Энциклопедия в четырех томах научно-редакционный совет
жүктеу/скачать 10.5 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ПОЗНАНИЕ
- (Ж. Ламетри
- Μ. Μ. Ковалевский)
- В. Дилыпей
- Доказательство) в
«ПОЗНАНИЕ И ЗАБЛУЖДЕНИЕ.Очерки по психологии исследования» (Erkenntnis und Irrtum. Skizzen zuer Psychologie der Forschung, 1905; рус. пер. 1912) — одно из главных сочинений Э. Маха, посвященное проблемам теории познания. Для того, чтобы выяснить реальные возможности познания и тем самым избавить «позитивную» науку от желания ставить и решать «мнимые», метафизические проблемы, Мах считает необходимым исследовать познавательные средства, которыми действительно располагает человек. Для этого полезно обратиться к практике реальной познавательной деятельности, к конкретным случаям, когда эта деятельность оказывалась успешной, и к др, когда она завершалась неудачей. Такое исследование должно опираться на опытные факты, обобщать эти факты и избегать любых допущений, которые выходили бы за пределы фактов. Источниками такого «позитивного» знания о познании может быть, во-первых, описание и анализ собственной познавательной активности, во-вторых, история науки (понятая не как хронология открытий, а прежде всего как история развития и совершенствования методов познания) и, в-третьих, достижения психологии — новой науки, которая не только поставила под вопрос монополию метафизики и теологии в вопросах духа, но и противопоставила себя им, трактуя духовное как исключительно человеческое, «земное» достояние, как эмоциональную и рассудочную деятельность человека и продукты этой деятельности (культуру), которые также можно изучать «позитивно», используя наблюдение и эксперимент и ограничиваясь опытными данными. Мах исходит из тезиса, что психика человека — это только средство приспособления особого животного вида к условиям существования и потому может быть понята как продолжение и совершенствование психики животных. При всех различиях между животными и человеком основа психики остается той же самой — это нервные процессы (система рефлексов). Даже научное мышление — не что иное, как последнее звено «в непрерывной цепи биологического развития, начавшегося с первых элементарных проявлений жизни» (Познание и заблуждение, с. 10). Целью мышления (как обыденного, так и научного) является «ориентация в мире», поскольку любой организм (не ис ключая и человека) находится в изначальном единстве с условиями его существования. Это динамическое единство есть жизнь. Отсюда, по Маху, следует, что различие «физического» и «психического» не должно абсолютизироваться, как это часто делают философы. Напротив, и то и другое суть моменты целостного переживания, «опыта», который может быть разложен на «нейтральные элементы» — ощущения (цвета, давления, запаха, пространственные, временные и т. д.). Их можно рассматривать и как «свойства» объектов опыта, и как характеристики человеческого восприятия — это зависит от системы отсчета. Относительно стабильные группы таких «элементов», образованные и обособившиеся в потоке «опыта», — это вещи («физические тела»). Стабильность «вещи» в нашем жизненном опыте в немалой мере обязана памяти. «Я» — такая же «вещь», такое же относительно устойчивое единство, образовавшееся в потоке опыта, как и любая другая. Хотя наш здравый рассудок отказывается принять такое утверждение, достаточно поставить вопрос о том, что же мы вкладываем в понятие вещи, если признаем ее «той же самою», несмотря на понимание того, что она меняется. Эти установки, казалось бы, противоречащие здравому смыслу, по мнению Маха, подтверждают данные психофизиологических исследований: они доказывают, что психическое и физиологическое, эмоциональное и рациональное всегда образуют единство. В конституирован™ предметов опыта особая роль принадлежит памяти, а также механизмам воспроизведения и ассоциации, которые имеют огромное биологическое значение. Кроме того, в этом принимают участие инстинкты и воля, предпосылки которых можно найти у животных и даже у растений (рефлексы у первых и тропизмы у вторых). Что касается человеческого «Я», то, в конечном счете, оно есть «концентрат» индивидуального опыта. Очевидно, что подобный опыт способны накапливать и животные, которые поэтому тоже становятся «индивидуальностями». Соответственно, различие животного и человека здесь тоже только количественное, хотя у человека немало приобретений, связанных с формированием культуры (напр., использование прирученных животных, изготовление орудий, механизмов, изобретение речи и письма), которые тоже служат в конечном счете «удовлетворению потребностей». Познание, даже в его самых изощренных формах, только средство установления равновесия с окружающей средой, организации привычного поведения, полезного в стабильных условиях, и в этом плане не отличается от эволюционного приспособления организма животных к условиям их существования (таких, как веретенообразная форма тела рыбы). Познание — это «психическое переживание, непосредственно или, по крайней мере, посредственно биологически для нас полезное». Соответственно, заблуждение можно определить как переживание, не приводящее к успеху или даже наносящее вред. Т. о., источник познания и заблуждения один и тот же, а различить их можно лишь тем, что познание ведет к жизненному успеху. Познание, как и опыт в целом, — непрерывный процесс, и понятие поэтому не следует противопоставлять чувственному переживанию. То, что оно связано со словом и лишено непосредственной наглядности, и даже то, что оно продукт абстракции, — не основание считать его «висящим в воздухе идеальным образованием»; в конечном счете понятие может быть сведено к элементам ощущений, которые составляют любые факты. Главная функция понятий — экономия мыш- ==263 лёнйя в процессе приспособления мыслей К фактам действительности и друг к другу. Этой же цели служит эксперимент — Как мысленный («умственный»), так и следующий за ним реальный («физический»). Одним из главных механизмов мышления, без которого приспособление мыслей к действительности было бы невозможно, является аналогия, причем сама она — частный случай принципа «непрерывности опыта». Аналогия — важнейшая предпосылка гипотез. Последние играют большую роль в науке, поскольку способствуют «расширению опыта». Но при этом нужно избегать «метафизических» гипотез, которые выводят за пределы сферы возможных фактов и противоречат принципу непрерывности опыта. К разряду гипотез Мах относил не только материалистическую и идеалистическую картины мира, но, напр., и физическую атомистику, и кинетическую теорию теплоты. Одним из следствий принципа «непрерывности опыта» является вывод Маха о предпосылочности любого исследования, из которого следует важность изучения истории науки для понимания ее современного состояния и наиболее вероятных тенденциях ее дальнейшего развития. Мах придерживался программы «психологизации логики», которая представлялась ему единственным средством избавления от «метафизических» трактовок мышления как особой, духовной сферы, противостоящей чувственному, «физическому» миру Значительное место в книге «Познание и заблуждение» посвящено «психологическому освещению» логических операций индукции и дедукции, понятий числа и меры, связи «физиологических» и «метрических» пространства и времени. В качестве заключения Мах выдвигает тезис, что «законы природы», которые открывает наука, «суть ограничения, которые мы предписываем нашим ожиданиям по указаниям опыта» (там же, с. 447). Благодаря им достигается эффект «ограничения ожидаемого», и потому достижения науки способствуют организации человеческого опыта ради жизненного успеха и в интересах выживания. Попытки приписать «законам природы» некий онтологический приоритет по сравнению с др. фактами есть «метафизика». А. Ф. Зотов ПОЗНАНИЕ СОЦИАЛЬНОЕ -представляет собой познание специфических объектов — общества, культуры, человека. Разделяется на донаучное, вненаучное и научное. Донаучное социальное познание — это предшествующие науке формы познавательного освоения социальных объектов — мифологические, магические, осуществляемые в повседневной жизни и специализированных практиках — политической, юридической, художественной и др. С появлением научного социального знания многие из донаучных форм социального познания трансформируются во вненаучные, осуществляя свои познавательные функции одновременно с наукой. Специфической чертой научного социального познания, отличающей его от естественнонаучного, является его укорененность во вненаучных формах познания и деятельности, прежде всего в жизненном мире людей, в их повседневности (А. Шюц). Др. отличительной чертой научного социального познания является специфика его объекта, его субъект-объектная природа, включенность субъекта, человека, в познаваемый социальный объект. Классическое познавательное субъект-объектное отношение трансформируется здесь в субъект-объект-субъекгиое отношение. Несмотря на две указанные особенности — связь с повседневностью и вненаучным знанием и субъект-объектную при роду объекта научного социального познания, производимые в ходе этого познания научные идеализации первоначально осуществлялись тем же образом, что в естествознании, — в рамках натуралистической исследовательской программы. В ней намеренно заостряются объектные свойства познаваемой социальной реальности и строится модель объяснения, позволяющая раскрыть наиболее общие закономерности социальных процессов. Натуралистическая исследовательская программа часто использовала редукцтнизм, сведение социальной реальности к более низшим формам — механике (Ж. Ламетри, Человек-машина), биологическим (Г. Спенсер), экономическим (вульгарные экономисты, в определенной степени К. Маркс), географическим (Г. Т. Бокль, «История цивилизации в Англии», Тернер — сторонник «теории границ») и демографическим (А. Кост, Μ. Μ. Ковалевский) факторам. Высшей формой натуралистической исследовательской программы выступает позитивизм, который не стремится к натуралистической редукции специфического социального объекта до его природной составляющей, признает особенности социальных объектов, но утверждает, что они не влияют на процедуру построения идеальных объектов науки, в частности ее предмета. В 19 в. возникают представления об инонаучности социального познания, о том, что среди социальных наук есть такие, которые похожи на естествознание (напр., социология), и такие, которые имеют свои приемы идеализации. Неокантианец В. Виндельбанд разделил науки на номотетические (науки о природе) и идиографические (науки о культуре). Науки о культуре, по его мнению, не имеют дело с повторяющимися явлениями, а изучают события в их единственности и неповторимости. Др. неокантианец, Г. Риккерт, также утвердил принципиальное различие наук двух типов: науки обобщающие (генерализирующие), свободные от ценностей (естествознание и некоторые науки об обществе, напр., социология), и индивидуализирующие, отнесенные к ценностям, напр., история. В. Дилыпей ввел понимание как ведущую познавательную процедуру наук о духе, имеющих дело с культурно-исторической реальностью. Эти и др. исследователи заложили основы культур-центристской исследовательской программы в социальном познании, в которой природа, будучи первичной онтологической реальностью, уступила место рукотворной, но вместе с тем объективной «второй природе» — культуре. Культур-центристская исследовательская программа признавала такие правила идеализации, как следование методам соответствующей диопиплины; понимание вместо объяснения; тесная связь с повседневностью и ясность теоретических конструктов для того, кого они описывают. Понимание становилось главным методом культур-центристского подхода, позволяющим раскрыть неповторимость культурных и исторических явлений, сделать индивидуализацию логической процедурой. Культур-центристская исследовательская программа намеренно подчеркивала присутствие субъекта в изучаемом науками о культуре, истории и духе объекте. Культур-центристская исследовательская программа предназначена для адекватной узкой группы наук — о культуре, об истории и духе — и не претендовала на общенаучное применение. Науки, которые строились с ее помощью, получили название гуманитарных, тогда как науки об обществе, следующие натуралистическому подходу, именовались социальными (в узком смысле слова). Так научное социальное познание расщепилось в своей методологии и начало называться социально-гуманитарным познанием. ==264 В 20 в. по мере роста числа наук, перешедщих из классической фазы развития в неклассическую и постнеклассическую (В. С. Степин), культур-центристская исследовательская программа приобрела общенаучное значение. Ее стали применять в социологии знания для изучения истории естествознания, методологии естествознания. Социальные науки в целом стали более рефлексивны по отношению к социально-культурной обусловленности своих познавательных средств, начали использовать метод понимания. Тем не менее между двумя типами наук об обществе — социальными и гуманитарными — сохранились отношения конкуренции, а между натуралистической и культур-центристской исследовательской программами отношения антагонизма. Многие ставили под сомнение возможность гуманитарных наук, относя их к вненаучному знанию. Наличие исследовательской программы этих наук (в отличие от вненаучного знания) убеждает в неверности этой точки зрения. Сегодня, в связи с ростом интереса к методологическому плюрализму, обе исследовательские программы могут быть представлены как разные ракурсы интерпретации, достигаемые посредством методологического приема заострения, подчеркивания значимости одной из сторон неразрывного объект-субъекта социального познания — объективной стороны в натуралистической программе и субъективной стороны в культур-центристской программе. Эти подходы могут быть рассмотрены как взаимодополняющие и представляющие собой разные уровни научных экспертиз, анализирующих объективные условия и субъективные способности их освоения. Напр., натуралистические экономические теории говорят о максимально эффективном экономическом устройстве, в то время как результаты применения культурцентристской программы должны характеризовать мотивации и способности людей к достижению такого устройства. В этой экспертизе может участвовать также вненаучное социальное знание, связывающее выводы двух типов научного социального познания — социальных и гуманитарных наук с повседневной жизнью людей и их вненаучными практиками. Такая толерантность к разным подходам и их совместное использование имеют перспективы для социального познания в 21 в. Социальное познание возникло на Западе первоначально для познания самого Запада и менеджмента его социальных трансформаций. По мере модернизации др. стран социальные науки стали проникать и использоваться и в них. Появились национальные научные школы социального познания и в незападных странах. Западные исследователи стали изучать незападные общества теми же методами, которыми они изучали самих себя. Научное социальное познание обрело глобальные рамки и социальную ответственность за события в мире. Лит.: Винделъбанд В. Прелюдии. СПб., 1904; Конт О. Дух позитивной философии. СПб., 1910; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. СПб., 1911; Вебер M. Исследования по методологии науки, ч. 1— 2. M., 1980; ГадамерХ. Истина и метод. М., 1988; Объяснение и понимание в научном познании, под ред. А. Никифорова. М., 1995; Теория и жизненный мир, под ред. В. Федотовой. М., 1995; Wallerstein I. Unthinking Social Science. The Limits of Nineteenth Century Paradigms. Oxf., 1995; Wmdelband W. Geschichte und Naturwissenschaft. Strassburg, 1904. В. Г. Федотова ПОКАЯНИЕ — признание в проступке, исповедание в грехах и отвращение от них; одно из таинств православной и католической церквей. У древних греков понятие покаяния (греч. μετάνοια) означало раскаяние по поводу отдельных частных поступков. В Свящ. Писании оно обретает смысл сугубо религиозно-нравственный, определяя собою характер и направление всей личной жизни человека, его поведения. Существенное значение приобретает покаяние в учении Нового Завета: оно опосредствовано обращением (греч. έπιστρέφειν) человека к Богу, через него достигается спасение человека, его переход из области греха в жизнь вечную. Покаяние предполагает не просто перелом в образе мыслей, обретение новых целей и мотивов, но вступление в такие отношения с Богом, которые не находятся более в противоречии с его волей. Покаяние включает два момента, связанные между собой, — отрицательный и положительный; оно подразумевает не только воздержание от зла, но и совершение добра, любовь как веру в Бога — любящего и милостивого Отца, надежду на прощение. Покаяние и вера, неразрывно связанные, составляют две стороны одного нераздельного акта обращения человека ко Христу, и потому могут составлять единое словосочетание «покаянная вера»; если при совершении греховных поступков человек ставит в центр бытия самого себя, то в покаянной вере он, наоборот, устремлен на служение только Богу, на самопожертвование ради Него — в этом суть религиозного смысла покаяния. Одно из семи христианских таинств, установленное самим Христом, покаяние, находит естественное выражение в исповеди. Первоначально оно состояло только во внешних очистительных жертвах; затем пророки стали требовать при покаянии и внутреннего изменения. В Евангелии покаяние понимается как духовное возрождение человека. Во времена апостолов было два вида покаяния: а) тайное перед священником и б) открытое, публичное — перед всем церковным обществом. Под исповедью подразумевался не только единичный акт устного изложения грехов, а определенный круг покаянных подвигов, иногда многолетних, основание которых составляла эпитимия — наказание за грехи. Согласно христианскому учению, покаяние не достигается целеустремленным действием лишь собственных духовных сил человека; оно становится возможным только с помощью Божественной силы — благодати. Св. отцы подчеркивают, что покаяние происходит через благодать, дарованную Богом, т. е. через милость Господа. Необходимость покаяния существенна для всех при жизни — как для грешных, так и для праведных (Рим 3:23); по смерти его нет (Мф 9:6; Лк 13:24—25). Через приобретение крайнего смирения покаяние может возвести человека на самый верх добродетелей — оно может привести к святости. Как способствует покаянию смирение, так мешают ему страсти, противоположные смирению, — гордость и самооправдание. Если рассматривать покаяние как переживание духовного подвига, то его противоположностью, как считают отцы Церкви, является переживание отчаяния. Результатом покаяния становится победа человека над грехом, т. е. свободное преодоление греха и обращение к добродетели, — в этом состоит нравственное самоопределение человека. Под действием его свободной воли, с одной стороны, и Божественной благодати — с другой, происходит переход от «ветхого» состояния души в новое, человек самоопределяется в свободе. Психологический аспект покаяния состоит в свободно-сознательном отношении к нравственной норме, согласно которой человек оценивает свое наличное, эмпирическое религиозно-нравственное состояние и на основании добросовестного самоиспытания произносит приговор греховному содержанию своей жизни, определявшейся эгоизмом. И. Н. Михеева ==265 Смысл таинства покаяния состоит в том, что верующий, добровольно и искренне исповедавшись перед священником в своих грехах, получает от него прощение от имени Иисуса Христа. Необходимость этого таинства обосновывается тем, что человек не может быть безгрешным, а потому должен жаждать очищения души от скверны. Уже Иоанн Предтеча принимал, согласно Евангелию, исповедание грехов от приходивших к нему креститься. В первом соборном послании апостола Иоанна Богослова дается следующее разъяснение: «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды. Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым, и слова Его нет в нас» (1 Ин 1:9—10). Несомненно, что осознание человеком того, что он живет не так, как следовало бы жить, присуще людям: противоборство склонностей и нравственного долга испытывает каждый. Отсюда раскаяние и потребность новой жизни. Церковное покаяние обязывает к устному исповеданию всех грехов, к осознанию вины и твердой решимости исправления. Покаяние именуется «вторым крещением», примирением с Ботом и своей совестью. С покаяния начинается возрождение. Церковное покаяние требуется от всех, кроме младенцев (в православии кроме детей до 7 лет). По решению Тридентского собора покаяние должны совершать все католики, достигшие «разумного возраста», под угрозой отлучения и лишения христианского погребения. Особую позицию по отношению к покаянию, как и другим таинствам, занимают протестантские церкви и секты. Они признают в основном только два таинства — крещение и причащение, но и им придается символическое значение как знакам общения с Богом. Устная исповедь перед священником отвергнута, но личная исповедь и покаяние перед Ботом считаются важнейшим средством очищения души. Богословы и религиозные философы проводят различие между раскаянием и покаянием, В покаянии есть раскаяние. Но раскаяние может быть разного рода, можно раскаиваться в том, что упустил выгоду или высказал правду во вред себе. Если раскаяние не переходит в покаяние и не сопровождается верой и надеждой на прощение, то оно может привести к отчаянию, к самоубийству или ко вседозволенности («в рай мне все равно не попасть»). Покаяние, по церковному учению, дает очищение от грехов, но не гарантирует само по себе праведности в дальнейшем. Необходимы усилия самого верующего. «...Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф 11:12). Христианское учение о покаянии, несомненно, выразило общечеловеческое содержание, которое требует философского и психологического осмысления. Человек, не признающий за собой никакой вины и считающий себя во всем правым, должен быть отнесен к дурным, безнравственным людям. От таких людей произошло и происходит много бедствий и зла. Поэтому есть правда в словах: «Не покаешься — не спасешься». Помимо церковного покаяния и исповеди, существует и внецерковное. Родион Раскольников и на каторге не испытывал мук совести, но однажды к нему пришло глубокое осознание неверности своего жизнепонимания и он почувствовал, что возвращается к «живой жизни». Потребность исповедаться в своих грехах может находить разное выражение — в горячем признании своей вины перед близким или даже случайным человеком, напр. попутчиком в дороге. Существует литературный жанр исповеди: под таким названием известны сочинения Блаженного Августина, Ж. Ж. Руссо, Л. Н. Толстого. Такого рода публичные исповеди выражают не только признание своих грехов, но и имеют целью помочь другим людям избежать ошибок и встать на путь истинной жизни. В. Н. Шердаков Лит.: Брянчаиинов И. Поучение второе в неделю мытаря и фарисея. О молитве и покаянии.— Он же. Аскетические опыты, т. 4. M., 1993; En. Варнава (Беляев). О боголюбезном и духовном покаянии.— Он же. Основы искусства святости, т. 1, отд. 3. Нижний Новгород, 1995; Зарин С. М. Аскетизм по православно-христианскому учению, [IV]. М., 1996. ПОКЛОНЕНИЕ (араб. 'ибада) — термин, служивший в арабо-мусульманской мысли наиболее общим обозначением отношения человека к первоначалу мироздания. Человек с этой точки зрения рассматривается как «раб» ('абд). В религиозноправовой мысли (фикх) «раб» отличается от «ответственного по Закону» (мукаллаф), поскольку случайные и ненамеренные поступки, а также действия несовершеннолетнего включаются в первое, но не во второе понятие. «Поклонение» ('йбадат) понимается в фикхе как отношение человека к Богу, в отличие от му^малат — «взаимодействия» людей между собой. Мутазилиты утверждали возможность «соизмерения» (кийас; см. Доказательство) в вопросах поклонения. Согласно исламскому вероучению и фикху, поклонение предполагает в качестве непременного условия осознанность действия и твердое и искреннее намерение его совершить, а в философии начиная с мутазилитов осмысляется еще и как автономное, независимое от божественного предопределения действие человека. Положение человека как «поклоняющегося раба» прямо связано с сто положением как «наместника» (халифа) Бога на земле, полновластно распоряжающегося за того ее богатствами. Основным и одновременно наиболее совершенным видом поклонения считается молитва (салат). Ибн Соте истолковывает поклонение как «знание» (ма'рифа), а последнее — как мистическое познание ('ирфан) Бога «тайной сутью» (сирр) человека, его сердцем и душой, а молитву понимает как «уподобление» (ташаббух) человеческой разумной души Действенному Разуму и непрестанное поклонение абсолютной Истине ради приобщения к вечности. Созерцательное поклонение для него безусловно выше ритуального, так что первое он называет истинным, а второе — установленным по образцу первого. В исмаилчзме рассматриваются два вида поклонения: «поклонение действием», или «явное поклонение» (исполнение религиозных обязанностей), и «поклонение знанием», или «скрытое поклонение», т. е. познание абсолютной истины. Оба вида поклонения необходимы и равноправны, составляя условие совершенства друг друга. Поклонение действием приносит нравственные добродетели, а поклонение знанием уподобляет человека первоначалу мироздания. В суфизме понятие поклонения изменяется в соответствии с общими положениями суфийской философии и понимается как воплощение сущим тех или иных «имен Бога». Любая вещь осуществляет этот вид поклонения, называемый также «самостным» ('ибада затиййа). Как считает Ибн 'Араби, все имена Бога (иногда оговаривается исключение «самостной необходимости») воплощены, во-первых, в мире в целом, а во-вторых, в человеке, поэтому поклонение человека — наиболее совершенное. «Поклонение подчинения» ('йбадат тасхйр), или поклонение, осуществляемое человеком, когда тот считает Бога подчиняющим началом, отделенным от него самого, противопоставляется «поклонению божественности» ('йбадат та'аллух), когда человек поклоняется любой вещи ==266 мира как «проявлению» Бога и тем самым — Богу как неотдельному от этой вещи (см. Проявление) и от самого поклоняющегося. В этой трактовке поклонения на первый план выходит понятие «подобие» (мисл): в своем подобии человек (напр., мужчина — в женщине) способен скорее увидеть полное проявление Бога. Наиболее совершенным поклонением оказывается максимальное выявление абсолютно всех свойств человека, а не исключительное развитие созерцательного начала, как у Ибн Сйны. Поэтому «рабскость» ('убудиййа) человека в ее крайнем проявлении неотличима от его «божественности», ибо и то и другое означает воплощение в человеке всех универсалий. А. В. Смирнов жүктеу/скачать 10.5 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|