районам, и совсем не там, где его думал искать Фоссет.
Надо было спешить, непременно спешить, чтобы другие не опередили его!
Чем больше становились известными глухие прежде районы центральной
части Южной Америки, тем меньше оставалось надежд на то, что затерянные
города неведомых древних культур существуют на самом деле. К 1920-м гг.
практически только в одном месте можно было рассчитывать на их находку —
на севере бразильского штата Мату-Гросу. К этому месту и было приковано
внимание путешественника, когда он готовил свою последнюю экспедицию.
Полковнику Фоссету исполнилось пятьдесят семь лет. К этому времени его
имя было достаточно известно и он сумел заинтересовать идеей своей новой
экспедиции различные научные общества, а кроме того, продал право публикации всех посылаемых им известий с маршрута Североамериканскому газетному объединению. Теперь он был не только исследователем, но еще и специальным корреспондентом ряда американских газет, который должен был посылать
сообщения о своей собственной экспедиции. Можно было отправляться в неизведанное.
«Наш нынешний маршрут начнется от Лагеря мертвой лошади... По пути мы
обследуем древнюю каменную башню, наводящую ужас на живущих окрест
434 100 ВЕЛИКИХ ЗАГАДОК ИСТОРИИ
индейцев, так как ночью ее двери и окна освещены. Пересекши Шингу, мы
войдем в лес... Наш путь пройдет... к совершенно не исследованному и, если
верить слухам, густо населенному дикарями району, где я рассчитываю найти
следы обитаемых городов. Горы там довольно высоки. Затем мы пройдем горами
между штатами Байя и Пиауи к реке Сан-Франциску, пересечем ее где-то
около Шики-Шики и, если хватит сил, посетим старый покинутый город. Между
реками Шингу и Арагуая должны быть удивительные вещи, но иной раз я сомневаюсь, смогу ли выдержать такое путешествие. Я стал уже слишком стар...»
Эти строки написаны в 1924 г. Фоссет понимал, что если намеченное путешествие окажется безрезультатным, придет конец его давним стремлениям.
На этот раз экспедиция была невелика. Для снаряжения большей у Фоссета
не было денег, да он, уже наученный горьким опытом, и не старался собрать
большой отряд. С ним отправились старший сын Джек — крепкий, тренированный юноша, которого отец научил, кажется, всему, что нужно для трудной экспедиции, — а также школьный товарищ Джека, Рэли Раймел. Несколько носильщиков из числа местных жителей должны были дойти только до определенного места. После этого трое путешественников углубятся в дебри и надолго
исчезнут из привычного цивилизованного мира.
«Цель 2» — так Фоссет условно обозначал свой затерянный город.
Из сельвы приходили обнадеживающие новости. В том направлении, куда
они идут, обнаружены таинственные надписи на скалах, скелеты неизвестных
животных, фундаменты доисторических построек, непонятный каменный монумент. Получены также новые подтверждения слухов о покинутых городах. Но
говорили и другое: места эти населены воинственными дикими племенами,
находящимися на низкой ступени развития и живущими в ямах, пещерах, а то
и на деревьях...
Экспедиция Перси Фоссета выступила в поход весной 1925 г.
Сначала путь проходил по хорошо изученным, освоенным местам. Лишь
после города Куяба экспедиция должна была попасть в «затерянный мир».
Осталось немало свидетельств о начале последнего путешествия Фоссета —
многие подробности сохранились в письмах, адресованных Брайану Фоссету,
младшему сыну путешественника, или жене Перси Фоссета.
5 марта 1925 г. Джек Фоссет написал из Куябы: «Вчера мы с Рэли опробовали
винтовки. Они бьют очень точно, но производят страшный шум...
Говорят, что, покинув Куябу, мы войдем в местность, покрытую кустарником, и через день пути достигнем плато. Потом пойдет низкорослый кустарник
и трава — и так всю дорогу, до поста Бакаири. Через два дня пути от поста нам
попадется первая дичь».
14 апреля полковник Фоссет не скрывает своей радости: «После обычных
задержек, свойственных этой стране, мы наконец готовы отправиться через
несколько дней. Мы выходим, глубоко веря в успех... Чувствуем мы себя прекрасно. С нами идут две собаки, две лошади и восемь мулов. Наняты помощники... До нашего приезда тут стояла чудовищная жара и шли дожди, но теперь
становится прохладнее — близится сухой сезон.
...Не так давно, когда я впервые привлек внимание к Мату-Гросу своей
деятельностью, образованному бразильцу совместно с армейским офицером
было поручено нанести на карту одну из рек. Работавшие у них индейцы рассказали, что на севере существует какой-то город, и вызвались провести их
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ПОЛКОВНИКА ФОССЕТА 435
туда, если они не боятся встречи с ужасными дикарями. Город, как рассказали
индейцы, состоит из низких каменных зданий и имеет много улиц, пересекающихся под прямым углом; там будто бы есть даже несколько крупных зданий и
огромный храм, в котором находится большой диск, высеченный из горного
хрусталя.
На реке, которая протекает через лес, расположенный у самого города, есть
большой водопад, и грохот его разносится на много лиг вокруг; ниже водопада
река расширяется и образует огромное озеро, воды которого стекают неизвестно куда. Среди спокойных вод ниже водопада видна фигура человека, высеченная из белого камня (может быть, кварца или горного хрусталя), которая ходит
взад-вперед на месте под напором течения.
Это похоже на город 1753 г. (т.е. на город, о котором шла речь в старинной
португальской рукописи. — Прим. авт.), но место, указываемое индейцами,
совершенно не совпадает с моими расчетами...»
20 мая 1925 г. Перси Фоссет рассказывал в письме о первых трудностях, что
подстерегали экспедицию:
«Мы добрались сюда (до поста Бакаири. — Прим. авт.) после нескольких
необычных перипетий, которые дали Джеку и Рэли отличное представление о
радостях путешествия... Мы трижды сбивались с пути, имели бесконечные хлопоты с мулами, которые падали в жидкую грязь на дне потоков, и были отданы
на съедение клещам. Как-то раз я далеко оторвался от своих и потерял их. Когда
я повернул назад, чтобы их найти, меня захватила ночь, и я был вынужден лечь
спать под открытым небом, использовав седло вместо подушки; меня тотчас же
обсыпали мельчайшие клещи...
Джеку путешествие идет впрок. Беспокоюсь за Рэли — выдержит ли он наиболее трудную часть путешествия. Пока мы шли по тропе, одна нога у него от
укусов клещей вся опухла и изъязвилась...»
29 мая полковник отправил жене письмо из того пункта, где трое путешественников должны были расстаться с сопровождавшими их местными жителями-носильщиками.
«Писать очень трудно из-за мириадов мух, которые не дают покоя с утра до
вечера, а иногда и всю ночь. Особенно одолевают самые крошечные из них»
меньше булавочной головки, почти невидимые, но кусающиеся, как комары.
Их тучи почти не редеют. Мучения усугубляют миллионы пчел и тьма других
насекомых. Жалящие чудовища облепляют руки и сводят с ума. Даже накомарники не помогают. Что касается противомоскитных сеток, то эта чума свободно
пролетает сквозь них!
Через несколько дней мы рассчитываем выйти из этого района, а пока расположились лагерем на день-другой, чтобы подготовить возвращение индейцам, которым больше невмоготу и не терпится выступить в обратный путь. Я на
них за это не в обиде. Мы идем дальше с восемью животными — три мула под
седлами, четыре вьючных и один вожак, заставляющий остальных держаться
вместе. Джек в полном порядке, с каждым днем он крепнет, хотя и страдает от
насекомых. Сам я весь искусан клещами и этими проклятыми пиум, как называются самые мелкие из мушек. Рэли внушает мне тревогу Одна нога у него все
еще забинтована, но он и слышать не хочет о том, чтобы вернуться назад. Пока
у нас достаточно пищи и нет необходимости идти пешком, но как долго это
будет продолжаться — не знаю. Может случиться так, что животным нечего
436 100 ВЕЛИКИХ ЗАГАДОК ИСТОРИИ
будет есть. Едва ли я выдержу путешествие лучше, чем Джек и Рэли, но я
должен выдержать. Годы берут свое, несмотря на все воодушевление.
Сейчас мы находимся в Лагере мертвой лошади, в пункте с координатами
11 градусов 43 минуты южной широты и 54 градуса 35 минут западной долготы,
где в 1920 г. у меня пала лошадь. Теперь от нее остались лишь белые кости.
Здесь можно искупаться, только насекомые заставляют проделывать это с величайшей поспешностью. Несмотря ни на что, сейчас прекрасное время года.
По ночам очень холодно, по утрам свежо; насекомые и жара начинают наседать
с полудня, и с этого момента до шести вечера мы терпим настоящее бедствие».
Письмо заканчивалось словами: «Тебе нечего опасаться неудачи...»
Это было последнее письмо полковника Фоссета. Ни он, ни двое его спутников из экспедиции не вернулись.
Далее были только слухи...
Его будто бы видели на обочине глухой дороги: он был больным, несчастным
и, казалось, лишился рассудка. Рассказывали, что Фоссет находится в плену у
индейцев. Говорили, что он стал вождем другого индейского племени. Передавали слух о том, что Фоссет и его спутники были убиты свирепым предводителем дикарей. Указывали даже могилу полковника в сельве.
Но ни одна из этих и многих других версий не была подкреплена достоверными данными. Многочисленные поисковые экспедиции проверяли их одну за
другой. Была вскрыта и «могила Фоссета». Останки исследовали видные лондонские эксперты и пришли к выводу, что здесь был похоронен кто-то другой.
Поисковым партиям, направленным в сельву по следам Фоссета, удалось собрать несколько отрывочных сведений о судьбе пропавшей экспедиции. Вождь одного из индейских племен утверждал, что он провожал трех белых людей до дальней
реки, откуда они пошли на восток. Офицер бразильской армии нашел, как он считал, компас и дневник Фоссета, однако компас оказался простой игрушкой, а «дневник», судя по его содержанию, — записной книжкой какого-то миссионера.
Высказывалось множество предположений, куда направилась маленькая
экспедиция после того, как рассталась с носильщиками в Лагере мертвой лошади. Дело в том, что Фоссет умышленно не назвал точно свой предполагаемый
маршрут. Он писал:
«Если нам не удастся вернуться, я не хочу, чтобы из-за нас рисковали спасательные партии. Это слишком опасно. Если при всей моей опытности мы ничего не добьемся, едва ли другим посчастливится больше нас. Вот одна из причин,
почему я не указываю точно, куда мы идем».
Загадочный город, который искал полковник Фоссет, не найден до сих пор.
Впрочем, в тех местах, куда направлялась его последняя экспедиция, никакого
древнего города нет. К этому выводу пришел младший сын полковника, дошедший впоследствии до указанного отцом пункта. Воздушная разведка также не
обнаружила в сельве ничего похожего на покинутый город.
Полковник Фоссет не успел дописать книгу о своей жизни и приключениях. Это сделал за него младший сын, Брайан Фоссет, использовав рукописи,
письма, дневники и отчеты отца. Свою книгу он назвал «Неоконченное путешествие», в надежде, что его продолжат другие, и на ее страницах постоянно
присутствует Перси Фоссет — профессор Челленджер, исследователь, бросивший вызов тайнам сельвы и навсегда затерявшийся где-то в огромном и таинственном мире, загадки которого он так стремился постичь...
АНАСТАСИЯ И ДРУГИЕ «ДЕТИ» НИКОЛАЯ II 437
АНАСТАСИЯ И ДРУГИЕ «СПАСШИЕСЯ» ДЕТИ
НИКОЛАЯ II
Слухи о чудесном спасении всей царской семьи или отдельных ее членов
облетели Россию сразу же после трагедии в Екатеринбурге. «Слухи о том, что
кто-то из великих княжон смог спастись, были чрезвычайно сильны, — пишет
К. Савич, бывший председатель петроградского суда присяжных. — Великая
княгиня Елена Павловна сама рассказывала графине Орловой-Давыдовой, как
однажды, когда она сидела в тюрьме в Перми, начальник тюрьмы ввел к ней в
камеру девушку, настоящее имя которой было Анастасия Романова; Елена Петровна должна была установить, действительно ли подозреваемая — великая
княжна Анастасия, ибо поговаривали о том, что она и впрямь могла остаться в
живых. Потом выяснилось, что задержанная — дочь начальника вокзала какой-то небольшой железнодорожной станции».
А в середине 1919 г. в Сибири объявился отрок 15—16 лет, похожий на царевича Алексея. Как свидетельствуют очевидцы, народ принимал его с воодушевлением. В школах даже собирали деньги в его пользу. Телеграмма о появлении
«царевича» была немедленно послана правителю Сибири адмиралу А. В. Колчаку По его приказу юношу доставили в Омск. Француз Пьер Жийяр, бывший
воспитатель царевича Алексея, приехавший, чтобы проверить истинность его
показаний, задал ему по-французски несколько вопросов. «Царевич» ответить
на них не смог, но заявил, что прекрасно понимает, о чем его спрашивают, а
отвечать не желает и разговаривать будет только с адмиралом Колчаком. Обман
был раскрыт очень быстро...
Через несколько месяцев в Польше объявился еще один Алексей. Еще некоторое время спустя там же появилась великая княжна Ольга. Она рассказывала, что потеряла память от сильного удара прикладом, якобы полученного ею
в Екатеринбурге от палачей, а затем была спасена каким-то солдатом.
На протяжении последующих лет вплоть до нашего времени «царские
дети» — то Анастасия, то Татьяна, то Ольга — появлялись в России, Польше,
Франции, Германии, Америке. Одна из самозванок, выдававшая себя за великую княжну Ольгу, путешествуя по югу Франции, собирала у сердобольных
людей деньги на то, чтобы выкупить якобы заложенные в ломбард драгоценности императорской семьи. Предприимчивой «Ольге» удалось собрать около миллиона франков. Затем пошла череда детей и внуков царских детей: «внук царевича Алексея» объявлялся, к примеру, в Испании...
Ходили слухи и о том, что царская семья и сам царь не были расстреляны, а
жили в Сухуми под разными фамилиями, в частности, Николай II — под фамилией Березкин. Он якобы умер в Сухуми в 1957 г.
А в феврале 1920 г. в Берлине началась история, которая не закончилась до
сих пор...
... 17 февраля 1920 г. там попыталась покончить с собой, бросившись в канал
Ландвер, неизвестная женщина. Ее спас из ледяной воды случайно оказавшийся поблизости полицейский. Доставленная в участок, женщина не произнесла
не слова: она смотрела прямо перед собой и, казалось, не слышала задаваемых
ей вопросов. На ней были надеты грубое платье, черная юбка, блуза, большой
платок, черные чулки и черные высокие ботинки. Бледное лицо было явно
славянского типа. Никаких документов при ней не оказалось.
438 100 ВЕЛИКИХ ЗАГАДОК ИСТОРИИ
Ничего не добившись от нее и заподозрив в ней сумасшедшую, неизвестную женщину отправили на освидетельствование в Елизаветинскую больницу.
27 марта ее осматривал консилиум. Отметив, что больная склонна к проявлениям сильной меланхолии, врачи рекомендовали поместить ее в психиатрическую клинику.
В клинике в Дальдорфе неизвестная провела около полутора лет. «Сильные
приступы меланхолии» проявлялись в том, что она могла часами сидеть молча
или лежать на кровати, уткнувшись лицом в покрывало. Первые слова, которые она произнесла, были бессвязной немецкой фразой «Nichts, trotz alledem» —
«Ничего, несмотря ни на что». Это был ее ответ на вопрос врачей: надо ли сообщить о ее местонахождении родным или жениху? Но впоследствии женщина,
иногда оживляясь, вступала в разговор с медсестрами и больными. Она много
читала, в основном газеты. Сестры утверждали, что она производит впечатление хорошо образованной женщины.
Однажды в клинику попал номер «Берлине? иллюстрирте цайтунг» от 23 октября 1921 г. На первой полосе была опубликована фотография трех дочерей
Николая II и заголовок: «Одна из царских дочерей жива». Бывшая прачка Мария Колар Пойтерт, лежавшая в одной палате с неизвестной, рассматривая фотографию, вдруг с удивлением обнаружила поразительное сходство великой
княжны Анастасии со... своей соседкой по палате — неизвестной женщиной,
которую полицейский выудил из канала Ландвер.
Пораженная своим открытием, Пойтерт несколько дней молчала, мучаясь
над загадкой, пока наконец не выдержала и не сказала неизвестной:
— Я знаю, кто ты!
В ответ таинственная особа поднесла палец к губам:
— Молчи!
20 января 1922 г. Марию Пойтерт выписали из клиники и, будучи не в силах
хранить такую тайну, она начала действовать. «Не исключено, — считает французский писатель А. Деко, — что, не появись на сцене госпожа Пойтерт, не
было бы и никакого следа «Анастасии»! Но полусумасшедшая прачка, увы,
появилась, и энергично пошла по «следу Анастасии»...
8 марта 1922 г. Пойтерт встретилась с русским эмигрантом, бывшим ротмистром лейб-гвардии кирасирского Ее величества полка М.Н. Швабе и рассказала
ему о своей соседке по палате, добавив, что считает ее одной из дочерей покойного императора. По ее просьбе Швабе отправился вместе с ней навестить неизвестную, захватив с собой своего приятеля, инженера Айнике. В Дальдорфе они
попытались заговорить с «Анастасией» по-русски, но та ответила, что не знает
этого языка. Тогда Швабе протянул ей фотографию вдовствующей императрицы
Марии Федоровны и спросил, знает ли она, кто это. Тут свидетельские показания
разнятся: Швабе утверждает, что «Анастасия» ответила: «Эта дама мне незнакома». Сама же «Анастасия» много лет спустя говорила: «Кто-то из русских эмигрантов принес мне портрет бабушки. Это был первый раз, когда я позабыла всякую осторожность, увидев фотографию, вскричала: «Это моя бабушка!»
Швабе вышел из больницы в сильном волнении. Он отправился к председателю союза русских монархистов в Берлине и убедил его произвести экспертизу — послать к больной кого-нибудь, кто близко знал раньше детей императора.
Через два дня Швабе снова отправился в Дальдорф в сопровождении поручика
С. Андреевского, графини Зинаиды Толстой, ее дочери и хирурга Винеке. Больная
АНАСТАСИЯ И ДРУГИЕ «ДЕТИ» НИКОЛАЯ II
439
спуститься к ним не пожелала, и вся депутация поднялась к ней в палату «Анастасия» лежала, закрыв лицо покрывалом. «Ірафиня Толстая и ее дочь очень мягко
разговаривали с ней, — вспоминал впоследствии Швабе, — со слезами на глазах
показывая незнакомке маленькие иконки, фотографии и шепча ей на ухо какието имена. Больная ничего не отвечала; она была до крайности взволнована и часто
плакала. Андреевский называл ее «Ваша светлость» — это, кажется, подействовало на нее больше всего. Винеке не стал осматривать больную, но добился у больничного начальства дозволения оставить ее здесь. По мнению графини Толстой и ее
дочери, это была великая княжна Татьяна Николаевна».
Так Татьяна или Анастасия? Сходство у неизвестной с царскими дочерьми
все-таки было. Среди русских эмигрантов, осевших в Берлине, началось волнение. Баронесса Буксгевден, состоявшая при семействе Николая II почти
неотлучно с 1913 по 1918 г. и расставшаяся с ними только в Екатеринбурге, за
полтора месяца до кровавого финала, 12 марта 1922 г. отправилась в клинику
Дальдорф.
«Больная лежала в постели возле стены, неотрывно глядя в залитое светом
окно, — вспоминает баронесса Буксгевден. — Услышав, что мы вошли, она
укрылась одеялом, не желая, чтобы мы ее разглядывали, и больше уже невозможно было уговорить ее открыть лицо. Графиня Толстая объяснила мне, что
незнакомка делает так всегда, когда кто-нибудь приходит к ней, но медсестра
добавила, что она разговаривает иногда с госпожой Пойтерт, которая раньше
тоже лежала в клинике, и что это единственный человек, кому она доверяет.
Госпожа Пойтерт была здесь же. Они говорили по-немецки. Большую часть
времени больная лежала, и, хотя врачи разрешали ей вставать, она все равно
предпочитала оставаться в постели.
Она была в ночной рубашке и белом жакете. Высокий лоб, волосы забраны
назад и уложены совсем просто. Я решила заговорить с ней и попросила моих
спутников отойти от кровати. Гладя ее по голове, я обратилась к ней по-английски с тою же осторожностью, с какой стала бы беседовать с великой княжной,
называя ее, впрочем, вполне нейтральным «darling» («дорогая»). Она не отвечала ни слова, видимо, не поняв ничего из того, что я говорила ей. Когда она на
мгновение откинула одеяло, так, что я смогла рассмотреть ее лицо, глаза ее не
выражали ничего, что показало бы мне, что меня узнали. Лоб и глаза ее напомнили мне великую княжну Татьяну Николаевну, но стоило мне увидеть все
лицо, как сходство перестало казаться столь разительным.
Я постаралась оживить ее воспоминания всеми возможными способами.
Показала ей одну из иконок с датами правления Романовых, подаренных императором некоторым людям из свиты; потом перстень, принадлежавший некогда
императрице — она часто носила его и подарила его мне в присутствии великой
княжны Татьяны. Но эти вещи не вызвали в ее памяти ни малейшего отклика.
Она без интереса рассматривала эти предметы и только прошептала на ухо
госпоже Пойтерт несколько слов.
Когда госпожа Пойтерт увидела, что незнакомка не отвечает и никак не
обнаруживает, что узнает меня, она, видимо, желая «помочь» ей, зашептала чтото по-немецки и принялась показывать фотографии императорской семьи, тыча
при этом пальцем в императрицу и спрашивая у больной: «Это мама, правда?»
Но все эти попытки потерпели крах: больная продолжала молчать и лишь старалась спрятать лицо, закрываясь одеялом и руками.
440 100 ВЕЛИКИХ ЗАГАДОК ИСТОРИИ
Хотя верхней частью лица незнакомка отчасти похожа на великую княжну
Татьяну, я все-таки уверена, что это не она. Позже я узнала, что она выдает себя
за Анастасию, но в ней нет абсолютно никакого внешнего сходства с великой
княжной, никаких особенных черт, которые позволили бы всякому, близко знавшему Анастасию, убедиться в истинности ее слов. Кстати замечу, что великая
княжна Анастасия едва ли знала с десяток немецких слов и выговаривала их с
неимоверным русским акцентом».
Забегая вперед, отметим, что свое состояние в момент визита баронессы
Буксгевден сама незнакомка описывала много лет спустя так: «Если бы вы
знали, как невыносимо тяжело мне стало, когда вдруг появилось несколько
русских, и среди них женщина, бывавшая раньше у нас при дворе! Они хотели
меня видеть. Я стыдилась перед ними своего жалкого состояния. Я накрылась
одеялом с головой и решила не говорить с ними...»
Баронесса Буксгевден вышла из палаты в полной уверенности, что разговаривала с самозванкой. Но не такого мнения были некоторые другие русские эмигранты — чуда хотелось многим. Барон фон Клейст и его супруга, у которых «сердце
обливалось кровью при виде молодой женщины, которая была, быть может, дочерью государя!», добились разрешения забрать больную из клиники к себе домой.
30 мая 1922 г. незнакомка перебралась в дом Клейстов по Нетельбекштрассе, 9.
Первое свидание с незнакомкой шокировало добросердечную баронессу
Клейст: придя за больной, она увидела, как та вырывает сама себе передние
зубы и что у нее уже не хватает многих зубов. Впрочем, позднее незнакомка
объяснила, что вынуждена была это сделать, поскольку ее передние зубы шатались из-за удара прикладом, якобы полученного в Екатеринбурге. Вдобавок,
оказалось, что она страдает чахоткой и туберкулезом костей. Несчастная являла
собой самое жалкое зрелище, и русские эмигранты, приходившие к Клейстам
повидать «царскую дочь», уходили от них совершенно растерянными. Вдобавок
«Анни», как стали называть в доме Клейстов незнакомку, объявила с таинственным видом, что у нее где-то есть сын, которого можно узнать «по белью с
Достарыңызбен бөлісу: |