Энтони Бёрджес Вожделеющее семя

Глава 2

Следующие четыре недели Тристрам провел с большой пользой. Он вспомнил о своем призвании преподавателя истории и связанных с ней дисциплин, а потому, финансируемый своим бедным мертвым взводом, прописал себе краткий курс реабилитации. Целые дни он проводил в Центральной библиотеке, читая работы великих историков и историографов своей эпохи: «Борьбу идеологий в двадцатом веке» Скотта, «Principien der Rassensgeschichte»¹⁹ Цукмайера и Фельдфебеля, «Историю ядерной войны» Стеббинга-Брауна, «Гунчаньчжуи»²⁰ Жу Ансюна, «Суррогаты религий в прототехническую эпоху» Спарроу, «Учение о Колесе» Радзиновича. Это все были тоненькие книжечки, написанные логограммами, их урезанная орфография служила целям экономии печатной площади. Похоже, что теперь этой площади было достаточно. По вечерам, для того чтобы расслабиться, Тристрам читал современных поэтов и романистов. Ему казалось, что писатели Пелфазы дискредитировали себя: никто из них, похоже, не мог (а жаль, что ни говори!) создать настоящее произведение искусства, исходя из принципов доброго старого либерализма. Новые книги были полны секса и смерти – тем, вероятно, единственно достойных писателя.

Двадцать седьмого марта, в понедельник, прекрасным весенним утром Тристрам на поезде отправился в Лондон.

Министерство обороны находилось в Фулхэме. Оно оказалось рядом офисов в небоскребе умеренной высоты (тридцать этажей), который назывался «Джунипер-билдинг».

– Вам нельзя сюда, сэр, – сообщил ему швейцар–отставник.

– Почему это?

– Нельзя, если не назначено.

– Прочь с дороги! – зарычал Тристрам. – Вы, похоже, не знаете, кто я такой?

Оттолкнув швейцара в сторону, он решительно прошел в первый попавшийся офис, где множество упитанных блондинок трещали электрическими аудиофонами.

– Я хочу видеть кого-нибудь из начальства, – объявил Тристрам.

– Вы никого не можете видеть, если вам не назначено! – огрызнулась одна из молодых женщин.

Тристрам прошел офис насквозь и открыл какую-то дверь с застекленной верхней половиной. Он увидел лейтенанта, который, тяжело задумавшись, сидел между двумя пустыми корытцами для «входящих-исходящих». – Вас кто пропустил? – спросил лейтенант.

На носу у лейтенанта сидели большие очки в черной оправе, цвет кожи был, как у сладкоежки, ногти обгрызены до мяса, а на плохо выбритой шее красовался клок волос.

– Глупый вопрос, вам не кажется? Меня зовут Т. Фокс. Сержант Фокс. Докладываю вам, что я единственный, кто остался в живых после одного из тех славно придуманных миниатюрных побоищ на западном побережье Ирландии. Я бы хотел поговорить с кем-нибудь поважнее вас.

– Оставшийся в живых?! – переспросил пораженный лейтенант. – Лучше вам, наверное, пойти и представиться майору Беркли.

Лейтенант встал из-за стола, показав брюшко канцелярского служащего, и вышел в другую дверь. В дверь, через которую ворвался Тристрам, постучали.

– Войдите! – крикнул он.

Это был швейцар.

– Простите, что я позволил ему пройти мимо меня, сэр… – начал он и охнул: Тристрам держал в руке пистолет.

Если они хотят играть в солдатики – Бог в помощь.

– Псих! – взвизгнул швейцар и быстро захлопнул дверь. Через стекло можно было рассмотреть его быстро удаляющийся силуэт.

Вернулся лейтенант.

– Следуйте за мной, – пригласил он.

Тристрам пошел за лейтенантом по коридору, который был освещен только светом из других застекленных дверей. Пистолет он сунул в карман.

– Сержант Фокс, сэр! – доложил лейтенант, вытаращивая глаза на офицера, который делал вид, что ужасно занят составлением какой-то срочной депеши. Офицер был майором с очень красивыми темно-рыжими волосами. Склонившись над столом, он представил Тристраму на обозрение маленькую лысинку величиной с просфору. На стенах были развешаны групповые фотографии каких-то людей, одетых большей частью в шорты.

– Одну минутку, – сурово проговорил майор, продолжая усердно писать.

– Ах, да бросьте вы! – раздраженно сказал Тристрам.

– Простите, не понял?

Майор поднял голову. Глаза у него были подслеповатые, цвета устричной раковины.

– Почему вы не в форме?

– Потому что, по условиям контракта, записанным в моей расчетной книжке, я закончил свою службу сегодня ровно в двенадцать часов дня.

– Понятно. Оставьте нас наедине, Ральф, – приказал майор лейтенанту. Тот ответил поклоном официанта и вышел.

– Итак, – обратился майор к Тристраму, – что это вы там говорили насчет того, что вы единственный уцелевший?

Похоже было, что он не ждал немедленного ответа, так как попросил у Тристрама расчетную книжку, чтобы взглянуть на нее.

Тристрам протянул документ. Сесть ему не предложили, поэтому он сел сам.

– Угу, – буркнул майор, открыл книжку и принялся ее изучать. Щелкнув тумблером, он проговорил в микрофон: «7388026, сержант Т. Фокс. Личное дело немедленно, прошу вас». Затем, обращаясь к Тристраму, майор спросил: – Так зачем же вы к нам пожаловали?

– Заявить протест! – ответил Тристрам. – И предупредить, что я собираюсь взорвать весь этот дешевый театр!

Вид у майора был озадаченный. В задумчивости он принялся тереть свой длинный нос. Из щели в стене выскочила кожаная папка и упала в проволочную корзину. Майор открыл папку и начал внимательно читать.

– Так-так, понятно, – вскоре проговорил он. – Похоже, что все вас ищут! Строго говоря, вы должны быть мертвы, разве нет? Вы должны были умереть вместе, со своими товарищами. Должно быть, вы быстро бежали! Вы знаете, я еще могу арестовать вас как дезертира. Наверстать упущенное.

– Ерунда это! – вспылил Тристрам. – Будучи единственным оставшимся в живых, я превратился в командира этого несчастного убитого взвода. Именно я должен был принимать решения! И я решил предоставить себе месячный отпуск. К тому же я был болен, что неудивительно.

– Это нечестно, понимаете?

– Вот уж не вам и вашей организации кровожадных убийц говорить о честности! Шайка вонючих свиней-душегубов, вот вы кто!

– Так-так, – проговорил майор. – А вы себя с нашей организацией никак не связываете? Осмелюсь предположить, что вы убили людей гораздо больше, чем, скажем, я. Вы действительно принимали участие в М. И.?

– Что такое М. И.?

– Мероприятие по истреблению. Так теперь называются эти новые сражения, понимаете? Осмелюсь предположить, что вы приняли в такой акции посильное участие. Ну, скажем, защищая себя. В противном случае, я не понимаю, как вам удалось остаться в живых?

– Нам дали приказ!

– Конечно, дали. Приказ стрелять. И это всего лишь справедливо – стрелять, когда в тебя стреляют. Не правда ли?

– И все равно это было убийство! – горячо возражал Тристрам. – Убийство бедных, несчастных, беззащитных…

– О-о-о, послушайте-ка, они ведь были не такими уж беззащитными, не правда ли? Берегитесь банальностей, Фокс! Одна банальность тащит за собой другую, и знаете, серия банальностей всегда кончается абсурдом. Солдаты были хорошо обучены и хорошо вооружены, и они умерли с честью, веря в то, что отдают жизни за великое дело. И вы знаете – так оно и есть! А вот вы сохранили себе жизнь, исходя, безусловно, из совершенно бесчестных побуждений. Вы оставили себя в живых, потому что не верите в то, за что боремся мы, за что мы всегда будем бороться. Понятно – вас загребли в самом начале, когда система была крайне несовершенна. Сейчас же призыв в армию осуществляется очень избирательно. Мы больше не берем подозрительных личностей вроде вас.

– Вы просто используете бедняг, которые находятся в безвыходном положении, так?

– Конечно. Без дураков и энтузиастов как-то лучше жить. А также без бродяг и уголовников. Если говорить о женщинах – без кретинок-производительниц. Знаете, это очень здраво в смысле генетики!

– О Боже, Боже! – простонал Тристрам. – Это же явное безумие!

– Ничуть. Вспомните – вы выполняли приказ. Мы все выполняем приказы. В конечном счете приказы Министерства обороны – это приказы УОНЗ.

– Убийцы они, как бы их ни называли!

– О нет! УОНЗ – это Управление по Ограничению Населения Земли. Конечно же, военных приказов в буквальном смысле оно не отдает. УОНЗ просто делает официальные сообщения о численности населения, соотнося эту численность с запасами продовольствия (всегда с прикидкой на будущее, конечно). И их концепция обеспечения продовольствием – это не та старая примитивная идея минимального рационирования. Их цель – высокие стандарты, подразумевающие наличие запасов. Я не экономист, между прочим, так что какие такие запасы – меня можете не спрашивать.

– Я об этом все знаю, я историк, – заметил Тристрам.

– Что вы говорите! Тогда, я полагаю, вас или нужно было оставить инструктором, а рано или поздно кто-нибудь получит нагоняй за ваш перевод в боевую часть, или… о чем бишь я говорил? Да! Или вас не нужно было брать в армию совсем.

– Я понимаю, к чему вы клоните, – проговорил Тристрам. – Я слишком много знаю. Так? А ведь я ещё собираюсь и написать, и рассказать – ученикам тоже! – о вашей организации циничных убийц. Полицейского государства больше нет! Нет шпионов, нет цензуры. Я расскажу всю правду. Я заставлю Правительство действовать!

Майор был невозмутим. Медленными движениями он тер свой нос.

– Несмотря на своё название, – заговорил майор, – Министерство обороны на самом деле не является правительственным учреждением. Это корпорация. А название – Министерство обороны – просто дань прошлому. Это корпорация, работающая по договору с Государством. Договор должен возобновляться каждые три года, если я не ошибаюсь. Не думаю, чтобы существовала какая-нибудь вероятность того, что договор не будет продлен. Действительно, а каким другим способом сдержать рост населения? В прошлом году рождаемость подскочила феноменально и продолжает расти. Не то чтобы в такой ситуации было что-то ненормальное, нет, конечно. Контрацепция – вещь жестокая и неестественная: каждый имеет право появиться на свет. Так же как каждый должен умереть, рано или поздно. Мы будем поднимать порог призывного возраста все выше и выше – в той степени, конечно, насколько это касается физически здоровой и умственно нормальной части населения: дрянь должна исчезать сразу по достижении половой зрелости. Умереть должен каждый, а история, похоже, говорит о том (вы как историк со мной согласитесь), история говорит о том, что смерть солдата – лучшая из смертей. «Перед лицом судьбы ужасной…» – как говорит поэт. «За предков прах, за храмы и богов…» – и так далее, и тому подобное. Я не думаю, чтобы вам удалось отыскать хоть кого-нибудь, кто возражал бы против существующей системы. Деятельность Министерства обороны несколько напоминает проституцию: она очищает общество. Если бы нас не существовало, много бы всякой мерзости булькало на поверхности Государства. Мы как раковины-жемчужницы, понимаете? Хулиганы, извращенцы, искатели смерти… вы же не хотите, чтобы они существовали в гражданском обществе? До тех пор пока существует армия – не будет полицейского государства, не будет «серых», и резиновых дубинок, и зверских пыток, и расстрелов в обременительно ранние часы. Основные проблемы Государства решены. Теперь у нас свободная страна: порядок без заорганизованности, что означает – порядок без насилия. Безопасное общество, в котором есть место для каждого. Чистый дом, населённый счастливыми людьми. Но в каждом доме должна быть канализационная система. Это мы и есть.

– Это неправильно, – заявил Тристрам. – Всё, всё неправильно!

– Что вы говорите! Что ж, когда придумаете что-нибудь получше, приходите и расскажите нам.

С крошечным остатком надежды Тристрам спросил: – Считаете ли вы, что люди по сути своей добропорядочны?

– Ну, теперь у них есть шанс стать добропорядочными гражданами.

– Все точно. Это означает, что возврата либерализма ждать недолго. Не думаю, чтобы Пелагианское государство возобновило с вами договор.

– Не думаете? – как-то безразлично переспросил майор.

– Вы подписали себе смертный приговор самим фактом своего существования.

– Мне кажется, вы выражаетесь излишне афористично, – проговорил майор. – Знаете… мне было приятно с вами побеседовать, но я действительно очень занят. Понимаете, строго говоря, раз уж речь идет о вашей демобилизации, вам бы нужно пройтись по соответствующим инстанциям. Но я подпишу вашу отставку, если уж вам так невтерпеж, и дам вам квиточек для бухгалтерии.

Майор принялся скрести пером.

– Вознаграждение – по двадцать гиней за каждый месяц службы. Месяц официального отпуска по случаю демобилизации будет полностью оплачен. Так… Ну а детали вы там с ними обговорите. Принимая во внимание, что человек вы очень недоверчивый, вам заплатят наличными.

Майор улыбнулся и добавил: – И не забудьте сдать пистолет. – Тристрам с удивлением заметил, что держит в руке пистолет, направив его на майора.

– Отдайте-ка его лучше мне. Мы не так уж любим насилие, знаете ли. Стрельба – это для армии, а вы теперь вне армии, мистер Фокс.

Тристрам покорно положил пистолет на майорский стол. Сейчас он понял, что стрелять в Дерека было бы дуростью.

– Есть еще вопросы? – поинтересовался майор.

– Только один. Что происходит с убитыми?

– С убитыми? А… Понимаю, что вы хотите спросить. Когда солдата вычеркивают из списков личного состава по случаю смерти, то у него забирают расчетную книжку и посылают письмо с выражением соболезнований его – или её – близким. На этом заботы военного департамента кончаются. Дальше уже подключаются гражданские подрядчики. Вы знаете, мы извлекли кое-какие уроки из прошлого: мотовство до добра не доводит. А уж что там делают гражданские подрядчики – это их забота. Деньги всегда кстати. Деньги поддерживают корпорацию в рабочем состоянии. Понимаете, мы полностью независимы от Казначейства. Мне кажется, этим можно гордиться. Есть еще вопросы?

Тристрам молчал.

– Вот и хорошо. Ну, лучшие пожелания, старина. Полагаю, сейчас вы начнете подыскивать себе работу? С вашей квалификацией у вас не должно быть больших трудностей.

– И с моим жизненным опытом.

– Вот именно.

Улыбаясь, как родному, майор встал, чтобы пожать Тристраму руку.

Глава 3

Тристрам сел на ближайший поезд подземки, идущий до Брайтона. Прислушиваясь к стуку колес, он повторял про себя: «Терпение, терпение, терпение…» Это слово заключало в себе очень много: терпеть, может быть, придется долго и тяжко, а ожидания могут сбыться не скоро. Когда его обступили громады зданий Брайтона, душа содрогнулась от воспоминаний и надежд. «Терпение. Держись от моря подальше, хотя бы недолго. Делай все правильно.»

Тристрам нашел Министерство образования там, где оно всегда и находилось: на Эдкинс-стрит, сразу за Рострон-плейс. В отделе кадров сидел все тот же Фрэнк Госпорт. Он даже узнал Тристрама.

– Вы хорошо выглядите, – приветствовал Тристрама Госпорт. – В самом деле хорошо. Так, словно побывали в длительном отпуске. Чем могу служить?

Госпорт был приятным упитанным человеком с широкой улыбкой и мягкими, как утиный пух, волосами.

– Работой, – ответил Тристрам. – Хорошей работой.

– Хм. История, не так ли? Основы гражданственности и все такое?

– У вас хорошая память.

– Не такая уж и хорошая. Я не могу припомнить вашего имени. Дерек, кажется? Нет, какая же я бестолковщина! Дерек Фокс – секретарь-координатор Министерства плодовитости. Конечно, конечно, это же ваш брат! Сейчас вспомню… Ваше имя на «Т»!

Госпорт нажал какие-то кнопки на стене. На противоположной стене мягким светом загорелись буквы, появились подробные сведения о вакансиях. Рамочки учетных карточек сменяли друг друга, мягко светясь горящими буквами.

– У вас есть что-нибудь на примете?

– Четвертое отделение Единой мужской школы, Южный Лондон, район Канала, – ответил Тристрам. – Кто там сейчас директором?

– Как и раньше – Джослин. Он женился, знаете, на настоящей бой-бабе! Умный мужик, нечего сказать… Держит нос по ветру, знаете ли.

– Вроде моего брата Дерека.

– Похоже, что так. Хотите посмотреть чего-нибудь там?

– Да не особенно… Слишком много тяжелых воспоминаний. Я бы хотел прочитать курс лекций в Техническом колледже. «История войн». Думаю, что справлюсь.

– Эт-то что-то новенькое… Вряд ли будут желающие. Так вас записать ведущим этот курс?

– Да, пожалуй.

– Можете приступать с началом этого летнего семестра. А вы что-нибудь знаете о войне? Мой сын только что получил повестку.

– Он рад?

– Ну… Он молодой лоботряс. В армии ему вправят мозги. Вы бы как-нибудь пошли и посмотрели на этот колледж. Очень красивое здание, мне кажется. И директор молодец. Его зовут Мэзер. Я думаю, вы там хорошо устроитесь.

– Прекрасно. Спасибо.

На Рострон-плейс Тристрам отыскал контору квартирного маклера. Тот предложил ему шикарную квартиру в «Уинтроп-мэншнз» – две спальни, гостиная, большая кухня с холодильником, стереотелевизор, розетка для «Диска Ежедневных Новостей» или любого другого радиоприбора. Осмотрев квартиру, Тристрам снял ее, подписав обычной формы договор, и заплатил за месяц вперед. Потом он сделал кое-какие приобретения: накупил кухонной посуды, продовольствия (в новых частных магазинах был очень хороший выбор), кое-какого белья, пижаму и халат.

«Вот сейчас, вот сейчас, вот сейчас!» Сердце его громко билось и трепетало, как птица в бумажном пакете. Стараясь идти медленно, Тристрам направился к берегу моря. Он шел в толпе людей, обдуваемый свежим морским ветром; чайки кричали, как испорченные мегафоны, кругом царило каменное величие правительственных зданий.

Фронтон Министерства плодовитости украшал барельеф, изображавший расколотое яйцо, из которого показывались крылышки новой жизни. На доске у входа было написано: «Департаменты Продовольствия, Сельского хозяйства, Изучения проблем плодовитости, Религий, Обрядов и Народной культуры». Девиз – «Вся жизнь едина».

Глядя на доску и нервно улыбаясь, Тристрам решил, что ему, в конце-то концов, вовсе не хочется входить в это здание и что ему нечего толком сказать своему брату или чего-то ждать от него. Он круто повернул кругом, сделав свой последний в жизни поворот, и стал быстро спускаться по ступеням, сдерживаясь, чтобы не побежать. Потому что победа была уже за ним, за Тристрамом, и сегодня днем это станет совершенно ясно, потому что через девяносто минут или даже раньше он снова обретет ту, что дороже всех для него. Окончательно. Насовсем. Эта победа была единственной, только ее он и хотел добиться.

Высоко над Домом Правительства одетая в свободную мантию бронзовая фигура с барочной бородой и складками одежды тоже в стиле барокко смотрела на солнце. По фантазии скульптора, даже в этот безветренный день волосы и одежду изваяния шевелил барочный ветер. Кто это был? Августин? Пелагий? Христос? Сатана? Тристраму показалось, что он различает сияние небольших рожек в развевающейся массе каменных волос.

Придется немного подождать. Всем им придется немного подождать. Но Тристрам был почти совершенно уверен, что колесо должно закрутиться снова, что изваяние молится солнцу и облакам над морем о том, чтобы человеку была дарована способность достойно устроить свою жизнь, о нехватке в душе его стремления к милосердию и наличии всего лишь смутного понятия о Боге. Пелагий, Морган, Старый Человек Моря…

Тристрам ждал.

Глава 4

– Море, – шептала Беатриса-Джоанна. – Вразуми нас всех.

Она стояла у перил набережной. Тепло одетые розовые близнецы, визжа, тузили друг друга в коляске.

Вот оно, море, наделенное исступлением, раскинулось перед ней. Море – шкура пантеры, мантия, пронизанная тысячами тысяч солнечных идолов, гидра абсолюта, пьяная от своей собственной голубой плоти, кусающая свой сверкающий хвост в молчаливом смятении.

– Море, море, море…

А там, за морем, Роберт Старлинг, бывший Премьер-министр Великобритании и бывший Председатель Совета Премьер-министров Союза Англоговорящих Стран, сидя на средиземноморской вилле, окруженный прелестными мальчиками, вкусно ел, попивал фруктовый сок, читал классиков, задрав ноги вверх, и осторожно подсчитывал, когда закончится его ссылка.

На других берегах этого моря океанографы готовились к дальнейшим исследованиям его зеленых богатств и отлаживали свои новые двигатели и хитроумные приборы.

Нетронутая жизнь притаилась внизу, на огромной глубине.

– Море, море…

Беатриса-Джоанна молилась о ком-то, мольба ее была тотчас услышана, но ответило ей не море. Ответ пришел с теплой земли у нее за спиной. Нежная рука опустилась на ее руку. Вздрогнув, она обернулась. После мгновения безмолвного шока из глаз ее хлынули слезы. Слов не было.

Она прильнула к нему. Огромное небо, животворящее море с будущей историей человечества в его глубинах, город из башен, бородатый человек на куполе здания – все исчезло в тепле его объятий, в близости его тела. Он стал морем, солнцем, башней…

Близнецы что-то лепетали.

Слов так и не было.

Поднимается ветер… Мы должны попробовать жить…