Энциклопедия: Кельтская мифология

Артуровского цикла обычно можно узнать по тому, что они ассоциируются не с

обжитыми и цивилизованными районами Англии, а с дикими и отдаленными землями

севера и запада Британии и с еще более дикими и необжитыми островами.

Подобно тому, как Бран и Уриен являются королями Гоуэра, Аравн, под покровом

искаженных вариантов имени превратившись в Ангиша или Ангиссанса, становится

королем Шотландии или Ирландии, то есть земель скоттов и гэлов, чьи владыки

враждовали с бриттами. Пвилл, владыка Аннвна, точно так же выступает под

двумя личинами. В качестве Пеллеса, "короля чужой страны" и Хранителя Св.

Грааля, он являет собой персонаж большого мифологического значения, хотя его

первичное происхождение и окружение столь же чужды позднейшей христианской

ретуши, как чужды сам Пеллес и его королевский сан облику рыцарей Артура.

Владыка Аида фигурирует в качестве "близкого сородича Иосифа

Аримафейского"[1], человека, "не жалевшего сил ради укрепления христианства

и святой церкви". Кроме того, он предстает в роли отца Элэйн (Элен),

отдавшего ее в жены сэру Ланселоту и подарившего новобрачным пышную

резиденцию под названием "Замок Блиан". Это название, как нетрудно показать,

связано с одним из вассалов Пвилла по имени Тернион, упоминаемым в Первой

Ветви "Мабиноги". Под другим именем - именем сэра Пеллеаса, героя идиллии

Теннисона "Пеллеас и Эттар", - он предстает в новом варианте архаического

мифа, получившего новую жизнь. После пассажа, описывающего его несчастную

любовь к Эттар (или Эттард, как называет ее Мэлори), Пеллеас предстает

женатым на Нимуэ - персонаже, чье первоначальное имя, Рианнон, меняется до

неузнаваемости, превратившись под рукой безвестных переписчиков после ряда

промежуточных вариантов в привычное Вивьен. С Пеллесом, или Пеллеасом,

ассоциируется его сын, король Пеллеан, или Пелам, а также Хранитель Грааля,

которым мог быть не кто иной, как сам Придери. Как и прежде, в ипостаси

божества в "Мабиноги Мэта", он терпит поражение от одного из богов света.

Однако его победителем на этот раз выступает не Артур, ставший преемником

Гвидиона, а Балин, то есть все тот же галло-британский бог Солнца Беленус.
[1] Иосиф Аримафейский - согласно Евангелию, тайный ученик Иисуса

Христа, выкупивший после распятия Его тело у римлян и положивший Его в своем

гробе, собрав капли Его крови в особую чашу. Именно эта чаша с кровью Христа

со временем получила название Святого Грааля. По преданию, после вознесения

Христа Иосиф Аримафейский уехал в Британию, где построил первую в мире

церковь во имя Пречистой Девы Марии. Он же посадил в Гластонбери терновник,

проросший из веточки тернового венца Спасителя. С тех пор в Гластонбери

ежегодно в день Рождества Христова по православному календарю (25 декабря по

старому стилю, 7 января по новому) происходит чудо цветения терновника С

1929 г возникла традиция подносить цветы гластонберийского терновника в

качестве рождественского дара правящему монарху Великобритании (прим.

перев.)
Другое божество тьмы, Гвин ап Нудда, предстает читателю сразу под тремя

разными именами. Этот персонаж, которого Мэлори в своей "Смерти Артура"

называет и сэром Гвинасом, и сэром Гуинасом, и даже сэром Гвенбаусом и

который есть не кто иной, как староваллийский бог Гвинвас (или Гвин),

неизменно выступает на стороне Артура. Корнуолльский Мелвас, образ которого

разделился, превратившись сразу в двух рыцарей, делит между ними и свои

привычные атрибуты. В качестве сэра Мелиаса или Молеуса де Лиля (что

означает "Островитянин")[1] он является рыцарем Круглого стола и во время

конфликта между Артуром и Ланселотом принимает сторону последнего, сражаясь

против короля. Однако в ипостаси сэра Мелиагранса, или Мелиаганса, он, как и

в более старых мифах, похищает королеву Гиневру и увозит ее в свой замок. В

то же время под сомерсетширским именем Аваллон или Аваллах он принимает

участие в эпизоде со Св. Граалем. Король Эвелэйк становится сарацинским

правителем, которого Иосиф Аримафейский обращает в христианскую веру и

увозит с собой в Британию. С патетическим энтузиазмом новообращенного он

пытается завладеть священной чашей, но не удостаивается такой чести. Однако

в качестве воздаяния за благочестивое усердие Промысел Божий обещает ему,

что тот не войдет во врата смерти, пока не увидит собственными глазами, как

рыцарь его крови в девятом колене его потомков получит Св. Грааль. Это

сделал сэр Персиваль, и король Эвелэйк, которому тогда исполнилось триста

лет, мирно почил.

Артура" фигурирует немало этих небожителей. Ллудд, излюбленный персонаж

ранних мифов, становится под пером Мэлори королем Лотом, или Лотом

Оркнейским, в результате любовной истории с женой которого Артур становится

отцом ее ребенка - будущего сэра Мордреда. Кроме того, супруга Лота была и

матерью сэра Гавэйна, или Гавэна, рождение которого Мэлори, правда, никак не

связывает с Артуром, хотя первоначальный вариант мифа заключал в себе именно

такую коллизию. Сэр Гавэйн из артуровской легенды - тот же персонаж, что и

валлийский Гвалхмей, преемник еще более ранней фигуры, Ллеу Ллоу Гиффеса,

точно так же как сэр Мордред, валлийский Медравд - является наследником

брата Ллеу, Дилана. И подобно тому, как сэр Мордред сохраняет мрачный

характер Медравда, так и сэру Гавэйну даже у Мэлори присущи атрибуты

солнечного божества. Мы узнаем, это его силы постепенно возрастают от

рассвета до полудня, а затем вновь и так же постепенно сходят на нет на

закате. Это - осколок языческой символики, весьма соответствующий образу

сэра Эдварда Стрэйхи, который в средневековых преданиях предстает этаким

древним камнем посреди кирпичей более позднего здания.

Зевс позднейшего цикла, Эмрис или Мирддин, выступает в "Смерти Артура"

под обоими этими именами. Имя Эмрис превращается в Борс, и король Борс

Галльский становится братом короля Бана Бенвикского - то есть все того же

Брана "Квадратная ограда", бога-богатыря подземного царства. Мирддин же

никогда не является читателю в таком обличье. Еще более популярный персонаж,

Мерлин, сохраняет черты и атрибуты небесного божества. Он стоит как бы в

стороне от рыцарей и почитается значительно выше их, обладая в некоторых

случаях даже более высоким статусом, чем сам король Артур, по отношению к

которому он занимает примерно такое же положение, какое занимает в

"Мабиноги" Мэт по отношению к Гвидиону. Как и Мэт, он выступает в роли

чародея; как и Мэт, слышит в этом мире любое слово, сказанное даже самым

слабым шепотом, если только ветер подхватит его; более того, он является

практически всеведущим. Рассказ о его исчезновении в том виде, в каком он

представлен в "Смерти Артура", является лишь переделкой и расширением

первоначальной истории, когда мифологическое начало уступает место фактору,

который романисты именуют "женской линией". Всем известно, что великий

волшебник воспылал безумной страстью к некой "деве озера", которую Мэлори

именует Нимуэ, а Теннисон - Вивьен. На самом деле под обоими этими именами

выступает все та же Рианнон. Как сказано в "Смерти Артура", "Мерлин не желал

оставить ее в покое, он хотел всегда быть рядом с ней... она ужасно

утомилась от него, однако ей приходилось держаться с ним как нельзя более

галантно, ибо она испытывала страх перед ним, потому что юн был сыном

дьявола, и она никоим образом не могла избавиться от него. Однажды случилось

так, что Мерлин предстал перед нею в скале, в которой заключено великое

чудо, и с помощью своих чар сделал так, что скала эта превратилась в камень.

И тогда она, прибегнув к женской хитрости, упросила Мерлина забраться под

этот волшебный камень, чтобы выведать для нее какие-нибудь чудеса. Когда же

Мерлин послушался ее, она устроила так, что он, несмотря на все свои

старания, уже никогда не мог вернуться из-под камня обратно. И тогда она

поспешно покинула Мерлина и скрылась".

Могилу Мерлина, оказавшегося заживо погребенным, и сегодня можно видеть

в конце долины Валь дес Феес в Бресильенском лесу в Бретани, Франция.

Каменная башня, возвышающаяся над ней, являет собой весьма прозаический

аналог знаменитой башни из воздушной пряжи, в которой небесный бог, по

преданию, вкушает вечный покой. И все же эта каменная усыпальница далеко не

столь непоэтична, как кожаный мешок, в который Рианнон, этот первоначальный

прообраз Нимуэ, бросила своего пленника Гвавла - прототип Мерлина, словно

барсука в мешок (см. главу 19 - "Приключения богов Аннвна").Элен, супруга

Мирддина, встречается у Мэлори в образах сразу пяти разных Элэйн. Двое из

них являются женами бога тьмы, носящего имя короля Бана и короля Нентреса.

Третья названа дочерью короля Пеллинора - персонажа, чье происхождение

остается неизвестным. Но двумя наиболее известными из них являются дамы -

возлюбленные сэра Ланселота: Прекрасная Элэйн, Элэйн Прелестная, Элэйн

Дева-Лилия Астолата [1], и более счастливая, хотя и не столь прекрасная,

Элэйн, дочь короля Пеллеса и мать Галаада, сына сэра Ланселота.

и в "Смерти Артура" сэра Томаса Мэлори.

перечислены в их новой ипостаси - образах рыцарей и заняли свои места в

артуровской легенде, самое время обратиться к реальному содержанию романа

сэра Томаса Мэлори. Его внешний, событийный план - история Артура, короля

Британии, которого большинство современников Мэлори без тени сомнения

считали вполне реальным историческим лицом. Вокруг этой центральной темы и

сосредоточено описание правления Артура и его деяний, поданное в форме

отдельных эпизодов, повествующих о славных подвигах рыцарей, составлявших,

по преданию, нечто вроде элитарной королевской гвардии. Но, за исключением

этой "исторической" канвы, страдающей явными преувеличениями и искажениями,

весь цикл романов, в сущности, сводится к нескольким основным мифам,

предстающим перед читателем не только в пересказе, но и в основательной

переработке под пером многочисленных компиляторов. Норманнским беллетристам,

перерабатывавшим "Matiere de Bretagne"[1], мифология бриттов предстала в

процессе активной трансформации, когда одни боги уже успели стать смертными

воинами, а другие превратились в друидов и магов, обладающих столь же

земными чертами. Под пером этих компиляторов британские воины стали

норманнскими рыцарями, совершающими подвиги доблести и чести при дворах

славных монархов, черпая вдохновение в фантастических описаниях рыцарских

добродетелей, культивируемых трубадурами, в то время как друиды почти

отказались от своей друидической практики, попахивающей языческим

варварством, и обратились к обыкновенной магии, распространенной у всех

латинских или, лучше сказать, романских народов. Более того, когда реальное

содержание и raison d'etre[2] этих преданий забылись и отошли в прошлое, их

адаптаторы и переработчики получили, так сказать, полную свободу действий. У

большинства авторов романов были свои собственные любимые герои и персонажи,

которых они и делали центральными фигурами своих новелл. Сэр Гавэйн, сэр

Персиваль, сэр Тристан и сэр Овэйн (все они, по-видимому, некогда выполняли

у бриттов роль местных солнечных богов) выступают в качестве центральных

персонажей в романах, названных их именами, и в историях о малодостоверных

деяниях христианизированных рыцарей мало что напоминает об их языческом

происхождении.

[2] Raison d'etre (франц.) - здесь: смысл (прим. перев.)

событий и имен, давно и прочно забытых уже к тому времени, когда из-под

печатного пресса Какстона вышла знаменитая книга Мэлори. Но забвение не есть

уничтожение, и древние мифы в их новой оболочке сохранили все свои прежние

черты, подобно тому как геологи находят в скальных породах окаменелости

следы древней жизни. В таком качестве они и донесли до нас три ключевых

мотива, играющих огромную роль в кельтской мифологии: рождение бога Солнца,

битва между силами света и тьмы и набеги на Аид добрых богов света,

предпринятые ради блага рода человеческого.

Первый из этих мотивов подробно рассмотрен в главе 23, "Явление Артура

в мифологии". В ней представлен пересказ мифологической истории появления

солнечного бога, изложенной в "Мабиноги Мэта фаб Матонви". Артур

просто-напросто сменил Гвидиона. Вместо Аранрод, супруги одряхлевшего

архаического бога небе Нвивра, мы видим жену короля Лота, столь же ветхого

небесного бога Ллуда. Ллеу Ллоу Гиффес вновь появляется в образе сэра

Гавэйна (Гвалхмея), а Дилан превращается в сэра Мордреда (Медравда), а

мудрый Мерлин, Юпитер новой системы персонажей, занимает место своего столь

же премудрого прототипа, Мэта. С этим первым мифологическим мотивом связан

второй - битва между силами света и тьмы. В "Смерти Артура" встречаются

сразу несколько версий этого сюжета. Ведущее место среди них занимает

восстание представителя злых сил, сэра Мордреда, против Артура и сэра

Гавэйна, напоминающее более архаические противостояния Балана, то есть бога

тьмы Брана, и Балина - солнечного бога Беленуса; при этом смертельный удар

Пелламу, Придери в старых мифах наносит тот же самый Балин, или Беленус.

Этот мифологический сюжет имеет и более расширенную форму, в которой

борьба между силами света и тьмы ведется за обладание прекрасной девой. Так

(не вдаваясь в околичности), можно вспомнить, что за руку Гвенвифар боролись

Артур и Медравд, или, в более ранней версии мифа, Артур и Гвин. В "Смерти

Артура" Гвину, чье корнуолльское имя Мелвас превратилось в искаженное "сэр

Мелиагранс", удается похитить Гиневру, но спасает ее уже не Артур. Эта роль

или, лучше сказать, привилегия достается новому герою - сэру Ланселоту,

который преследует Мелиагранса, одерживает победу над ним, убивает коварного

соперника и спасает прекрасную пленницу. Однако необходимо заметить, что в

ранних преданиях образ сэра Ланселота, к немалому удивлению тех, для кого

артуровские саги без Ланселота и королевы Гиневры кажутся чем-то вроде

"Гамлета" без Гамлета, совершенно не встречается. Валлийские песни и

предания единодушно молчат о нем, так что его, по всей вероятности, следует

считать порождением фантазии норманнских беллетристов, незаметно приписавших

своему герою доблестные деяния, которые ранее приписывались другим рыцарям.

Однако романизированные переложения этих двух мифов авторами "Matiere

de Bretagne" представляют для нас куда меньший интерес, чем обработка

третьего. Привлекательность артуровских легенд заключается не только в

описании битв Артура и любовных перипетий его супруги Гиневры, но и в том,

что обеспечило этим историям столь долгую и прочную популярность, - мы имеем

в виду христианское предание о борьбе за Св. Грааль. Влияние этой легенды,

послужившей источником вдохновения для бесчисленных произведений литературы,

изобразительного искусства и музыки, столь велико и многообразно, что

попытка свести его первоисточники, как и истоки артуровских легенд вообще, к

язычеству представляется почти кощунственной, ибо оно практически не

сказалось на его поистине мистическом очаровании. Тем не менее вся эта

легенда явно восходит к куда более примитивным языческим мифам, повествующим

о волшебном неиссякаемом котле плодородия и вдохновения.

В более поздних романах Св. Грааль являет собой священную христианскую

реликвию, обладающую чудодейственными свойствами. В "Смерти Артура"

рассказывается о том, что в ней возлежал Пасхальный Агнец, съеденный

Господом и апостолами на Тайной вечере, а после крестной смерти Иисуса

Христа его тайный ученик, Иосиф Аримафейский, собрал в Святой Грааль капли

крови Спасителя. Но прежде чем быть отождествленным с этим преданием,

древний миф рассказывал о магическом котле, присутствующем во всех

ответвлениях кельтской мифологии. Это и знаменитый "Непустеющий котел"

Дагды, способный накормить всех и никого не оставить недовольным (см. главу

5, "Боги гэлов"), и котел обновления Брана, возвращающий мертвых к жизни

(см. главу 20, "Сватовство к Бранвен и голова Брана"), и котел Великана

Огирврана, из коего появились на свет музы (см. главу 23, "Явление Артура в

мифологии"), и котел, захваченный Кухулином у короля Города Теней (см. главу

12, "Ирландская Илиада"), и котел, отвоеванный Артуром у владыки Аида (см.

главу 23, "Явление Артура в мифологии"), а также еще целый ряд мифических

сосудов, обладающих волшебными свойствами. При переходе от языческой версии

к ее христианизированной переработке изменения затронули едва не все черты

древнего мифа. Так, взять хотя бы основные атрибуты котла, захваченного

Артуром, и перечисленные Талиесином в его "Похищении в Аннвне". Котел этот

принадлежал Пвиллу и его сыну Придери, которые жили в Потустороннем мире,

носившем, помимо прочих титулов, и такие названия, как Поворачивающийся

замок, Четвероугольный замок, Замок веселья, Королевский замок, Стеклянный

замок и Замок богачей. Это волшебное место было со всех сторон окружено

морем, и попасть туда иным путем было практически невозможно. Там не было

недостатка в вине, и счастливые обитатели того мира проводили время, пируя,

и услаждаясь музыкой, и предаваясь всем радостям жизни, не знающей ни

болезней, ни старости. Что же касается котла, то он по наружному краю был

украшен сверкающими жемчужинами; огонь под ним поддерживали своим пламенным

дыханием девять дев; из этого котла, вне всякого сомнения, звучали слова

пророческой мудрости, и, в довершение всех чудес, он никогда не готовил пищу

для лжеца и труса (см. главу 23, "Явление Артура в мифологии"). Итак, это

дает нам обширный объем материалов, позволяющих провести параллель между

языческим котлом и христианской чашей, Святым Граалем.

В поисках таких параллелей нам не придется идти слишком далеко, ибо

большинство их можно найти в самом романе сэра Томаса Мэлори. Этот

мистический сосуд принадлежал королю Пеллесу, то есть Пвиллу, который хранил

его в замке под названием Карбонек. Это название под пером маститых

филологов обрело форму Кэр баннавг, что означает "квадратный" или

"четырехугольный замок", то есть, другими словами, это тот самый Кэр

Педриван, который упоминается в поэме Талиесина. О характере же места,

именуемого Замком богачей и Замком веселья, где "густое вино лилось рекой, и

его пили все", мы находим в тексте "Смерти Артура" целых два упоминания.

Одно из них повествует о том, как после явления Грааля - принесенного,

кстати сказать, девой или ангелом - весь замок наполнился дивным

благоуханием, и каждый из рыцарей обнаружил на столе перед собой

всевозможные яства и напитки, какие только можно себе вообразить. Грааль

недоступен для взоров грешников (христианская облагороженная версия мысли о

том, что котел не станет варить пищу для трусов и лжецов), однако один

взгляд на него исцеляет достойных от ран и хворей, а рядом с Граалем не

страшны ни болезни, ни старость: последний из этих атрибутов не упоминается

Мэлори, но присутствует в более позднем романе под названием "Святой

Грааль". И хотя у Мэлори мы не встречаем никаких упоминаний ни о котле,

окруженном со всех сторон водой, ни о "поворачивающемся" замке, достаточно

отложить "Смерть Артура" и взять в руки "Святой Грааль", чтобы найти оба.

Гвалхмей, прибыв к замку короля Пелеура (Придери), видит, что тот окружен со

всех сторон водой, а Передур, оказавшись на том же самом месте, изумленно

замечает, что замок этот поворачивается, да притом так быстро, что даже

обгоняет ветер. Более того, лучники, стоящие на стенах замка, стреляют

настолько метко, что их стрелам не могут противостоять никакие доспехи, чем

и объясняется странная строка из поэмы, гласящяя, что из всех воинов,

ушедших с Артуром в поход, из Кэр Сиди вернулись лишь семеро.

Весьма показательно, что сам Артур никогда не делает попытки овладеть

Граалем, хотя его языческий прототип в более древнем мифе и захватывает

прообраз Святой чаши. У Мэлори мы находим сразу четырех соперников -

претендентов на мантию Артура: это сэр Пеллеас, сэр Борс, сэр Персиваль и

сэр Галаад. Первого из них, сэра Пеллеаса, можно сразу сбросить со счетов.

Дело в том, что Пеллеасу, бывшему Пеллесу или Пвиллу, было незачем искать

Грааль, ибо он некогда был владельцем ее прообраза. Участие в поисках сэра

Борса также весьма сомнительно, ибо Борс - не кто иной, как бывший Эмрис,

или Мирддин. Если обратиться к старой британской мифологии, легко заметить,

что бог неба никогда не принимал участия в насильственном захвате или

похищении сокровищ у владык подземного царства. Итак, остаются два реальных

претендента - сэр Персиваль и сэр Галаад. "Сэр Персиваль" - это

франко-норманнское имя Передура, героя истории, входящей в состав Красной

Гергестской книги. В этой истории излагается наиболее ранняя из дошедших до

нас версий захвата Грааля. Она возникла еще задолго до формирования

основного корпуса норманнских романов об Артуре, представляя собой некое

промежуточное звено между мифологическими преданиями и описаниями рыцарских

подвигов. Таким образом, наиболее архаичным и "примитивным" персонажем -

искателем Святого Грааля надо признать Передура, то есть сэра Персиваля. С

другой стороны, самым поздним и молодым соискателем бесспорно является сэр

Галаад. Однако есть все основания полагать, что Галаад, или, по-валлийски,

Гвалхавед, то есть "Летний Сокол", - это тот же самый солнечный герой, что и

Гавэйн, по-валлийски Гвалхмей, то есть "Майский Сокол". Оба, как гласит

история "Куллвх и Олвен", были сыновьями одной и той же матери - Гвиар.

Именно сэру Галааду в одном из романов Артуровского круга удается добыть

Святой Грааль. Попытки провести разграничение между ними ни к чему не

привели. Оба персонажа обладают свойствами солнечного божества.

Гвалхмей-Гавэйн, преемник Ллеу Ллоу Гиффеса, и Передур Паладрир, что

означает "Копейщик с длинным копьем", вправе претендовать на равную честь.

Еще более важно, что поиски Грааля, почитавшегося некогда главным сокровищем

Аида, ведет персонаж, занявший в позднейших легендах место Ллеу Ллоу Гиффеса

и Луга Ламфады в более ранних мифах гэлов и бриттов, сохранив при этом

атрибуты долгорукого солнечного божества, ведущего вечную борьбу с силами

Тьмы.

Глава 26

И НИЗВЕРЖЕНИЕ БОГОВ

то оба этих божества, образы которых трансформировались в Артура, вправе

считать себя счастливцами. Да, они лишились своего божественного статуса, но

их новые роли или, лучше сказать, инкарнации, превратившие их в героев

рыцарских романов, принесли им куда больше славы. Имена рыцарей Артура и

рыцарей Круглого стола хорошо знакомы всем и каждому, тогда как имена богов,

не удостоившихся чести восседать за Круглым столом, можно встретить разве

что в антикварной лавке. Да, в отдаленных районах Уэльса в XII веке еще

бытовали старинные предания, в которых так или иначе упоминались имена

Гвидиона, Гвина, Аранрод и Дилана, но они были настолько перепутаны и

употреблялись до такой степени бессистемно, что по ним нет никакой

возможности восстановить нить древнего мифа. Они не имели никакой связи с

современными им гэльскими народными преданиями, изложенными в предыдущих

главах и сохранившими память о таких персонажах, как Гоибниу, Луг, Киан,

Мананнан, Этлин и Балор.

Были, однако, и другие пути, по которым слава старых богов могла дойти

до потомков, давным-давно утративших веру в их божественный статус. Скрижали

ранней истории Британии с готовностью распахивались навстречу бесчисленному

множеству мифических персонажей - при условии, что легенды, связанные с

ними, обладали достаточнойпритягательностью. Так, знаменитая книга Гальфрида

Монмутского, несмотря на все ее пышные претензии на роль исторически

достоверного труда, является памятником ничуть не менее мифологическим, чем

"Смерть Артура" или даже "Мабиногион". Анналы, хранящие имена ранних

британских святых, тоже не составляют исключения. Древнего бога, традиция

почитания которого была слишком развитой, чтобы попросту игнорировать ее,

церковные круги обычно предпочитали поскорее канонизировать, придерживаясь

неписаного правила, что "терпимое отношение к кромлеху[1] облегчает

восприятие евангельской проповеди". Такой участи сумели избежать лишь самые

"непримиримые" боги, такие, как Гвин ап Нудд, который, будучи бесполезным

для Гальфрида Монмутского и совершенно неприемлемым для монастырских

хронистов, так и остался осколком древнего пантеона, уменьшившимся, правда,

до крошечного эльфа, но тем не менее так и оставшимся непобежденным.

перев.).
Столь стойкое сопротивление достойно всяческого уважения, ибо множество

древних богов по капризу ретивых эвгемеристов подверглись насильственной

трансформации. Так, богиня Дон, которую кельты почитали праматерью всех

небесных богов, по непонятной причине превратилась в короля Лохлина и

Дублина, который якобы привел в 267 году н. э. ирландцев в Северный Уэльс.

Еще более выразительный пример - его сын Гвидион, подаривший жителям своей

страны знание букв, то есть письменность. Династия "короля" Дона, по

свидетельству манускрипта Йоло, правила в Северном Уэльсе сто двадцать

девять лет, после чего Кунедда, король Северной Британии, в решающем

сражении нанес ирландцам сокрушительное поражение и изгнал их за море, на

остров Мэн. Это сражение действительно носит исторический характер и, если

оставить в стороне имена Дона и Гвидиона, было, по-видимому, последней

попыткой туземных жителей-гэлов, обосновавшихся на крайней оконечности

западной Британии, противостоять второй и более мощной волне

интервентов-кельтов. В составе того же манускрипта из Йоло сохранилась

любопытная и почти комичная эвгемеристическая версия странного мифа о

костяной тюрьме Оэт и Аноэт, которую воздвиг в Гоуэре сам Манавидан фаб

Ллир. Новая редакция мифа утверждает, что это мрачное сооружение было

реальным зданием, возведенным якобы из костей "цезариан" (то есть римлян),

погибших в битве с Кимрами. Это мрачное сооружение состояло из множества

больших и малых камер, некоторые из них возвышались над землей, а другие

располагались под ней. Пленники, захваченные на поле боя, помещались в более

удобных камерах, тогда как в подземных томились изменники родины.

"Цезариане" несколько раз сносили эту тюрьму до основания, но кимры всякий

раз восстанавливали ее и делали даже более прочной, чем предыдущая. В конце

концов кости переломались и, будучи рассеянными по земле, стали прекрасным

удобрением! "С тех самых пор соседи не переставали удивляться, что в тех

местах из года в год выращивали невиданные урожаи пшеницы, ячменя и прочего

зерна, и продолжалось это много-много лет". Однако лучше всего с нашими

старыми британскими богами мы можем познакомиться не по этим, так сказать,

неавторизованным преданиям, а в компактном, информативном и местами почти

убедительном труде все того же Гальфрида Монмутского "Historia Regum

Britanniae", впервые опубликованном в первой половине XII века и на

протяжении многих веков считавшемся наиболее авторитетным источником по

ранней истории наших островов. Разумеется, строгие критики нашего времени

относят эту книгу к историческим басням. Увы, мы больше не можем признать

достоверной столь заманчивый рассказ о происхождении британцев от выживших

защитников Трои, которых послал на запад, на поиски новой родины, сам Брут,

праправнук благочестивого Энея. В самом деле, позднейшие читатели просто не

могут признать достоверным ни один из фрагментов этой "Истории", начиная с

Энея и кончая Ательстаном. Короли в ней сменяют друг друга вполне

убедительным образом, но, увы, все они не более чем герои народных легенд.

Значительная часть хроники Гальфрида Монмутского, а именно две книги из

двенадцати, естественно, посвящена Артуру. В ней автор рассказывает историю

о том, как сей славный паладин сражался с саксами, ирландцами, скоттами и

пиктами не только в своей собственной стране, но и по всей Западной Европе.

Мы видим, как британский владыка, после присоединения Ирландии, Исландии,

Готланла и Оркни, одерживает большие и малые победы, захватив Норвегию,

Дакию (под которой, по всей вероятности, следует понимать Данию), Аквитанию

и Галлию. После столь громких триумфов ему не остается ничего другого, как

свергнуть власть Римской империи, что Артур и делает та страницах той же

книги), но мятеж Мордреда вынуждает его вернуться на родину, где он и

находит свою смерть, или (ибо даже "реалист" Гальфрид не вполне расстался с

верой в бессмертие Артура) отправляется на остров Аваллон, где залечивает

свои старые раны. Корона Британии тем временем переходит к "его родичу

Константину, сыну Кадора, герцогу Корнуолльскому, в лето пятьсот сорок

второе от Рождества по плоти Господа Нашего Иисуса Христа". Об одном из

эпизодов, касающихся лично Артура, Гальфрид откровенно предпочитает

умалчивать, считая, по-видимому, что такие подробности не вполне уместны в

его "Истории"; правда, он кратко сообщает нам, как Мордред, воспользовавшись

отбытием Артура на континент, захватил трон, женился на Гуанхамаре (Гиневре)

и заключил союз с саксами, и все это - ради того, чтобы потерпеть поражение

в той поистине фатальной битве, которую Гальфрид Монмутский называет

"Камбула", - той самой, в которой нашли свою смерть и Мордред, и Артур,

Валган - "сэр Гавэйн" Мэлори и Гвалхмей более ранних легенд. Более того, мы

видим, что боги "старшего поколения" занимают в "Истории" Гальфрида

Монмутского примерно такое же положение по отношению к Артуру, какое они

занимают и в позднейших валлийских триадах и преданиях. Оставшись

правителями, они в то же время становятся вассалами. В "трех братьях

королевской крови", носящих имена Лот, Уриан и Аугустель и считающихся

правителями северных земель, нетрудно узнать Ллудда, Уриена и Аравна. Этим

трем братьям Артур дарует восстановление "исконных прав их предков", вручая

Аугустелю полусуверенную власть над Шотландией, Уриану вверяя власть над

Муриефом и восстанавливая Лота в правах "консула в Лудонезии [Лотиане] и

других провинциях, по праву ему принадлежащих". Двумя другими

правителями-вассалами Артура были Гунвазий, король Оркнейский, и Мальвазий,

король Исландии. В этих королях мы без труда узнаем Гвина по

латинизированной форме его валлийского имени Гвинвас и корнуолльскому имени

Мелвас. Но такова уж характерная черта писаний Гальфрида Монмутского, что

он, не вникая в суть материала и не владея им, сперва переносит некоторых

старых богов в эпоху Артура, а затем наделяет их собственными владениями.

Уриен был вассалом Артура, но Урианус сам был королем Британии за несколько

веков до рождения Артура. Луд (то есть Ллудд) был наследником трона своего

отца, Бели. Правда, мы не слышим здесь ни каких упоминаний о его серебряной

руке, однако узнаем, что он "славился как строитель городов и зодчий,

сумевший восстановить стены Триновантума[1], которые он укрепил бесчисленным

множеством башен... и хотя он построил немало других городов, более всего он

любил именно Триновантум и проводил в нем большую часть года, почему город

этот впоследствии стали именовать Кэрлудом, затем, когда название это было

испорчено, - Кэрлондоном, а еще позже, когда язык со временем заметно

изменился, - Лондоном. Иноземцы же, прибывшие в Британию и захватившие

власть в ней, стали называть его Лондрес. В конце концов, когда он [Ллудд]

умер, его тело было предано земле возле ворот, которые к тому времени

именовались на языке бриттов Партлуд, а на языке саксов - Лудесгата". Его

преемником на троне стал его родной брат, Кассибеллавн (Кассивеллавнус), в

годы правления которого в Британии впервые высадился Гай Юлий Цезарь.
[1] То есть Лондона, упомянутого под его ранним названием, Троя Нова

(то есть Новая Троя - Прим. перев.), данным ему Брутом.

Гальфриду Монмутскому. Один из старинных валлийских романов, "История о

Ллудде и Ллефелисе", входящий в состав "Мабиногиона", связывает

восстановление Лондона с Ллуддом, повествуя об этом практически в тех же

выражениях, что и Гальфрид. И тем не менее история, вводящая, так сказать, в

научный обиход эти псевдоисторические детали, носит вполне мифологический

характер. В ней рассказывается о том, как в дни Ллудда на Британию

обрушились сразу три бедствия. Первым из них стало вторжение на острова

странного племени чародеев, получившего название коранайд (что означает

"карлики"), обладавшего тремя качествами, делавшими их весьма непопулярными:

во-первых, за пищу и кров они расплачивались с хозяевами так называемой

"волшебной монетой", деньгами, которые хотя внешне и выглядели как

настоящие, вскоре, как только кончалось действие магических чар,

превращались - как и щиты, кони и псы, сделанные Гвид ионом, сыном Дон,

чтобы обмануть Придери, - в комочки обычного мха; во-вторых, коронайды могли

слышать все, что говорилось в любом уголке Британии, даже шепотом, лишь бы

только сказанное подхватил ветер; и, в-третьих, они были неуязвимы ни для

какого оружия.

Вторым стал "ужасный вой, возникавший каждый год вечером накануне

первого мая над кажым очагом на острове Британия, вой, проникавший в сердца

людей и повергавший их в отчаяние, так что мужчины теряли силы и мужество, у

беременных женщин случались выкидыши, а юноши и девушки лишались чувств и

падали в обморок, и все животные и деревья, а также источники вод утрачивали

свою жизненную силу". Третьим было внезапное исчезновение запасов провизии в

королевском дворце; это произошло так неожиданно, что запасы пищи на целый

год бесследно исчезли за одну ночь, и никто не мог понять, куда же они

подевались.

По совету знатных мужей Ллудд отправился во Францию, чтобы попросить

помощи у своего собственного брата, Ллефелиса, который "был мужем большого

ума и мудрости". Решив переговорить с братом так, чтобы об этом не узнали

коронайды, Ллефелис приготовил длинную медную трубу, через которую они и

побеседовали друг с другом. Коварные карлики не могли слышать, о чем именно

говорили братья через эту трубу, они подослали злобного демона, который

проник в трубу и стал нашептывать в нее разные оскорбительные словечки,

чтобы поссорить братьев между собой. Однако те слишком хорошо знали друг

друга, чтобы поддаться на такую лукавую уловку, и мигом выгнали демона,

наполнив трубу вином. Затем Ллефелис посоветовал Ллудду захватить с собой в

Британию горстку волшебных насекомых, которых он даст ему, и настоять их

дома в воде. Когда вода достаточно пропитается их ядом, Ллудду останется

только пригласить и своих подданных, и карликов якобы на совет, и неожиданно

облить этой водой всех присутствующих. Обычным людям эта вода не причинит

никакого вреда, а вот для карликов окажется смертельным ядом.

Что же касается дикого воя, то Ллефелис заявил, что вой этот издавал

дракон. Это чудовище именовалось Красным Драконом Британии, и вопит оно

потому, что на него нападает Белый Дракон саксов, пытающийся убить и

поглотить его. Французский король посоветовал своему брату измерить длину и

ширину острова Британия, определить самый центр его и приказать вырыть там

яму. В эту яму нужно будет поставить котел с хмельным медом и прикрыть его

атласным покрывалом. Сам Ллудд должен будет наблюдать из укромного места за

всем происходящим. Драконы вскоре появятся и начнут сражаться друг с другом

в воздухе, а когда совсем ослабеют - упадут прямо на атласное покрывало,

провалятся в яму и обнаружат в ней котел с медом Разумеется, они упьются

медом и тотчас заснут. Как только Ллудд убедится, что они совершенно

беспомощны, он должен будет спуститься в яму, завернуть их в то те самое

атласное покрывало и похоронить в каменном гробу в самом безопасном месте на

всей Британии. И если он сделает все как следует, ни он, ни его подданные

никогда больше не услышат драконьего воя.

А исчезновение съестных припасов произошло по вине "могущественного

мага и чародея", который своими чарами наслал на обитателей дворца глубокий

сон и, пока они спали, беспрепятственно вынес из дворца все запасы. Впредь

Ллудд должен будет наблюдать за ним, усевшись возле котла, наполненного

холодной водой. И как только он почувствует, что его одолевает дремота, он

должен тотчас плюхнуться в котел, чтобы прогнать сон и обескуражить вора.

Выслушав советы брата, Ллудд поспешил в Британию. Дома он тотчас бросил

насекомых в воду, хорошенько размешал их и пригласил на совет мужей Британии

и коронайдов. В нужный момент он внезапно выплеснул на них воду. Британцам

она не причинила никакого вреда, а все карлики, как и предсказывал Ллефелис,

умерли на месте.

После этого Ллудд решил покончить с драконами. Осторожно обмерив

остров, он отыскал его середину. Ею оказался Оксфорд, и король приказал

вырыть глубокую яму, поставить в нее котел с хмельным медом и прикрыть ее

атласным покрывалом. Когда все было исполнено, король спрятался в укрытии и

принялся ждать. Вскоре и впрямь появились драконы. Они долго кружились в

воздухе, затем сцепились друг с другом и долго пытались одолеть один

другого. Выбившись из сил, они упали прямо на атласное покрывало и,

провалившись под него, оказались перед котлом с медом. Жадно выпив мед,

чудовища тотчас захрапели. Подождав, когда они успокоятся, Ллудд вытащил

покрывало, расправил его и крепко завернул в него драконов. Затем он отнес

их в округ Сноудон, где и предал их земле в хорошо укрепленной крепости,

развалины которой, в окрестностях урочища Бедгелерт, до сих пор именуются

Динас Эмрис. После этого много лет никто и не слышал ужасного воя, пока

Мерлин спустя пять веков не освободил драконов из подземной темницы, и те

тотчас продолжили бой, и красный дракон одержал верх и изгнал белого из

Британии. Покончив с этим, Ллудд устроил у себя во дворце пышный пир,

приказал накрыть столы, подать яства и, запасшись котлом воды, принялся

наблюдать за происходящимРовно в полночь он услышал нежные, чарующие звуки

музыки, нагоняющие сладкую дремоту. Однако, вспомнив наставления брата,

Ллудд несколько раз окунался в котел с ледяной водой. И вот перед самым

рассветом в зал вошел муж огромного роста, облаченный в доспехи. На плечах

он принес корзину и принялся складывать в нее яства, стоявшие на столе.

Корзина, как и мешок Пвилла, в который он бросил Гвавла, казалась поистине

бездонной. Однако незнакомец все-таки наполнил ее доверху и собрался было

вынести из зала, но Ллудд решительно остановил его. Вспыхнула схватка,

зазвенели мечи, и Ллудд одержал верх над чародеем и сделал его своим

вассалом. Так кончились "Три бедствия Британии". В процессе превращения из

бога в короля Ллудд, как видим, утратил большую часть своих прежних

мифологических атрибутов и черт. Он лишился даже своей дочери Кройддилад,

которая отныне стала считаться дочерью другого божества. Не совсем ясно, как

и почему Ллудда, бога неба, стали путать с Ллиром, богом моря, но совершенно

очевидно, что Кройддилад в ранневаллийских легендах и поэмах - тот же самый

перонаж, что Кордейлья Гальфрида Монмутского и еще более знаменитая Корделия

Шекспира. Великий драматург весьма обязан кельтской мифологии сюжетной

канвой этой легенды, в которую он вплел трагическую историю короля Лира.

Лейр, как именует его Гальфрид Монмутский в своей "Historia Regum

Britanniae", был сыном Бладуда, построившего Кэр Бадус (Бат) и погибшего,

подобно греческому Икару, во время катастрофы летательного аппарата

собственного изобретения. Сыновей у Лейра не было, а были три дочери,

Гонорилья, Реган и Корделия, и престарелый король при конце своих дней решил

разделить свое королевство между ними. Но для начала он решил испытать их,

чтобы узнать, кто из дочерей больше любит его, чтобы отдать наиболее

достойной лучшую и большую часть своих владений. Гонорилья, старшая из

сестер, в ответ на вопрос отец о том, как сильно она любит его, "призвала

небеса в свидетели, что любит его больше своей собственной души". Реган в

ответ "поклялась, что не может найти более достойного выражения своим

чувствам, но заверила, что любит отца более всего живого на земле". Когда же

настал черед Корделии, младшей из дочерей короля, она, в отличие от

напыщенной патетики сестер, отвечала ему совсем иначе. "Отец мой, -

заговорила она, - найдется ли на свете дочь, которая бы любила отца больше,

чем ее обязывает долг? По моему суждению, если кто-то клянется и уверяет,

что это не так, то это явный знак, что он скрывает свои истинные чувства под

покровом лукавой преданности. Я всегда любила и почитала тебя, отец, ни в

чем не преступая своего долга, и, если ты настаиваешь и хочешь услышать от

меня еще что-то особенное, вспомни о том почтении, которое я всегда тебе

выказывала, и прими это за краткий ответ на все свои расспросы. Подумай сам:

у тебя так много владений, что тебе поистине нет цены; вот ровно настолько я

и люблю тебя". Услышав это, разгневанный отец тотчас разделил свое

королевство между двумя старшими дочерьми, выдав их замуж за двух наиболее

знатных аристократов. Гонорилья стала женой Маглавна, герцога Альбанского, а

Реган - женой Генуина, герцога Корнуолльского. Корделии же было отказано не

только в доле наследства, но даже и в приданом. Однако Аганипп, король

франков, женился на не ради ее удивительной красоты.
[1] Альба - Северная Британия
Вступив во владения своей половиной королевства, зятья Лейра тотчас

подняли мятеж против него и лишили престарелого монарха всякой власти.

Единственной компенсацией за утрату прежнего могущества стало... милостивое

согласие Маглавна выделить старику охрану из шестидесяти стражников. Однако

два года спустя герцог Альбанский, по настоянию своей жены Гонорильи, дочери

злосчастного Лейра, сократил число стражников до тридцати. Оскорбленный

этим, старик покинул двор Маглавна и отправился к Генуину, супругу Реган.

Поначалу герцог Корнуолльский принял бывшего короля с подобающими почестями,

но не успел старик прожить и года при его дворе, как второй зять сократил

число его слуг до пяти. После этого обиженный старец поспешил обратно к

старшей дочери, но та поклялась, что отец может остаться у них только при

условии, что удовольствуется одним-единственным слугой. Лейр в отчаянии

решил отправиться к Корделии и попросить у нее прощения, горько раскаиваясь

в том, как несправедливо он обошелся с ней. Опасаясь приема, который может

его ожидать, старик сел на корабль и отправился в Галлию. Прибыв в

Карицию[1], он отправил к дочери гонца с известием о своих злоключениях и

мольбой о помощи. Корделия немедленно послала отцу деньги, лучшие одежды и

свиту из сорока стражников, и, когда тот вновь обрел облик, подобающий

королю, Аганипп и его приближенные приняли его с подобающей пышностью, а сам

Аганипп передал ему власть над Галлией до тех пор, пока старик не вернет

себе свое прежнее королевство. Чтобы восстановить власть Лейра в Британии,

король франков со своим войском высадился на острове. Маглавн и Генуин были

изгнаны, Лейр вернулся на свой трон и прожил после этого еще целых три года.

Корделия, вступив во владение Британией, "похоронила отца в особой

усыпальнице, которую она повелела устроить для него под дном реки Сор в

Лейчестере ["Ллир-честре"] и которая первоначально была подземным святилищем

в честь бога Януса. Там все рабочие города ежегодно перед началом работ

устраивали пышные празднества".

историей о Лейре и трех его дочерях, но мифологическая основа этой легенды

становится совершенно очевидной в связи с описанием подземного храма,

посвященного Ллиру, который был прежде богом подводного, а теперь еще и

подземного царства. Так Плутон или Отец Дис бриттов соединились с

двойственной первопричиной стихий, подобно римскому божеству, знаменитому

двуликому Янусу, с которым он явно отождествлялся. После этого в числе еще

примерно десяти королей (ибо какие-либо иные критерии для оценки полета

времени в "Истории" Гальфрида Монмутского попросту отсутствуют) мы можем

узнать еще как минимум двух древних богов бриттов, выступающих в новом

облике. Бренний (то есть Бран) ведет борьбу за королевскую власть со своим

братом Беленусом. Очевидно, что перед нами - поздняя версия архаического

мифа о братьях-близнецах, Тьме и Свете, который так часто встречается в

кельтской мифологии. Бран, бог смерти и подземного царства, противостоит

Беленусу (Белену), богу солнца и здоровья. В оригинальном, утра- ченном

варианте мифа они, по всей вероятности, поочередно одерживали верх и

уступали друг другу, являя собой символ смены дня и ночи, лета и зимы. В

"Истории" Гальфрида Монмутского братья поделили Британию между собой;

Беленусу досталась "корона острова и владения в Лоэгрии, Кэмбрии и

Корнуолле, поскольку, согласно троянским законам, именно к нему, как к

старшему, переходили права наследства", а Бренний, на правах младшего,

получил "Нортумберленд с землями, простирающимися от реки Хамбер до

Кэйтнесса". Но льстецы убеждали Бренния вступить в союз с королем Норвегии и

напасть на Беленуса. Разгорелась битва, в которой Беленус одержал победу, а

Бренний едва успел бежать в Галлию, где и женился на дочери герцога, став

после смерти последнего его законным преемником на троне.

Оказавшись во главе сильной армии, он не преминул вторгнуться в

Британию. Беленус выставил против него все силы своего королевства, и оба

войска уже готовы были скрестить мечи в решающей схватке, но тут Конвенна,

мать обоих королей-братьев, сумела убедить их не вступать в бой. Так и не

начав битвы, братья пришли к согласию объединить свои армии и выступить в

совместный поход в Галлию. Бритты и аллоброги покорили всех королей франков,

вторглись в Италию, опустошая и разоряя города и деревни, и двинулись

походным маршем на Рим. Римские консулы Габий и Порсена с почетом приняли

их, преподнесли им богатые дары - золото и серебро - и пообещали ежегодно

выплачивать большую дань. После этого Бренний и Беленус повели свои армии в

Германию и принялись опустошать ее. Однако римляне, придя в себя после

внезапного появления бриттов у стен Вечного города, поспешили на помощь

германцам. Тогда Бренний и Беленус вновь двинулись на Рим и после долгой

осады захватили город. После этого Бренний остался в Италии, "где стал

неслыханным тираном и принялся жестоко угнетать местных жителей". (Можно

подумать, что вся эта невероятная история была придумана только ради того,

чтобы объявить бриттом предводителя этрусков Бренну, который в 390 году до

н. э. действительно взял Рим). Другой брат, Беленус, возвратился в Британию.

По словам все того же Гальфрида Монмутского, "он воздвиг врата дивной

красоты в Триновантуме, на берегу Темзы, которые жители в память о нем до

сего дня называют Билингсгейт. Кроме них, он построил высокую башню, а у ее

стен устроил гавань и пристань для кораблей... Когда же господь остановил

его дни, тело его было предано огню, а пепел был собран в золотую урну,

которую его подданные с великими почестями водрузили в Триновантуме на самом

верху вышепоименованной башни". Его преемником стал Гургюнт Брабтрук[1],

который, возвращаясь в Оркни из набега на Данес, встретил корабли Парталона

и его воинов, которые плыли из Испании, собираясь высадиться в Ирландии.
[1] Это тот же самый вымышленный персонаж, что и популярный кельтский

бог, прототип Гаргантюа Рабле.

своей популярности и после того, как превратились в святых. Ранние

валлийские агиографы неизменно упоминали семейство Ллира Ледиата первым в

числе "Трех главных святых семейств острова Британия".Однако слава самого

Ллира есть лишь отраженный отблеск славы его сына, Брана Блаженного, который

впервые познакомил обитателей Британии с христианством. Легенда повествует о

том, что он оказался в плену и попал в Рим вместе со своим сыном Карадавком

(которого ради благой цели стали отождествлять с реальным историческим

Каратаком) и прочими членами своего семейства, и провел там целых семь лет.

За это время он успел принять христианскую веру и по возвращении на родину

усердно принялся проповедовать ее в Британии. Ни его сын Карадавк, ни

единокровный брат Манавидан не пошли по его стопам, зато их потомки

последовали примеру деда. Все сыновья Карадавка стали святыми, а его дочь

Эйген, ставшая женой вождя по имени Кэр Саррлог (Старый Сарум), вообще стала

первой женщиной Британии, причисленной к лику святых. Ветвь Манавидана же

оказалась не столь щедрой на святость. Его сын и внук так и остались

язычниками, зато правнук приобрел широкую известность, став христианским

святым - св. Дифаном, которого папа Елевферий назначил епископом Уэльским и

который впоследствии принял мученическую кончину в Мертир Диван. После этого

линия святости среди потомков Ллира получила дальнейшее развитие. Но там

встречаются имена персонажей, явно неуместных в ней: таковы Мабон, этот

бывший галльско-британский Аполлон, а также Герайнт и прочие приближенные

двора короля Артура[1].
[1] Генеалогии и семейные связи святых острова Британия приведены в

одном из разделов манускрипта Йоло. Эти списки были скопированы в 1783 году

неким Йоло Морганвгом из Длинной книги Томаса Трумэна из Пантлливидда в

приходе Ллансаннор в долине Вэйл Гламорган.

происходит из кельтского Гадеса (Аида), получило настолько широкое

распространение, что сомневаться в этом считалось чуть ли не грехом. Однако

свидетельства историков классической античности говорят об обратном. Тацит

подробно излагает родословную Каратака, рассказывая о том, как он, а также

его жена, дочь и брат были поодиночке допрошены самим императором Клавдием,

но даже не упоминает о его предполагаемом отце - Бране. Более того, Дион

Кассий называет его отцом Кунобелина, то есть шекспировского Кимбелина,

который, добавляет рассказчик, умер задолго до того, как римляне впервые

появились в Британии. Таким образом, все достоверные исторические

свидетельства говорят против того, что Бран мог быть одним из первых

проповедников веры Христовой на земле Британии. Он был и остается все тем же

мрачным древним богом войны и смерти, и прозвище Блаженный дали ему его

верные почитатели-язычники, в особенности - барды, которые, по всей

вероятности, стали называть его Бендигейд Вран. Упорство последних и

побудило их не менее упорных противников, христианских клириков, перетянуть

Брана на свою сторону и поспешно канонизировать его в качестве христианского

святого.

Прекрасная Грудь. Богиням, как оказалось, было легче выдержать этот сложный

процесс, чем богам. Свидетельство тому - "святая" Бригитта, эта "Мария

Гэльская". Британская Афродита, под именем Бринвин или Двинвин, была святой

покровительницей влюбленных. Еще в середине XIV века ее алтарь в

Лландвинвине, что в Англси, был излюбленным прибежищем несчастных влюбленных

обоего пола, молившихся перед ее образом о ниспослании взаимности или о

даровании забвения и исцеления от страсти. А чтобы вернее добиться нужного

результата, монахи из местной церкви продавали здесь склянки с летейской

водой забвения, взятой из священного источника. По свидетельству манускрипта

Йоло, она, уже успев принести обеты вечного безбрачия и сохранения девства,

воспылала любовью к молодому вождю по имени Мэлон. Однажды ночью, когда она

горячо молилась, умоляя господа вывести ее из затруднительного положения, ей

было ниспослано видение. В нем ей предлагался кубок сладкого вина, который

должен был даровать ей забвение. Затем она увидела, что это же сладкое

лекарство было предложено и Мэлону, отпив которого он превратился в глыбу

льда. Как оказалось, в награду за веру ей были посланы сразу три дара.

Первый из них заключался в том, что она и только она могла вернуть Мэлона из

ледяного оцепенения. Вторым даром было то, что у нее раз и навсегда пропало

всякое желание выходить замуж. А третий состоял в том, что отныне она

предлагала свое заступничество всем искренне любящим, обещая либо склонить к

ним сердце предмета их страсти, либо навсегда исцелить от нее.

С этого времени ее алтарь и источник возле него и пользуются широкой

известностью, но влюбленные давно перестали стекаться туда, и

чудодейственный родник занесло песком. Тем не менее к ней, прозванной

валлийскими бардами "святой любви", время от времени приходили несчастные

влюбленные. Молодые девушки из окрестных деревень обращались к ней с мольбой

о помощи, когда все другие средства оказывались бессильными. А вода из

колодца возле церкви считалась вполне достойной заменой чудодейственной

влаги из давно пересохшего и забытого источника...

Разительным контрастом этой легкой победе над древним язычеством служит

упорное сопротивление насильственной христианизации, которое проявил Гвин ап

Нудд. Правда, по свидетельству манускрипта Йоло, некий монах внес его имя в

число сподвижников "Брана Блаженного", однако сделано это было настолько "не

всерьез", что даже сегодня читателя не оставляет ощущение, что старинный

автор этого эпизода сам стыдится содеянного им. Слава Гвина в качестве

могущественного правителя фей оказалась слишком живучей, чтобы попросту

отмахнуться от нее. Даже Спенсер в своей "Королеве фей", называя его не

иначе, как "добрый сэр Гайон... в коем видна благородная сдержанность,

подобающая великому правителю", даже не пытается хоть как-то замаскировать

его знаменитое языческое имя. Он не заурядный человек, ибо
Не женщиной, но феей он рожден

И знатностью на родине почтен.

сравнению с которыми древний кельтский рай, со всеми его ручьями эля и

реками, текущими медом и вином, вряд ли мог вызывать особое почтение.

Однако, за исключением Спенсера, все авторы единодушно сходятся на том, что

показывают Гвина непримиримым противником христианства.

Сохранилась любопытная и колоритная легенда, в которой имя Гвина

упоминается в связи со св. Колленом, приходившимся правнуком Карадавку, сыну

Брана. Святой, желая скрыться как можно дальше от лукавого мира, построил

себе келью под скалой, неподалеку от Гластонбери Тор на острове Авильон,

принадлежавшем Гвину. Недалеко от кельи проходила дорога, и вот однажды

святой услышал разговор двоих прохожих, которые рассуждали о Гвин ап Нудде,

называя его королем Аннвна и всех фей и эльфов на свете. Не стерпев такого

кощунства, св. Коллен высунул голову из оконца своей кельи и посоветовал

путникам попридержать языки, заявив, что Гвин и все его феи суть не что

иное, как демоны. В ответ прохожие возразили, что святой скоро сам

встретится лицом к лицу с владыкой тьмы. Вскоре они скрылись из виду, а

затем св. Коллен услышал, как в дверь его кельи постучали. Спросив, кто там,

святой услышал в ответ: "Это я, посланник Гвин ап Нудда, короля Аида.

Владыка просит тебя прийти в полдень на вершину холма, ибо он желает

переговорить с тобой". Святой, разумеется, никуда не пошел, и тогда

посланник во второй раз явился к нему с тем же приглашением. Святой опять не

двинулся с места. На третий раз посланник стал угрожать св. Коллену, что,

если тот не придет в назначенное место, ему не поздоровится. После этого

святой решил отправиться на холм, не взяв с собой никакого оружия. Вместо

этого он освятил склянку водой и захватил ее с собой.

Обычно вершина холма Гластонбери Тор была совершенно пуста, но на этот

раз святой с изумлением заметил, что ее венчает величественный замок. Из

него то и дело выходили юноши и девы и роскошных одеждах. У ворот святого

встретил паж, поведавший ему, что король ждет его как дорогого гостя к

обеду. Войдя в замок, св. Коллен увидел, что Гвин восседает в золотом кресле

за столом, уставленным редкостными яствами и винами. Король пригласил

святого разделить с ним трапезу, добавив, что, если какое-нибудь кушанье ему

особенно понравится, его со всеми почестями отнесут к нему в келью.

- Я не ем листья с деревьев, - отвечал святой, знавший, из чего

приготовлены феями все эти яства и напитки.

Ничуть не смутившись от столь резкого ответа, король Аннвна вновь

спросил святого, как тому нравятся ливреи слуг во дворце. Дело в том, что с

одной стороны их наряд был красным, а с другой - синим.

- Что ж, их наряд вполне уместен в своем роде, - отозвался св. Коллен.

- В каком же это? - спросил Гвин. - А вот в каком. Красный показывает,

какая сторона туловища опалена, а синий - какая превратилась в лед, -

отвечал святой и, покропив святой водой на все стороны, увидел, что замок,

слуги и король тотчас исчезли, а сам он очутился на голой вершине холма,

открытой всем ветрам. По-видимому, Гвин, последний из богов Аннвна, к тому

времени принял на себя функции всех остальных божеств. Он стал хозяином

своры волшебных псов, принадлежавших прежде Аравну, знаменитых Квн Аннвн, то

есть "адских псов" с белым туловищем и красными ушами. В фольклоре

сохранилось куда больше упоминаний об этих псах, чем об их хозяине, но и эти

предания в конце концов ушли в прошлое по мере распространения

"цивилизации". Трудно предположить, что найдется еще один преподобный Эдмунд

Джоунс, опубликовавший в 1813 году книгу под названием "О явлениях призраков

и духов в графстве Монмут и княжестве Уэльс", в которой утверждает, что,

если мы не верим в столь явные доказательства существования

свехъестественного мира, нас следует считать вероотступниками.

Более того. Еще в начале XX века многие и многие англичане готовы были

поклясться, что им не раз доводилось слышать в бурную ночь на вершине холма

истошный вой душ нераскаявшихся грешников и некрещеных младенцев. Легенды о

них сходятся в одном любопытном аспекте. Так, считается, что их крики похожи

на лай гончих псов, но только они мягче и нежнее. Чем ближе они к человеку,

застигнутому бурей, тем тише их голоса, а чем дальше - тем кажутся громче.

Увидеть их можно еще реже, чем услышать, и не раз высказывалось

предположение, что это - крики перелетных диких гусей, отдаленно

напоминающие лай своры псов. Это суеверие распространено достаточно широко.

В Уэльсе этих Квн Аннвн называют по-разному: в Северном Девоне - "Йетские"

(то есть языческие), или "Йельские", псы, а вДартмуре - псы "[исполнения]

желаний". В Дурхэме и Йоркшире их называют "псами Габриэля"; под особыми

названиями они известны в Норфолке, Глочестершире и Корнуолле. В Шотландии

предводителем Дикой Охоты считается Артур, и легенды о ней бытуют едва ли не

во всех странах Западной Европы. Преданий, в которых упоминается имя Гвина,

сохранилось не так много. Наиболее живучей память о нем оказалась в

населенной феями долине Вэйл Нит, расположенной на "границе Таве... не

ближнего Таве... но того Таве, что лежит далее всех". Надо помнить, что

когда речь заходит о короле фей, то подразумевается именно он. Именно Гвину,

на правах последнего из старых богов, народная фантазия вручила власть над

всеми феями Британии, подобно его кельтскому или даже докельтскому

прототипу. Кроме того, некоторые феи, особенно прославившиеся в английской

литературе, имеют германские корни. Так, король Оберон получил свое имя,

правда, через посредство французских fabliaux[1], от Эльбериха, короля

карликов из знаменитой "Nibelungenlied"[2], тогда как имя его королевы,

Титании, по-видимому, заимствовано из "Метаморфоз" Овидия. Пак, другой

шекспировский персонаж из рода фей, вероятно, представляет собой

персонификацию названия своего племени, которых в Уэльсе именовали "пвкки",

в Ирландии - "поки", в Уорчестершире - "поуки", а в Западной Англии -

"пикты". Именно в Уэльсе сохранилось самое богатое и разнообразное

"собрание" всевозможных фей. Некоторые из них очаровательны, другие

загадочны, третьи скрытны, четвертые отличаются злобностью и т. д. На реках

и озерах обитают девы, именуемые гвраггед аннвн, а злобных и свирепых горных

фей обычно называют гвиллионами. Есть и духи домашнего очага - так

называемые бвбаходы, нечто вроде английских и шотландских домовых, и

коблины, или гномы (которых в Корнуолле называют "стучащие"), и эллиллоны,

или эльфы, особой ветвью и родичами которых считаются пвкки (пикты). В

Северной Англии духи по большей части считаются существами более низкого

порядка. Привидения, домовые, души убитых, красные шапочки, гномы и пр.

имеют весьма мало общего с существами более высокого порядка - феями,

созданиями арийского происхождения. Так, валлийский бвбах предстает в

легендах бурым и волосатым, а коблин - черным или меднолицым. Мы не

ошибемся, если признаем весь сонм этих существ деградировавшими богами

доарийских племен, сородичей ирландских лепрехавнов и пок, не имеющих ничего

общего с прелестными и по-прежнему благородными образами потомков клана

Туатха Де Данаан.

занимательных и сказочных историй, легенды и пр., пользовавшиеся широкой

популярностью у простых читателей (прим. перев.).

[2] "Nibelungenlied" (старонем.) - "Песнь о Нибелунгах", средневековая

немецкая эпическая поэма (прим. перев.).
Одни из этих бесчисленных и безымянных подданных Гвина обитают под

землей или под поверхностью озер, которые в Уэльсе, по всей видимости,

заняли место гэльских "холмов - обителей фей", другие - на Авильоне,

таинственном острове всевозможных радостей и услад, лежащем где-то на западе

у самой поверхности моря. Более всего с этой традицией связан Дифед. По

преданию, в той стране существует просторный квадратный сад, скрывающий

тайны волшебного мира фей. Если человеку доведется хотя бы случайно войти в

него, у него тотчас откроются глаза, и он обретет способность видеть

незримое для других - волшебную страну счастья и изобилия. Но как только

такой счастливец покинет этот очарованный сад, он сразу же утратит дар

ясновидения и никогда больше не сможет вернуться на то же место. Страна эта

лежит в море, неподалеку от берега. Ее, как и ее "коллегу", легендарный

ирландский рай, иногда видят издали моряки. В реальности существования

"Зеленых волшебных лугов" еще недавно были убеждены многие моряки из

Пемброкшира и Кермартеншира, и, по всей видимости, они имели на то

основания. В 1896 году корреспондент газеты "Пемброк каунти гардиан" прислал

в редакцию заметку об интервью с неким капитаном Джоном Эвансом. Капитан

поведал корреспонденту, что однажды летним утром, во время плавания по

проливу Ла-Манш мимо острова Грассхольм (вспомним сцену явления головы

Брана), где на всех картах была отмечена глубоководная зона, он был весьма

удивлен, увидев с наветренной стороны от себя длинную полосу суши, покрытую

живописными зелеными лугами. Однако полоса эта находилась не на поверхности

моря, а на глубине двух-трех футов под водой, и трава под водой и мелкая

рябь на воде, колеблясь в такт друг другу, навевали дремоту на всякого, кто

видел это зрелище. Капитану Эвансу часто доводилось слышать от стариков

предания о волшебном острове фей, но он признался, что даже не надеялся

увидеть тот остров своими глазами. Этому случаю, как и появлению Псов

Аннвна, можно дать вполне реальное объяснение. В основе этой легенды,

веротнее всего, лежит мираж - явление весьма и весьма редкое у этих берегов.

Мираж этот можно сравнить разве что с легендарной фата-моргана - миражом,

возникшим в Мессинском проливе и приписываемым колдовским чарам Моргана ле

Фэя. Такой мираж способен заставить даже трезвомыслящего человека поверить в

существование кельтского рая, который он якобы видит собственными глазами,

будь то крайнее западное побережье Ирландии, край кельтов, или Шотландия,

или, наконец, Уэльс, колыбель бриттов.

* Часть 4 *

ПЕРЕЖИТКИ КЕЛЬТСКОГО ЯЗЫЧЕСТВА