Зарема Кипкеева

В 1836 г. Вельяминов получил предписание военного министра: «Потребовать предварительно добровольного изъявления покорности со стороны горских племён, за новой линией обитающих, и представления достаточных ручательств в ненарушимом соблюдении всех условий подданства, а затем уже обратиться к силе оружия, неотступно опустошая жилища и поля в пределах наших, доколе не будут вынуждены к безусловной покорности и не выдадут оружия»¹.

Однако горцы мешали строительству на их землях укреплений и станиц, поэтому военные власти стали изгонять население равнин. Вельяминов решил загнать их в горы и морить голодом, уничтожая их поля и занимая пастбища под казачьи поселения, так как «строить укрепления было слишком затруднительно»². Если владельцы аулов изъявляли покорность, то их переселяли на охраняемые места. Так, бесленеевцев переселили на правобережье Лабы, чтобы изолировать от абадзехов, но им по-прежнему не доверяли. 25 апреля 1838 г. Засс приказал войскам переселить с Лабы на Кубань бесленеевский аул Хаджи-хабль за «подозрительные сношения с Абадзехами»³.

В феврале 1837 г. Николай I утвердил проект Новой линии и перенос на Лабу системы военных управлений, кордонов и станиц⁴. Так как свободных резервов для этого не было, Розен предложил перевести на Лабинскую линию казаков с Центра Кавказской Линии, поскольку никакой опасности со стороны карачаевцев не предвиделось: их огромные стада паслись впереди Кисловодской линии и «все благосостояние карачаевцев» было в пределах досягаемости российских войск⁵. Кисловодскую крепость в 1835 г. «упразднили», сохранялись только посты, наблюдавшие за карачаевцами на Кинжал-горе, Хасауте, Кич-Малке, Эшкаконе и Кумбаши; на Верхней Кубани казачьи укрепления были в Хумаре, Джегуте, в Темнолесской и Кавказской крепости⁶.

А.А. Вельяминов не соглашался оставить без охраны Верхнюю Кубань, напомнив обо всех набегах закубанцев: «Опыты прошедших годов ясно доказывают необходимость иметь в верхней части Кубани и на Кисловодской линии местную оборону». Кроме того, Вельяминов противился переселению на Лабу казаков из станиц Бекешевской с Кисловодской линии и Баталпашинской с Кубанской линии, так как для них «переселение будет отяготительнее, нежели для других, потому что не более 10 лет как они переведены на теперешние места»⁷.

От устья Кубани до впадения в неё Лабы службу несли казаки Черноморской кордонной линии, а «далее, до Карачая, располагалась Кубанская линия, охраняемая армейскими регулярными частями и линейными казаками»⁸. В конце концов перевести на Лабу решили казаков именно с этого участка, т.е. Баталпашинского. Новая линия оставляла в тылу покорные аулы бесленеевцев, башильбаевцев, беглых кабардинцев и ногайцев. Ограничиваясь Лабой от враждебных народов, бассейн Верхней Кубани находился под единым командованием, что облегчало расселение здесь казачьих станиц и мирных аулов.

Розен признал: «Теперь уже не Кубань, а Лаба составляет настоящий рубеж между местами нам подвластными и теми, в которых непокорные горцы ещё пользуются некоторою свободою»⁹. Первоначально на Лабе возвели укрепления Зассовское, Михайловское, Темиргоевское, Новодонецкое, Георгиевское, Махошевское. Затем вблизи них возникли станицы Вознесенская, Лабинская, Чамлыкская и Урупская, ставшие опорными пунктами русских в Закубанье.

С возникновением казачьих укреплений и станиц по Лабе расселение аулов становилось более эффективным и прочным. Так как беглые кабардинцы не имели постоянного местожительства и средств жизнеобеспечения, то военные власти занялись решительными действиями по выводу их из горных укрытий и расселением позади Лабинской линии. В 1837 г. их водворили на плоскость между устьями Урупа и Большого Зеленчука, «до того же времени они продолжали заниматься хищническими набегами»¹⁰. Но, не имея прочной оседлости и земельных наделов, они были бы обузой для властей и угрозой для колонистов.

Пытаясь привлечь беглых кабардинцев к военной службе, в правительстве родилась идея причислить их к казакам и восполнить ими недостаток в свободном казачьем резерве на Лабинской линии. 5 февраля 1837 г. Вельяминову передали желание императора, чтобы после перенесения кордонной линии на Лабу «сделать шаг ещё более решительный к благоустройству мирных горских племён» и приписать население между Кубанью и Лабой к поселяемым на Лабе казачьим станицам «целыми племенами или отдельными аулами». До этого власти уже приписывали к казачьим войскам моздокских осетин и кабардинцев, пятигорских абазин и др.

Однако Вельяминов убедил кавказские власти, что как только закубанские народы почувствуют желание императора приписать их к казачьему сословию, то «это произведёт большое между ними беспокойство и неудовольствие». Он писал: «Самые усердные теперь к правительству сделаются врагами и будут препятствовать и явно, и тайно, как перенесению линии на левую сторону Кубани, так и переселению казаков»¹¹.

В это время впереди Лабинской линии до Чёрного моря среди западных адыгов действовали английские эмиссары, пытавшиеся объединить их на борьбу против России. Они не только снабжали горцев оружием, но и привезли натухайцам, шапсугам и абадзехам в подарок от английского короля «санджак независимости» - знамя, призванное олицетворять единство разрозненных адыгских племён и их независимость. Однако одной из главных причин сопротивления российской власти являлась контрабанда: адыго-абхазские народы активно занимались пленопродавством, и эта деятельность крепко связывала их с Османской империей.

Российский агент в Стамбуле доносил, что около 370 семей, уехавших в 1834 г. из разных мест Кабарды и Черкесии, поселены на Черноморском побережье Азиатской Турции, где занимаются не только земледелием: «Уздени их ежегодно путешествуют в Черкесию и вывозят невольников для продажи в Турцию… Можно положить, что из Черкесии вывозят ежегодно до 4000 невольников и невольниц в разные места Турции»¹². Российские власти пытались прервать связь с турками на Черноморской береговой линии, но фактически всё пространство от Лабы до Чёрного моря Россией не контролировалось.

Интересно, что в 1836 г. полковник Хан-Гирей, потомок крымских султанов, подал в Генеральный штаб «Предложения о средствах приведения черкесов в гражданское состояние кроткими мерами, с возможным избежанием кровопролития»¹³. Но в 1837 г., когда Николай I прибыл на Западный Кавказ, местное население не изъявило «чувств преданности русскому государю», несмотря на все старания специально присланного к ним «черкеса» Хан-Гирея. Он не смог склонить горцев к выдаче английских эмиссаров, поэтому оказался в немилости у царя.

Пагубные последствия долговременного военного управления горцами отмечали и сами кавказские власти. Так, Розен писал: «Не война раздражает ненависть горцев к нам, война, можно сказать, стихия их… но ненависть их к нам, как я полагаю, закалили наиболее чиновники, которые, смею сказать, иногда без разбора назначались для управления ими. Не имея строгих правил честности, они, часто из корыстолюбивых видов, вовлекали горцев в тяжбы, запутывали их дела непонятным для них судопроизводством, правых делали виновными, грабили как одних, так и других, и этими злодействами вынудили многих обречься на вечную вражду с нами, и напитали их ненавистью, для искоренения которой не столько нужно действия оружия, сколько действия постоянной справедливости»¹⁴.

Власти не могли заниматься вопросами управления и обустройства народов, не закреплённых на постоянных местах. Поэтому был принят проект Вельяминова и Засса по колонизации пространства от Кубани до Лабы и последующему расселению аулов между станицами. Устройство Лабинской линии было необходимым условием для удержания закубанцев на постоянных местах. Аулы, выводимые в ходе военных экспедиций из горных и лесных укрытий, можно было удержать на плоскости, только расселив вблизи казачьих станиц. В 1839 г. Николай I приказал начать колонизацию Закубанья с востока, «чтобы в первый год достигнуть Лабы и таким образом отделить с юга часть прикубанских ногайцев, отдаленнейшею от гор, и стать прочной ногой в середине Закубанского края»¹⁵.

Таким образом, географическое положение Карачая и военная целесообразность оказались важнейшими факторами для общего с закубанцами военно-административного устройства в составе Баталпашинского участка Кубанской линии. Для разъединения покорных закубанских народов: ногайцев, бесленеевцев, башильбаевцев и беглых кабардинцев от непокорных залабинских народов систему укреплений и постов российские власти решили перенести с Верхней Кубани на Лабу, что должно было поставить заслон бегству закубанцев на запад.

1. 
   АКАК. Т. 8. С. 647.
   
2. 
   Вельяминов А.А. Замечания на письмо главнокомандующего действующею армиею к военному министру от 27 июля 1832 года // КС. Тифлис, 1883. Т. 7. С. 143.
   
3. 
   АКАК. Т. 9. Тифлис, 1884. С. 446 - 447.
   
4. 
   Очерки истории Кубани с древнейших времён по 1920 г. Краснодар, 1996. С. 185.
   
5. 
   Вельяминов А.А. Указ. соч. С. 77.
   
6. 
   АКАК. Т. 8. С. 499.
   
7. 
   Там же. С. 659-660.
   
8. 
   Очерки истории Кубани с древнейших времён по 1920 г. С. 241.
   
9. 
   АКАК. Т. 8. С. 648.
   
10. 
    Томкпев В. Кавказская линия под управлением генерала Эмануеля //КС. Т. 19. Тифлис, 1898. С. 135.
    
11. 
    АКАК. Т. 8. С. 657.
    
12. 
    Шамиль – ставленник Султанской Турции и английских колонизаторов. Сборник документальных материалов. С. 126 – 127.
    
13. 
    Клычников Ю.Ю. Российская политика на Северном Кавказе (1827 - 1840). Пятигорск, 2002. С. 337.
    
14. 
    АКАК. Т. 8. С. 651.
    
15. 
    Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. Вторая половина – начало XX вв. Сборник документов и материалов. Нальчик, 2000. С. 85.
    

Для управления закубанскими народами между Лабой и Кубанью генерал Вельяминов предложил ввести приставства, подчинив их главному приставу. В его ведении должны были состоять 5 приставов из русских офицеров: первый – при ногайском народе, второй – при карачаевцах, третий – при беглых кабардинцах и башильбаевцах, четвёртый – при темиргоевцах, пятый – при бесленеевцах, мохошевцах, баракаевцах, баговцах, кызылбековцах и тамовцах². Власти не вмешивались в их внутреннюю жизнь и поддерживали лояльность князей. Как писал исследователь П.А. Гаврилов: «Было принято почти за систему поддерживать высшее сословие, чтобы через него способствовать управлению народом»³.

Карачаевскую знать в этот период тоже начали привлекать к российской службе, с присвоением чинов и наград: в 1838 г. первый чин получил князь Крымшамхалов Бедра Исмаилович, в 1840 г. – Крымшамхалов Хаджи-мурза⁴. Благодаря родственным связям с карачаевскими владельцами, на Верхней Кубани селились князья беглых кабардинцев и абазин. Так, дочь владельца Лоово-Кубанского аула была женой сына Бедры Крымшамхалова, а прапорщик Карамурзин был женат на его дочери. Впоследствии сыновья Асланбека Карамурзина и княжны Крымшамхаловой Хаджи-Гирей и Эльмурза основали карачаевскую ветвь Карамурзинской фамилии, владевшей аулом у Каменного моста на Кубани. Карамурзины и Лоовы обосновались на Верхней Кубани в конце 30-х годов с условием несения кордонной службы⁵.

Влияние на соседние народы владетельных князей Карачая не укрылось от внимания российских властей и учитывалось ими при расселении на Верхней Кубани верных аулов. Так, подполковник Алёхин и прапорщик Ежов в политическом обзоре Кабарды, Балкарии, Карачая и Осетии за 1841 г., отмечали: «Карачаевцы составляли прежде сильный и воинственный народ. Обширные пастбища, хорошие породы лошадей, отличное вооружение и преданность своим князьям давали им большой вес между горскими народами»⁶.

На рубеже 1830–1840-х годов под руководством Засса на Лабинской линии были устроены станицы Лабинская, Чамлыкская, Вознесенская, Урупская, Спокойная, Удобная, Сторожевая, Исправная и другие. После того, как «северо-восточный угол рассматриваемого края стал окончательно русским, было преступлено к водворению оседлого населения и в юго-западном углу Закубанья»⁷. Военные власти укрепляли Лабинскую линию как плацдарм для выхода на следующий рубеж – р. Белую. Генерал-адъютант Граббе писал 10 августа 1839 г.: «Лабинская линия приготовит прочное и верное устройство в своё время Белореченской линии: она будет служить резервом последней; поселённые на ней станицы и устроенные форты обеспечат совершенно сообщение с Кубанью, не требуя ни чрезвычайных издержек, ни значительного увеличения числа войск»⁸.

В 1840 г. после учреждения Лабинской линии началась казачья колонизация Закубанья. До этого между Кубанью и Чёрным морем не было русских поселений, войска проникали туда для военных экспедиций, иногда строили укрепления за Кубанью, но «никогда не водворялись там прочно, а держались вообще по окраинам: на Кубани и по восточному берегу Чёрного моря, где была линия укреплений»⁹. Военный историк Н.Ф. Дубровин признавал: «Это переселение дало возможность перенести Кубанскую кордонную линию на реку Лабу и дать лучший оборот действиям нашим на Правом фланге Кавказской линии»¹⁰.

Обустроенная станицами и укреплениями Лабинская линия позволила взять под контроль Прикубанскую плоскость, но аулы всё равно «постепенно снимались с тамошних мест и уходили на жительство далее в горы и леса верховьев притоков и на реку Белую»¹¹. Население бассейна Лабы перешло в разряд «враждебных», военные докладывали: «Подвластными нашему правительству были только русские, карачаевцы и джигеты у Чёрного моря. Некоторые ногайцы также выдавали себя за наших подданных; но это не мешало им заниматься хищничеством в наших пределах и ещё больше – укрывательством хищников из других племён. Все прочие народы были явно враждебны нам»¹².

Предполагаемая численность населения Северо-Западного Кавказа в 1841 г. была такова: русские – 6000; татары (ногайцы и карачаевцы) – 34 000; абазины – 22 000; адыги – 253 000; убыхи – 25 000. К абазинам здесь причислены все абхазо-абазинские народы, населявшие «южную часть страны», в том числе и южные склоны Кавказского хребта: баракаевцы, баговцы, кызылбековцы, шахгиреевцы, тамовцы, башильбаевцы, медовеевцы, псехувцы, ахчипсовцы и абазины-алтыкесеки, «покорные выходцы из Кабарды»¹³. Отметим, что из-за постоянных перемещений аулов власти ещё не имели достоверных сведений ни о численности, ни о локализации народов Западного Кавказа.

Часть лабинских жителей уходила не на р. Белую, а в горные ущелья, пытаясь укрыться от соседства с казачьими поселениями. Так, бесленеевцы, беглые кабардинцы и абазины-шкарауа (башильбаевцы) бежали в верховья Большой и Малой Лабы, Урупа, Большого и Малого Зеленчука¹⁴. Предвидя это, Вельяминов предлагал при устройстве Лабинской линии сначала «закрыть» ущелья Западного Карачая, так как «нельзя водворять казаков на передовых линиях, не приготовив к тому прилежащую страну, не удалив неприятеля и не обеспечив хорошо тыл и фланги нового поселения». Укрепления между Верхней Кубанью и верховьями Лабы, у выходов главных ущелий из гор, с достаточными казачьими резервами, вынудили бы горцев к покорности и «отдало в наши руки упомянутое пространство и обеспечило бы совершенно Карачай и Кисловодскую линию»¹⁵, – как писал генерал-майор Вольф.

Но устройство Лабинской линии началось «не по благоразумному проекту» Вельяминова. После его смерти новый начальник Правого фланга предпочёл начать строительство станиц со Средней и Нижней Лабы, а пространство между Верхней Кубанью и Лабой осталось незанятым. При строительстве станиц в зоне непосредственного контакта с казаками оказались бесленеевцы на р. Ходзь, левом притоке Лабы. В 1842 г. они «при содействии прибывшего к ним неприятельского скопища» бежали со своих мест, несмотря на охрану русского отряда¹⁶. Значительная их часть ушла с князьями Коноковыми на р. Белую.

Отказались жить под присмотром войск и беглые кабардинцы, вышедшие в 1837 г. на плоскость между устьями Зеленчуков и Урупа. Оставив указанные им места, они «через лес, в страшном беспорядке, бежали к дальним высотам»¹⁷. Оказавшись в горах, они жили набегами и грабежами, и перед войсками встала необходимость защищать казачьи станицы и мирные аулы между Кубанью и Лабой. Бесленеевцы, беглые кабардинцы и абазины свободно занимались хищническими набегами даже на правобережье Кубани, переправляясь через броды между Хумарой и Устью-Джегутой¹⁸.

В 40-х годах XIX в., как писал С. Эсадзе, «всё пространство между Кубанью и Лабой и подножиями Чёрных гор представляло обширную, открытую, степную равнину, большей частью безводную, орошаемую только Чамлыком и Урупом. Лабинская линия левым своим флангом упиралась в самые горы. Между Кубанью и Лабой хребет Чёрных гор чрезвычайно крут; хребет этот прорывается тремя ущелиями больших рек: Урупа, Большого и Малого Зеленчука. В этом районе кроме казаков жили полупокорные племена: беглые кабардинцы и башильбаевцы, занимавшие долины Большого и Малого Зеленчука, бесленеевцы, махошевцы, темиргоевцы, ехерукаевцы, хатукайцы, бжедухи, населявшие всю плоскость и подножия Чёрных гор за рекою Белою»¹⁹.

Большой Карачай, казалось, больше не волновал российские власти. Даже Хумаринское укрепление, возведённое у слияния Кубани и Теберды, упразднили, и путь в высокогорные карачаевские селения охранялся ими самими. Выставили собственную милицию и поселённые на Верхней Кубани родственники карачаевских владельцев юнкер Магомет Лоов и поручик Карамурзин, так как их аулы расселили возле казачьих постов с условием несения службы по охране кубанских переправ. В 1843 г. у казачьего поста на Маре, правом притоке Кубани, «для охраны пятигорских минеральных вод со стороны верхней Кубани» был выставлен пост из 150 хопёрцев с орудием, 50 хопёрцев находились на постройке башни у Каменного моста²⁰.

Надо сказать, что водворяя на Верхней Кубани покорные аулы, власти сталкивались с проблемой их земельного обеспечения и конфликтов с карачаевцами. Так, абазинский князь Лоов получил разрешение властей на выпас скота на пастбищах правобережья Верхней Кубани, объявленных казёнными после покорения Карачая: «Пастбища на Кумских высотах, реках Подкумке, Эшкаконе и других местах, где часть карачаевского скота находилась большую часть года, были официально не в собственности казаков, а в ведении казны»²¹. Тем более эти пастбища не принадлежали абазинским феодалам, поэтому в 40-х годах спор между Лоовыми и карачаевцами за пользование урочищем Танлык (карач.: Таллык - «вербное») власти решили в пользу последних, предоставив им право «безвозмездного пользования»²².

Несмотря на то, что часть владельцев абазин-алтыкесеков, беглых кабардинцев и бесленеевцев переходила на российскую службу и расселялась вблизи укреплений, официально их аулы ещё не имели прочной «оседлости». В условиях активных военно-переселенческих действий власти не могли предпринять должных мер по обустройству их быта и жизнеобеспечения. В 1841–1842 гг. почти все эти аулы переменили свои места, скрываясь во временных убежищах в горах Западного Карачая²³.

Продолжали уходить из Пятигорья абазины-алтыкесеки. Так, Давлет-Гирей Бибердов увёл с Кумы 105 человек, Кучук Кячев – 180, которые смешались с лоовцами. Кячевцы, укрывавшиеся в верховьях Малого Зеленчука, были возвращены на р. Куму в 1831 г., но опять бежали и были обнаружены в 1840 г. в низовьях Теберды. Позже часть кячевцев смешалась с карачаевцами в Маре, часть - с ногайцами в ауле Туганова, остальные в 60-х годах расселились на Зеленчуке²⁴.

Укрывшись в Западном Карачае, беглые аулы были обречены на «хищнический» образ жизни. Вместе с закубанцами они предпринимали набеги на правобережье Кубани, оставленное без защиты из-за переноса кордонной линии на Лабу. В 1843 г., когда закубанский отряд численностью в 4000 тыс. человек напал на ст. Бекешевскую, командир Хопёрского полка Круковский отражал нападение только с двумя сотнями казаков²⁵. Даже учитывая ytgjvthyjt преувеличение численности закубанцев, было понятно, что и позади Лабинской линии горцы представляли серьёзную угрозу. Они собирались на реках Фарс и Псефирь для вторжения в российские поселения, не опасаясь разорения войсками своих аулов, так как свои семьи и стада предварительно скрывали в лесах, поэтому военным властям оставалось только «принять меры предосторожности по всему кордону от Усть-Лабы до Хумары»²⁶.

В поисках «хищников» войско генерал-майора Безобразова прошло до устья Большого Тегиня, левого притока Урупа, но бесленеевцы ускользнули от него и напали на хутора Темнолесской станицы Баталпашинского участка. Безобразов писал: «Невозможно преследовать партии горцев и предупреждать их при отступлении, а потому, как невыгодно для нас оборонительное положение… Я осмелюсь ещё раз повторить вам мнение моё о совершенной необходимости набегов за Лабу, с тем, чтобы, удерживая неприятеля в страхе, заставлять его думать о собственной защите более чем о нападениях на станицы»²⁷.

Тогда же русский отряд отправился на поиски бесленеевцев и прошёл до Урупа, осмотрел местность до верхнего течения Кубани и устья Большого Зеленчука. Кавалерия прошла пространство в 35 вёрст, «отделяющих Уруп от того места, где Казьма втекает в ущелье, ведущее к Кубани», но бесленеевцы скрылись за Зеленчуком. Вскоре их обнаружили на левых притоках Урупа: «Вдоль верховьев рек Большого и Малого Тегеней, ниже ущелья Кувы расположились аулы бесленеевцев, ушедших с Лабинской Линии в 1842 г.»²⁸.

Верховья Лабы и её истоков Малой и Большой Лабы оставались «открытыми воротами» как для набегов, так и для бегства в горные убежища Карачая лабинских аулов. Генерал-майор Вольф отмечал: «Гнездившееся здесь враждебное население производило беспрерывные набеги по этому направлению и разоряло новые поселения»²⁹. Чтобы исправить эту ошибку, в 1843 г. построили укрепления Надеждинское на Кяфаре и пост на Большом Зеленчуке. Сталь писал, что «прямым последствием устройства Лабинской линии и Надеждинского укрепления было покорение башильбаевцев, беглых кабардинцев и бесленеевцев»³⁰.

В 1843 г. владельцы этих народов со своими аулами были водворены войсками позади укрепления Надеждинского в Западном Карачае: Джамбот Тазартуков и Адиль-Гирей Коноков перешли из-за Лабы на Уруп и в Абатовский аул на Малый Зеленчук, Магомет Наурузов, Исмаил Касаев, Докшука Карамурзин и Атажука Атажукин ушли со средних частей Большого Зеленчука в верховья Хасаута, Кардоника и Теберды, Джамбулат Атажукин остался на Теберде, Кубатов с Малого Зеленчука присоединился к аулу Касаева, часть бесленеевцев со средних частей Малого Зеленчука переселилась в аул А. Атажукина, Абатов переселился с Кяфара на правобережье Малого Зеленчука, башильбаевские аулы присоединились к аулам Наурузова, Атажукина и Карамурзина, Трамов и Якуб Лоов с Малого Зеленчука переселились в аул Касаева и в Теберду, аул Маршания перешёл с Кяфара в верховья Большого Зеленчука³¹.

Однако водворение этих аулов оставалось временным, без обеспечения средств к существованию, поэтому грабежи и воровство продолжались. За нападение в 1843 г. на ст. Бекешевскую карачаевцев обвинили в том, что дали «хищникам» скрыться в своих землях, и начальник Центра Кавказской линии генерал Голицын угрожал «арестовать» карачаевский скот. Тогда карачаевцы отогнали 8000 голов мелкого рогатого скота с пасбищ Эшкакона и Бермамыта в горы, подальше от российских укреплений, за это на них наложили штраф в размере «25 хороших быков, 95 отличных овец и пять баранов». Подобные штрафы, поборы и конфискации продолжались постоянно, соответственно «зрело широкое недовольство русской властью, особенно в среде узденства»³².

В Западном Карачае также больше всего страдали уздени, свободное сословие, имевшие пастбища на левых притоках Кубани. Князья беглых кабардинцев, перемещённые сюда российскими властями и надеявшиеся на их покровительство, начали нападать на карачаевские коши, уже считая их земли «своими». Так, один из Атажукиных, грабивший отдалённые коши и стауаты карачаевцев, пытался указать им «настоящие границы их земель». В ноябре 1843 г. в Теберде он напал со своей партией на кош узденя Мусабия Биджиева и был им застрелен, как обычный грабитель. Кабардинцы не прекратили воровство скота, и карачаевцы стали выставлять на охрану кошей вооружённые отряды.

В очередной стычке у Каменного моста на Кубани кабардинцы потеряли убитым ещё одного князя, но Магомет и Мисост Атажукины продолжали нападать с вооружёнными партиями на карачаевские коши. С обеих сторон убийства и грабежи продолжались до конца 40-х годов. Противостояние беглых кабардинских князей и карачаевских узденей закончилось при давлении властей в 1852 г., когда Атажука Атажукин «полюбовно помирился с карачаевцами, с условием, что они заплатят за кровь убитых 6 тысяч рублей серебром»³³. Отметим, что жившие в самой Кабарде Атажукины не участвовали в кровомщении, так, князь Хасанбий Атажукин заявил, что «постоянно находится в дружбе с карачаевцами и потому отстраняет себя от права на получение доли»³⁴.

Откровенная защита властями интересов кабардинской знати на карачаевских землях давала понять свободным узденям, что свои земли на левых притоках Кубани они рано или поздно потеряют. Поэтому, когда до них дошёл зов мюридизма, провозглашавшего равенство сословий и уничтожение княжеских привилегий, а главное, освобождение от российской власти, часть узденства в Западном Карачае на него откликнулась. С другой стороны, «демократические» идеи мюридизма представляли угрозу владельческим князьям беглых кабардинцев, бесленеевцев и абазин, по этой причине они не спешили бежать к непокорным западноадыгским народам, которые начали сплачиваться вокруг наибов – наместников в Закубанье имама Шамиля, возглавлявшего борьбу против России в Чечне.

В 1842 г. в Закубанье прибыл наиб Хаджи-Магомет и сразу же стал проповедовать мюридизм, чем, как писал Короленко, «стеснил личную свободу горцев»³⁵. Мюридизм с проповедями равенства всех мусульман не имел успеха среди князей, и они предпочли сохранить сословные привилегии и расселиться в долинах рек Зеленчук, Теберда и Уруп, подчинившись российским властям. Однако при этом они не отказывали в гостеприимстве турецким и чеченским посланцам. Так, в январе 1843 г. турецкий чиновник с письмом султана к Шамилю проследовал через Закубанье в Кабарду. Осведомители донесли, что они имели ночлег у Исмаила Касаева, затем секретно поехали до Баксана в аул Мисоста Атажукина, где ночевали в доме Атажуки Атажукина, и отправились в Малую Кабарду»³⁶. Беглые кабардинские князья стали связующим звеном между Кабардой и враждебным Причерноморьем.

Новый главнокомандующий на Кавказе А.И. Нейдгард в 1844 г. пробовал склонить западноадыгские народы к миру и обратился к ним с прокламацией, напоминая, что «турецкий султан от них отказался и землю их передал русскому царю». В ответ пришло письмо натухайского эфенди, якобы от имени всех закубанских народов, в котором отрицалась связь их борьбы с войной в Чечне, но утверждалась верность Османской империи: «Мы, обитатели гор, начиная от Карачая (верховья Кубани) до Анапы, настоящие черкесы, веруем в Коран и признаём над собой власть Абдул-Меджид-хана. Мы ему будем повиноваться и ему будем служить. Мы присягали ему… Мы, означенный народ, не признаём над собой власть Русского государя и никогда не будем признавать»³⁷. Однако помощи от султана не было, и часть закубанцев склонилась к наибам Шамиля.

Хотя миссия первого наиба провалилась, его сразу же сменил второй посланец Шамиля Сулейман-эфенди. В 1845 г. он «намеревался двинуться к верховьям Урупа, Лабы и Зеленчуков, чтобы силою увлечь живущие там племена и через карачаевские земли и Кабарду соединиться с Шамилем»³⁸. Сулейман-эфенди с западноадыгским войском прорвался через Лабинскую линию, но «бесленеевцы и кабардинцы не тронулись с места, посмеиваясь втихомолку над легкомыслием абадзехов и убыхов»³⁹.

Начальник Баталпашинского участка Крюковский с отрядом охранял Верхнюю Кубань до укрепления Хумаринского, а «сами карачаевцы заняли броды выше Каменного моста»⁴⁰. Рассчитывая на спокойствие в Кабарде и Карачае, пути между ними были оставлены без присмотра войск, поэтому начальник Центра Кавказской линии распорядился усилить Кисловодскую линию, чтобы «на всякий случай оградить край от вероломства горцев». Отряд Н.И. Евдокимова приготовился «при первой измене» захватить стада карачаевцев. Как отмечал К.Ф. Сталь: «В зимнее время карачаевцы пасут свой скот в Кавказской области, арендуя для этого земли у соседних казаков. Это обстоятельство делает карачаевцев ещё более покорными»⁴¹.

Сулейман-эфенди не нашёл поддержки в Карачае, а открыть себе путь силой не решился и «отложился от дерзостного намерения увеличить толпы Шамиля отдалёнными обитателями прикубанских гор и равнин»⁴². В.М. Сысоев писал: «Верность карачаевцев, хотя бы обусловленная боязнью за свои стада, имела важное значение и избавила русских от многих неприятностей»⁴³. Сулейман-эфенди уверял закубанцев, что «если же у карачаевцев не найдём Шамиля, то, значит, я обманут, а также и вы, тогда я освобожу вас от данной мне присяги, и вы будете иметь право вернуться в свои аулы»⁴⁴. Действительно, «обманутый» наиб распустил войско и сдался русским.

В 1844 г. в укреплении Надеждинском расположился Лабинский полк. Владельцы аулов на Тегенях Крым-Гирей Докшуков, Асланбек и Джембулат Тазартуковы, Адиль-Гирей Каноков попросили военные власти поселить их на Уруп, чтобы «отделиться от за-Лабинских Бесленеевцев и прервать с ними все сношения»⁴⁵. Тогда же за Лабой умер князь Айтек Каноков, «известный наездник и хищник», и часть его аула добровольно переселилась на Нижний Уруп к казачьему укреплению⁴⁶.

В 1846 г. 200 семей беглых кабардинцев обратились к властям с просьбой о переселении с Белой на Уруп, что было осуществлено⁴⁷. В этом же году, чтобы «приобрести доверие горцев» в станице Баталпашинской власти открыли меновый двор⁴⁸. Это помогло расселению «владельческих» аулов вблизи укреплений, под постоянный надзор, предоставив им средства к жизнеобеспечению.

Наибы Шамиля в Закубанье привлекали на свою сторону народ посредством религии, что ослабляло власть князей и укрепляло влияние духовенства. Князь беглых кабардинцев Магомет Атажукин скрывался в Западном Карачае и оттуда производил «хищнические» набеги. Весною 1846 г. во время очередного набега на Ставрополь, князь погиб, по другим сведениям, его убил перешедший на сторону русских бесленеевский князь Адиль-Гирей Каноков из-за давней кровной мести. Сразу же после смерти князя беглые кабардинцы собрались на речке Марухе, учредили мехкеме во главе с узденем хаджи Трамом и бежали за Лабу. Сталь писал, что беглые кабардинцы «скрытно ненавидели нас и как тонкие дипломаты тайными интригами старались везде возбудить против нас врагов»⁴⁹.

И всё-таки большинство владельцев аулов оставалось позади Лабинской линии, видя в мюридизме угрозу для себя, только духовенство вступало в более прочные связи с имамами Шамиля. «Владельческие» общества легко покорялись российским властям, так как «князья поддерживают раздельность обществ, частью из корыстного расположения к нам, частью из личных династических видов, чтобы в религиозном союзе не потерять своего значения; и потому-то мюридизм преследует князей и владетельное дворянство», – писал Сталь⁵⁰.

Пропаганда мюридизма не имела успеха и в ногайских обществах, прочно управляемых султанами и мурзами. Тохтамышевскими ногайцами, мирным народом, с успехом занимающимся скотоводством и коннозаводством, владели султан Азамат-Гирей, Тугановы, Карамурзины и Ахловы. В 1847 г. приехавшие из Казани шейхи проповедовали «покаяние и шериат» среди них, но были схвачены. На левобережье Кубани в 1852 г. мансуровскими ногайцами владели князья Мансуровы, Сунжевы, Бодриковы, Ураковы; карамурзинскими – князья Карамурзины, Гулатовы; кипчаковскими – султан Давлет-Гирей, Мамай, Алчагировы, Абуловы; наврузовскими – султаны Магомет и Селим-Гирей, Довлицеевы, Бибердовы, Беймурзины, Каплан-Нечевы и Урусовы⁵¹.

Подчинялись российским властям князья абазин-алтыкесеков, темиргоевцев и бжедухов, хотя и рисковали утратить свою власть в народе. Так, «Султан Каплан-Гирей, который до 1845 года являлся главою всех волнений и был глубоко уважаем за Лабою, как только примирился, мгновенно потерял всякое влияние»⁵². Поэтому владельцы переходили на российскую службу, и власти становились гарантом их владельческих прав.

Среди «демократических» народов: натухайцев, шапсугов, абадзехов и др. также жили потомки крымских Гиреев, но сохраняли, в основном, протурецкую ориентацию. Собственного высшего сословия у этих народов не было: «Это все люди вольного происхождения, отличные наездники, голы как соколы, а потому хищничество есть для них единственное средство пропитания»⁵³. Среди ближайших к Лабинской линии абадзехов и абазин-шкарауа укрывалась часть непокорных беглых кабардинцев, в 1848 г. они отступали на запад, за р. Белую. Наиболее воинственные князья с подвластными аулами укрылись в верховьях Лабы в Псеменском лесу, для наказания за набеги и перемещения их на равнины предпринимались военные экспедиции.

Лабинская линия, как военный рубеж Правого фланга Кавказской линии, прикрывала обширную территорию от границ Черноморского войска до впадения в Кубань Теберды, включая кордонные земли Кавказской, Лабинской, Кубанской, Ставропольской и Хопёрской бригад линейного казачьего войска. Всё пространство левобережья Кубани подразделялось на четыре главные линии: Кубанскую, Лабинскую, Зеленчукскую и вновь начатую линию по р. Белой. На юге граница Правого фланга проходила по линии от укрепления Каменная башня на Верхней Кубани до укрепления Ахметовского в верховьях Лабы.

В 1847 г. было создано пять приставств для водворения покорных аулов на постоянные места и введения административного управления: 1. Главное приставство закубанских народов, пристав управлял кубанскими ногайцами и абазинским аулом Дударукова. 2. Приставство бесленеевских народов и закубанских армян, пристав заведовал также наврузовскими ногайцами и «частью султановского племени». 3. Приставство Тохтамышевских аулов между Усть-Джегутой и Хумарой, в который входил и абазинский аул Лоова. 4. Приставство части темиргоевцев и хатукаевцев в низовьях Лабы. 5. Приставство при начальнике Зеленчукской линии для управления беглыми кабардинцами и башильбаевцами на Урупе.

Компактное расселение этих народов в приставствах не всегда происходило добровольно, часть закубанских владельцев не желала возвращаться на указанные места из-за близости русского надзора. Для насильственного вывода из горных убежищ и охраны аулов на равнинах использовались войска, поэтому Закубанье, в том числе и Западный Карачай, стали зоной активной военно-переселенческой деятельности командования Правым флангом Кавказской линии.

В Большом Карачае не велись военные действия, и созданное Карачаевское приставство в 1847 г. перешло в введение Центра Кавказской линии, стратегическое значение которого заключалось в разъединении враждебных сил в Чечне и Закубанье. Сталь писал: «Учитывая настоящие обстоятельства края и стремление Шамиля подчинить своей власти всю закубанскую Черкесию, Карачай, как единственный пункт сообщения между Левым и Правым флангами, играет важную роль в военном отношении»⁵⁴.

Карачаевское приставство граничило со Ставропольской губернией, где развитие хозяйства требовало увеличения оседлого населения. В губернию усилился поток переселенцев из центральных губерний России и Украины, поэтому кочевья ногайцев неуклонно сокращались. В 1845 г. в Пятигорье насчитывалось 46 аулов (касаевцев – 25, едишкульцев – 5, едисанцев – 7, абазин – 9)⁵⁵. Большая часть родственных кумским ногайцам народов жила за Кубанью «под именем мансуров и новрузов»⁵⁶.

Из Ставропольской губернии постепенно стали вытеснять «инородцев». Так, в 1850 г. выслали в Крым крымских татар, проживавших в Калаусо-Саблинском приставстве среди ногайцев⁵⁷. Осенью 1851 г. началось притеснение ногайцев Найманова аула казаками станиц Бабуковская и Александрийская. Ставропольская палата государственных имуществ потребовала от ногайцев доказательства права на проживание в Пятигорье, пытаясь изъять у аулов Найманова и Джанакматова «Бештаугорскую дачу», т.е. лесные массивы. Ногайцы утверждали, что аул Найманов (он же Беймурзинский) 67 лет стоит на одном месте «не перекочевывая», но доведены до стеснения поселенцами колонии Каррас, которые «занимают нашу землю произвольно»⁵⁸. При расследовании оказалось, что у ногайцев незаконно отбирали лес, обманывали при размежевании, «заставляли подписываться неграмотных по-русски».

Однако в 1852 г. генерал-губернатор Н.С. Завадовский признал спорные земли ногайскими и приказал оставить им «во временном владении» ногайцев, тем более что у них уже изъяли часть земель для Кисловодских поселян, и они «имеют крайний недостаток в поземельном довольствии»⁵⁹. Казакам станицы Железноводской отвели земли Калмыкаевского аула, взамен ногайцам в 1852 г. предложили 550 десятин из земель Волгского казачьего полка, возле станицы Суворовской. Они, узнав, что земля «состоит из косогоров, изрыта крупными оврагами и для хлебопашества не удобна, решительно отказались», но под нажимом властей «уступили и дали подписку»⁶⁰. Так кумские ногайцы остались в Ставропольской губернии.

Абазины же с левобережья Верхней Кумы вытеснялись за черту Кисловодской линии. В 1848 г. владельцы Лоов, Абуков, Джантемиров и Трамов переместили аулы на правобережье и «подчинились через карачаевского пристава Начальнику центра Кавказской линии»⁶¹. Абазины аула Песчаный надеялись, что их включат в Карачаевское приставство вместе с занимаемыми землями. В 1849 г. они просили Кавказского наместника «о перечислении их к жителям карачаевского и абазинского приставства Джантемирова аула с оставлением их на настоящем жительстве», но им было отказано, так как Песчаный аул принадлежал ногайцам, которые сами страдали из-за недостатка земли. В июле 1850 г. пристав магометанских народов обратился к военным властям с предложением переселить в аул Джантемировский Карачаевского приставства более 70 абазин из аула Песчаного⁶².

Из-за недостатка свободных земель это переселение не было массовым и единовременным. Кроме того, переселяясь в Карачаевское приставство, абазины переходили из гражданского управления в военное. Начальник штаба войск Кавказской линии выступил против перевода абазин в его ведение: «Абазинцы, проживающие между Калаусо-Саблинскими ногайцами, должны оставаться на местах жительства и под теперешним управлением, ибо единоплеменники их, абазинцы, поселённые по Куме, к коим и просители желали присоединиться, не имеют ещё постоянной оседлости, и сами стеснены в поземельном довольствии, заимствуясь оным более от казаков»⁶³. Тем не менее в 1851 г. абазины из аула Песчаный переселились в Джантемировский аул.

В 1841-1850 гг. между Кубанью и Лабой продолжалась казачья колонизация. Только в Большом Карачае казаки не водворялись, и местное население не подвергалось перемещениям, и это было одной из причин административного отделения его от Закубанского края. Хотя с 1834 г. к карачаевцам назначались приставы, но они бывали здесь редко и не вмешивались во внутреннее управление. Приставы не могли даже представить начальству сведений о численности карачаевцев и их имущества, поэтому начальник Центра Кавказской линии не мог назначить им государственных податей.

Ограничение территории Карачая Кубанским ущельем, в котором было невозможно содержать весь скот карачаевцев, привело к тому, что горцы уходили от своих селений на многие десятки километров. «Уже теперь некоторые из жителей переселяются в другие места», – писал о карачаевцах в 1849 г. офицер Генерального штаба Колянковский, подтверждая, что «прокормить росшее население долина Кубани уже не могла»⁶⁴.

Между тем экономические и хозяйственные нужды связывали карачаевцев с Закубаньем. Обитавшие здесь мирные общества привлекались к меновой торговле в Баталпашинской, Армавире, Усть-Лабе, Майкопе и Лабинской. Горцы съезжались «для так называемых сотовок (тюрк.: «сату» – торговля. – З.К.), т.е. базаров, где они продавали лес, мёд, масло, баранов и пр. и закупали фабричные изделия, железо и соль»⁶⁵.

Карачаевцы, обладавшие избытком продуктов животноводства, были больше других заинтересованы в налаженном товарообмене. И всё же в военно-стратегическом отношении в этот период Кабарда и Карачай оказались в особом положении. В Центре Кавказской линии власти были озабочены тем, «чтобы сохранить спокойствие края и оградить жителей, с одной стороны, от возмутительных вызовов Шамиля, а с другой – от вызовов непокорных черкесов, живущих в районе Правого фланга Кавказской линии»⁶⁶ .

1. 
   Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Т. 2. Екатеринодар, 1913. С. 30–31.
   
2. 
   АКАК. Т. 8 . Тифлис, 1881. С. 622.
   
3. 
   Гаврилов П.А. Устройство поземельного быта горских племён Северного Кавказа // ССКГ. Тифлис, 1869. С. 16.
   
4. 
   ЦГА РСО-А. Ф. 262. Д. 22 Оп. 1. Л. 119-133.
   
5. 
   Толстов В. История Хопёрского полка Кубанского казачьего войска (1696-1896 гг.). Тифлис, 1901. С. 284.
   
6. 
   ЦГА КБР. Ф. 16, Оп.1. Д. 362. Л. 6-8.
   
7. 
   Венюков М.И. Очерк пространства между Кубанью и Белой // Ландшафт, этнографические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX – начале XX века. Нальчик, 2004. С. 159.
   
8. 
   АКАК. Т. 9. Тифлис, 1884. С. 470.
   
9. 
   Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. Вторая половина – начало XX века. Сборник документов и материалов. Нальчик, 2000. С. 85.
   
10. 
    Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 6. СПб, 1888. С. 134.
    
11. 
    Короленко П.П. Закубанский край // Ландшафт, этнографические и исторические процессы на Северном Кавказе в XIX – начале XX века. Нальчик, 2004. С. 426.
    
12. 
    Трагические последствия Кавказской войны для адыгов. С. 86.
    
13. 
    Там же.
    
14. 
    АКАК. Т. 8. С. 739.
    
15. 
    Проблемы Кавказской войны и выселения черкесов в пределы Османской империи (20-70-е гг. XIX в.). Сборник документов. Нальчик, 2000. С. 74.
    
16. 
    К. Обзор событий на Кавказе в 1851 г. // КС. Т. 19. Тифлис, 1898. С. 60.
    
17. 
    Там же. С.16.
    
18. 
    Толстов В. Указ. соч. С. 261.
    
19. 
    Эсадзе С. Покорение Западного Кавказа и окончание Кавказской войны. Майкоп, 1993. С. 23.
    
20. 
    Толстов В. Указ. соч. Т. 2. С. 25.
    
21. 
    Бегеулов Р.М. Карачай в Кавказской войне XIX века. Черкесск, 2002. С. 250.
    
22. 
    Там же. С. 26.
    
23. 
    ЦГА РСО-А. Ф. 262. Оп. 1. Д. 71. Л. 31-32.
    
24. 
    Народы Карачаево-Черкесии: история и культура. Черкесск, 1998. С. 47.
    
25. 
    Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2001. С. 248.
    
26. 
    АКАК. Т. 9. Тифлис, 1884. С. 450.
    
27. 
    Там же. С. 451.
    
28. 
    К. Обзор событий на Кавказе в 1851 г. // КС. Т. 19. С. 62.
    
29. 
    Проблемы Кавказской войны и выселения черкесов в пределы Османской империи. С. 74.
    
30. 
    Сталь К.Ф. Указ. соч. С. 242.
    
31. 
    ЦГА РСО-А. Ф.262 Оп. 1. Д. 71 Л. 31-32 .
    
32. 
    Бегеулов Р. М. Указ. соч. С. 131.
    
33. 
    Там же. С. 139.
    
34. 
    Там же. С. 66.
    
35. 
    Короленко П.П. Указ. соч. С. 393.
    
36. 
    Шамиль - ставленник Султанской Турции и английских колонизаторов. Сборник документальных материалов. Тбилиси, 1953. С. 215.
    
37. 
    АКАК. Т. 9. С. 892.
    
38. 
    Сысоев В.М. Карачай в географическом, бытовом и историческом отношении // СМОМПК. Вып. 43. Тифлис, 1913. С. 151.
    
39. 
    Толстов В. Указ. соч. С. 2.
    
40. 
    Сысоев В.М. Указ. соч. С. 152.
    
41. 
    Сталь К.Ф. Указ. соч. С. 214.
    
42. 
    АКАК. Т. 10. Тифлис, 1886. С. 418.
    
43. 
    Сысоев В.М. Указ. соч. С. 152.
    
44. 
    Короленко П.П. Указ. соч. С. 393.
    
45. 
    АКАК. Т. 9. С. 891.
    
46. 
    Сталь К.Ф. Указ. соч. С. 208.
    
47. 
    РГВИА. Ф. ВУА. Д. 6500. Л. 40.
    
48. 
    ГАКК Ф.20. Оп. 1. Д. 1. Л.85.
    
49. 
    Сталь К.Ф. Указ. соч. С. 206.
    
50. 
    Там же. С. 226.
    
51. 
    РГВИА. Ф. 414. Д. 434. Л. 105-108.
    
52. 
    Сталь К.Ф. Указ. соч. С. 258.
    
53. 
    Там же. С. 244.
    
54. 
    Там же. С. 214.
    
55. 
    Бентковский И.В. Историко-статистическое обозрение инородцев-магометан, кочующих в Ставропольской губернии. Ногайцы. Ч. 1. Ставрополь, 1883. С. 85.
    
56. 
    Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII – начале XХ века. М, 1974. С. 94.
    
57. 
    ГАСК. Ф. 70. Оп. 1. Д. 467. Л. 16-17.
    
58. 
    ГАСК. Ф. 70. Оп. 1. Д. 511. Л. 7.
    
59. 
    ГАСК. Ф. 70. Оп. 2. Д. 611. Л. 23.
    
60. 
    ГАСК. Ф. 70. Оп. 2 Д. 612 Л. 3-4
    
61. 
    Сталь К.Ф. Указ. соч. С. 204.
    
62. 
    ГАКК. Ф. 70. Оп. 1. Д. 241. Л. 1 об.
    
63. 
    Там же. Л. 5-6.
    
64. 
    Бегеулов Р.М. Указ. соч. С. 21.
    
65. 
    Венюков М.И. Указ. соч. С. 166.
    
66. 
    Сталь К.Ф. Указ. соч. С. 196.