Елена Анатольевна Коровина Великие тайны золота, денег и драгоценностей. 100 историй о секретах мира богатства

Чудеса в решете

Иван Васильевич Ельцов к концу XIX века был владельцем золотых приисков в Амурской и Приморской областях Российской империи. В лучшие годы, как рассказывала государственная статистика, добывалось на тех приисках по 50 пудов чистого золота в год. Показатели наисолиднейшие для любого предпринимателя. А ведь Ельцову пришлось все начинать с нуля. Родился он в 1844 году на задворках империи — в Якутске на самой нищей улочке. Имел три класса образования. Поступил на службу к богатому якутскому купцу, торговавшему пушниной. Только к 1883 году сумел открыть свой Торговый дом в Сретенске. Работал вместе с младшими братьями — Федором и Николаем. Дела пошли в гору. Иван Васильевич поселился в Благовещенске. Был избран почетным мировым судьей и почти все свое время начал посвящать делам благотворительности. Тогда это был обычный путь миллионщика: заработал большие деньги — отдай часть на общее благо. И ведь отдавали! Практически все.

А начиналось история амурского предпринимателя мало того что скромно — можно сказать, с последней родительской копейки.

…Анна Ельцова давно ни на кого не надеялась. Жизнь в городе Якутске в середине XIX века была далеко не сахар. Власти об окраине Российской империи не волновались. Да и зачем? Что из Петербурга не видно, того, может, и вовсе нет. Но крошечный Якутск был. И жила там семья мелкого таможенного чиновника Василия Ельцова. Но только на мужа-то Анна надеялась не больше, чем на властей. Ельцов проматывал свое скромное жалованье в кабаке в тот же день, как получал. Хорошо, если в день получки Анне удавалось подловить мужа у входа в кабак и выпросить хоть немного «на семью» — себя и троих сыновей. Сегодня, по меркам Анны, был особо выдающийся день — она сумела получить от мужа на хозяйство куда больше обычного. Как раз вовремя — и так на месяц уж платежи в уездное учили-ще просрочены. Еще неделю, и выгонят сыновей… Конечно, училище — одно название, всего-то три класса образования, но ведь другого нет. А мальчики такие умненькие да сноровистые. Старший, Иван, который уж в последнем классе, вчера заявил: «Кончу ученье, буду тебе, мамка, на шелковую шаль зарабатывать!»

И где он про эдакую шаль услыхал-то? В Якутске в таких обновах не ходят. Холодно тут. Народ о шубах мечтает: кто побогаче — из соболя да белки, кто победней — из зайца да лисицы.

Думая свои нехитрые думы, Анна споро кинула в горшок кусок мороженой оленины, поставила на еще тлеющие в печи уголья другой горшок для каши. Теперь надо бы мучицу просеять, как мясо сварится, похлебку забелить. Но только набрала в мучное решето серой муки, дверь дернулась, чуть с петель не слетела. Недогулявший хозяин дома в сени с криком ворвался: «Анна!»

Анна заметалась по кухне. Надо же деньги спрятать, чтоб Василий не нашел. Но куда? Вынула из кармана кофты да и сунула прямо в решето — под муку. Ельцов на кухню ввалился: «Отдавай деньги!»

Анна руками всплеснула: «Так я лавочнику долг заплатила! Зато теперь на следующий месяц он нам опять кредит откроет». — «А где остаток, я ведь помню, сколько тебе дал!» Жена мину жалостливую скривила: «Я их, Вася, уже в училище отнесла, за учебу сыновей заплатила».

«Врешь! — Ельцов схватил Анну за руку. — Утаить хочешь?! Я видел, как ты деньги в карман кофты совала!»

Вывернул карман, а там пусто. В сердцах съездил жене по физиономии, та в слезы. Поостыл Василий. Может, и правда за учебу заплатила?.. Пес их, баб, разберет… Ельцов плюнул и пошел в кабак догуливать. Даст же кто-нибудь взаймы!

Анна начала деньги из решета выуживать. Только руку в муку засунула, опять дверь — хрясь! Старший сынок Иван в дом влетел: «Я, мамка, по арифметике и по Закону Божьему сегодня высший бал получил! И еще новость — с ума сойти! Купец-якут Ломов предлагает мне с осени, как ученье закончу, к нему „в помощь“ пойти».

У Анны аж дыханье сперло. Ломов — богач, держит в своих руках пушной промысел Якутска. По всей округе скупает у охотников-тунгусов меха — и соболя, и белки, да и зайцем с лисой не брезгует.

«А чтобы я не передумал, да и отец согласился, Ломов мне выдал задаток!» — И, протянув матери крошечный золотой самородок, Иван пустился в пляс.

Анна уставилась на кусочек природного золота. Не зря она частенько собирала в решето свежие яички из-под своих курочек. Выходит, теперь решето притянуло и золотое яичко. Это же целое богатство, и его первым делом от Ель-цова спрятать нужно! А то ведь в кабак стащит… Недолго думая, она схватила самородок и засунула его в решето с мукой. Открыла шкаф, решето осторожно на тарелку поставила, чтоб мука не сыпалась, и взгромоздила на верхнюю полку. А на сына посмотрела строго: «Ежели кто спросит, особливо твой тятька, говори — бабушка Заманиха велела мучную еду для домового поставить».

Заманиха слыла в Якутске ворожеей. Ее даже почтительно называли Белой шаманкой, поскольку она была русская. Оспаривать слова Заманихи желающих не находилось. Вряд ли станет и Василий Ельцов.

А на другой день откуда-то из начальственных верхов пришла бумага. Власти вдруг вспомнили об окраинной таможне: чиновникам повысили жалованье. Так что с новой мужниной получки Анна отложила в муку новую порцию заначки. Получалось, не мука в решете, а прямо-таки золотые яйца. А потом и Иван поступил на работу к купцу-якуту. Дело на поверку оказалось тяжелым да опасным. Целыми месяцами приходилось Ивану разъезжать по тайге от одного охотника к другому, часто ночевать на лесных заимках, опасаясь злого человека больше, чем хищника. Но Иван не оплошал. Уже через пару лет сам хозяин стал называть его почтенно — по имени-отчеству. А потом открыл Иван Васильевич Ельцов и свой торговый дом в Сретенске. А в конце 80-х годов братья Ельцовы уже имели столько денег, что смогли выкупить аж два золотых прииска. Вот куда привело их чудо в решете, принесшее в конце концов действительно золотые яички.

Доха на меху (невероятный случай с тверским купцом Пафнутьевым)

Купец Пафнутьев славился на всю Тверь как самый наихлебосольнейший хозяин. По двести человек на обеды созывал. Мечтал московским купцам нос утереть — по стоимости баснословных обедов переплюнуть. В одном не преуспевал — в количестве. Читал он в газете, что московские купцы Хлудовы к себе на обеды по четыреста человек зазывали, так что на танцах двести пар в кадрили выстраивались, — так вот в небольшой Твери столько гостей на обед никак не собиралось! Решил Пафнутьич, как звали его приятели, собрать гостей из всех волостей, даже москвичей пригласить.

Сказано — сделано! Снял в банке громадную сумму денег на будущий обед. А воры про то и прознали. То ли в банке у них свой человечек оказался, то ли сам Пафнутьич сгоряча расхвастался… Словом, ночью нагрянули незваные гости в купеческий дом. А тут, как на грех, Пафнутьич, решив ради пышного обеда панели дубовые в доме обновить, накануне отпустил всех слуг на три дня. Так что ночные гости в пустой дом, где только один хозяин спал, и пожаловали. Вот удача!

Сгребли Пафнутьича прямо с кровати: «Где деньги, показывай!»

А тот со страху да внезапности как ума лишился. Залепетал что-то несуразное, руками замахал. Один из воров его ударом в ухо и приложил. Пафнутьич на пол на старую медвежью доху упал. Ворам не до него. Не хочет показывать — сами найдут. Начали поиск. Шкафы пораскрывали, матрас с подушками вспороли, вещи отовсюду повытаскивали, даже за иконами посмотрели. Нет денег! Опять к Пафнутьичу кинулись: «Где деньги?»

Тот уж в себя пришел: «Покажу, православные, вы только меня отпустите!» Старик-вор подбоченился: «Мы на душу грех не возьмем. Не убийцы мы — покажь деньги и ступай на все четыре стороны!»

«Одна половица у меня под кроватью — потайная! — прошептал Пафнутьич срывающимся от страха голосом. —

Пустите меня, а сами и вскрывайте!» Но молодой вор похитрей оказался: «А может, деньги у тебя на теле, а ты и сбежишь! А ну срывай все белье!»

Всхлипнул Пафнутьич, но все с себя снял, в одном нательном кресте остался: «Помилосердствуйте, православные! Позвольте хоть в старую доху завернуться!»

«Валяй! — гаркнули воры. — И в угол комнаты отойди, мы под кровать полезем!» Пафнутьич сопротивляться не стал — отошел. Воры под кровать ринулись — половицы отдирать. Тут Пафнутьич-то и сбег.

Выскочил на улицу, побежал в полицейский участок: «Караул, грабят! Бегите ко мне! Там воры!»

Но пока толстопузые полицейские собирались, пока до дома Пафнутьича неспешно трусили, удрали воры. Один только покореженный пол в спальне остался. Полицейский купца спрашивает: «Ну, каковы убытки?» Пафнутьич в усы усмехается: «Хорошо, хоть доху я спас!»

Полицейский у виска покрутил: видать, со страху у купца крыша поехала. Его чуть не убили, дом покорежили, а он старую рванину гладит да смеется. Словом, полицейские в участок вернулись. А Пафнутьич свою старую доху к сердцу прижал. Как не прижать? За подкладкой этой рванины полмиллиона ассигнациями лежит.

«Да уж! — хмыкнул про себя купец. — Доха-то моя всю жизнь со мной прошла. Поистрепалась до того, что выбросить надо, да рука не поднимается — сроднились мы с ней. Вот и не подвела доха в трудный час. Всей своей потрепанной душой благодарна оказалася!»

жүктеу/скачать 2.44 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: