Энциклопедия в четырех томах научно-редакционный совет

История синтоизма начинается с периода Яёй (3—2 вв.). Древнейший синтоизм трактуется как комплекс верований родоплеменных объединений (удзи), возводивших свое происхождение к родовому божеству (удзигами), и включает промысловые и земледельческие культы, элементы шаманизма, а также мифы (космо- и теогонию, мифологическую генеалогию богов и их потомков — легендарных государей). С формированием японского государства синтоизм складывается как религия, центр которой — государь «страны Ямато», потомок богини солнца Аматэрасу. Первые письменно зафиксированные мифы отражают борьбу традиции Ямато с местными традициями других областей (в конечном счете подчинившихся Ямато). Начиная с 6 в., в ходе китаизации японского государства, синтоизм переживает влияние буддизма в области ритуала; письменная фиксация мифов и легендарной истории осуществляется совместными усилиями ученых-книжников, получивших китайское образование, и носителей устной островной традиции. Воспринимавшийся первоначально как культ заморского ками, буддизм в 7—8 вв. занял место объединяющей общегосударственной религии, готовой заменить прежние связи «человек—род» связью «человек—государственный центр»; однако синтоизм сохранил свое значение основного источника легитимации власти государя — потомка богов. Закладываются основы характерного для Японии позднейших веков культурного и религиозного полиморфизма: семейный и социальный коды определяются конфуцианством, концепция времени, динамики природной и телесной человеческой жизни берется из даосского учения, индивид как предмет религиозной и государственной заботы выделяется буддизмом, который указывает ему место и цель в государственном и космическом целом, и все эти координаты накладываются на собственно японский базис, определяемый через синтоизм (мир и человек как вместилища для божества, система отношений, в центре внимания которой — ками, их влияние на земную жизнь, необходимость их почитания и связанные с ними ритуально-практические задачи человека).

В 9—12 вв. (период Хэйан) формируется сиито-буддийская синкретическая религия, основанная на концепции «хондзисуйдзяку», — ками понимаются как воплощенные будды. Синтоизм и буддизм имеют общие храмы; сооружение буддийских храмов не мыслится возможным без согласия местного ками; вместе с тем, для части синтоистского жречества буддизм остается табуированным, а буддийская задача «защиты страны» часто понимается как задача усмирения, под-

В 13—15 вв. (периоды Камакура и Муромати) особую роль приобретают местные культы богов-предков влиятельных феодальных домов, а также воинские культы (божество Хатиман и др.). Предпринимаются попытки построения догматики синтоизма без опоры на буддийские положения; получает распространение текст «Синто гобусе» («Пятичастное писание пути богов») и школа, развивающая положения этого текста, Исэ-синто (Ватараи-синто). КитабатакэТикафуса (1293— 1354), представитель этой школы, основным предметом почитания полагает само японское государство как «страну богов» и государя как ками на земле. Ёсида Канэтомо (1435— 1511), принадлежавший школе Ёсида синто (Урабэ синто), ставил целью обосновать превосходство синто (восходящего к «веку богов», предвечного учения) над буддизмом и конфуцианством (учениями, созданными людьми уже в пределах «этого мира»).

В 17—18 вв. (период Токугава) предпринимаются попытки синтеза синтоизма с неоконфуцианством в интерпретации Чжу Си (учением, претендовавшим на роль господствующей идеологии вновь объединенного государства, возглавляемого сёгуном). Фудзивара Сэйка (1561—1619) и Хаяси Радзан (1583—1657) развивали мысль о тождестве «пути богов» и ри (китайского ли-принципа, мирового порядка, имеющего как космическую, так и личностную этическую значимость). Почитание ками как прародителя, главы рода и государя как родового ками всей страны выводится из конфуцианских категорий сыновней почтительности (сяо ти) и верности. Ёсикава Корэтару (1616—90) проводит параллели между космогонией японских мифологических сводов и неоконфуцианскими построениями, касающимися «великого предела» (тай цзи). Ямадзаки Ансай (1619—82) строит единую синто-конфуцианскую этику, в которой высокий статус человека-обитателя страны богов — обосновывается исходя из конфуцианских гражданских добродетелей. «Фукко-синто» («Восстановленный путь богов») связан с деятельностью Кокугаку-ха («школы национальной науки») и ее основателя Мотоори Норинага (1730—1801). Обновление синтоизма началось с изучения «Кодзики» и других древних текстов, впервые осмысленных как вероучительный источник, и привело к концептуальному завершению синтоизма как религиозного учения, включающего предание и священную историю, теоретически осмысленную ритуалистику и нормативную этику Один из последователей Мотоори Норинага, ХиратаАцуганэ (1776—1843), сформулировал отношение синтоизма к христианской проповеди в Японии, к вопросам о творении и творце, бессмертии души и др. К 19 в. относится возникновение школ синтоизма — институциализированных групп, придерживавших

ся той или иной трактовки учения или практики: Куродзумикё, Конко-кё, Тэнри-кё, Идзумо-ясиро-кё и др.

После реставрации Мэйдзи (1868) предполагалось возродить синтоизм как государственный культ, неотделимый от самой японской государственности; в первой половине 20 в. синтоизм был положен в основу тоталитарно-националистической идеологии. В послевоенные годы, с отделением религии от государства, он постепенно стал терять значение как религиозное движение. В 1980—90-е гг. синтоизм как основа японской национальной ментальности и как живая традиция находится в центре историко-культурных, идеологических и др. дискуссий.

Научные исследования синтоизма начались в кон. 19 — нач. 20 в. Осмысление его как специфической религиозно-практической и мировоззренческой реальности стало возможно благодаря трудам Цуда Сокити, Янагида Кунио, Оригути Синобу и их последователей. К синтоистской проблематике так или иначе обращается большинство современных японских философов, историков культуры, политологов и др. Мотивы, восходящие к синтоизму как основе японской традиции, оказались значимыми для некоторых западных философов 20 в. (М. Хаидеггер, Р. Барт).

Синтоизм не имеет фиксированной догматики; формулировки теоретического характера в большинстве своем имеют буддийское или конфуцианское происхождение. Природа богов и связь между богами и людьми, как правило, мыслится как трудновыразимая и осуществимая преимущественно в действии (обрядовом и обиходном, включая сакральную поэтическую речь — молитвы и песни). Изложение мифологии синтоизма допускает множество вариантов сюжета, даже в пределах одного свода, ритуал различается у разных школ и в разных святилищах. Картина мировоззренческих установок синтоизма, получаемая реконструктивным путем, неизбежно носит схематический характер.

Боги ками — многочисленны (говорится о «восьмиста мириадах божеств»), невидимы (скрывают свое местообитание), не имеют фиксированных тел. Мифы синтоизма включают возникновение («становление») нескольких групп божеств, носителей порождающей (связывающей) силы (мусуби), не имеющих ни пола, ни облика. Первоначальный этап теогонии завершается парой богов Идзанаги и Идзанами, далее следует их божественный брак, порождение (или изготовление) мира (богов и островов), смерть богини Идзанами, нисхождение бога Идзанаги в страну мертвых и бегство оттуда, распределение мира (неба, земли, моря) между младшими детьми Идзанаги (Аматэрасу, Сусаноо, Цукуёми), состязание Аматэрасу и Сусаноо, бесчинства Сусаноо и его изгнание с неба, сокрытие солнца-Аматэрасу в небесной пещере и ее выманиваниевызволение, подвиги Сусаноо на земле, драконоборство и брак с земной девой-божеством и др. Мироустроение связано с усмирением «земных» божеств, его центральный этап — сошествие на землю Ниниги, внука небесной владычицы Аматэрасу, открывающего легендарную генеалогию японских государей.

Отношение людей с богами строится через посредничество государя (он же божество и верховный жрец); категория «мусуби», описывающая действия божества по отношению к миру, может обозначать и действия жреца по отношению к божеству («связывание», привлечение или усмирение, в большой мере основанное на силе слова, священной речи). Центральным является противопоставление чистого и нечистого, ритуал очищения (р-хараи) и представление о татары — различ-

Природа человека определяется наличием невидимой отличной от тела души — тама, аналога или зачатка ками в человеке. Возникновение людей мыслится скорее в терминах порождения, нежели сотворения. Люди делятся на потомков небесных богов, потомков «внуков небесных богов», потомков земных богов или потомков чужеземцев. Наряду с родовыми богами — удзигами существуют «человеческие» боги — хитогами: божества, выбирающие своим местопребыванием тело отдельного человека (их присутствие проявляется в одержимости и составляет основу различных шаманских практик). Коллективно-родовой характер синтоизма сказывается в пристальном внимании к ситуации рождения человека, его вступления в общину (инициация), к поддержанию его жизни (хозяйственная обрядность, лекарская магия) и в сравнительно безразличном отношении к смерти отдельного человека (погребение и посмертная судьба традиционно находятся в ведении буддизма). В то же время, почитание «предков» как своего рода коллективных защитников семьи и общины — существенная часть культа синтоизма. Особо выделено почитание грозных зловредных духов— горе (душ людей, погибших злой, насильственной или несправедливой смертью). В ряде случаев дух умершего человека становится общим почитаемым ками (поэт 9 в. Сугавара Митидзанэ, обожествленный как Китано-Тэндзин, покровитель учености и изящной словесности; солдаты 1-й и 2-й мировых войн, почитаемые как божества святилища Ясукуни). Тама, душа, есть не только у человека: ее вместилищем (местом невидимого пребывания божества) может стать и священный предмет, и камень, дерево, остров, участок побережья; особый круг верований связан с «душой слова» (котодама).

Обожествление явлений и объектов природы как вместилищ божеств, особый «ландшафтный» тип религиозности, в пределе означает почитание как священной всей территории Японских островов («страны богов») и всего японского народа. Способы реализации этого верования могут быть различными — от национал-шовинистического мифа, завершившегося катастрофой середины 20 в., до особых экологических стратегий мышления и действия, способных в век интернационализации стать специфически японским вкладом в мировое идейное наследие.

Лит.: Конрад ff. И. Японская литература в образцах и очерках. Л., 1927, репринт. М., 1991; Манъёсю. Пер. и комментарий А. Е. Глускиной. М„ 1971; Иэнага Сабуро. История японской культуры. М., 1972; Мещеряков А. И. Древняя Япония — буддизм и синтоизм. М., 1987; Он же. Герои, творцы и хранители японской старины. М., 1988; Кодзчки. Записи о деяниях древности. Свиток 1, пер. и комментарий Е. М. Пинус. СПб., 1994; Свитки 2 и 3, пер. и комментарий Л. М. Ермаковой и А. Н. Мещерякова. СПб, 1994; Кокинвакасю: собрание старых и новых песен Японии, пер. А. Долина, т. 1—3. М., 1995; Hort I. Folk Religion in Japan. Tokyo, 1968; Spae J. J. Shinto Man. Tokyo, 1972; Anesaki Masaharu. History of Japanese Religion. Rutland—Tokyo, 1980; Blacker Carmen. The Catalpa Bow. A Study ofShamanistie Practices in Japan. L., 1986.

H. H. Трубникова

СИНЬ-благонадежность (кит., буквально — доверие, вера, истинность, верить, доверять) — понятие китайской филосо

фии. В древнекитайских философских школах терминологизировалось по-разному. Напр., у моистов (см. Mo цш) — как «истинность», соответствие высказывания мысли, которую оно должно выразить. В легистском (см. Дегизм) трактате «Лднь Фэй-цзы» синь выступает как отношение народа к правителю, обусловленное правильным балансом наград и наказаний, слабостью народа и силой государя и государства. Особенно существенно синь для конфуцианской этики, где означает один из важнейших принципов отношений между людьми.

В «Го юе» синь вместе с «верностью» (чжун), «гуманностью» (жэнь), «долгом/справедливостью» (в) составляет условие сохранения ли-благопристойности. В «Лунь юе» «любовь верхов к благонадежности» объявлена предпосылкой отсутствия тех, кто бы «осмелился не проявить чувство привязанности» (XIII, 4). Там же синь фигурирует как одна из основ педагогической системы Конфуция наряду с «письменностью/культурой» (вэнь), «[практическими] действиями» и «верностью» (VII, 26). Высказывание Конфуция о синь как главном условии управления государством может трактоваться как требование и «благонадежности» со стороны народа, и его «доверия» к управляющим, которое зависит от последних (XII, 7). В «Мэн-цзы» (4—3 вв. до н. э.) «благонадежным» предлагается считать не только представителя верхов, но и всякого, кто «способен чувствовать добро (шань)» (VII, А8). Основной создатель имперского конфуцианства Дуя Чжуншу, связав этические категории с классификационной схемой «пяти элементов» (у свн), включил синь в число «пяти постоянств» (у чан) — моральных основ, посредством которых правитель «исправляет пороки» подданных: «гуманность», «долг/справедливость», «[этико-ритуальная] благопристойность», «знание» (чжи, синоним «разумности»), «благонадежность». В «Чясун юне» в качестве коррелята и условия «благонадежности/доверия» как универсального принципа отношений между людьми фигурирует чэн — «искренность» (XX, 17). Эта корреляция стала нормативной для конфуцианства.

СИНЬ-сердце (кит., буквально— душа, дух, интеллект, мысль, разум, рассудок; желания, намерения, настроение; воля, устремленность; центр, сердцевина, середина) — категория традиционной китайской философии, получившая свое наиболее полное развитие в средневековом неоконфуцштстве. Первым мыслителем, который обратил внимание на роль сердца в осмыслении динамики субъективной деятельности человека, был Мэн-цзы. Согласно его взглядам, человек, в отличие от животных, имеет «соболезнующее и сострадающее», «стыдящееся [за себя] и негодующее [на других]», «отказывающее [себе] и уступающее [другому]», «утверждающее и отрицающее сердце». Эти качества сердца суть начала «гуманности» (жэнь), «долга/справедливости» (и), «благопристойности» (ли) и «разумности» (чжи), которые составляют духовную «сердцевину» врожденной нравственной природы человека. Он считал сердце органом мышления, определяющим и управляющим человеческой чувственностью, а также органом восприятия и представления. Его учение закладывает основу философской доктрины о «благосмыслии» (лян чжи) или о «благосердии»: «То, на что человек способен (нэн) без научения (сюэ), — это его благомочие; то, что он знает (чжи) без рассуждений (люи), — это его благосмыслие» («Мэн-цзы», VII А,15). Последнее положение мыслителя выражало собой идею природного единства знания, оценки, чув-

В других неоконфуцианских течениях, напр., нумерологического направления (Шао Юн), категория сердца идентифицирована с «Великим пределом» (тай изо), а у Чжу Си—с. такими категориями, как дао, ли-принцип, син-[индивидуальная] природа. Материалист Ван Фучжи, считал сердце ответственным за мышление, восприятие и зависящим от деятельности органов чувств.

Категория сердца активно использовалась китайскими буддистами (особенно с 6 по 9 вв.). Полемика между буддизмом и неоконфуцианством касалась содержания понятия сердца: если первые допускали полное «отсутствие мысли», стремились освободить своих адептов от привязанности к феноменальному миру, вернуться к неразличению добра и зла и настаивали на спонтанном и «мгновенном просветлении», то вторые — подчеркивали нравственную природу человеческого «благосмыслия», полное включение человека в социальноэтические отношения, приобщение его крещению ежедневных человеческих дел.

Категория сердца стала смысловым ядром многих современных научных терминов, связанных с психической сферой (синьли — психика, синьлисюэ — психология и т. д.).

цианство состоит из двух направлений: объективно-идеалистического, рационалистического — «ли сюэ» («учение о принципе») и субъективно-идеалистического, ишуитивистского — «синь сюэ». Эту историко-философскую дихотомию ввел в научный оборот Фэн Юлаяь, считавший основоположником первого направления Чэн И, а главным представителем — Чжу Си, основоположником второго — Чэн Хао, а главными представителями — Лу Цзююаня и Ван Янмина. Синонимичными «ли сюэ» и «синь сюэ» у Фэн Юланя являются выражения «школа Чэн [И] — Чжу [Си]» и «школа Лу [Цзююаня] — Ван [Янмина]» соответственно. Для обозначения же неоконфуцианства в целом Фэн Юлань использовал термин «дао сюэ цзя» — «школа учения (истинного] пути».

Однако данное терминологическое различение не отражает ни традиционную историко-философскую классификацию, ни взгляды большинства современных специалистов. Термины «ли сюэ» и «синь .сюэ» взаимозаменяемы. Напр., Чжань Жошуй ( 1466— 1560) постижение «небесных принципов» (тянь ли) определял как «синь сюэ», а Лу Цзююань, наоборот, использовал термин «ли сюэ», но не «синьсюэ». С одной стороны, «учение о сердце» было так же специфично для школы Чэн — Чжу, как и для школы Лу — Вана, поскольку в этом пункте их полемика с буддизмом достигала наибольшего напряжения, а с другой — в таких классических сочинениях, как «Ли сюэ цзун чуань» («Авторитетное изложение учения о принципе») Сунь Цифэна и «Мин жу сюэ ань» («Отчет об учениях конфуцианцев [эпохи] Мин») Хуан Цзунси минское неоконфуцианство относится к разряду «учения о принципе», т. е. «синь сюэ» успешно погружается в «ли сюэ». Выдающийся историк китайской общественной мысли Цянь My, в целом отвергая деление неоконфуцианства на «ли сюэ» и «синь сюэ», доказывает, что различие между Чжу Си и Лу Цзююанем не может быть корректно проведено в рамках оппозиции ли — синь, более того, как раз для Чжу Си важнее понятие «сяот-сердце», нежели «ди-принцип», и поэтому чжусианство можно определить как разновидность «синь сюэ».

Соотношение между понятиями «ли сюэ» и «синь сюэ» скорее всего надо признать субординационным, а не координационным, как у Фэн Юланя. Если исходить из традиционных представлений, то это означает, что «синь сюэ» — разновидность или одна из теорий «ли сюэ». Допустимо, однако, и перевертывание данной субординации, т. е. признание того, что категория «ли» подчинена категории «синь». Выдающийся исследователь 20 в. Моу Цзунсань квалифицировал неоконфуцианство как «учение о сердце и [индивидуальной] природе» (синь син чжи сюэ), поскольку в его основе лежат два положения: 1) «[индивидуальная] природа есть принцип», 2) «коренное сердце (т. е. психика в изначальном состоянии. — А. К.) есть принцип». Но из этих положений видно, что переворачивание субординации «ли» и «синь» у Моу Цзунсаня имеет ценностный, а не логический смысл; не определяя специфику неоконфуцианства, категория «ли» тем не менее остается логически более общей.

Критики дихотомии ли сюэ — синь сюэ указывают на то, что представители обеих названных школ в равной Мере изучали и «принцип» и «сердце», а следовательно, деление поданному основанию некорректно.

Лит.: КобзевА. И. Учение Ван Янмина и классическая китайская философия. М., 1983; ChanyC. The Development of Neo-Confucian Thought., v. 1-2. N.Y, 1957-62; Вагу W. T. de. Neo-Confucian rthodoxy and the Learning of the Mind-and-Heart. N. Y., 1981.

А. И. Кобзев