Дуглас Коупленд Поколение А

ЗАК

Мы заперли Сержа в одной из комнат на первом этаже, где был только голый матрас на полу и плакат с изображением единорога, забытый, а может быть, брошенный прежними обитателями этого дома. Для верности мы забили дверь в комнату досками, а окна – еще и листами фанеры. Закончили почти на рассвете, но спать никто не пошел. Сэм сказала:

– Мне как-то не хочется проснуться от того, что меня будут вешать на велосипедной цепи.

– У Сержа есть стимуляторы, – сказала Диана. – Я точно знаю. Они нас взбодрят.

Мы поднялись в комнату Сержа. Там царил идеальный порядок, чего, в общем, и следовало ожидать. Рядом с маленьким чемоданчиком, где хранились лекарства, стоял огромный дорожный чемодан.

Я сказал:

– Интересно, а что там?

Чемодан был закрыт на замок, но мы расковыряли его ножом, и… ни хрена себе! Это была настоящая переносная операционная от Луи Виттона*. Сотни сверкающих хирургических инструментов: реклинаторы, зажимы, пилы, распаторы, щипцы, зеркала, расширители. Диана присвистнула, глядя на все это великолепие.

* Луи Виттон (Louis Vuitton) – известная французская торговая марка, под которой выпускаются сумки, чемоданы, модная одежда и аксессуары.

– Эх, найти бы нам их чуть раньше! Мне бы тогда не пришлось выковыривать наши маячки кухонным ножом. Тут столько всего… хватит на целое хирургическое отделение. С таким инструментом можно запросто разделить сиамских близнецов, а потом сшить их обратно.

Мы все закинулись амфетамином. Чистейший продукт – куда там папиному доморощенному «ледку»! В голове сразу же прояснилось, сонливость прошла мгновенно. Каждая клеточка в теле как будто звенела и говорила: «Зак, тебе точно понравится! Тебе уже нравится. Ты потом обязательно повтори!»

Серж кричал из своей скучной нейтральной комнаты:

– Откройте дверь! Что за глупости?! Ребята, послушайте меня. Я просто искал антидот для солона! Недорогой и несложный в производстве. Он у вас в крови – и вы это знаете! Выпустите меня! Давайте продолжим исследования! Продолжим рассказывать истории. А потом проведем серию анализов крови. Это нужно не только мне! Это нужно всему человечеству]

Но мы не обращали внимания на его вопли. Мы рассуждали примерно так: «Да, Серж, ты все убедительно излагаешь. Но мы-то знаем, на что ты способен. Например, уничтожить целое племя – целое общество, – как будто это не люди, а тритончики в аквариуме». А потом у Сержа начались ломки от нехватки солона, и он принялся истерить и сыпать угрозами, так что наше к нему доверие, и без того невысокое, упало до нулевой отметки.

– А кто-нибудь записал нашу ночную веб-трансляцию?

– А как же!

У нас было несколько копий с записью событий прошедшей ночи, увенчавшейся незавершенной историей Тревора. Историей, которая все еще «пишется» – а вернее, проживается – здесь и сейчас. На рассвете мы вышли из дома с половиной белой простыни, прилепленной скотчем к алюминиевой палке, подобранной на детской площадке. Простыня хлопала наверху. Если бы в нас стали стрелять или если бы мне на шею вдруг накинули петлю, я бы не удивился.

Мы очень быстро нашли подтверждение своим страхам, когда добрались до заброшенной автомастерской на Коллисон-авеню. На перекладине перед входом висело еще два трупа. Это были те самые парни, которых мы встретили на месте крушения самолета. Те, кто жег солон. Это стало для нас неожиданностью. Мы-то были уверены, что это они будут вешать других. Но чтобы повесили их самих… Как-то все странно. И очень тревожно. Мы прошли почти весь городок и не встретили ни единой живой души. Нам было некому сдаваться. Городок словно вымер.

– Что за хрень?..

– Может быть, они в старой деревне? – сказал Жюльен. Городок четко делился на два отдельных района: новый

Массет, где жили мы, и старый Массет – индейская резервация в двух милях от нового поселения. Мы вернулись домой, чтобы взять пикап. Диана села за руль, Сэм с Жюльеном забрались в кабину, а мы с Арджем стояли на открытой платформе и держали белый флаг.

Приблизившись к старому Массету, Диана снизила скорость практически до черепашьей. Нам не хотелось врываться в деревню на всех парах. Лучше не делать резких движений. Но в деревне не было никого. Разве что пара-тройка собак, заходившихся лаем. Но ни одного хайда.

Мы остановились перед каким-то сгоревшим домом с выбеленным на солнце скелетом кита на переднем дворе. Вернее, не с целым скелетом, а только с той частью, где ребра.

– Они все явно куда-то ушли. Все вместе, – сказала Диана. – Но куда, вот вопрос.

– Я бы поставил вопрос по-другому, – сказал я. – Куда идти нам? Потому что за нами примчатся уже очень скоро. Спецназовцы с автоматами. И всех нас прикончат.

– Нам никто ничего не сделает, – возразила Диана. – Теперь весь мир знает правду. О нас, и вообще. Так что не бойся. Нас не убьют.

– Ну, если тебе так хочется в это верить… А по-моему, нам всем трындец.

– Давайте съездим к взлетно-посадочной полосе, – предложил Ардж. – Посмотрим на место аварии при свете дня.

За неимением других предложений мы поехали к взлетно-посадочной полосе. И опять – никого. Только остывшие обломки разбившегося самолета и пятна выжженной травы.

Ардж встал над обгоревшими останками погибших людей, закрыл глаза и начал молиться. Я подошел к нему и сказал:

– А я думал, что ты ни во что не веришь.

– Я молюсь не за мертвых. Я молюсь за себя. Чтобы хоть как-то осмыслить все, что происходит. Иначе я просто сойду с ума.

– Очень правильное замечание, – сказала Диана и позвала Жюльена и Сэм: – Идите сюда. Мы будем молиться за сотрудников новостной службы Третьего телеканала. Хотите присоединиться?

– Конечно.

Вот так мы все впятером стали молиться за сотрудников новостной службы Третьего телеканала. Не вслух. Про себя.

Молиться – это забавно. Ты как будто выпадаешь из повседневности: покидаешь обычный временной поток и входишь в иное пространство, где царят тишина и покой, где время течет по-другому и действует совершенно иная система ценностей. Там ценится то, что невидимо глазу.

На исходе второй минуты нашей безмолвной молитвы мы услышали шум вертолетов, приближающихся с восточной стороны.

– Черт. Бежим! – закричала Диана.

Вертолеты были уже совсем близко. Мы бросились в лес, примыкавший к взлетно-посадочной полосе. Звуки из внешнего мира сразу сделались тише, как будто мох и листва поглощали все шумы. Нас вряд ли заметили с вертолетов, но мы все равно забрались в самую чащу. Мы бежали, не разбирая дороги, минут десять – пятнадцать и только потом остановились, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Я спросил, знает ли кто-нибудь, куда нас занесло, и Жюльен, мастер спутниковой навигации, сразу же определил:

– Мы в двух шагах от реки Санган. Если вода сейчас низкая, можно пройти вверх по течению, и мы выйдем к лесу Найкун. На самом деле тут минут пятнадцать неспешным шагом до той поляны, где раньше был улей.

И мы пошли к той поляне, где раньше был улей. Не потому что нам очень хотелось туда идти, а потому что других предложений не было.

В голову лезли самые мрачные мысли, по большей части – о злобных производителях солона: как они меня схватят, сделают лоботомию и положат под аппарат искусственного поддержания жизни лет этак на пятьдесят, ну, или сколько я там протяну. В общем, не самые приятные размышления. Мудацкий солон. Мудацкие пчелы. Мудацкий век.

Вода стояла низко, но уже начала подниматься, и река была цвета дешевого мексиканского виски. В этой коричневой мути плескались мелкие рыбешки, в лесу пели птицы. Уже на подходе к поляне мы с Дианой затеяли глупый спор о том, что делать дальше. Ну, когда мы туда доберемся. Диана, похоже, решила назначить себя на роль пастушки Мэри, а мы типа были ее барашки. С хвостиками за спиной. Буквально над нами пролетело еще три или даже четыре вертолета. Может быть, это были федеральные чиновники, прибывшие к месту аварии. А может, солоновые злодеи. Или, может быть… В общем, мы как раз спорили на эту тему, когда вышли из зарослей на поляну, где когда-то был улей. А на поляне – на вытоптанном пустыре вокруг того места, где раньше стояло дерево с пчелиным ульем – сидели хайда. Их было несколько сотен. Всех возрастов, от мала до велика. На земле валялись десятки пустых упаковок из-под солона. Хайда неспешно передавали друг другу церемониальную деревянную чашу. Каждый индеец делал глоток и передавал чашу дальше.

– Блин, они принимают солон! Всем племенем! Несколько хайда обернулись в нашу сторону и шикнули:

«Тсс!»

– Так нельзя. Надо их остановить, – сказала Сэм. – Он их убьет.

– Но это же… это же…

Но это действительно было не наше дело. Это было их дело, хайда. И мы просто уселись на краю поляны и стали смотреть, как индейцы торжественно и безмолвно передают по кругу чашу и упаковки солона. Сначала – по первому ряду, где сидели старейшины. Потом – по второму, по третьему. Когда чаша дошла до конца третьего ряда, хайда, сидевшие впереди, принялись молча вставать. Они уходили с поляны. И проходили как раз мимо нас пятерых. И у них были такие лица… безмятежные и мечтательные. Как у людей, которые едут домой и размышляют о том, сколько писем скопилось в их папке «Входящие» после того, как они проверяли свою электронную почту в последний раз.

Минут через десять все до единого хайда приняли свою порцию солона. А еще через десять минут на поляне не осталось уже никого, кроме нас пятерых.

Мы вошли в круг вытоптанной травы и уселись прямо на землю. Прямо над нами пролетел вертолет. Тут же вернулся, на пару секунд завис у нас над головой, а потом приземлился на краю поляны. Но после того, что мы видели, нам было уже все равно. Все, что происходило, происходило помимо нас. И было нам неподвластно.

Лопасти приземлившегося вертолета перестали вращаться. Мы понятия не имели, кто сейчас выйдет наружу. Спецназовцы с автоматами? Сотрудники новостной службы Четвертого телеканала? Но никто из нас не угадал. Из вертолета вышла какая-то женщина. Не то чтобы старая, но уже немолодая.

– Луиза? – удивилась Сэм.

Луиза взглянула на Сэм и улыбнулась:

– Саманта… с тобой все в порядке. Вот и славно.

– Луиза, что ты здесь делаешь?

– Хочу убедиться, что у вас все хорошо.

Мы все поднялись навстречу Луизе, однако по выражению наших лиц она сразу же поняла, что нам неуютно в ее присутствии.

– Нет, – сказала она, – я не имею вообще никакого касательства к производству солона. И я приехала не для того, чтобы вас убить, усыпить, похитить и запереть в тайной лаборатории.

Сэм представила всех нас Луизе, а Луизу – всем нам. Нам было видно, что в вертолете есть еще люди, но они пока не выходили наружу.

– А где Серж? – спросила Луиза.

– Остался в доме. Мы для него соорудили тюремную камеру.

Луиза потрясенно уставилась на нас, но это было не осуждающее потрясение.

– Ну да, самосуд, – сказал я. – Этот урод подсадил целое племя индейцев на свой мудацкий солон. И абзац всему племени!

– Погодите. И это все? Он ничего больше не сделал?

– Э… А разве этого мало? Нам показалось, что даже более чем достаточно. И потом, вы должны сами знать, что тут происходило. Мы с самого первого дня, как приехали на остров, вели сетевые дневники и блоги. Все должно быть в сети.

– На самом деле там ничего нет. Серж поставил шифратор на выход в сеть. Никто не знал, что тут у вас происходит.

Вот мудак!

– А можно спросить, что он тут с вами делал? – поинтересовалась Луиза.

– Ну, вроде как проводил эксперимент. Просил нас придумывать и рассказывать всякие истории. Как потом оказалось, чтобы наши мозги вырабатывали антидот против солона. Ну а сам постоянно упоминал «Поминки по Финнегану».

– Понятно.

– То есть… вы хотите сказать, что тут есть доля правды?

– Наверное, есть. Хотя что уж там: точно есть.

– Луиза, по-моему, мы явно чего-то недопонимаем, – сказал я.

– Да, пожалуй. – Луиза сделала глубокий вдох и уставилась в сторону леса.

– Ну, так просветите нас, – попросила Сэм. – А то мы теряемся в догадках.

– Видишь ли, Сэм, Серж вовсе не собирался искать антидот против солона.

– Тогда что он тут с нами делал?

– А ты еще не поняла?

– А что я должна была понять?

– Саманта, даже не знаю, как бы это помягче сказать… В общем, Сержу хотелось принять максимальную дозу солона. Он собирался съесть ваши мозги.

АРДЖ

Море! В нем столько всего начинается и кончается. Без вести пропадают матросы. Идут ко дну корабли. Тонут всякие нехорошие женщины. В морскую пучину бросают сокровища. Когда-то жизнь вышла из моря на сушу, вдохнула воздуха в легкие и осталась на суше уже навсегда.

Спустя несколько месяцев после известных событий на острове закончился весь бензин, и мы с Жюльеном решили пойти прогуляться на тот странный пляж за холмами. Мы вышли из дома пораньше, чуть ли не на рассвете. Холодное солнце медленно и неохотно поднималось над горизонтом. Оно наводило на мысли о ком-то, кто ненавидит свою работу. Я на секунду задумался, а какое сейчас время года, но решил никогда больше не задаваться этим вопросом.

Наконец мы добрались до пляжа, где не было ни песка, ни ракушек, ни деревяшек, выброшенных на берег, а были одни только камни. Миллионы камней самых разных цветов. Все размером с куриное яйцо, и все – в форме яйца. Мы его называли Яичным пляжем. Мы с Жюльеном подошли к самой кромке прибоя и стали смотреть, как океанские волны набегают на берег и скрежещут о камни.

Наша история все же дошла до широкой общественности, и производство солона было полностью прекращено, но мы не считали это своей заслугой. Никто из нас пятерых не стремился в герои. Нам это было не нужно. Наши отдельные личности продолжали сливаться в некое единое «я», обладавшее общим разумом, и нам хотелось лишь одного: всегда быть вместе. И мы были вместе – на этом острове, вдали от всех остальных людей. Понимаете, это наш самый большой секрет: если ты ешь продукты, сделанные из клеток нашего мозга, ты становишься одним из нас. Мы все превратились друг в друга и стали одним большим сверхсуществом. Мисс Америка хочет мира во всем мире, и мы тоже этого хотим. А разница в том, что у нас это желание может сбыться.

– Странно, – сказал я Жюльену. – У меня нет ощущения, что я как-то спас человечество. Я себя чувствую каким-то обманщиком, шарлатаном. В смысле, вот он я, здесь и сейчас, живое лекарство от всех болей мира, но я никак не проникаюсь важностью момента.

Он молча кивнул.

Недавние штормы прибили к берегу пластиковый мусор со всей северной части Тихого океана. В основном из Азии: шлепки-вьетнамки, бутылки из-под шампуня и виски, пластмассовые каски, детские игрушки, рыболовные поплавки и одноразовые зажигалки.

Жюльен обернулся ко мне:

– Слушай, Ардж, расскажи про цунами. Как это было? Ты ведь нам ничего толком и не рассказывал.

– Ну, это было почти как сейчас. Только я был наверху, на третьем этаже, и вода просто обрушилась на берег, но не отхлынула, а устремилась вперед. И это была даже не то чтобы волна – а скорее, как будто на город опрокинули тот гигантский поддон с зеленоватым желе из мозговых клеток Зака, и оно растеклось по земле где-то на километр от моря. Оно пахло грязью и солью. Я помню, как рыбы задыхались в воздухе и шлепали хвостами по мокрой земле. Если прищуриться, они были похожи на сверкающие монетки. На сокровища, выброшенные на берег.

Волны Яичного пляжа набегали на берег, а потом примирительно отступали.

Я уселся на камни и стал вспоминать все, что выплеснули мне волны жизни, начиная с той минуты, когда меня ужалила пчела…

…автоприцепы

…мексиканское пиво

…тела повешенных на фонарных столбах

…полеты на вертолетах

…элегантные рубашки-поло из ткани пике

Список длинный, но, я думаю, скоро он подойдет к концу. Когда мы впятером превратимся в то самое, во что мы сейчас превращаемся.

Еще год назад я не мог себе даже представить, что у меня будет новая жизнь. Я начал свой путь в одиночестве и растерянности. Я был стержневым магнитом, у которого всего один полюс. Я был числом, разделенным на ноль. Не знаю, как это у нас получилось, но впятером мы прикончили Супермена. И вознеслись на Небеса. И избавились от всего, что было в нас от мультяшных персонажей. И сделали так, чтобы мир снова стал книгой.

– Кстати, ты слышал, в Такоме нашли пчелиный улей. Это в штате Вашингтон, – сказал Жюльен.

Я попытался представить себе жизнь пчел, которые как-то сумели выжить за все эти годы, а потом нашли нас и ужалили, чтобы передать нам свое сообщение – рассказать нам свою историю. Мне представлялись даже не ульи, а просто отдельные соты, примостившиеся под автодорожными эстакадами, под карнизами заброшенных торговых центров. Они, эти пчелы, упорно искали пыльцу в сорняках на обочинах автомагистралей, но с каждым годом пыльцы становилось все меньше и меньше. Зимой пчелы мерзли, их крылья отваливались на морозе. Летом крылья сгнивали и рассыпались в труху. Но пчелы держались. Искалеченные, обессиленные, они старались не дать погибнуть своим царицам и, как умели, поддерживали друг друга, не давая себе усомниться в том, что их миссия все-таки будет исполнена, и они найдут нас, людей с необычной кровью, – зная, что мы их единственная надежда – их единственный шанс вернуться домой.