Глава 5. Внутренняя политика Александра I в 1815-1825 годах

Как считает Е.Э. Лямина, Аракчеев должен был стать «своего рода орудием императорской власти в крайне сложных взаимоотношениях монарха с дворянством». Стремясь обуздать недальновидное и эгоистичное дворян­ское своеволие (проявления которого были различны: от активного неприя­тия конституционных начал в первые годы царствования и всеобщей нена­висти к Сперанскому – до замыслов цареубийства), Александр мог опирать­ся на Аракчеева как на лично ему преданного вассала, с равной неприязнью относившегося ко всем придворным группировкам 1. После окончания наполеоновских войн Александр возвращается к планам реформирования политичес­кого строя империи. На очередь встал польский вопрос, давно занимавший Александра. Большая часть герцогства Варшавского, перешедшая к России по решению Венского конгресса получила название Царства Польского.

15 ноября 1815г. Александр утвердил конституцию Царства Поль­ского. По этой конституции Александр I становился королем польс­ким. Польская корoна объявлялась наследственной для российских императоров, но власть их на территории Польши ограничивалась кон­ституцией. Управление Польшей вверялось наместнику царя, каковым, Александр назначил генерала из старинного польского рода И. 3айончека. Но фактически наместником стал брат царя великий князь Константин, назначений главнокомандующим польскими вооруженными силами. Высшую законодатель­ную власть осуществлял Сейм, собиравшийся на свои сессии один раз в два года на 30 дней, а между сессиями – Государственный совет, действовавший постоянно. Верхняя палата Сейма состояла из лиц, назначенных королем, нижняя избиралась гражданами по сословиям. Все государственные должности замещались только поляками и офи­циальные акты составлялись на польском языке. Объявлялись неприкосновенность личности и жилища, свобода печати; господствующей религией являлся католицизм, но гарантировалась свобода вероиспо­ведания и другим конфессиям. Вводился равный для всех сословий суд, при независимости и несменяемости судей с гласным судопроизводством. Польская конституция была наиболее либеральным для того вре­мени конституционным актом в Европе. Дарование ее было для Александра I дальнейшим шагом в планировавшемся им переустройстве империи.

Как вспоминал Н.И. Тургенев, «с момента возвращения русских армий в свою страну либераль­ные идеи, как говорили тогда, начали распространяться в России. Кроме регулярных войск, большие массы народного ополчения видела заграничные страны… Пресса более прежнего занималась тем, что происходило в других странах и особенно во Франции, где производился опыт введения новых учреждений»[2]. Как писал Н.И. Греч, «наши молодые, пламенные, благородные люди возымели ревностное желание доставить торжество либеральным идеям, под которыми разу­меется владычество законов,.. искоренение вековых злоупотребле­ний... Правительство не может желать и терпеть зла, но, видно, средства его недостаточны, честные люди должны помогать ему»[3]. Существовавшие в 1814-1816 гг. так называемые преддекабристские объединения были легальными или полулегальными. В феврале 1816 г. возникло первое декабристское общество – Союз спасения. Большинство членов всех этих организаций, действительно, надеялись на то, что сам император дарует России конституцию, осуществит рефор­мы.

В мае 1816 г. состоялся разговор Александра I с флигель-адъютантом полковником П.Д. Киселевым, который объехал ряд гу­берний России, доложил обо всем, что видел, и осто­рожно высказал мысль о необходимости заменить ряд чиновников, берущих взятки, и осуществить некоторые частные реформы в госу­дарственном управлении. Александр отвечал: «Мы должны теперь идти ровными шагами с Европою; в последнее время она столько просветилась, что по нынешнему положению нашему оставаться позади мы уже не можем; но на все надо время… уменьшать злоупотреб­ление, конечно, должно, но одни всего не успеешь сделать, помощ­ников нет, кругом видишь обман… Я знаю, что в управлении боль­шая часть людей должна быть переменена, и ты справедлив, что зло происходит как от высших, так и от дурного выбора низших чиновников; но где их взять? Я и 52-х губернаторов выбрать не могу, а надо тысячи… Вдруг всего не сделаешь, помощников нет».

Несколько позже, около 1820 г., в беседе с видными государствен­ными деятелями – Воронцовым, Меньшиковым, Васильчиковым – Александр вновь заметил, имея в виду проведение преобразований: «Некем взять!». Иначе говоря – нет людей, нет слоя, на который он мог бы опереться при реформировании страны. Но на деле за этими словами стояло недоверие Александра даже к либеральному дворянству, желание прово­дить преобразования единолично, без того, чтобы поделиться с общест­вом хоть малой частью своей власти. В результате, начиная с 1816 г. реформаторские планы Александра и тайные проекты декабристов сосуще­ствуют, причем во многом совпадая.

В начале 1816 г. эстляндское дворянство заявило о своей го­товности освободить крепостных крестьян. Уже в 1804-1805 гг. кресть­яне Прибалтийских губерний получали определенные права. 23 мая 1816 г. была издано «Положение об эстляндских крестьянах». Кре­стьяне получили личную свободу, но без земли, которая объявля­лась собственностью помещиков. Крестьянам предоставлялось право владения земельными наделами на условиях аренды, и возможность в перспективе приобрести их в собственность посред­ством выкупа у помещика. С другой стороны, устанавливается 14-летний переходный период, в течение которого помещик в значи­тельной мере сохранял свою власть над крестьянами. Крестьяне не получили права свободы передвижения и выбора рода занятий, и, таким образом, превращались фактически в бесправных арендаторов иди батраков. Все же «Положение об эстляндских крестьянах» было первым за несколько столетий русской истории актом, которым власть уничтожала крепостное право, пусть и на части территории огром­ной Российской империи. Это было публичное проявление готовности императора идти на конкретные меры по освобождению крестьян. (На аналогичных условиях крестьяне были освобождены в августе 1817 г. в Курляндии и в марте 1819 г. в Лифляндии).

В том же 1816 г. происходит возврат к практике создания военных поселений. В этом году на землях государственных крестьян Новгород­ской губернии была поселена 1-я гренадерская дивизия, в 1817 г. в Херсонской и Слободско-Украинской губерниях – 3-я Украинская и Бугская дивизии. Непосредственное начальство над украинскими по­селениями император поручил генералу К.О. Витту, над новгородски­ми – Аракчееву, который, впрочем, по должности председателя Во­енного департамента Государственного совета по личной просьбе монарха курировал организации и ход всего дела. Теперь военные поселения создаются на иных, чем до войны, началах. На этот раз жители, мест, предназначенных под военные поселения, не выселялись, а обращались в военных поселян. К ним подселялись солдаты «действующих» (регулярных) частей пехоты и кавалерии – по два солдата на поселенное семей­ство. Все поселяне должны были одновременно заниматься и земледелием и военной службой. В военных поселениях учреждались школы, госпитали, ремесленные мастерские. Сыновья военных поселян с 7 лет зачислялись в «кантонисты»; сначала они, оставаясь при роди­телях, обучались в школе чтению, письму и счету, а с 18 лет их уже переводили в воинские части.

Вся жизнь военных поселян строго регламентировалась: по ко­манде они должны были вставать, зажигать огонь, топить печь, вы­ходить на работу, заниматься военным обучением. По приказу воен­ного начальства устраивались браки. Каждый разряд военных посе­лян имел свое обмундирование. Коренная ломка прежнего, привычного быта воспринималась поселянами весьма тягостно. Но особенно тя­желыми оказались обширные строительные и дорожные работы, являвшиеся причиной высокой смертности среди поселян.

Аракчееву приходилось применять самые жесткие меры при подав­лении крестьян и казаков, сопротивлявшихся введению военных посе­лений. В 1817г. против восставших крестьян Новгородской губернии, упорно не желавших становиться поселянами, была применена даже артиллерия. Массовой экзекуции в 1817-1818 гг. были подвергнуты казаки Херсонской губернии, не желавшие переходить на положение военных поселян. Супруга великого князя Николая, Александра Федо­ровна, вспоминала, что в ходе поездки императорской фамилии в Москву «попадались местами жители некоторых деревень, на коленях умолявшие о том, чтобы положение их не изменяли». «Административный почерк Аракчеева, – пишет Е.Э. Лямина, - без труда читался в методах реализации проекта, и современники… связывали устройство поселений с его именем, хотя инициатива здесь принадлежала императору, а сам граф неизменно подчеркивал, что он, лишь беспрекословный исполнитель монаршей воли; чрезмерную жестокость, сопровождавшую введение поселений, он с характерной язвительностью объяснял излишним усердием своих подчиненных»[4].

Согласно мемуарам Александры Федоровны, «в это время Аракчеев был самым деятельным помощником императора. Он был необходим ему и работал с ним ежедневно. Через его руки проходили почти все дела. Этого человека боялись, его никто не любил». Современники не пе­реставали удивляться беспредельному возвышению Аракчеева. Многим ка­залось, что император удалился от дел по внутреннему управлению империей, отдал его в руки Аракчеева. Большая часть дворянства относилась с осуждением к военном поселениям. Но в присутствии Аракчеева «никто не осмеливался говорить о них иначе как с величайшей похвалою»[5] , а при дворе «все без изъятия перед ним изгибалось»[6] .

В 1817-1818 гг. начинается работа над общим планом ликвидации крепост­ного права в России. О серьезности и фундаментальности, намерений Александра свидетельствует тот факт, что одним из исполнителей своего замысла он избрал Аракчеева, которому доверял разрабаты­вать осуществлять свои самые сокровенные замыслы.

Александр продолжал считать в то время, что освободить крес­тьян можно без всякого насилия над помещиками – стоит лишь предложить им выгодные условия (опыт Прибалтики только укреплял его в этой мысли). Он так и не смог до конца понять истинных причин, которые заставляли прибалтийское дворянство добиваться освобождения крепостных и в то же время толкали российское дво­рянство на пассивное, но непоколебимое сопротивление любым эмансипационным. шагам правительства, причин, обусловленных разным уровнем социально-экономического развития собственно русских губерний и Прибалтики. Поэтому в рекомендациях, данных Аракчееву перед началом работы, Александр I настойчиво проводил мысль о недопустимости какого бы то ни было насилия со стороны государ­ства по отношению к помещикам. Проект готовился в величайшей тайне; Александр опасался как мощного противодействия дворянства, так и крестьянских волнений.

Проект Аракчеева предусматривал покупку помещичьих имений с крепостными в казну «по добровольному на то помещиков согласию». Продавать государству крепост­ных, как казалось Аракчееву, помещиков должно было заставить естественное стремление избавиться от долгов и вести хозяйство на рациональной основ – либо обрабатывая наемными рабочими оставшуюся у них землю, либо сдавая ее в аренду крестьянам. Кресть­яне при освобождении получали по 2 десятины земли на ревизскую душу на условиях аренды, но в будущем они могли приобрести зем­лю в собственность. В феврале 1818 г. проект был представлен Александру I и одобрен им.

В эти годы широко развернуло свою деятельность русское отделение Библейского общества, которое ставило своей задачей издание книг Священного Писания на языках народов России и распространение их по низкой цене или бесплатно. В чтении Библии, как считали основатели Общества, «подданные научаются познавать свои обязанности к Богу, государю и ближнему, а мир и любовь царствуют, тогда между вышними и нижними». Библейское общество, имевшее конечной целью слияние всех христианских конфессий, хорошо отражало характер того религиозного просвещения, которое Александр готов был признать основой желательной для него общественности. В него вошли пред­ставители всех существующих в России христианских вероисповеда­ний (кроме католиков). Средства для своей деятельности библей­ское общество получало за счет взносов членов Общества и част­ных пожертвований. Александр I пожертвовал 25 тысяч рублей. Председателем Общества был назначен князь А. Н. Голицын, занимавший пост обер-прокурора Святейшего Синода и председателя Главного управ­ления духовных дел разных исповедений. Н.И. Греч, называвший Голицына «поверенным души императора», писал: «Кто не принадлежал к Обществу Библейскому, тому не было хода ни по службе, ни при дворе». Главным противником Голицына был Аракчеев. «Князь ока­зывал к нему презрение и даже никогда не кланялся. Александру это, видно, нравилось по правилу: divide et impera»[7].

Помимо издания Библии, Библейское общество способствовало распространению школ взаимного обучения, принимало живое учас­тие в делах благотворительности. Однако многие православные иерархи, высказывали недовольство участием в Обществе инославных, изданием мистической литературы. Мистицизм широко распространился в дворянских кругах. Библейское общество обвинялось и в связях с тайными обществами, цель которых – «по­трясение религии и престола». Среди духовных лиц вызвало неодоб­рение и создание в 1817г. «двойного» Министерства духовных дел и народного просвещения под управлением того же А.Н. Голицына. Синод стал одним из отделений Министерства. В создании «двойного Министерства», как и в более ранних мерах конфессиональной поли­тики Александра I, ярко проявился принцип вероисповедного инди­фферентизма государства. «Власти просвещенного абсолютизма... видели в разноголосице исповеданий лишь досадное для планомер­ного воспитания общества согласно своим предначертаниям», — пи­сал А.Е. Пресняков. Кроме того, здесь отразились и симпатии Алек­сандра к масонству, желавшему освободить людей «от религиозных заблуждений их предков». Министерство Голицына должно было распространять в России религиозно-просветительскую идеологию Свя­щенного союза. В 1818 г. особому комитету, созданному при Министерстве духовных дел и народного просвещения, было предпи­сано: согласовать преподавание всех наук с верой в Бога и прин­ципом самодержавной власти.

15 (27) марта 1818 г. состоялось открытие первого заседания сейма в Варшаве. Александр произнес речь, в которой объявил о своем намерении ввести подобный польскому конституционный порядок на всей территории России: «Образование, существовавшее в вашем краю, дозволяло мне ввести немедленно те, которое я вам даровал, ру­ководствуясь правилами законно-свободных учреждений, бывших непрестанно предметом моих помышлений и которых спасительное влияние надеюсь я с помощью Божией распространить на все страны, Провидением попечению моему вверенные. Таким образом, вы мне подали средство явить моему отечеству то, что я уже с давних лет ему приуготовляю и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела достигнут надлежащей зрелости».

Для ближайшего окружения императора эти мысли были отнюдь не новы, но, произнесенные гласно не только на всю Рос­сию, но на весь мир, они стали, можно сказать, сенсацией. «Вы призваны, - говорил далее император, обращаясь к полякам, - дать великий пример Европе, устремляющей на вас свои взоры», доказать, что принципы «законно-свободных» учреждений напрасно смешивают с революционными, тогда как они, если осуществлять их разумно, «совершенно согласуются c порядком».Спустя месяц в речи при закрытии сессии сейма Александр зая­вил, что высоко ценит «независимость мнений» избранников сейма, ибо «свободно избранные должны и рассуждать свободно».

Речи Александра молниеносно разнеслись по России. Среди помещиков они были истолкованы как свидетельство близящегося освобождения крестьян. Ни в среде влиятельных помещиков, ни в среде высшей бюрократии и аристократии никто не выразил одобрения замыслам императора. Но варшавские речи Александра произвели сильное впечатление на умы либерально настроенных русских людей, а также многих членов нового тайного общества декабристов – Союза благоденствия, укрепив их надежды на конституционные намерения царя. Н.М.Карамзин писал: «Варшавские речи сильно отозвались в молодых сердцах: спят и видят конституцию; судят, рядят…»

В апреле 1818 г. Александр издал конституционный «Устав обра­зования Бессарабской области». Верховный совет области, состояв­ший из 5 назначавшихся членов и 6 депутатов, избранных от дво­рянства, наделялся законодательными и распорядительными полномо­чиями. Его решения были окончательными и не подлежали утвержде­ния императора. В мае-июне того же года по поручению Александра I в канцелярии министра юстиции Н.Н. Новосильцева началась работа над конституцией для России – «Государственной уставной грамотoй Российской империи» - в духе принципов польской конституции 1815г. В 1818г. был издан закон, позволивший казенным, удельным и по­мещичьим крестьянам, и вольным хлебопашцам основывать фабрики и заводы. Продолжалась работа над проектoм освобождения крестьян.

Для выработки основ крестьянской реформы был создан специальный Секретный комитет. Окончательный проект освобождения крестьян так и не был создан, но сохранившиеся мате­риалы показывают, что авторы стремились предложить меры, которые могли бы привести к разрушению общины и созданию в России капиталистического сельского хозяйства фермерского типа.

В эти годы издавались книги К.И. Арсеньева «Российская статистика», А.П. Куницына «Право естественное», Н.И. Тургенева «Опыт теории налогов», в которых излагались просветительские идеи, а К.И. Арсеньев от­крыто заявлял о вреде крепостного права. В «Духе журналов» публи­ковались и комментировались тексты западноевропейских конституций.

При этом в ходе работы над проектом «Уставной грамоты» опасения сопротивления со стороны дворянства были настолько велики, что работа велась в строжайшей тайне, и даже не в Петербурге, а в Варшаве. Непосредственным авторам конституционного проекта был, состоявший при Новосильцеве француз П.И. Пешар-Дешан. При работе учитывались конституционный проект Сперанского.

В июне-августе 1819 г. произошло возмущение в Слободско-Украинской (Харьковской) губернии. Здесь, в Чугу­евском и Таганрогском округах, числилось 28 тысяч военных посе­лян. Восставшие протестовали против обращения их в военные посе­ляне. В донесении императору Аракчеев писал: «Никакие убеж­дения не действуют на бунтующих и... все они... кричат следующее: не хотим военного поселения, которое не что иное есть, как служ­ба графу Аракчееву, а не Государю, и мы приняли решительные меры истребить графа и наверное знаем, что с его концом рушится военное поселение». Согласно воспоминаниям Н.К. Греча, «Аракчеев бессовестно обманывал императора, потворствуя его, прихоти, уве­рял его в благоденствии и довольстве солдат, а вспышку приписы­вал влиянию людей злонамеренных и иностранных эмиссаров». Для подавления бунта были стянуты регулярные войска. Было арестовано 2003 участника восстания. Наказанию шпицрутенами подверглись 54 наиболее активных участника восстания, 29 из них были забиты насмерть.

В эти годы Александр вновь возвращается к мысли об отречении от престола. А.Н.Архангельский замечает, что император заговаривал о желании «сбросить с себя бремя короны» именно тогда, ког­да больше всего страшился устранения (в сентябре 1812 г., в ходе подготовки к реформам 1818-1820 гг., и т.д.). Император «как бы упреждает возможный удар, как бы уговаривает всех: не волнуйтесь,.. я уйду сам,.. нужно только выбрать удобное время». Но это не значит, что он не думал всерьез о воз­можности отречения [8]. Летом-осенью 1819г. между членами императорской фамилии обсуждался вопрос о возможном отречении Александра и его послед­ствиях. Выяснилось, что великий князь Константин категорически отказывается царствовать, и, следовательно, наследником стано­вится Николай Павлович. Согласно воспоминаниям Николая I , Алек­сандр говорил, «что он чувствует, что силы его ослабевают, что в нашем веке государям, кроме других качеств нужны физическая сила и здоровье для перенесения больших и постоянных трудов;.. и, что потому он решился… отречься от правления с той минуты, когда почувствует сему время».

К маю 1820 г. конституционный проект был полностью готов и отослан императору. В «Уставной грамоте» провозглашалось создание Государственного сейма (или Государственной думы), состоящего из Сената (его члены назначались императором) и По­сольской палаты (сюда должны были входить избранные «земские послы» и депутате окружных городских обществ). Государственный сейм созывался каждые 5 лет на 30 дней. Без рассмотрения и одоб­рения Сейма монарх не мог издавать законы, но законодательная ини­циатива принадлежала исключительно, императору, он мог отклонить любой закон, утвержденный Сеймом. Император являлся главой испол­нительной власти. Общее собрание Государственного совета становилось центром законодательной, исполнительной и судебной влас­тей. Часть судей должна была быть выборной. Министры подлежали суду в случае нарушения законов и «Грамоты». Сейм обсуждал и утверждал государственный бюджет» Объявлялись свобода слова, ве­роисповедания (однако православие оставалось господствующей ре­лигией, а политическое и гражданское равенство предусматривалось только для христиан), равенство всех перед законом, независимость суда, неприкосновенность личности, гарантировалось право частной собственности (подразумевалось, что крепостные не входят в число граждан. Вообще о крепостном праве в проекте ничего не было сказано. Сословная структура общества, таким образом, не менялась). Избирательные права предостав­лялись дворянам и горожанам, имевшим недвижимость, «именитым гражданам» (ученым, художникам, банкирам), купцам первых двух гильдий и цеховым мастерам.

«Грамота» предусматривала федеративное устройство страны, которая делилась на наместничества, где также создавались двух­палатные сеймы для рассмотрения местных узаконений, а иногда по предложению императора, и общественных. Эти сеймы избирают «земских послов» и депутатов (но эти лица должны быть утверждены императо­ром). Назначаемый монархом наместник управляет при содействии Правительственного совета (из членов, назначенных от министерств) и Общего собрания – часть его членов выбиралась в губерниях, входящих в состав наместничества. В развитие «Уставной грамоты» предстояло выработать «Органические статуты для каждого наместничества».

«Буржуазный характер «Уставной грамоты» 1820 г. несомненен, - пишет С.В. Мироненко, - как впрочем, и ее ярко выраженный патри­мониальный характер»[9]. В принципе ни один вопрос не мог быть решен минуя монарха. Право монарха на вме­шательство в формирование нижней палате наместнических и обще­государственного сеймов на практике означало нарушение принципа разделения властей и шаг назад по сравнению с польской конститу­цией. «Ограничивая самодержавный произвол, вводя его в определенные законные рамки, проект конституции 1820 г., все же сохра­нял доминирующее положение самодержца во всех областях государ­ственной жизни»[1]0. Осуществление проекта должно было, по мысли Александра I уничтожить тяготившую его зависимость императорс­кой власти от столичной вельможно-бюрократической среды, обеспе­чить единство империи полным слиянием с ней Финляндии и Польши, гарантировать быстрое осуществление на местах правительственной политики.

Незначительный объем предоставляемых населению политических прав, сохранение всей полноты власти, в руках государя и его наместников согласовали подобные проекты с сохранением всей полноты самодержавия, которым как личной властью Александр пока не собирался жертвовать. Как бы то ни было, «Уставная грамота», будь она введена в дейст­вие, означала бы новый этап в истории России. Александр одобрил текст «Уставной грамоты». Новосильцев составил проект манифес­та, возвещавший «любезным и верным подданным» императора о даро­вании конституции, с успокоительным заявлением, что она не вво­дит ничего существенно нового в государственный строй, а лишь упорядочивает и развивает присущие ему начала. Однако ни мани­фест, ни «Уставная грамота» не были обнародованы. Почему же Александр в очередной раз отказался от своих планов? Многие сов­ременники и исследователи указывают на то, что на Александра повлияли революционные события в Европе, развернувшиеся в 1820 г., бунт Семеновского полка и рост крестьянских волнений в России. Кроме того, как указывает С.Б. Мироненко, осуществлению намечен­ных реформ помешало мощное и вполне определенное сопротивление подавляющей части дворянства. К преобразованиям стремился очень узкий общественный слой. Среди правящей элиты переменам сочувствовали и к ним стремилась ничтожная по численности группа высших бюрократов, правда, возглавляемая царем. Единственное, что могло в этих условиях обеспечить проведение реформ, - насилие прави­тельства над своей собственной социальной опорой. Но именно этого страшился Александр [11]. Впрочем, Александр вовсе не отказался окончательно от своих планов. Летом 1820 г. Александр I говорил П.А. Вяземскому – одному из сотрудников Н.Н. Новосильцева, что «надеется привести непременно преобразования к желаемому окончанию, что и на эту пору один недос­таток в деньгах, потребных для подобного государственного оборо­та, замедляет приведение в действие мысль, для него священную; что он знает, сколько преобразование сие встретит затруднений,.. противоречия в людях, коих предубеждения... приписывают сим поли­тическим правилам многие бедственные события современные». Происходящие в Европе «беспорядки» - не следствие, а злоупотребление либераль­ными идеями и принципами.
§ 2. Консервативный курс

Речь Александра I при открытии второго польского сейма 1 (13) сентября 1820г. уже сильно отличалась от сказанной два с полови­ной года назад. Полыхали революции в южноевропейских странах – Испании, Неаполе, Пьемонте. Но Александр не отказывался от сво­ей идеи о согласовании либеральных учреждений с полнотой монар­хической власти на общей консервативной задаче охраны «порядка». Он сказал полякам: «Еще несколько шагов, направленных благоразу­мием и умеренностью, ознаменованных доверенностью и правотой, и вы достигните цели моих и ваших надежд».

Однако на сейме Александр столкнулся с резкой оппозицией, выступавшей против правительственных законопроектов. Основные причины недовольства заключались, впрочем, не в тех нарушениях конституции, которые исходили от Александра, а в «неисполнившихся надеж­дах польского общества на восстановление Польши, в границах 1772 г.», - пишет А.А. Корнилов 12. При закрытии сейма Александр сказал: «Вы задержали развитие дела восстановления вашей отчиз­ны, на вас ляжет тяжелая ответственность за это». Он дал великому князю Константину carte blanch для сохранения покорности и порядка в Польше. Теперь в Александр склонялся к тому, чтобы приостановить и ограничить развитие конституционных начал в Польше и отложить намерение дать им применение в общероссийском масштабе.

На конгрессе Священного союза осенью 1820 г. в Троппау Александр говорил о необходимости «принять серьезные и действенные меры против пожара, охватившего весь юг Европы и от которого огонь уже разбросан во всех землях». В Троппау Александр получил известие о восстании лейб-гвардии Семеновского полка 16-18 октября 1820 г. Это событие Александр счел одним из деяний международного союза тайных обществ, направленного против международного союза законных властей. Александр в эти годы подолгу находился за границей. Он считал, что Семеновское дело и спровоцировано для того, чтобы заставить его вернуться в Россию и отвлечь от главного – укрепления Священного союза. «Либеральные помыслы его и молодые сочувствия, - писал об Александре I П.А. Вяземский. – болезненно были затронуты и потрясены грубою и беспощадною действительностью. Заграничные революционные движения, домашний бунт Семеновского полка,.. строптивые замашки Варшавского сейма,.. догадки и более чем догадки о том, что в России замышлялось что-то недоброе, все эти признаки… не могли не отразиться сильно на впечатлительном уме Александра… Здесь боялся он не за себя, а мог бояться за Россию… В такое время нужны предохранительные меры и карантины»[13].

Работа над проектом русской конституции продолжалась, хотя и не очень интенсивно. Вместе с тем две проблемы, и ранее стоящие перед Александром, - обеспечение надежности войска и создание системы народного просвещения, воспитание граждан в соответствии с «видами правительства», приобретают для него особую важность.

Следствие не обнаружило, что возмущение Семеновского полка было инспирировано тайным обществом, но по распоряжению Александра было усилено наблюдение за настроениями в армии и гвардии. Там была введена тайная полиция.

С начала с 1818 года распространялись слухи о возникновении в России тайных антиправительственных обществ. В конце 1820 г. к императору поступил донос на заговорщиков (декабристов) от корнета А.Н. Ронова. В мае 1821 г. из доносов Александр узнал о существовании тайного общества – Союза благоденствия (члены, которого, кстати, не веря уже в реальность стремления императора к реформам, избрали к этому времени своей целью военную революцию). Генерал И.В. Васильчиков, представивший Александру I докладную записку с перечнем участников тайного общества, передавал слова, сказанные ему императором: «Вы знаете, что я разделял и поощрял эти иллюзии и заблуждения; не мне применять строгие меры». Александр ограничился тем, что одни участники тайного общества были разжалованы, другие сосланы, и те, и другие отданы под негласный надзор правительства. А.Е. Пресняков полагал, что этот заговор казался Александру не опасным – заговором идей, а не борьбы и дела. Несмотря на то, что Васильчиков неоднократно пытался убедить царя в серьезности происходящего в России и необходимости сосредоточиться на ее внутренних проблемах, Александр считал более важным делом укрепление Священного союза.

Еще весной 1819 г. в Казанский университет для его ревизии был послан М.Л. Магницкий, бывший вольнодумец и сотрудник М.М. Сперанского, один из тех, о ком Н.И. Греч писал: «К ревнителям Библии, глупым и умным, присоединились злодеи и негодяи и употребили во зло слабости и заблуждения государя». Магницкий обнаружил в университете «дух вольномыслия и безбожия» и в своем докладе Александру предлагал «публичное разрушение» университета. Император наложил резолюцию: «Зачем разрушать, лучше исправить», а «исправлять» это учебное заведение поручил самому Магницкому, назначив его попечителем Казанского учебного округа. В 1821 г. Магницкий начал «реорганизацию» преподавания и жизни университета на основе «благочестия и верноподданности». Он изменил все его учебные планы, уволил 11 из 25 профессоров, заменив их благонадежными гимназическими учителями. Из университета по его приказу были изъяты все книги отличавшиеся «вредным направлением». В самом университете был установлен следующий порядок: студентов заставляли маршировать, читать и петь хором молитвы, провинившегося в крестьянском армяке и лаптях заключали в карцер и т.д. «Неисправимых» студентов Магницкий отдавал в солдаты. В итоге он докладывал императору: «Яд вольнодумства окончательно оставил университет, где обитает ныне страх Божий».

Вскоре «исправлению», хотя и в меньших размерах, был подвергнут Харьковский университет. В 1821 г. исполняющим должность попечителя (а затем попечителем) петербургского учебного округа был назначен Д.П. Рунич. Он начал с доноса о том, что в университете преподаются «в противном христианстве духе», и возбудил судебный процесс против заподозренных в вольномыслии профессоров. В 1822 г. последовал запрет русским учиться за границей. Затем было запрещено преподавание естественного права и политических наук.

Хотя либеральный по своему духу цензурный устав 1804 г. и не был отменен, но негласным распоряжением А.Н. Голицына подчиненному ему цензурному ведомству предписывалось принять меры к недопуще­нию в печати идей, «противных принятым, ныне твердым правилам», обнаруживать и пресекать «вольнодумство, безбожие, своевольство, мечтательное философствование». В печати было запрещено касаться вопросов государственного устройства, критиковать действия любо­го начальства и даже печатать рецензии на игру актеров император­ских театров, поскольку «они находятся на государственной службе». Не допускались даже лояльные правительству сочинения осуждавшие конституции или представительный образ правления.

В 1821 г. шла работа над «Общим сводом предметов, входя­щих во II и III части проекта Органического регламента». В пери­од работы над «Уставной грамотой» предполагалось создавать в ее развитие «Органические регламенты». Теперь Александр решил сде­лать конституцию частью «Органического регламента». В том же го­ду шла активная работа над «Проектом учреждения наместничеств». К ней был привлечен возвращенный из Сибири М.М. Сперанский, сно­ва ставший одним из доверенных лиц императора. 24 августа 1821 г. он записал в дневнике слова Александра I: «Разговор о недо­статке способных и деловых людей не только у нас, но и везде. От­сюда заключение: не торопиться преобразованиями, но для тех, кто их желают, иметь вид, что ими занимаются». Таким образом, Александр утверждал, что не отступает вообще от реформ, но не желает «то­ропиться».

1 августа 1822 г. последовал рескрипт Александра I на имя ми­нистра внутренних дел В.П. Кочубея о запрещении тайных обществ и масонских лож и о взятии с военных и гражданских чинов подписки, что они не принадлежат и впредь не будут принадлежать к таким ор­ганизациям.

К этому времени в России действовали, помимо секретной граж­данской полиции и тайной полиции в армии и гвардии, особые агенты, следившие за действиями самой тайной полиции, а также друг за другом. Следили за всеми высшими государственными липами, в том числе и за Аракчеевым (который знал об этом и сам имел свою агентуру). Впрочем, тайная полиция, несмотря на разветвленную сеть, не смогла выявить существование декабристских организаций. Широко распространилось доносительство. Поступали доносы не только на лиц, заподозренных в «вольнодумстве», но и на влиятельных вельмож – министра юстиции Балашова, А.Н. Голицына, Аракчеева, даже на митрополита Московского Филарета.

Указами 1822-1823 гг. были отменены изданные в первые годы царствования Александра I законодательные акты, сдерживавшие произвол помещиков по отношению к своим крепостным крестьянам. Вновь подтверждалось право помещиков ссылать крестьян в Сибирь «за предерзостные поступки», крестьянам запрещалось жаловаться на жестокость свих господ, возбуждать «иски о воле». Указ 1823 г. подчеркивал монопольное право потомственных дворян владеть крепостными.

Осенью 1822 г. происходит разрыв между Александром и Лагарпом. Последний сдержанно покритиковал политику воспитанника в личном письме. Александр после этого переписку прекратил. Но он оставался верен своим прежним идеалам и намерениям. На важные посты назначались сторонники преобразований: М. Воронцов, А. Закревский, П. Киселев. Но никаких активных мер император не предпринимал, и с 1822 г. нет сведений о работе над проектами преобразований.

Декабристы в своих показаниях и письмах рисуют следующую картину состояния России в последние годы царствования Александра I: «сжатое просвещение», «задушенная свобода», «лихоимство в судах», «совершенное отсутствие закона и справедливости в судопроизводстве», казнокрадство, принявшее невиданные размеры, всеобщие жалобы на стеснение промышленности и торговли… Об этом говорят и менее радикально настроенные современники. Окружавшая Александра I атмосфера общего недовольства его правлением, исходившего от различных кругов, производила на императора гнетущее впечатление.

«Когда думаю, как мало еще сделано внутри государства, то эта мысль ложиться мне на сердце, как десятипудовая гиря; от этого устаю», - говорил в 1824 г. Александр случайному собеседнику, объясняя то впечатление глубокой утомленности жизнью, которое он производил в эти годы. Приближенные к Александру лица отмечали, что в последние годы он стал мрачен, чаще уединялся, говорил о своем намерении «абдикировать» (то есть отречься от престола). В августе 1823 г. по настоянию Константина Павловича в абсолютной тайне был составлен манифест, согласно которому в случае внезапной смерти императора наследником российского престола объявляются великий князь Николай Павлович. О существовании этого акта, кроме Александра, Константина Павловича и Марии Федоровны, знали только тое: митрополит Московский Филарет, Аракчеев и А.Н. Голицын. На возможность отречения Александра I в манифесте не было намека. Но конверт был надписан: «Хранить… до востребования моего». Оставаясь неоглашенным, манифест не имел официальной силы.

Почему же Александр не огласил законным порядком подготовленный манифест? Ведь он не мог не понимать, что, оставляя дело в тайне, ставит под угрозу основополагающий принцип любой монархии – законность перехода власти от одного самодержца к другому. С.В. Мироненко выдвинул следующее объяснение действиям Александра I. К 1822 г. реальные надежды на возможность конституционного переустройства России в близком будущем у императора исчезли. Однако навсегда расстаться с тем, к чему он стремился почти всю жизнь, Александр был не в силах. Именно во время, когда один за одним рушились разрабатывавшиеся планы и приходило понимание недостижимости задуманного, обернувшееся для Александра тяжелым душевным кризисом, ему приходилось решать вопрос о престолонаследии. Издание манифеста, где наследником без всяких условий назван Николай Павлович, означало для императора окончательное признание самому себе, что с планами введение конституции и собственного отречения покончено навсегда. Это было для него психологически невозможным. Поэтому, уступая нажиму Константина, Александр I подготовил все необходимое для законного оформления перехода престола от одного наследника к другому, но так и не смог решиться придать этому акту официальную силу, оставляя для себя возможность иного выбора[14].

Александр постепенно терял былой интерес к религиозным течениям, некогда связанный с широкими политическими планами. Мистики (баронесса Крюденер, Ф. фон Бааден) оказались в опале. Этим стремились воспользоваться консервативно-национальные силы, одинаково враждебные и «либеральным», и «мистическим» увлечениям. Близкий ко двору архимандрит Фотий говорил о том, что сектантские и мистические течения в религии являются источником революционных движений. Адмирал Шишков противопоставлял либерализму, и все политике в духе Священного союза свое «истинно русское» воззрение, согласно которому и библейские общества, и мистический пиетизм выросли из тех же корней, что и конституци­онное и радикальное политические движения, - из враждебного тра­дициям рационализма, из «хаоса чудовищной французской револю­ции»; все это – разные стороны одного направления темных сил, цель которого – поколебать в России православие и вызвать в ней внутренние раздоры. О недовольстве православных иерархов деятель­ностью Библейского общества, изданием антиправославных книг, распространением мистицизма уже было сказано. Святейший Синод был фактически подчинен одному из отделений первого департамента дел Министерства духовных дел и народного про­свещения, управлявшегося А.Н. Голицыным, который был и председа­телем Библейского общества.

В 1823 г. цензурой был разрешен к печати русский перевод пер­вой части книги директора Российского Библейского общества, мис­тика И. Госнера «Дух жизни и учения Иисус Христова в Новом За­вете». Толкования Госнера вызвали негодование архимандрита Фотия и петербургского митрополита Серафима, видевших в них отраже­ние идеологии тайных обществ. Этот случай обернулся против Голи­цына. Архимандрит Фотий настаивая на его отставке. Его поддержи­вали Шишков и Аракчеев, ревниво относившиеся к привязанности Александра к Голицыну. В итоге Голицын был уволен с занимаемых постов. Указом 14 мая 1824 г. «двойное» министерство духовных дел и народного просвещения было упразднено и восстановлено Глав­ное управление делами иностранных исповеданий и Министерство на­родного просвещения. Была прекращена издательская деятельность Библейского общества, к которому, впрочем, Александр и сам уже охладел. Министром народного просвещения был назначен А.С. Шишков, докладчиком по делам Священного Синода стал Аракчеев.

Впрочем, как справедливо заметил А.Н. Архангельский, «каким бы вездесущим ни был граф Аракчеев, как бы ни был бдителен… Шишков, - Россия конца александровского царствования не только не была полицейским государством, но и – на тогдашнем фоне других европейских держав – была государством относительно либеральным»[15].

Предметом пристального внимания Александра оставались военные поселения. Он желал знать буквально обо всем, что в них происходит. В 1821 г. военно-поселенческие части были объединены в Отдельный корпус под общим командованием Аракчеева. Александру I, размышлявшему о военных поселениях, рисовались в будущем по словам Е.Ф. фон Брадке, «идиллии Геснера, садики и овечки»[16]. Периодически осматривая поселения, Александр оставался доволен результатами трудов Аракчеева: чистыми улицами, ровными дорогами, осушенными болотами, стройными линиями домов, четким режимом поселян. Александру I, как пишет А.Н. Архангельский, «хотелось раз и навсегда отвернуться от страшной реальности и погрузиться в блаженное созерцание изъятых из ее власти и прекрасно обустроенных уголков»[17]. K 1825 г. на положение военных поселян были переведены 374 тысячи казенных крестьян и украинских казаков. К ним подселили 131 тысячу солдат регулярных войск. Судя по всему, Александр не собирался останавливать на достигнутом. В 1822 г. он писал Аракчееву: «Пришли мне общую картину предполагаемого поселения всей армии».

Александр в последние годы подолгу гостил в аракчеевском имении Грузино, много путешествовал по российским губерниям. Эти поездки не были связаны с какими-либо правительственными задачами и, по словам А.Е. Преснякова, производят впечатление «погони за новыми впечатлениями, за отдыхом от правительственных дел, за тревожным уклонением от запросов власти, потерявшей для ее носителя личный смысл с крушением прежних планов внешней и внутренней политики»[18]. Александр принимал лишь министра финансов Гурьева и министра иностранных дел Нессельроде. Обо всех остальных делах ему докладывал Аракчеев. Оставшись один, Александр подолгу молился, стоя на коленях.

Вопреки широко распространенному мнению, содержание переписки Аракчеева с императором показывает, как пишет В.А. Томсинов, что Александр «не только не впал в апатию, не только не отошел от дел по управлению империей, но занимался делами, пожалуй, даже активнее, чем прежде. Он стремился все держать под своим контролем и все хотел знать о своих сановниках. Он властно вмешивался в самые мелкие административные вопросы». О том же свидетельствуют и Журналы Комитета министров. Среди резолюций Александра часто встречается: «Лично со мной объясниться». «Только с помощью вездесущего, необыкновенно энергичного..., исполнительного Аракчеева император Александр был в состоянии управлять Россией так, как хотел, то есть все и вся держать под своим контролем и влиянием»[19], оставаясь при этом всегда в тени. Александр I, по словам Н.И. Греча, сделал Аракчеева «Козлищем, но которого падали все грехи, все проклятия народа».

В начале 1825 г. Александр I внес изменения в конституцию Царства Польского. Гласными теперь могли только первое и последнее заседания Сейма. К этому времени в Польше было уже много недовольных политикой Александра, отступлениями от конституции. Сейм, вопреки конституции, не собирался с 1820 года, когда Александр столкнулся с резкой оппозицией со стороны его членов.

1 (3) мая 1825 г. при открытии третьего сейма в своей речи Александр I говорил: «Будущее вашего отечества в ваших руках». Внешне деятельность сейма проходила спокойнее, чем в 1820 г., и при закрытии сейма император поблагодарил его за доверие и преданность и пообещал и впpeдь доказывать свое расположение к нему.

Летом 1825 г. Александр получил от унтер-офицера 3-го Украинского уланского полка И.В. Шервуда первое известие о широком антиправительственном заговоре на юге. Осенью Александр получил еще одно свидетельство существования в 1-ой и 2-ой армиях обширного заговора. Фрейлина императрицы графиня Шуазель-Гуфье вспоминала: «Известие об этом заговоре сильно подействовало на государя… Он нарочно удалился из столицы, чтобы обсудить это дело на свободе, вдали от двора и влияния высокопоставленных лиц». Согласно воспоминаниям графини, однажды у Александра вырвались слова: «Чудовища! Неблагодарные! Я хотел только счастья их».

1 сентября 1825 г. Александр I с супругой выехал в длительное путешествие по югу России. За несколько дней до отъезда Н.М. Карамзин сказал Александру: «Государь! Ваши дни сочтены, Вы не можете более ничего откладывать и должны еще столько сделать, чтобы коней Вашего царствования был достоин его прекрасного начала». Александр отвечал, что непременно все сделает, даст «коренные законы» России…

19 октября в Таганроге император принял генерала И.О. Витта, доложившего, что «тайное общество значительно увеличилось» и назвавшего нескольких «деятельнейших» членов: М.Ф. Орлова, В.Н. Лихарева, Н.М. Муравьева, Н.А. Бестужева, К.Ф. Рылеева, П.И. Пестеля. Судя по всему, Александру была представлена кар­тина широкого заговора, охватившего чуть ли не всю армию. Воз­можно, именно после разговора с Виттом Александр I написал за­писку, не имевшую ни адресата, ни даты. «Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия или либерализма,- говорится в ней,- раз­лит или по крайней мере сильно уже разливается и между войска­ми; что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по различным местам тайные общества или клубы, которые имеют притом секретных миссионеров для распространения своей партии.

Ермолов, Раевский, Киселев, Михаил Орлов, граф Гурьев, Дмит­рий Столыпин и многие другие из генералов, полковников, полко­вых командиров; сверх сего большая часть разных штаб- и обер-офицеров»[20]. Таким образом, Александр писал лишь о слухах о заговоре. Есть свидетельства, что император не слишком доверял доносам и считал, что заговор, если он и существует, опасности для престола не представляет и может быть с легкостью разру­шен своевременными арестами. 10 ноября Александр отдал приказ арестовать в Харькове Ф.Ф. Вадковского и его сообщников.

В Таганроге Александр I продолжал думать о будущей консти­туции, о реформах. Во время последней встречи с Виттом он из­лагал ему планы разбить империю на наместничества, перенести столицу в Киев и т.д. Во время недолгой поездки в Крым Алек­сандр говорил П.М. Волконскому: «Я скоро переселюсь в Крым и буду здесь жить как простой смертный. Я отслужил 25 лет, и сол­дату после этого дают отставку...».

27 ноября 1825 г. в Петербурге узнали о кончине импера­тора Александра I 19 ноября в Таганроге. Внезапная смерть не достигшего еще и 50 лет императора, здоровье которого не вну­шало никаких опасений, смерть, произошедшая вдалеке от столи­цы, в маленьком Таганроге, породила среди современников и осо­бенно потомков много недоумений и слухов. Почти сразу же после кончины императора стали поговаривать, что он вовсе не умер, а удалился куда-то в монастырь. С конца 1880-х годов в русской печати шла оживленная полемика вокруг версии, что с 1837 года Александр жил в Сибири под именем Федора Кузьмича (умер в 1864 году)… Можно сказать, вслед за А. Труайя, что «народная молва вылилась в легенду», у которой был тот конец, какого желал бы сам Александр I [21].

Итак, планы Александра I по введению в России «законно-свободных» учреждений и отмене крепостного права не были осуществлены. Революционные события в Европе в начале 1820-х годов привели Александра к мысли о том, что долг монархов – защищать свою власть как «священный залог», а «всякие иные побуждения» нужно устранить из политики. Бунт Семеновского полка, оппозиционные настроения поляков, греческое восстание укрепили его в этой мысли. Александр не отказался от идеи о необходимости введения «законно-свободных» учреждений, но должен был вновь отложить свое намерение. Последние годы цар­ствования Александра I были омрачены сознанием того, что ему, по всей вероятности, не удастся осуществить свои, вынашиваемые с юности, планы. Действительно, сделать новую попытку ему было не суждено.

Заключение
На формирование личности и политических взглядов Александра I оказали влияние такие разные факторы, как идеи эпохи Просвеще­ния, воспитание для власти и политической деятельности, пройден­ная в юности школа изощренного лавирования между Петербургом и Гатчиной, давшая толчок развитию в его характере многоликости, гибкости и других качеств, важных для выживания в атмосфере по­стоянных интриг.

Взойдя на трон в результате дворцового переворота, Александр не мог действовать без оглядки на дворянство, в первую очередь на высшую аристократию и генералитет, понимая, что от этих сло­ев во многом зависит его пребывание на троне. Сознание зависимос­ти от окружающей престол среды тревожило Александра I в течение всего его царствования.

У Александра I сложилась своя политическая концепция – концепция о необходимости введения «законно-свободных» учреждений, которые должны обеспечить условия мирного развития страны и ее охраны как от революционных потрясений, так и от деспотизма верховной власти. Принципы этой теории он стремился отстаивать и во внутренней и во внешней политике. Более того, Александр стремился «перестроить международные связи на началах, обеспечивающих приносить всеобщего мира»[1]. Как дипломат, он показал себя мастером политического расчета, в чем ему отдавали должное многие современники (в том числе Наполеон). В период борьбы с Наполеоном русская дипломатия прилагала усилия к формированию антифранцузских коалиций. Ей приходилось прибегать и к маневрированию. Наиболее значительным маневром был Тильзитский мир, представлявший попытку разграничить интересы с Францией. Но этот мир не смог предотвратить нового, решительного русско-французского столкновения.

Победа в Отечественной войне 1812 г. сделала Россию главой новой антифранцузской коалиции. Александр I добивался доведения борьбы до низложения Наполеона и создании гарантий против повторения французской агрессии.

1814 год стал высшей точкой славы Александра I. Его авторитет в Европе резко возрос. Александр I был одним из первых творцов Венской системы, лично написал проект акта о Священном союзе 1815 года. Как пишет В. Безотосный, этот союз базировался на «широком круге идей, прежде всего на нравственных заветах христианства… Механизм функционирования Священного союза основывался на взаимных контактах, для чего по мере надобности созывались международные конгрессы, которые по существу являлись предтечами современной европейской интег­рации». В результате Европа первой половины XIX зека не знала крупных войн и был создан прецедент на будущее»[2].

В первые годы создания Священного союза Александр I считал нужным введение умеренных конституций в Европе для противодействия революциям.

Целью союза было не допустить революционных потрясений в Европе. Действительно, союз стал средством успешного подавления западноевропейских революций начала 1820-х гг. Кроме того, Александр I рассчитывал с помощью Священного союза усилить влияние России в Центральной Европе и на Ближнем Востоке. Но эти надежды оправдались лишь частично. Планы Петербурга встретили противодействие со стороны Англии, Австрии и Фран­ции. Помимо этого, стремление Александра I следовать принципам легитимизма вступило в противоречие с другими международными интересами России, что ярко проявилось во время начавшегося в 182I г. греческого восстания. В конечном счете, готовность Александра I действовать самостоятельно в восточном вопросе поставила под угрозу существование Священного союза.

В области внутренней политики Александром I в первой половине царствования были осуществлены реорганизация центрального управления, рефор­мирование просвещения и печати, некоторые меры по улучшению положе­ния крестьян. Затем было отменено крепостное право в прибалтийских губерниях, дарована конституция Царству Польскому. Но проекты многих реформ, разрабатывавшиеся по инициативе Александра I (всеобъемлющий план М.М. Сперанского по реформированию государственной системы страны, проекты конституции России и отмены крепостного права) не бы­ли проведены в жизнь. Основным причинами этого были, во-первых, постоянное сопротивление большин­ства дворянства, особенно его высших кругов, во-вторых, переход Александра I в связи с революционными событиями в Западной Европе в начале 1820-х годов, Семеновским бунтом в России к консервативному курсу. Свою роль сыграло и нежелание императора опираться при проведении преобразований на либеральное дворянство. Александр I и в последние годы своего царствования внутренне оставался верен прежним идеалам и намерениям, но ему так и не уда­лось осуществить задуманное.

Все же значение личности Александра I вряд ли может быть преуменьшено. В первую очередь это касается, конечно, его роли в международных отношениях того времени. В области внутренней политики нужно отметить, что созданные при Александре I государ­ственные институты и структуры управления просуществовали – с некоторыми изменениями – до 1917 года, а преобразования Алек­сандра I и разрабатывавшиеся им – хотя и не осуществленные – проекты преобразований заложили основы для постепенного движения России в сторону отмены крепостного права и других реформ.
Примечания
Введение
[1] Пыпин А. Н. Общественное движение в России при Александре I. – СПб., 1908. – С. 1, 2, 3, 47.

[2] Корнилов А. А. Курс истории России XIX в. Лекция II // Родина. – 1991. - № 9-10. – С. 25. Он же. Курс истории России XIX в. Лекция III // Родина. – 1991. - № 11-12. – С. 103.

[3] Пресняков А. Е. Российские самодержцы. – М., 1990. – С. 167-168, 174, 175.

[4] История СССР с древнейших времен до 1861 г. / Под ред. Н. И. Павленко. – М., 1989. – С. 416.

[5] Там же, с. 416.

[6] Окунь С. Б. История СССР. Лекции I. – Л., 1974. – С. 131-142.

[7] Экштут С. Перекличка судеб – Александр I и Павел Пестель // Родина. – 1989. - № 10. – С. 78.

[8] Напр.: Киняпина Н. С. Внешняя политика России в первой половине XIX в. – М., 1963; Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII – начало XX в.- М., 1978; Ковальченко И. Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в.- М., 1967; Очерки экономической истории России первой половины XIX в.- М., 1959; Нечкина М. В. Движение декабристов. – М., 1955.

[9] Троицкий Н. А. Россия в XIX в.. – М., 1999. – С. 27.

[10] Сафонов М. М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVII-XIX вв. – Л., 1988. – С. 237.

[11] Эйдельман Н. Я. «Революция сверху» в России. – М., 1989. – С. 77, 169-170.

[12] Экштут С. Указ. соч., с. 79.

[13] Чибиряев С. А. Великий русский реформатор. Жизнь, деятельность, политические взгляды М. М. Сперанского. – М., 1989. – С. 23.

[14] Мироненко С. В. Страницы тайной истории самодержавия. Политическая история России в первой половине XIX столетия. – М., 1990. – С. 5, 200.

[15] История России XIX- начала XX столетия. – М., 1998. – С. 30, 44, 84.

[16] История России с древности до наших дней / Под ред. М. Н. Зуева. – М., 1995. – С. 135.

[17] Троицкий Н. А. Указ. соч., с. 11, 15, 26, 67.

[18] Цветков С. Э. Александр I. – М., 1999.

[19] Архангельский А. Н. Александр I. – М., 2000.

[20] Напр.: Внешняя политика России XIX и начала XX вв. Документы Российского министерства иностранных дел. Серия I. Т. 3. – М., 1963; Глинка Ф. Н. Записки русского офицера. – М., 1991; Давыдов Д. В. Военные записки. – М., 1982; Мемуары декабристов. Южное общество. – М., 1982.

[21] Греч Н. И. Записки моей жизни. – М., 1990. – С. 125, 218.

[22] Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни // Наше наследие. – 1989. - № 4. – С. 78-79.

[23] Пресняков А. Е. Указ. соч., с. 145.