Глава II. Мифоэкологические основы этнического сознания карачаево-балкарцев

 

§ 1. Идея биологической совместимости в мифоэкологическом сознании карачаево-балкарцев

Процесс формирования этнического сознания любого народа начинается параллельно с процессом формирования самой народности и на первом этапе определяется мифоэкологическим сознанием этноса. Этническая история тесно переплетена с историей ментальностей и историей этнического сознания. Выявление повторяемости отдельных сторон этнической жизни, анализ движущих сил этнического развития дают возможность не только описать этническую историю отдельных народов, обобщить и рассмотреть закономерность этнического процесса, но и выявить те особенности, которые легли в основу древнейшего этапа в формировании этносознания. Этническая специфика чрезвычайно многогранна и пронизывает самые различные стороны общественной жизни. На уровне обыденного восприятия этнические особенности воспринимаются как нечто отличное по языку, этнонимике, по бытовым различиям: одежда, украшения, жилища, традиции и т.д. Но это всего лишь наиболее яркие внешние знаковые проявления национальных особенностей, истоки которых можно вскрыть только путем научного анализа древнейших платов сознания. В основе этногенеза карачаево-балкарцев лежат две константы - древнетюркская кочевая и автохтонная кавказская. Слияние этих компонентов, двух мировоззрений, двух картин мира обусловили компонентность карачаево-балкарского сознания и определили его своеобразие. На начальном этапе превалировал, несомненно, тюрский элемент. Об этом свидетельствуют, во-первых, отдельные элементы в этнографии карачаево-балкарцев, имеющие прямые аналоги с древнейшими кочевниками; во-вторых, данные карачаево-балкарской мифологии. С течением времени приспосабливаясь к новому ландшафту, в сознании карачаево-балкарских предков появились многочисленные кавказские вкрапления. Однако, при всей важности кавказского субстрата, в изучении этнического сознания карачаево-балкарцев доминирующая роль должна быть отведена древнетюркскому компоненту, рассматриваемую сквозь призму кавказского преломления. Древнетюркская кочевая константа, лежащая в основе формирования карачаево-балкарского этносознания, является отправной точкой для исследовани я его эволюции.Для древнейшего периода истории и эволюции этносознания главным определителем выступала экосистема, адаптация в которой находила выражение в мифотворчестве. Отсюда можно сделать предположение, что параллель "культурогенез - сознание" является более прозрачной, нежелди "этногенез - сознание".

Основы этнического сознания следует искать не только в этногенетических корнях народа. И отнюдь не потому, что данные культурологического характера более достоверны и подвержены меньшей интерпретации, чем этногенетические. Задачу облегчает лишь точное соотношение того или иного культурного памятника с определенным временем и этносом. Сведение воедино набора основных парадигм этнической культуры, т.е. принципов описания, построения, координации и классификации всех основных ее явлений и форм, задача не менее скрупулезная и многоаспектная, чем исследование этнических корней. Информативным здесь является любой, даже мельчайший феномен культуры материальной и культуры духовной. Чтобы уловить определенную мировоззренческую целостность, важно понимание того, что каждая вещь, обряд, явление, поступок сопряжены множеством нитей друг с другом, образуя некую сбаланчированную завершенность, гармонию личности и общности, личности и окружающего мира. Глубинный позыв к поиску абсолютной гармонии неизменно заявлял о себе в любой культуре и являлся главным движущим стимулом человеческого поведения, которое определяется сознанием, в том числе и этническим.

В чем человек начал искать абсолютную гармонию? В окружающем его ландшафте, используя природные информационные процессы. Ландшафтная оболочка включает в себя человека и общество как пространственно-временная структура. На ранних этапах развития культуры, в силу архаичности мировоззрения, этносы не вступали в конфронтацию с природой. "Экофильные" тенденции определяли этническое сознание, этническое поведение, разрешали проблему взаимоотношений природного и культурного. Руководствуясь идеей единства человека и природы, приоритетом обладал пассивный подход человека к природе. Мировоззрение древних предполагало необходимость ограничения культурного вмешательства человека в природу в целях сохранения ее естественной данности, раскручивая идею биологической совместимости всего сущего. Нарушение законов взаимодействия с природой несло опасность для человека. Картина мира древних, с ее правилами и регламентациями, направленными на решение вопроса взаимоотношения человека и природы, переходит в область мифологии, где природный ландшафт "почти всецело определяет ландшафт культурный".

Первая форма гармонизации бытия связана с возникновением мифологии, которая дистанцировала общество от природы. Рождение мифологии свидетельствовало о стремлении к пониманию жизни во всей полноте ее проявлений. Если подходить к мифу как к первой манифестации духовного, то в этой сфере мы также можем разглядеть основы этнического сознания, но уже несколько иного характера. И характер этот прекрасно изобразил О. Шпенглер, полагая, что "культура рождается в тот миг, когда из прадушевного состояния вечно младенческого человечества пробуждается и отслаивается великая душа, некий лик из пучины безликого. Культура представляет собою сокровенную, страстную борьбу за утверждение идеи против сил хаоса, давящих извне; против бессознательного, распирающего изнутри, куда силы эти злобно стянулись".

Любой феномен, и в особенности такой сложный как этническое сознание, может быть осмыслен прежде всего через сопоставление отдельных элементов или явлений, составляющих его и свойственных этносу. А также через сопоставление с другими явлениями с целью постижения собственной специфики. Поэтому сопоставление мифологии со всем процессом культурогенеза представляется плодотворным. В нем представлены как образно-эмоциональные, "бессознательные", так и рационалистические, осознанные начала, позволяющие рассматривать его как концентрат основ этнического сознания и всего опыта культуры этноса. Обычно под греческим термином "миф", который обозначает "предание", "сказание", подразумевается комплекс фантастических представлений создателей цивилизации. Ответы на вопросы, что есть миф, и какова причина его происхождения следует искать в свидетельствах культур первобытной эпохи. Мифология - это в первую очередь древнейшее отражение социальных и идеологических воззрений. В каждом мифическом существе мысль народа видит воплощение и переплетение самых различных идей - о личности, о добре и зле, о чистоте и скверне, об основных силах мироздания. Велико заблуждение тех, кто считает мифологию застывшей культурной единицей. Она подвижна и изменчива, как и другие сферы культуры. Возникшее в глубине веков представление претерпевает в народном сознании многочисленные превращения, пока не вберет в себя весь комплекс представлений народа о данном предмете или явлении. Признаки первых ощущений и былых ступеней не исчезают без следа, они сохраняются завуалировано в отдельных проявлениях и особенностях. Древнейшие мифологические представления в достаточно прочно устоявшейся форме существовали уже в эпоху верхнего палеолита (35-20 тыс. лет до нашей эры) Старого Света, что нашло отражение в изобразительном искусстве. В мифах и искусстве отражалось самосознание первобытных коллективов и осмысление места человека в системе природных и социальных ценностей.

Для верного восприятия всех мифологических компонентов и для того, чтобы они смогли выступать определяющими характеристиками этнического сознания необходимо осознание всего лишь одной простой вещи. А именно, то, что мы сегодня называем мифом, в представлениях наших предков было достоверной историей того, как возник мир, как сформировалась культура. С миром, в котором находились надприродные существа, мир людей и мир культуры тесно и непрерывно взаимодействовал. Когда старик рассказывал о богах родного народа или учил его обрядам, которые он должен совершать в честь родовых предков, то и эти боги и духи предков были для них реальными существами, которые помогали нарисовать и понять "картину мира". Данный подход был сформулирован Р. Редфилдом, который считал, что необходимо видеть явления прежде всего изнутри и только потом возможно прийти к их "внешнему" пониманию. Концепция "картины мира" предполагает когнитивное содержание и дает возможность посмотреть на мир глазами представителя народа и прийти к аутентичному пониманию этнической культуры и этнического сознания.

Для народов, не обладающих собственными историческими хрониками, мифологические источники преображают исключительную познавательную ценность, и ложатся в основу всех жанров фольклора. В изучении этнического сознания карачаево-балкарского народа мифофольклористику мы будем рассматривать как мировоззренческую категорию, где главное место занимают героико-фантастические эпические сказания. Они органически входят в общекавказскую "Нартиаду". Однако мы уже говорили о своеобразном сочетании кавказского и тюркского элементов в истории и этнографии карачаево-балкарского народа. При этом мы отмечали, что тюркский пласт представляется более древним, это означает его большую значимость для нашего исследования. Сохранила ли мифофольклористика балкарцев и карачаевцев элементы присущие древнетюркскому мировоззрению? Безусловно. Мифоэкологическая, мифоритуальная и мифопоэтическая традиция балкаро-карачаевского фольклора во многом созвучна с аналогичными традициями древних тюрок.

Первичная категоризация мира для предков балкарцев и карачаевцев имела функциональный, антропоморфный характер. Мир познавался через себя, а сам человек - через мир. С этой целью антропоморфизироваться мог любой объект, потому что только так, уподобив необъяснимое объяснимому и знакомому (т.е. человеку) можно было постичь окружающий мир. Единство человека и природы свойственно традиционному этническому сознанию балкарцев и карачаевцев. Это проявляется в самых различных контекстах культуры.

Так, в тюркской мифологической традиции человек был сделан из природных материалов. Древнетюркский миф, зафиксированный в XIV в, повествует о том, как в пещере вода затопила грот и занесла глиной ямку, имевшую форму человека. Под влиянием тепла глина ожила и возник человек. А вот как описывается в карачаево-балкарском эпосе рождение богатыря Сосруко. Нартский пастух Соджук с отарой овец находился на берегу реки Адиль. На противоположном берегу реки красавица Сатаней стирала белье. Соджук увидел ее ослепительно белые руки. Не смог сдержать страсти, присел на прибрежный камень. Семя его попало на камень и в нем зародилась жизнь. Об этом знала бездетная Сатаней. Вскоре Соджук ушел с овцами, а Сатаней стала считать месяцы и дни. Пришел положенный срок, и она пошла к кузнецу Дебету, попросила его сделать шестьдесят молотов. Когда они были готовы, шестьдесят нартов помогли ей расколоть камень.

Раскололи юноши камень - показалась его сердцевина. Тогда, Сатаней, сама взяла молот и осторожно разбив ее, достала ребенка.

В ходе исторического развития явственно обнаруживалось различие индивидуального мышления и этнического сознания. Мысль отдельного человека имела дело с конкретными событиями и конкретными людьми и оценивала их сообразно собственному жизненному опыту, личным интересам и коллективным народным представлениям. Она активно анализировала происходящие события. У человека нет врожденной поведенческой определенности в силу того, что его генетическая программа многопланова, полифункциональна и безгранична. Этим объясняется беспредельное множество типов индивидуального поведения, мировосприятий, непредсказуемость каждой личности. По справедливому замечанию Монтеня между двумя представителями человеческого рода сходства меньше, чем между двумя различными животными. Как распорядится человек своими природными возможностями зависит от целого ряда условий. В этом смысле социокультурные традиции, рожденные мифоэкологическим и мифоритуальным сознанием играют "первую скрипку". Активность не свойственна этническому сознанию. Оно пассивно. Но если учесть, что время интенсивного мифотворчества это всегда время бурных социальных перемен, то становится ясно, почему именно они оставили глубокий след в народном воображении. Стереотипы положительного и отрицательного в природе становились моделью для мифизации.

Вместе с тем в мире оставалось много таинственного: молнии и удары грома, ливни и засухи, плодородные земли, дающие людям пищу, течение рек и движение солнца по небосводу - все это было проявлением деятельности, о природе которой люди могли строить предположения. А ее масштабы и характер были таковы, что древнее общество не могло прямо на нее воздействовать. Были нужны посредники в магических цепочках между людьми, первоэлементами мироздания и стихиями. Традиционному мировоззрению тюрков свойственно находить ответы на все вопросы, оно как бы всезнающе. Отголоски этого прослеживаются в карачаево-балкарском фольклоре. С этой целью традиционное сознание не только допускало возможность побратимства человека с животным, но и не исключало смешанных браков между ними. Так, существуют несколько вариантов балкарской сказки о женитьбе юноши на лягушке, которая почиталась у балкарцев и карачаевцев и присутствовала в их ритуальных играх.

Идея смешанных браков между человеком и животным присутствует у многих народов мира, т.е. карачаево-балкарцы не являются в этом смысле исключением, несмотря на значимость этого аспекта в их мифофольклористики.

Так, в мифологии многих древних народов существуют сюжеты о соединении быка и женщины. Супруга шумерского бога луны Сина Нингаль вступая в союз с быком обеспечивает плодородие города Ура. Супружеским ложем в первую брачную ночь для многих народов Кавказа являлась бычья шкура.

Часто встречаются примеры уподобления человека животным. Например, в сказке "Орюзмек", записанной в Хуламе Н.П. Тульчинским: "Проходит некоторое время и вдруг Сатаней получает от Орюзмека послание в котором он просит сто однорогих быков и 400 кочкарей (баранов). Сатаней догадалась, что Орюзмек требует войска".

Если для изображения воинов, с которыми в данном случае олицетворялась помощь, применены образы домашних животных - быков и баранов, то для олицетворения недобрых сил и явлений встречаются совсем иные сравнения:

"Наша ведьма - экономка - страшилище с орлиной головой,

(Песня "Долай").

Когда присматриваешься к становлению древних мифов, то складывается впечатление, что они возникают, дают боковые побеги, образуют все более и более сложные переплетения совершенно без ведома и даже помимо воли и отдельных людей и всего общества.

В целом традиционное мировоззрение балкарцев и карачаевцев ориентировано на выявление тождества и сходства с природой. Осознание этого родства для них, как и для всех тюрков было актуальным на протяжении всего культурогенеза. Рассматривая всю цепочку явлений культуры, невольно начинаешь забывать, что мифы и фольклорные сюжеты - это порождение общественного сознания и вместе с древними начинаешь верить в то, что они образуют такую же реальность, как лес, небо, горы вокруг. И такое впечатление не совсем ложно. Мифы обладали определенной независимостью от народной воли и после того, как сознанием уточнены герои, как установлены известные отношения между ними. К тому же при всей своей "выдуманности" миф всегда проявляется через предметный мир, реализуясь в зверях, деревьях, камнях и т.д. Будучи своеобразной, специфически преподнесенной картиной мира, миф возвращается к людям под маской этой же действительности. Это многократно усиливало достоверность мифической картины мира. К числу важных разграничительных линий для восприятия человеком внешнего мира, для ориентации в нем было различие между живым и неживым. Человек осознает себя так же, как и любое существо, наделенное жизнью, и поэтому считает себя находящимся в родственных отношениях со всем живым. Эти представления порождали у человека массу чувств и отношений, нашедших свое отражение в проявлениях мифоэкологического сознания, в религиозных воззрениях, нормах морали, эстетическом восприятии, в табуированных формах.

Продолжая разговор о животном мире и его проявлениях в карачаево-балкарской культуре и сознании необходимо отметить момент особого отношения и почитания отдельных животных. И первое, что бросается в глаза - это выгравированное, обособленное место коня. Например, в предание о происхождении балкарских таубиев, противопоставляется отношение народа к всадникам, ехавшим на коне и на ишаке. В изложении Н.П. Тульчинского это звучит следующим образом: "Жили в Маджаре два брата, Бадиль и Басият. Соскучившись жить в своей стороне, братья надумали отправиться искать счастья в чужих краях. Наконец они прибыли в Балкарское ущелье. Старший брат Бадиль ехал на лошади, а младший Басият на ишаке. По дороге в балкарский аул младший брат Басият обратился к старшему Бадилю так: "Старший брат Бадиль, я слышал, что в этой стране с почетом принимают тех гостей, которые ездят на ишаке, ты как старший, должен пользоваться этим почетом. Садись на моего ишака, а я на твою лошадь". Бадиль поверил младшему брату и последовал его совету. В балкарском ауле братья подъехали к ночлегу. К Басияту тотчас же подошли почетные люди, почтительно поздоровались и попросили его слезть с лошади и быть их добрым гостем. Бадиль же верхом на ишаке подвергся громким насмешкам балкарцев. Страшно рассердившись на своего младшего брата и на балкарцев, Бадиль молча повернул ишака и направился вон из аула". В результате этой хитрости Басият стал родоначальником балкарских таубиев.

Конь наделялся карачаево-балкарским мифопоэтическим сознанием необыкновенной силой и ловкостью.

"Если земля выдержит тяжесть моего коня, то конь без сомнения, выдержит меня". Кроме этого конь имел необычайную способность к перевоплощению и необъяснимым действиям, как в карачаевском нартском сказании, записанном А.М. Дьячковым-Тарасовым: "Опущу-ка коню подпруги: пусть поест". Но не подпруги он (Генджакешауай - от авт.) увидел: с боков коня подымались огромные орлиные крылья; хотел Генджакешауай поправить нахвостник - смотрит, вместо хвоста - длинный рыбий хвост. Испугался Генджакешауай и сел на камень. Конь встряхнулся.

- Садись на меня, - сказал конь.

Генджакешауай сел. Конь взмахнул крыльями и полетел. Сильно махал он крыльями: море раздвоилось, и тогда Генджакешауай увидел двух других коней - белого и вороного.

Безусловно, что в карачаево-балкарских сказаниях, песнях и легендах одним конем не исчерпывается ряд животных, наделенных какими-либо особенными качествами. Но смеем предположить, что именно с этим животным ассоциируется в исторической памяти карачаевцев и балкарцев кочевой период их истории, поскольку для любого кочевника лошадь - главный объект жизнеобеспечивающей системы.

Этнографический материал также подтверждает особое почитание коня. Черепа лошади очень часто можно увидеть на изгородях пастушечьих стоянок и на заборах крестьянских подворий. Прикрепленные к центральным опорным столбам старинных карачаево-балкарских домов, лошадиные черепа служили оберегами. Поскольку центральный столб олицетворял незыблемость и нерушимость семьи и рода, то подвешивание черепа лошади именно на этих столбах приобретало особый символический смысл.

Среди домашних животных мифопоэтическое сознание выделило также барана.

"Из озера Чирик-кёль вышел баран: шерсть у него была золотая и блестела как солнце. Начал этот баран пастись и играть с двумя овцами бедного горца, а затем обратно ушел в озеро. Весною каждая овца окатила по две ярки. Баран с золотою шерстью появлялся из озера каждый год летом, а на следующий год весною все овцы приносили по две ярки, и, таким образом, в течение многих лет у пастуха расплодилось столько овец, что давно потерял им счет".

("Озеро Чирик-кель и предание о нем").

В тех случаях, когда требовалось подчеркнуть особые магические свойства и качества животного, он наделялся белым цветом. Например, как в балкарской сказке "Ламарт и Чумарт".

"У одного царя есть дочь больная. Каких только врачей не приглашал царь к своей дочери, помочь ей никто не мог; есть же у пастуха белая собака, и если из мяса этой собаки сварить суп и накормить царскую дочь, она сразу выздоровеет".

Ещё более примечательным выглядит упоминание о белых зайцах, имеющих прямую аналогию со скифскими зайцами, т.е. к их игрищам "погоня за зайцем", которые бытовали и у балкарцев.

"…такого, как сегодня, я никогда не видела: впереди его идет облако, в котором летают звезды и вороны; у него спереди светит солнце, а сзади луна; под лошадью прыгают белые зайцы. Такого чуда я никогда не видела".

("Рачикау").

Природа служила неиссякаемым источником и гарантом жизни. Из поколения в поколение карачаево-балкарское общество подпитывалось одними и теми же природными впечатлениями бытия. Впечатления эти фиксировались мифопоэтическим сознанием этноса, переплетались с мифоэкологическим сознанием, определяя мифоритуальное сознание и ложась в основу этнического сознания. В этом ряду особое внимание для карачаево-балкарского этноса должно быть уделено мифоэкологическому сознанию. Причина этого состоит в том, что формирование данного этноса проходило в пределах нескольких (минимально двух) экологических ниш. Здесь имеется ввиду первородный степной элемент и наложившаяся позже экология горного ландшафта. Но, несмотря на столь контрастные геофизические зоны, в которых проходило зарождение и формирование этнического сознания карачаево-балкарского народа, общеэкологические универсалии, такие как земля, небо, солнце, океан и т. п., находили у карачаевцев и балкарцев свои формы выражения, также как у других народов мира. На основе всеобщности этих категорий для всей человеческой культуры выявляются специфические черты сознания отдельного этноса.