иллюстрирует следующий пример. В феврале 1938 г. УНКВД по Алтайскому краю на территории г. Барнаула и ряда районов «была вскрыта и оперативно ликвидирована» «контр­революционная церковно-монархическая повстанческая организа­ция». Всего было арестовано 53 чел., 26 из которых однозначно от­носятся к изучаемой социальной группе. Для того чтобы обвинить всех «церковников» (по ст. 58 п. 2, 10, 11 УК РСФСР), свидетелей — в обычном понимании — не потребовалось: каждый был «изобли­чен» показаниями самих обвиняемых, и только**.

оперативного приказа № 00447 за 1938 г. следствием использова­лись прежде всего лица несвободные. При выборочном рассмотре­нии по этой линии архивно-следственных дел за 1937 г. подобной тенденции не отмечено, хотя упомянутые лица играли роль свидете­лей неоднократно.

При изучении архивно-следственных дел на лиц, связанных с деятельностью церкви, обращает на себя внимание тот факт, что признание, непризнание, частичное признание вины равно предо­пределяло трагическую судьбу человека. Вердикт троек почти всегда отличался крайней суровостью. Уровень полного признания вины был чрезвычайно высоким — 290 чел. (88,4 %), что может свидетель­ствовать только о том, насколько жестким было моральное и физи­ческое давление на подследственных. Начисто отмели все обвине­ния только 26 чел. (7,9 %). Еще меньше количество частично при­знавших свою вину — 12 чел. (3,7 %). Следует иметь в виду, что сре­ди давших признательные показания были и такие, кто не оговорил никого*.

Общий итог выполнения на Алтае оперативного приказа нарко­ма внутренних дел СССР № 00447 в отношении лиц, связанных с православной церковной деятельностью, сводится к следующему. Из 328 арестованных, «пропущенных» через тройки, 302 чел. (92,1 %) были осуждены к высшей мере наказания — расстрелу. И лишь 26 чел. (7,9 %) получили лагерные сроки — 10 и 8 лет. Процент приговоренных к смерти «церковников» на Алтае оказал­ся выше, чем в ряде других регионов: в Татарии он составил 75,9 %, в Новгороде и его окрестностях — 84 %**. По годам стати­стика осуждений выглядит следующим образом: 1937 г. репрессиям подвергся 281 «церковник» (85,7 % к общему количеству), из них 271 осужден к расстрелу, а 10 — к лагерным срокам (96,4 и 3,6 %). В 1938 г. репрессировано было 47 чел. (14,3 % к общему количест­ву), из которых высшую меру наказания получили 31, а в лагерях оказались 16 чел. (66 и 34 %).

См. документ № 156. ** Юнге М, Биннер Р. Указ. соч. С. 172, 290.

Физическое уничтожение клира и актива религиозных общин имело своим прямым следствием массовое закрытие молитвенных зданий, легально функционировавших до начала массовых операций на территории края. Сохранились списки, согласно которым с 1931 г. по 1941 г. включительно на Алтае было закрыто 369 церквей, причем бесспорный пик этого вида богоборческой политики при­шелся на 1938-1939 гг., когда верующие утратили 157 культовых зданий, т. е. 42,5 % от общего количества закрытых за 11 лет церк­

вей*. Что же касается 1937 г., то надо признать: никакого всплеска закрытия церквей тут не было, что вполне объяснимо, если принять во внимание бюрократический характер процедуры, требовавшей длительного времени".

Закрытые властями церкви «перепрофилировались» под поме­щения с самым разным целевым назначением: под клубы, больницы, «пожарки», мастерские МТС, школы, избы-читальни, склады, кино­театры, дома культуры, интернаты, столовые и зернохранилища***. В с. Знаменка одноименного района деревянную церковь перестрои­ли в здание районного отдела НКВД⁴*.