Другим великим итальянским писателем раннего Возрождения был Джованни

сама героиня повести. В средневековом любовном романе (повести) главным

действующим лицом, как правило, является мужчина, наделенный доблестью,

способный преодолевать всевозможные препятствия. У Боккаччо это женщина,

способная глубоко чувствовать. И то, что именно она повествует о своей

жизни, придает повести характер лирической исповеди. Такого до Боккаччо еще

не было. Впервые перед читателем возникает стремительный поток сознания, в

котором факты повседневной жизни неизменно порождают сердечные переживания.

Эти переживания и составляют основное содержание повести, подобно тому как

любовные переживания Петрарки составляли основное содержание его "книги

песен". И действие "элегии" не отодвинуто в седое прошлое, оно как бы

развертывается на глазах у современников Боккаччо. Подошло время как можно

глубже заглянуть во внутренний мир человека, в мир его сердечных

чувствований. Ведь одну только "правду" обещает Фьяметта поведать своим

читательницам (гл. 1).

Она не скрывает того, что у нее любящий и достойный муж, что, родившись от

"благородных родителей", она вела счастливую и привольную жизнь среди

неаполитанской знати. Но однажды в храме она увидела молодого Памфило,

прекрасного по наружности, приятного по манерам, и любовь неотступно

овладела ее сердцем. Фьяметта вспоминает, как она была счастлива с молодым

любовником. "О, как дорога ему была моя комната, и с какой радостью она его

встречала! Он чтил ее, как храм. Увы, сладкие поцелуи, любовные объятья,

ночи, до света без сна проводимые в нежных речах! Сколько других ласк,

дорогих любовникам, узнали мы в это блаженное время!" (гл. 1). Но наступил

день, когда Памфило должен был покинуть город, в котором жила Фьяметта, так

как его престарелый и больной отец потребовал его возвращения на родину.

Памфило заверяет Фьяметту, что скоро вернется назад и уж во всяком случае

останется ей верен. "В этом будь уверена, что скорее на земле засияют

звезды, а небо, вспаханное быками, произрастит спелую пшеницу, чем Памфило

полюбит другую женщину", - говорит опечаленной Фьяметте ее красноречивый

избранник.

Однако пышные клятвы и заверения не помешали Памфило навсегда оставить

Фьяметту. С этого времени жизнь покинутой женщины исполняется глубокой

печали. Ничего не скрывая, рассказывает Фьяметта о том, как без радости

влекутся ее дни. Правда. Поначалу она еще надеялась на встречу. Даже когда

до нее дошли слухи о женитьбе Памфило, она утешала себя мыслями, что

молодые люди, подчиняясь воле родителей, порой женятся без любви (гл. 5).

По желанию мужа, удрученного ее меланхолией, она отправляется на

прославленные байские купания. Еще в древности эти купания у подножия

Фалернских гор, неподалеку от Неаполя, являлись модным курортом, поражавшим

блеском и роскошью. Модным оживленным курортом оставались Байи и во времена

Боккаччо. Но ни шумное веселье, ни пестрая толпа не смогли побороть печаль,

овладевшую Фьяметтой. Печаль ее даже усугублялась от воспоминания, что в

свое время она безмятежно проводила здесь время с Памфило. Когда же

Фьяметта узнала. Что слух о женитьбе Памфило оказался ложным, но что он у

себя в городе полюбил другую женщину, она окончательно впадает в уныние. И

только еще один раз Фьяметта была готова отречься от печали. Ей сказали,

что туда, где она находилась, приехал Памфило. Но то был другой Памфило, не

ее возлюбленный, и, убедившись в этом, она возвращается к своей неизбывной

грусти (гл. 8).

Избегая традиционных романных эффектов, Боккаччо создал повесть, тяготеющую

к повседневной жизни. Он отказался от обращения к сказочной старине, от

удивительных приключений, переполнявших рыцарские романы. Читатели "элегии"

без труда могли узнать свое время по многочисленным признакам

неаполитанского колорита. Кто, например, из зажиточных итальянцев не

стремился побывать на байских водах? Бывал там и сам Боккаччо, и близкие

ему люди. Страницы, посвященные байским увеселениям, написаны прямо с

натуры. Мы видим, как веселая молодежь, "расположившись над морем у высоких

скал", ставит на песок столы и закусывает большой компанией, а затем

танцует под музыку. Не забыто катанье на лодках и состязания в оружии,

распространенные в королевском Неаполе. Фьяметта охотно описывает одежды

участников этих пышных состязаний - она не упускает случая упомянуть, что

они были одеты "в пурпур и в индийские ткани" (гл. 5).

Боккаччо всегда с удовольствием останавливается на красоте, на

привлекательности здешнего мира. Но, конечно, в "элегии" преобладают

грустные мелодии. Да автор и не стремится здесь развернуть широкое

социальное полотно. Его взгляд почти исключительно прикован к чувствам

Фьяметты. Зато в сравнительно узком кругу множество оттенков, переходов от

одного душевного состояния к другому. История человеческой души вырастает в

большую художественную тему. Любовь всецело поглощает Фьяметту. Она - ее

судьба, смысл ее жизни, цель ее существования.

Любопытны в связи с этим замечания кормилицы Фьяметты, представляющей в

повести народную мудрость. По ее мнению необузданная страсть "пристает лишь

к богатству". Она "охотнее посещает высокие дворцы, чем хижины, куда

заходит редко или никогда... В простолюдинах мы наблюдаем здоровые чувства,

но богачи, окруженные блеском богатства (к которому они ненасытны как и ко

всему), всегда ищут большего, чем надлежит..." (гл. 1). Любя Фьяметту,

жалея ее, кормилица удерживает ее от необдуманных поступков. Уверенная в

том, что только "робкие души" ищут смерти и страшатся жизни, она заявляет,

что "высшая добродетель - бороться с постигшими несчастьями и не бежать от

грядущих" (гл. 6).

И Фьяметта не наложила на себя руки. Исполненная печали, она обращается к

старинным былям. Она находит некоторое утешение в мысли, что не она одна

несчастна. Ею даже овладевает гордость от убежденности в том, что страдания

ее "значительно превосходят все другие". Память подсказывает ей множество

женских имен, прославленных поэтами и летописцами. Тут и злосчастная

Библида, и преступная Мирра, волею богов обращенная в дерево, и Тисба,

потерявшая Приама, и Дидона, покинутая Энеем. И Геро, лишившаяся Леандра, и

Изотта, не смогшая пережить Тристана, и проливавшие горькие слезы Иокаста,

Софонисба, Корнелия, Клеопатра и многие другие (гл. 8).

Эта классическая эрудиция Фьяметты подчас смущала критиков. Но действие

повести происходит во времена Боккаччо и Петрарки, когда образованность уже

начала измеряться именно классической эрудицией. Ведь отмечал же Петрарка в

одном из своих писем 1352 г. ("Книга писем о делах повседневных", XIII, 7),

что не только итальянские правоведы и врачи увлечены великими поэтами

древности. "Плотники, суконщики, земледельцы, забросив плуги и прочие

орудия своих искусств, бредят музами и Аполлоном" . В другом письме от 1359

г. Петрарка подробно рассказал об одном золотых дел мастере, который был

так увлечен его творениями, что забросил свое ремесло и на склоне лет

занялся гуманистическими штудиями. Такова была атмосфера раннего

Возрождения в Италии.

К тому же за героиней повести стоял сам Боккаччо, подобно Петрарке,

влюбленный в классическую старину. И когда он вместе с Фьяметтой в финале

повести сплетал длинную гирлянду из женских имен, прославленных в мифах и

легендах, он поднимал историю своей современницы, а с ней вместе и все

время на эпическую высоту. Кусок обыденной человеческой жизни становится

достоянием высокой легенды. Стирались грани между Дидоной и неаполитанкой

XIV в. Правда человеческой жизни обретала безусловную поэтическую ценность.

Она уже могла выступать сама по себе без всякого исторического маскарада.

Что же касается до классических имен, то они только указывали на

неизменность человеческих чувств, на их несомненную реальность, на то, что

уже в мифах человек во многом являлся мерилом вещей, а боги как бы

вырастали из его реальных земных свойств.

Поэтому когда по воле Боккаччо в горнице Фьяметты появляется сама Венера,

богиня любви, окруженная сиянием, с миртами в золотых волосах (гл. 1), нас

это вовсе не удивляет. Ведь Фьяметта уже стоит на пороге большой любви, и

Венера как бы олицетворяет ее внутренний голос. Да и что такое любовь? По

словам золотоволосой богини, "все подчинено природе, ничто от нее не

свободно, она же покорствует любви".

Во Флоренции Боккаччо написал и самое свое значительное произведение -

книгу новелл "Декамерон" (1348-1351). Нет сомнения, что от веселой жизни

при неаполитанском королевском дворе он продолжал вспоминать с

удовольствием. Ведь с Неаполем связана и его пылкая любовь к Фьяметте. Но

апологетом феодальных порядков Боккаччо безусловно не стал. Уже в ранних

своих произведения, напоминавших рыцарские романы, он ставил личные

достоинства человека выше знатности и прочих сословных прерогатив.

Пополанская Флоренция являлась его естественной отчизной. Здесь начало

формироваться его мировоззрение. Возвращение во Флоренцию означало для

Боккаччо возвращение в родной дом.

О Флоренции он писал восторженно в "Амето": "А в наши дни, достигнув

могущества, какого прежде не знал, [город] занял обширнейшее пространство;

управляемый народом, он обуздал спесивую знать и соседние города, чем

стяжал себе славу; он и больше свершит, если не помешают ему царящие в нем

безмерная зависть, хищная алчность и нестерпимейшая гордыня" . Говоря о

том, что город "обуздал спесивую знать", Боккаччо имеет в виду так

называемые "Установления справедливости", принятые в 1293 г. Флорентийской

республикой и направленные против феодальной знати. Но Флоренция продолжала

жить неспокойной жизнью, в ней обострилась социальная борьба. С недоверием

относясь к мятежным плебейским кругам, Боккаччо с неприязнью относится

также к проискам "жирного народа" (так называли в то время богачей).

К "жирному народу" принадлежал и отец Боккаччо, выходец из крестьянской

среды, в то время, когда посылал сына в Неаполь изучать торговое дело.

Вскоре он разорился, а затем умер. Не питая склонности к коммерции,

Боккаччо начал служить республике в качестве дипломата, а также много делал

для культурного развития родного города.

С Флоренцией связан непосредственно и "Декамерон". Флоренция в "Декамероне"

не условное место действия. Это доподлинная Флоренция XIV в., с ее

социальным укладом, с ее людьми, среди которых встречаются известные

мастера культуры, с событиями, оставившими по себе добрую и недобрую

память.

К числу таких событий относится эпидемия чумы, обрушившаяся "на лучший

жизней. С описания чумы Боккаччо и начинает свою книгу. Он пишет об этом

как очевидец, хорошо зная, что среди читателей "Декамерона" могут быть и,

наверное, есть люди, пережившие в недалеком прошлом это страшное бедствие.

Он говорит об симптомах болезни и о ее неумолимом развитии. О том, как на

переполненных кладбищах "рыли преогромные ямы и туда спускали целыми

сотнями трупы, которые только успевали подносить к храмам. Клали их вряд,

словно тюки с товаром в корабельном трюме, потом посыпали землей. Потом

клали в один ряд - и так до тех пор, пока яма не заполнялась доверху" .

Никто еще не писал подобным образом до Боккаччо, смело нарушившего

требования литературного этикета.

Но, пожалуй, самым горестным следствием моровой язвы явился тот

нравственный хаос, который на время воцарился во Флоренции. Врачи и

служители церкви бессильны были перед грозной стихией. Чума разрывала и

извращала естественные человеческие отношения. Одни запирались в своих

домах, другие проводили свое время в оргиях. Никто не занимался полезным

трудом. "Бедствие вселило в сердца мужчин и женщин столь великий страх, что

брат покидал брата, дядя племянника, сестра брата, а бывали случаи, что и

жена мужа, и, что может показаться совсем уже невероятным, родители

избегали навещать детей своих и ходить за ними, как если бы то не были

родные их дети" (Вступление).

Этому миру страха, душевной опустошенности и нравственного распада Боккаччо

противопоставил семерых молодых женщин и троих молодых людей, как-то

встретившихся в чтимом храме Санта Мария Новелла. По словам писателя, были

они связаны между собой "дружбой, соседством, родством", "рассудительные,

родовитые, красивые, благонравные, пленительные в своей скромности". Были

они образованными, отлично владевшими словом, наделенными художественным

чутьем. Приняв решение покинуть зачумленный город, они удаляются в

принадлежащие им загородные имения и там проводят время среди

благопристойных развлечений, окруженные цветущей природой и превосходными

архитектурными сооружениями. Здесь звучат пленительные звуки лютни и виолы,

раздаются песни, юноши и девушки движутся в медленном круговом танце.

Читая "Вступление", нельзя не вспомнить утопическое Телемское аббатство

великого французского гуманиста XVI в. Франсуа Рабле. И там в великолепном

дворце, украшенном произведениями искусства, жили юноши и девушки, красивые

и образованные, жили в мире и согласии, не чуждаясь радостей жизни. Полная

свобода сочеталась у них с разумным порядком. По замыслу Рабле, телемиты

олицетворяли собой разумную гармонию. Но ведь у Боккаччо мы находим нечто

похожее . Его привлекательная община молодых людей вошла в "Декамерон" не

столько из повседневной Флоренции, изуродованной страшным бедствием,

сколько из писательской мечты. Не случайно имена своих избранников Боккаччо

заимствует из собственных произведений - Панфило (Памфило), Филострато,

Фьяметта. Желая сделать свой загородный досуг достойным и разумным, они

решают на протяжении десяти дней рассказывать друг другу по одной новелле в

день. Для поддержания естественного порядка они избирают ежедневно королеву

или короля. Так возникает книга, состоящая из ста новелл, рассказанных на

протяжении десяти дней. Отсюда и название "Декамерон" (греч.), что означает

"Десятидневник".

Появлялись и до Боккаччо сборники развлекательных и назидательных новелл.

Только подбор новелл был в значительной мере случайным. "Декамерон"

отличается стройностью и продуманностью построения. В этом отношении он

может быть сопоставлен с великим творением Данте Алигьери - "Божественной

комедией". Конечно, произведения эти, принадлежащие разным эпохам, по духу

своему весьма различны. Грандиозная поэма Данте завершает средние века. Она

еще тесно связана с уходящей эпохой. Поэт покидает землю, чтобы спуститься

в мрачную преисподнюю, а затем через чистилище подняться на небо. Помыслы

его неизменно обращены к богу. Люди, появляющиеся перед ним, - уже

собственно и не люди, а только знаки людей, или - точнее сказать - судьбы

человеческие, утвержденные вседержителем.

"Декамерон" (что бы ни говорили сторонники отнесения Боккаччо к средним

векам) уже всецело стоит на почве Возрождения. Он полностью принадлежит

земле, миру человека. В нем все время громко звучит голос Природы. Для

бесов и ангелов здесь просто нет подходящего места. Вспоминая о

"Божественной комедии" Данте, мы вправе назвать книгу Боккаччо

"Человеческой комедией" - так широк ее размах, так много в ней действующих

лиц. Не всегда здесь царят веселье и радость, звучат здесь и грустные ноты,

но мажорное начало одерживает верх. Автор верит в человека. Любуется его

энергией. Своими жизнеутверждающими новеллами он сплетает ему лавровый

венок.

Впрочем, благочестивая тирада первого рассказчика, с которой, собственно, и

произведение, еще тесно связанное с традициями средних веков. "Всякое дело,

милейшие дамы, - говорит Панфило, - какое только ни замыслит человек,

должно совершаться во имя того, кто положил начало всему сущему, имя же его

чудотворно и свято. Вот почему и я, раз уж мне выпал жребий открыть наши

собеседования, намерен поведать вам одно из его поразительных деяний, дабы

мы, услышав о таковом, положились на него, как на нечто незыблемое, и вечно

славили его имя" (I, II).

Вслед за этим Панфило рассказывает о нотариусе Чеппарелло, человеке в

высшей степени порочном. Он был лжесвидетелем, убийцей, богохульником,

грабителем, распутником, пьяницей, шулером и великим обманщиком. Даже на

смертном одре он так ловко обманул благочестивого монаха, что тот счел его

святым. По совету исповедника его торжественно похоронили в монастырском

склепе, и на могиле его, как на могиле святого, начали совершаться

многочисленные чудеса.

За первой, собственно вступительной, новеллой "Декамерона", бросающей

сомнительный свет на средневековый культ католических чудотворцев, следуют

другие новеллы, которые по праву можно назвать антиклерикальными. Это

известная новелла о богатом парижском купце Абраме (Аврааме), которого его

друг, итальянский купец, настойчиво уговаривал принять христианскую веру.

Прежде чем решиться на столь ответственный шаг, Абрам отправляется в Рим,

чтобы поглядеть на главу христианской церкви. Проведя некоторое время в

Риме, Абрам пришел к заключению, что папа и все его присные, "от мала до

велика, открыто распутничают, предаются не только разврату естественному,

но и впадают в грех содомский, что ни у кого нет ни стыда, ни совести... И

чем пристальнее он в них вглядывался, тем больше убеждался в их алчности и

корыстолюбии...". Заканчивается новелла самым неожиданным образом. Поведав

итальянскому купцу о своих римских впечатлениях, Абрам заявляет: "Сколько я

понимаю, ваш владыка, а глядя на него, и все прочие стремятся свести на нет

и стереть с лица земли веру христианскую, и делают это они необычайно

старательно, необычайно хитроумно и необычайно искусно, меж тем как им

надлежит быть оплотом и опорой. А выходит-то не по-ихнему: ваша вера все

шире распространяется и все ярче и призывнее сияет, - вот почему для меня

не подлежит сомнению, что оплотом ее и опорой является дух святой, ибо эта

вера истиннее и святее всякой другой. Я долго и упорно не желал стать

христианином и противился твоим увещеваниям, а теперь я прямо говорю, что

непременно стану христианином. Идем же в церковь, и там ты, как велит обряд

святой вашей веры, меня окрестишь" (I, 2). В европейской литературе немного

найдется таких саркастических апологий господствующей церкви. "Святая вера"

в своем земном реальном обличии выглядит как язвительная насмешка над

евангелистскими заветами. На долю вседержителя остается одно только

долготерпение.

Добрая половина новелл первого дня содержит антиклерикальные мотивы, а ведь

в этот день рассказчикам дано право толковать "о том, что каждому по душе".

Впрочем, не только в новеллах первого дня появляются колоритные фигуры

церковнослужителей, особенно монахов, а то и монахинь - неоднократно

мелькают они и в дальнейшем, заставляя улыбаться слушателей. Здесь и

озорная новелла о монахе, который учит простодушную девицу, как загонять

дьявола в ад (III, 1), и новелла о сладострастном монахе, в обличье

архангела Михаила посещавшего доверчивую венецианку (IV, 2).

В средневековой новеллистике у Боккаччо были предшественники ("Новеллино",

XIII в.), но он превзошел их всех силой и яркостью своего дарования. Это не

означает, что автор антиклерикальных новелл "Декамерона" являлся

последовательным еретиком или даже ересиархом, наподобие Яна Гуса или

Мартина Лютера. Вовсе нет. Вопросы догматические Боккаччо не интересовали.

Зато его привлекала жизнь в ее многообразном цветении. Если в своих ранних

произведениях Боккаччо был в большей или меньшей степени ограничен

традиционными условными фигурами, то в "Декамероне" он вырывается на

свободу и энергично проходит по всем жизненным ступеням. На страницах

объемистой книги встречаем мы купцов и ремесленников, мореходов,

землепашцев, художников, сеньоров и, разумеется, монахов, составлявших

весьма заметную прослойку тогдашнего общества. В изображении Боккаччо

клирики неоднозначны. Он охотно посмеивается над человеческими слабостями и

недостатками, не соответствующими суровым требованиям монастырского устава.

Но ведь они такие же люди, как и все остальные. Голос природы громко

твердит об этом (XI, 2). Писателю-гуманисту подчас даже симпатичны их

человеческие свойства.

Конечно, Боккаччо не был бы Боккаччо, если бы в своем значительном

произведении не отвел земной человеческой любви достойного места. Любовь

царит в "Декамероне", как она царила в более ранних произведениях

итальянского писателя. Только сфера ее действия стала более широкой. По

словам Дионео, который среди рассказчиков "Декамерона" особенно охотно

касался шалостей Амура, "хотя Амур предпочитает гостеприимные чертоги и

роскошные палаты, однако ж, со всем тем, он не прочь испытать свою силу и

среди дремучих лесов, грозных скал и безлюдных пещер, - отсюда следствие,

что все на свете ему покорствует" (III, 10).

Автор подтверждает эту мысль множеством примеров. Только в средние века

любовь роскошных палат и любовь скудных хижин принадлежала разным

художественным сферам. Рыцарские романы воспевали "высокую" куртуазную

любовь, в то время как более демократические фаблио, шванки и новеллы

касались преимущественно любви "низкой", чувственной, лишенной

аристократических "придворных" черт. Для Боккаччо любовь едина. Поэтому у

рассказчиков и рассказчиц "Декамерона" единый репертуар, включающий как

самые откровенные чувственные анекдоты, так и повести о самоотверженной

аристократической любви. Здесь нет грубого "низа" и изысканного "верха".

Это все неиссякающий поток жизни, сверкающий разными красками.

Любовь в "Декамероне" - это не только буйство плоти, но и большое чувство,

способное преобразить человека. В этом отношении весьма примечательна

новелла о Чимоне, открывающая пятый день (V, 1). Из нее становится ясно,

"сколь священна, сколь могущественна и сколь благодетельна сила Амура,

которого многие, сами того не зная - за то, что в высшей степени

несправедливо клянут и порочат".

Сын богатого киприота Чимоне был глупым, грубым увальнем, скорее животным,

нежели человеком. Ни ласка, ни учение не могли его исправить. И только

любовь к прекрасной девушке превратила его в смелого, сильного, умного

юношу. Эту удивительную метаморфозу рассказчик объясняет тем, что

"совершенства, коими небо наделило его благородную душу, завистливый рок

заточил в крохотном уголке его сердца и крепким вервием привязал, Амур же

оказался неизмеримо сильнее рока, и он это вервие распутал и, распутав,

порвал. Обладая способностью побуждать дремлющие умы, Амур употребляет для