Е. П. Блаватская разоблаченная изида том II

ГЛАВА IX. ВЕДЫ И БИБЛИЯ

 — Лидий, “Менсиб”.

 — Овидий, “Фасты”, IV.

 — “Книга Чисел”, XXIII, 1, 2.

 — “Бхагавадгита”.

 — “Книга Бытия”, VI, VII.

 — Феон из Смирны, “Математика”, 147.

Наша задача была бы плохо выполнена, если бы предшествующие главы не продемонстрировали, что иудаизм, ранний и поздний гностицизм, христианство и даже христианское масонство — все были построены на идентичных космических мифах, символах и аллегориях, полное понимание которых доступно только тем, кто унаследовал ключ к ним от их изобретателей.

На последующих страницах мы постараемся показать, насколько они были неправильно истолкованы широко расходящимися и все же тесно связанными вышеперечисленными системами, которые приспосабливали их к своим индивидуальным нуждам. Таким образом, не только получится польза изучающему, но будет совершен долго задержанный и в настоящее время весьма нужный акт справедливости по отношению к тем давним поколениям, гению которых человечество так много обязано. Сравним еще раз мифы Библии с мифами священных книг других народов, чтобы разобраться, какие являются оригиналом, а какие — копией.

Существует только два метода, которые, будучи правильно истолкованы, могут помочь нам в этом. Это — Веды, брахманистская литература и еврейская “Каббала”. Первые, в наиболее философском духе, зачали эти грандиозные мифы; последняя, заимствовав их от халдеев и персов, придала им форму истории еврейского народа, в которой их философский дух был затемнен до полной неузнаваемости для всех, кроме избранных, притом в гораздо более абсурдной форме, чем данная им арийцами. Библия христианской церкви является самым последним вместилищем этой системы искаженных аллегорий, из которых было воздвигнуто здание суеверия — такого, какое никогда не входило в концепции тех, от кого церковь приобрела свои знания. Отвлеченные вымыслы древности, которые веками заполняли народную фантазию лишь трепещущими тенями и смутными образами, приняли в христианстве вид реальных персонажей и стали совершившимися фактами. Метаморфозированная аллегория становится священной историей, и языческий миф преподается народу как откровение, повествующее о сношениях Бога с Его избранным народом.

“Мифы”, — говорит Гораций в своей “Поэтике”, — “были изобретены мудрецами, чтобы укреплять законы и преподавать нравственные истины”.

В то время как Гораций стремился выяснить самый дух и сущность древних мифов, Евгемер, наоборот, претендовал на то, что “мифы были легендарными историями царей и героев, преображенных в богов восхищением народов”. Именно этого последнего метода придерживались христиане, когда они согласились на принятие евгемеризованных патриархов и ошибочно приняли их за людей, действительно существовавших.

Но в противовес этой губительной теории, которая принесла такие горькие плоды, мы имеем длинный ряд величайших философов, каких только производил мир: Платона, Эпихарма, Сократа, Эмпедокла, Плотина и Порфирия, Прокла, Дамасцена, Оригена и даже Аристотеля. Последний ясно излагал эту истину, говоря, что традиция самой седой древности, переданная потомству в виде различных мифов, учит нас, что первые принципы природы могут рассматриваться как “боги”, так как божественное пронизывает всю природу. Все остальное, детали и персонажи, добавлялись позднее для более ясного усвоения простым народом, и слишком уж часто — для укрепления законов, установленных для общего блага.

Сказки не являются исключительной принадлежностью детской комнаты, все человечество — за исключением тех немногих, которые во все века понимали их скрытое значение и пытались открыть глаза суеверным — слушало такие сказки в том или другом виде и, преобразовав их в священные символы, назвало этот продукт РЕЛИГИЕЙ!

Мы постараемся систематизировать наш предмет, поскольку это позволит все время повторяющаяся необходимость проводить параллели между противоречивыми мнениями, обоснованными на одних и тех же мифах. Мы начнем с “Книги Бытия” и будем искать ее скрытого значения в брахманистских преданиях и в халдео-еврейской “Каббале”.

Первым уроком, которому нас в детстве учило Священное Писание, было, что Бог создал мир в шесть дней, а на седьмой день отдыхал. Отсюда, как полагают, седьмому дню присуща особая торжественность, и христиане, принявшие строгие обязанности еврейской субботы, навязали ее нам, заменив седьмой день первым днем недели.

Все системы религиозного мистицизма основаны на числах. У Пифагора Монас или единица, эманирующая дуаду, образуя таким образом троицу и четверку или Арба-ил (мистическое четыре), образует число семь. Святость чисел начинается с великого Первого — ЕДИНИЦЫ и кончается только нулем — символом бесконечного и беспредельного круга, представляющего вселенную. Все промежуточные цифры, в каких бы они ни были комбинациях или как бы ни умножались, представляют философские идеи от слабо намеченных очертаний до определенно установленных научных аксиом, относящихся к духовному или к физическому факту в природе. Они являются ключами к древним воззрениям на космогонию в ее широком значении, включая человека и другие существа, и эволюцию человеческой расы как духовно, так и физически.

Число семь — наиболее священное изо всех и, несомненно, индусского происхождения. Все значительное исчислялось и приспосабливалось к этому числу арийскими философами — идеи так же, как и местности. Поэтому у них были:

Сапта-риши, или семеро мудрецов, олицетворявших семь дилювиальных первобытных рас (послепотопных, как некоторые говорят).

Сапта-лока, семь низших и высших миров, откуда каждый из этих риши вышел, и куда он возвратился во славе перед тем, как достичь окончательного блаженства Мокша.⁴⁸³

Сапта-кула, или семь каст — брахманы считают, что они представляют собою непосредственных потомков самой высшей из них.⁴⁸⁴

Затем также Сапта-Пура (семь святых городов); Сапта-Двипа (семь святых островов); Сапта-Самудра (семь святых морей); Сапта-Парвата (семь святых гор); Сапта-Аранья (семь пустынь); Сапта-Врукша (семь священных деревьев) и т. д.

В халдейско-вавилонском заклинании это число снова появляется столь же значительно, как у индусов. Это число двойственно по своим свойствам, т. е. будучи святым в одном из своих аспектов, оно становится отрицательным при других условиях. Поэтому мы обнаруживаем следующее заклинание, начертанное на ассирийских табличках, теперь столь правильно истолкованных.

“Вечер дурных предзнаменований, та область неба, которая приносит несчастье...

Весть о бедствии.

Осудители Нин-Ки-гал.

Семь богов обширных небес.

Семь богов обширной земли.

Семь богов пламенеющих сфер.

Семь богов небесного легиона.

Семь богов пагубных.

Семь призраков-дурных.

Семь призраков злобных огней.

Злой демон, злой алал, злой гигим, злой телал... злой бог, злой маским.

Дух семи небес помни... Дух семи земель помни... и т. д.”.

Это число снова и снова появляется почти на каждой странице “Бытия” и по всем Моисеевым Книгам, и оно также бросается в глаза (см. следующую главу) в “Книге Иова” и в Восточной “Каббале”. Если еврейские семиты так охотно приняли его, то мы должны сделать вывод, что это было не вслепую, но с полным знанием его сокровенного значения, а отсюда вытекает, что они, наверняка, восприняли также доктрины своих “языческих” соседей. Поэтому будет только естественно, что мы будем искать в языческой философии объяснения этого числа, которое затем снова появилось в христианстве с его семью таинствами, семью церквями в Малой Азии, семью смертными грехами, семью добродетелями (четыре главных и три богословских) и т. д.

Нет ли у семи призматических цветов радуги, увиденных Ноем, какого-либо другого значения, кроме значения завета между Богом и человеком, чтобы освежить память первого? Для каббалиста, по крайней мере, они имеют значение, неотделимое от семи трудов магии, семи верхних сфер, семи нот музыкальной гаммы, семи чисел Пифагора, семи чудес света, семи возрастов и даже семи ступеней масонов, ведущих в святая святых после прохождения пролетов трех и пяти.

Откуда эта тождественность этих загадочных, все время повторяющихся чисел, которые встречаются на каждой странице еврейских Священных Писаний, так же как и в каждой оле и шлоке буддийских и брахманистских книг? Откуда эти числа, которые составляют душу пифагорейской и платонической мысли, и глубины которых ни один неозаренный востоковед или изучающий Библию измерить не мог? И все же у них в руках имеется готовый ключ, если бы они только знали, как его применить. Нигде мистическая ценность человеческого языка и его влияние на человеческие действия не поняты так совершенно, как в Индии; никем они не были лучше объяснены, как авторами старейших “Брахман”. Будучи очень древними, как теперь установлено по их эпохе, они просто старались выразить в более конкретной форме абстрактные метафизические умозрения своих предков.

Настолько велико уважение брахманов к жертвенным тайнам, что они верят, что само создание мира произошло вследствие “жертвенного слова”, произнесенного Первопричиной. Это слово есть “Непроизносимое имя” каббалистов, полностью рассмотренное в предыдущей главе.

Секрет Вед, хотя они и являются “священным знанием”, недоступен без помощи “Брахман”. Строго говоря, Веды (которые написаны в стихах и объединены в четырех книгах) составляют ту часть, которую называют Мантрой или магической молитвой, а “Брахманы” (которые изложены в прозе) содержат ключ к ним. В то время как священной считается только часть Мантры, часть “Брахман” содержит все теологические толкования, умозрения и объяснения жрецов. Наши востоковеды, мы повторяем, не продвинутся вперед сколько-нибудь значительно в понимании ведической литературы, пока не оценят надлежащим образом ныне презираемые ими труды, как, например, “Айтарейя” и “Каушитака-брахмана”, относящиеся к “Ригведе”.

Зороастра называли Мантран или произноситель мантр, и, по данным Хауга, одно из самых древних названий священных писаний парсов было “Мантра-Спента”. Сила и значительность брахмана, выступающего в качестве Хотри-жреца во время приношения Жертвы Сома, состоит в его обладании полным знанием применения священного слова и речи — Вак. Последняя олицетворена в Сара-исвати, жене Брахмы, которая является богиней священного или “Тайного Знания”. Ее обычно изображают едущей верхом на павлине с полностью распущенным хвостом. Глаза на перьях птичьего хвоста символизируют незнающие сна глаза, которые видят все. Человеку, стремящемуся стать адептом “Тайных доктрин”, они напоминают, что он должен иметь сотню глаз Аргуса, чтобы видеть и понимать все.

Вот почему мы говорим, что невозможно разрешить полностью глубокие проблемы, лежащие в основе брахманистских и буддийских священных книг, не обладая совершенным пониманием эзотерического значения пифагорейских чисел. Величайшая сила этой вак, или священной речи, развивается согласно той форме, которую придает мантре действующий хотри, и эта форма заключается целиком в числах и слогах священного метра стихосложения. Если произносить медленно и в определенном ритме — будет один результат; если быстро и в другом ритме — будет другой результат.

“Каждый метр”, — говорит Хауг, — “является невидимым хозяином чего-то видимого в этом мире; как бы, так сказать, его представителем и идеалом. Это великое значение метрической речи происходит от числа слогов, из которых она состоит, ибо каждая вещь имеет определенное числовое соотношение (в точности как в пифагорейской системе). Все эти вещи, метры (чханды), стомы и приштхи должны быть настолько же вечны и божественны, насколько вечны и божественны сами слова, которые они содержат. Древнейшие индусские теологи не только верили в первичное откровение слов священных текстов, но даже в откровение различных форм. Эти формы вместе с их содержанием, вечными словами Вед, являются символами, выражающими явления невидимого мира, и в нескольких отношениях могут быть приравниваемы к “идеям” Платона”.

Это свидетельство со стороны нерасположенного свидетеля снова показывает идентичность между древними религиями в отношении их тайной доктрины. Метр Гаятри, например, состоит из трижды восемь слогов и считается наиболее священным из метров. Это метр Агни, бога огня, становящийся временами эмблемой самого Брахмы, главного творца и “создателя человека” по своему собственному образу. И Пифагор говорит, что

“число восемь или Октада есть первый куб, то есть, сквадрированный во всех отношениях, как игральная кость, исходящая из своего основания два или четного числа; таков же и человек — четырежды квадратный или совершенный”.

Разумеется, мало кто, за исключением пифагорейцев и каббалистов, может понять эту мысль полностью, но эта иллюстрация поможет указать на тесное сродство чисел с ведическими Мантрами. Главные проблемы каждой теологии лежат скрытыми под этим образом огня и разновидным ритмом его пламен. Неопалимая купина Библии, священные огни зороастрийцев и других; платоновская Мировая Душа; доктрины розенкрейцеров, что и душа и тело человека развились из огня, мыслящего и бессмертного элемента, который пропитывает все и, по мнению Гераклита, Гиппократа и Парменида, является Богом, — все имеют одно и то же значение.

Каждый метр в “Брахманах” соответствует числу и, как показал Хауг, в зависимости от того, как он стоит в священных текстах, является прототипом какой-либо видимой формы на земле, и его влияние может быть добрым или злым. “Священная речь” может спасать, но также и убивать; ее многие значения и свойства хорошо известны только дикшите (адепту), который был посвящен во многие тайны и чье “духовное рождение” полностью завершено; Вак мантры есть устная сила, которая пробуждает другую соответствующую и еще более оккультную силу, которые каждая аллегорически олицетворена каким-либо богом в мире духов и, в зависимости от того, как ими пользуются, соответствуют либо богам, либо ракшасам (злым духам). По брахманистским и буддийским представлениям, проклятие, благословение, обет, желание, праздная мысль — все может принять видимую форму и таким образом проявиться объективно перед глазами своего создателя или перед тем, кого это касается. Каждый грех становится, так сказать, воплощенным, и, подобно мстительному демону, преследует своего породителя.

Существуют слова, самые слоги которых таят в себе разрушительное качество, точно они объективные предметы; ибо каждый звук пробуждает соответствующий звук в невидимом мире духов, и этот отзвук производит благое или плохое следствие. Гармонический ритм, мелодия, нежно вибрирующая в атмосфере, творит вокруг благотворное приятное влияние и весьма мощно действует на психологическую, так же как и на физическую природу каждого живого существа на земле; она вызывает реакцию даже в неодушевленных предметах, ибо материя все же есть дух в своей сущности, хотя он и кажется невидимым для наших грубых чувств.

То же самое с числами. Куда бы мы ни обратились, от пророков вплоть до “Апокалипсиса”, всюду библейские писатели употребляют числа три, четыре, семь и двенадцать.

И все же мы знавали нескольких приверженцев Библии, которые утверждали, что Веды скопированы с Книг Моисея!⁴⁸⁵ Веды, написанные на санскрите, языке, чьи грамматические правила и формы, как признают Макс Мюллер и другие ученые, были полностью выработаны задолго до тех дней, когда великая волна эмиграции пронесла его из Азии по всему Западу, — эти Веды перед нами, чтобы провозгласить свое отцовство каждой философии, каждого религиозного учреждения, появившегося позднее среди семитических народов. И какие же числа наиболее часто встречаются в санскритских напевах, в этих возвышенных гимнах творению, единству Бога и бесчисленным проявлениям Его силы? ОДИН, ТРИ и СЕМЬ. Прочитайте гимн Диргхатамаса.

“ТОМУ, КТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ ВСЕХ БОГОВ”.

“Бог, здесь присутствующий, наш благосклонный покровитель, наш жертвователь, имеет брата, который простирается в среднем воздухе. Существует и третий Брат, которого мы обрызгиваем нашими возлияниями... Это он, кого я видел, владыка людей, вооруженный семью лучами”.⁴⁸⁶

И опять:

“Семь Уздечек помогают править телегой, у которой только ОДНО колесо и которую тянет одна единственная лошадь, сияющая семью лучами. Колесо имеет три конечности, бессмертное колесо, неизносимое, на котором висят все миры”.

“Иногда семеро лошадей тащат телегу на семи колесах, и сидят в ней семеро персонажей в сопровождении семи плодовитых нимф”.

Добавим следующее, в честь бога огня — Агни, который ясно явлен как дух, подчиненный ЕДИНОМУ Богу.

“Всегда ЕДИН, хотя и имеет три формы двойной природы (андрогин) — он встает! и жрецы приносят Богу в жертвоприношении свои молитвы, которые доходят до небес, возносимые Агни”.

Совпадение ли это, или же, скорее — как нам подсказывает разум — результат заимствования многих национальных культов от единой, первичной, всеобщей религии? Тайна для непосвященного; поднятие завесы над наиболее возвышенными (ибо правильными и истинными) психологическими и физиологическими проблемами для посвященного. Откровения личного духа человеческого, который божественен не только потому, что этот дух есть эманация ЕДИНОГО верховного Бога, но есть единственный Бог, которого человек в своей слабости и беспомощности в состоянии постичь — ощутить в себе. Эту истину ясно признает ведический поэт, когда говорит:

“Господь, Владыка вселенной, полный мудрости, сошел в меня — слабого и невежественного — и сформировал меня по себе самом в том месте,⁴⁸⁷ где духи с помощью науки обретают мирную радость плода, сладкого, как амброзия”.

Назовем ли мы этот плод “яблоком” с Древа Познания или пиппалой индусского поэта — это не имеет значения. Он — плод эзотерической мудрости. Нашей целью является доказать существование в Индии религиозной системы за многие тысячелетия до того, как были изобретены экзотерические басни о Саде Эдема и Потопе. Отсюда и тождественность доктрин. Ознакомленный с этими доктринами, каждый посвященный других стран становился, в свою очередь, основателем какой-либо великой философской школы на Западе.

Кто из наших ученых санскритологов когда-либо заинтересовался раскрытием действительного значения следующих гимнов, хотя оно весьма ощутимо:

“Пиппала, сладкий плод того дерева, на который слетаются духи. любящие науку (?), и где боги творят все чудеса. Это тайна для того, кто не знает Отца мира”.

Или вот этого:

“На всех стансах заголовок, который гласит, что посвящены они Висвадэвам (то есть всем богам). Тот, кто не знает того Существа, кого я воспеваю во всех его проявлениях, — ничего не поймет в моих стихах; те же, кто знают ЕГО, не чужие в этом воссоединении”.

Это относится к воссоединению и расставанию бессмертной и смертной частей человека.

“Бессмертное Существо”, говорится в предыдущем стансе, “находится в колыбели смертного Существа. Эти два вечных духа идут повсюду; только некоторые люди знают одного, не зная другого” (“Диргхатамас”).

Кто может дать правильную идею о Том, о ком “Ригведа” говорит: “То, которое Едино, мудрые называют по-разному”. Тот Единый воспет поэтами Вед во всех его проявлениях в природе; и книги, считающиеся “ребяческими и глупыми”, учат, как по желанию вызывать существа мудрости для нашего наставления. Они учат, как говорит Порфирий,

“освобождению от всех земных тревог... полету одинокого к ОДИНОКОМУ”.

Профессор Макс Мюллер, чье каждое слово принимается его школой как филологическое евангелие, несомненно прав в одном отношении, когда, определяя природу индусских богов, называет их “масками без актеров... именами без существ, не существами без имен” [304]. Ибо он только доказывает этим монотеизм древней ведической религии. Но нам кажется более чем сомнительным, может ли он сам или кто-либо из его школы питать какую-либо надежду измерить глубину древнеарийской мысли⁴⁸⁸ без тщательного изучения этих самых “масок”. Для материалиста, так же как для ученого, который по различным причинам старается справиться с трудной задачей заставить факты согласоваться или с его собственными взглядами или с Библией, они могут казаться пустыми оболочками призраков. Однако такие авторитеты всегда будут, как были в прошлом, самыми ненадежными руководителями, за исключением вопросов точной науки. “Библейские” патриархи настолько же являются “масками без актеров”, насколько праджапати, и все же, хотя живой персонаж за этими масками представляет собою только абстрактную тень, в каждом из них воплощена идея, которая принадлежит философским и научным теориям древней мудрости.⁴⁸⁹ И кто может оказать лучшую помощь в этом труде, как не сами брахманы, или же каббалисты?

Отрицать категорически наличие какой-либо разумной философии в позднейших брахманистских размышлениях по “Ригведе” равносильно полному отказу от правильного понимания самой религии-матери, которая вызвала их возникновение, и которые являются выражением внутренней мысли непосредственных предков этих более поздних авторов “Брахман”. Если лучшие европейцы так легко доказывают, что все ведические боги только пустые маски, то они также должны быть готовы продемонстрировать, что авторы “Брахман” были столь же неспособны, как они сами, в нахождении где-нибудь этих “актеров”. Когда это будет сделано, не только три другие священные книги, которые, по словам Макса Мюллера, “не заслуживают названия Вед, но и сама “Ригведа” станет бессмысленной мешаниной слов; так как то, что не удалось понять прославленным и утонченным умам древних индусских мудрецов, современным ученым, как бы они ни были учены, нечего надеяться понять. Бедняга Томас Тэйлор был прав, говоря: “филология не философия”.

По меньшей мере, будет нелогично признавать, что имеется скрытая мысль в литературном труде расы, возможно, этнологически отличающейся от нашей, и затем — поскольку этот труд совершенно непонятен для нас, чье духовное развитие в течение нескольких тысяч промежуточных лет уклонилось в совсем ином направлении, — отрицать присутствие в нем вообще какого-либо смысла. Но это как раз то, что несмотря на заслуженное уважение за эрудицию, профессор Макс Мюллер и его школа делают — по крайней мере, в данном случае. Прежде всего нам говорят, что хотя и с осторожностью и с некоторым усилием, но мы все же можем ходить по стопам этих авторов Вед.

“Мы будем чувствовать, что мы поставлены лицом к лицу и разум к разуму с людьми, все же понятными для нас после того, как освободимся от нашего современного самомнения. Мы будем успешны не всегда; слова, стихи, иногда даже целые гимны в Ригведе останутся и должны оставаться для нас мертвой буквой... Ибо, за немногими исключениями... весь мир ведических идей целиком лежит вне пределов нашего интеллектуального горизонта, так что вместо перевода мы можем только строить догадки и комбинировать”.⁴⁹⁰

И все же, чтобы не оставить у нас никаких сомнений по поводу истинной ценности его слов, этот эрудированный ученый в другом месте выражает свое мнение по поводу тех же самых Вед (с одним исключением) следующим образом:

“Единственной значительной, единственной настоящей Ведой является “Ригведа”; другие так называемые Веды заслуживают название Вед не более, чем “Талмуд” заслуживает название Библии.

Профессор Мюллер отвергает их как недостойных чьего-либо внимания и, как мы понимаем, на том основании, что они содержат, главным образом, “формулы жертвоприношения, чары и заклинания” [