ПУГАЧЕВСКОЕ ВОССТАНИЕ В ЗАКАМЬЕ

ПУГАЧЕВСКОЕ ВОССТАНИЕ В ЗАКАМЬЕ

Восстание 1773-1775 гг. под руководством Е. Пугачева оставило глубокий след в истории края. Активное участие в нем здесь приняли русские крестьяне, ясачные и служилые татары, башкиры и другое нерусское население края. Причины столь массовой поддержки Е. Пугачева были, в целом, общими для людей разных национальностей.

Во второй половине XVIII века крепостное право приняло свои высшие, законченные формы. Тяжелейшим гнетом легло оно на плечи крестьян. Освобождение от крепостной зависимости, «воля» — вот тот притягательный клич предводителей восстания, который прямо шел к крестьянскому сердцу и находил в нем энергичный отклик. Массовые насильственные действия представлялись народу кратчайшим путем к обретению желанной свободы.

В октябре 1773 г. вести о начавшемся вооруженном восстании и о его руководителе — Емельяне Пугачеве — начали проникать в Восточное Закамье и сразу взбудоражили общественное сознание. Стало известно и о том, что предводитель восстания представлялся народу и подписывал документы как «Петр III» или «Петр Федорович»^*. Это было рассчитано на то, что порабощенный, прошедший вековую школу самодержавия, забитый и темный народ был не в состоянии представить себе государственное устройство страны без царя. Главное, чтобы это был царь для народа, чтобы только народные интересы были ему близки и дороги. В этом случае люди готовы были идти за него на любые испытания, вплоть до самопожертвования.

Неспокойно было и в башкирских селениях. Во многом это было следствием указа, с которым 1 октября 1773 г. Е. Пугачев обратился к башкирам. В нем, в частности, говорилось: «... Знайте и верьте: отныне я вас жалую землями, водами, лесами, рыбными ловлями, жилищами, покосами, хлебом, верою и законом вашим, посевом, пропитанием, рубашками, жалованьем, свинцом, порохом и провиантом, словом всем тем, что вы желаете на всю жизнь вашу... А произшедшие от вас в сей жизни добрые и злые дела упущаю...» Весть о восстании и о дарованных башкирам вольностях быстро достигла территории Казанской дороги и вызвала там брожение. В деревнях начали быстро создаваться повстанческие отряды.

В конце ноября 1773 г. из-под Уфы в окрестности Мензелинска отправился отряд «полковника» Караная Муратова. Он объединил многочисленные отряды повстанцев, действовавшие на Казанской дороге, и возглавил движение. Восставшие были вооружены луками, стрелами, копьями, топорами, реже — пистолетами и ружьями. Имелась у них и артиллерия (взятая на уральских заводах и захваченная у правительственных войск). Тактика боя была традиционной для народных выступлений — рассыпной строй.

В ноябре-декабре 1773 г. довольно крупные отряды пугачевцев стояли в деревнях Юшады (300 человек), Мелкень (до 500 человек), Старый Каран (до 150 человек), Каркино (до 300 человек), а также в деревнях Исангулова, Ахметева, Нижний и Средний Урмид и др. Общая численность отрядов Караная Муратова под Мензелинском составляла весьма значительную величину — 10-12 тыс. человек.

В декабре 1773 г. Мензелинск оказался в окружении восставших и на протяжении почти четырех месяцев подвергался осаде и неодно­кратным штурмам. Первый из них состоялся 23 декабря 1773 г., одновременно со штурмом г. Уфы. Один из защитников Мензелинска, командир отставных поселенцев секунд-майор Петров в своем рапорте начальству таким образом описывал этот натиск: «Прошлого 1773 г. декабря 23 дня злодейская толпа пополуночи в 1 часу под город Мензелинск со стороны восходной (т. е. с востока — В. Е.) по примеру человек 1500 подходило. Противу оных усердствовала воинская команда, прибывшая из Нагайбацкой крепости...» С 23 по 25 декабря город подвергался сильной бомбардировке из 14 пушек. Стрельба эта, однако, причинила мало вреда, прежде всего из-за неопытности артиллеристов.

26 декабря 10-тысячная толпа осаждавших предприняла новый штурм Мензелинска со всех четырех сторон. Несмотря на сильный оружейный огонь защитников, нападавшие сумели-таки в некоторых местах пробиться к городу и даже зажечь крайние избы. Однако, потеряв три пушки и много убитых, они вынуждены были отступить.

Руководили обороной Мензелинска майоры Федор Петров, Никифор Голов, Яков Ляхович, капитан Иван Тихановский. Они умело организовали дело, вдохновляли защитников своим личным примером. Неспособные к военным действиям женщины, старики и дети находились в церквах. Священники Федор Михайлов и Дмитрий Иванов совершали молебны, обходили город с крестами и иконами, благословляли его защитников^*.
* Впоследствии в течение многих лет в мае в Мензелинск из Елабуги приносилась к празднику Св. Николая Чудотворца икона Спаса Нерукотворного, совершались торжественные богослужения в благодарность за спасение от «злодеев-пугачевцев».
Хотя мензелинцы и находились в тяжелом положении, они и сами нередко совершали смелые вылазки. Во время одной из них, 12 января 1774 г., было убито и взято в плен несколько десятков пугачевцев, захвачено знамя. Сделав еще ряд успешных нападений, осажденные получили возможность беспрепятственно выезжать за пределы крепости за дровами и сеном. Однако эти отдельные успехи оборонявшихся не решили главной задачи. Силы пугачевцев под Мензелинском были по-прежнему значительны, и они держали город под угрозой нового штурма до марта 1774 г.

Если Мензелинск устоял, то крепость Заинск была захвачена восставшими 15 января 1774 г., несмотря на наличие тысячного гарнизона. Отставной прапорщик Богдан Буткевич, имевший до этого контакты с руководством пугечевских отрядов, сумел убедить защитников Заинска сдать его без сопротивления. Однако дальнейшее наступление пугачевцев на Билярск не удалось.

Живую силу для подкрепления своих многочисленных отрядов восставшие мобилизовывали в окрестных селах и деревнях. При этом чаще всего действовали методом принуждения. Испытали на себе эти «методы» и челнинские крестьяне.

В конце декабря 1773 г. села Мысовые и Бережные Челны, Орловку, деревни Сидоровку и Суровку посетила группа пугачевцев во главе с есаулом Мусой Мукминовым и священником села Круглое Поле Ильи Дмитриева. Они выполняли распоряжение пугачевского старшины Шафея Туйгузина о мобилизации местного населения в войско Е. Пугачева и сборе для нужд повстанцев фуража, сена и продовольствия.

В каждом из перечисленных выше селений пугачевский есаул и священник собирали сельский сход, принуждали крестьян называть Е. Пугачева «императором Петром III», зачитывали его манифесты, призывали идти к нему на службу, высылать сено и фураж. За непослушание грозили смертной казнью, разорением домов и имущества.

Первый визит был нанесен в село Орловку. Здесь М. Мукминов и И. Дмитриев мобилизовали в казаки 14 человек конных крестьян, с фуражом, а также вытребовали себе с жителей 11 рублей денег. Кроме того, с орловского священника Михаила Алексеева взял Муса еще шесть рублей за то, что тот не имел «билета» (т. е. документа о благонадежности — В. Е.) от пугачевских старшин. И. Дмитриев обзавелся здесь письменными принадлежностями, чтобы вести учет cделанному.

По маршруту дальнейшего следования мобилизации и экспроприации продолжались. В Мысовых Челнах в казаки были призваны 20 человек, в Бережных Челнах — 15. С жителей этих двух сел Илья Дмитриев взял пять рублей. Таким же образом действовали и в других селениях. Из дер. Сидоровки отправили в пугачевское войско пять человек, из дер. Суровки — четырнадцать, из с. Круглое Поле — девять, из с. Бетьки — двадцать пять. За попытки неповиновения М. Мукминов и И. Дмитриев приказывали устраивать крестьянам «смертные побои», брали штрафы.

Мобилизованные крестьяне, а также сено и фураж направлялись в деревню Кулюкову, где находился один из штабов восстания. Большую же часть собранных денег Мукминов и Дмитриев оставили себе. Поскольку приказание пугачевских старшин было добросовестно выполнено, И. Дмитриев получил от них благодарность, охранительный билет и разрешение вернуться в Круглое Поле.

Впоследствии И. Дмитриев был арестован, отправлен в Казань, где давал показания о своей деятельности у повстанцев в Секретной комиссии. Свою вину он отрицал, утверждал, что действовал не добровольно, а по принуждению, под угрозой смерти. И напротив, представленные в комиссию показания елабужского волостного старшины Ефима Беспалова, а также выборных крестьян из сел Орловки, Мысовых и Бережных Челнов — Дмитрия Сорокина, Федора Нестерова, Якова Коренева, Григория Донникова и других — развенчивали эти оправдания и характеризовали моральный облик и действия священника далеко не с лучшей стороны. Итоги разбирательства и дальнейшая судьба И. Дмитриева неизвестны. Но обычно священники, служившие Пугачеву, лишались сана и, в зависимости от вины, либо предавались гражданскому суду, либо церковному покаянию, либо распределялись по церквям в качестве дьячков и пономарей.

Самое активное участие в пугачевском восстании приняли приписные крестьяне уральских горных заводов. Это было вызвано тяжелейшим материальным положением этой части населения, а также обещанием Е. Пугачева освободить крестьян от ненавистной заводской повинности.

Во второй половине декабря 1773 г. пугачевский разъезд, вооруженный копьями и саблями, приехал в село Шильна. В этот небольшой отряд входили приписные к Авзяно-Петровскому заводу крестьяне дер. Малая Шильна, а также татары и удмурты из близлежащих деревень. Предводительствовал новокрещенный татарин есаул Григорий Артемьев. На сельском сходе приехавшие читали манифест «Петра III»:

- Дарит вам император Петр Федорович всякую вольность, свободу от заводских работ...

Это вызвало радостное оживление в крестьянской толпе. Выступавшие же, закончив перечисление дарованных крестьянам вольностей, грозно спросили:

- Не чинил ли вам кто каких обид? Есть ли среди вас злодеи?

- А как же... Есть!

После долгих пререканий и шума вперед выступила группа крестьян во главе с Логином Филипповым. Они начали предъявлять жалобы на своего односельчанина Филиппа Волкова.

- Прежде сего он, Волков, от нас посылан был в Санкт-Петербург для просьбы об отбытии нас от заводов графа Шувалова... Да видно он, злодей, нас на те заводы продал!..

- Да еще императора Петра Федоровича на чем свет клянет, Емелькой называет... В его войске быть не желает! — добавил чей-то громкий голос.

Суд был скорый и строгий: «за брань, непослушание и за всегдашнее проклятие императора Петра Федоровича» крестьяне хотели Филиппу Волкову и священнику Герасиму Ершову отсечь головы. После некоторых раздумий и сомнений жизнь им, однако, сохранили. Все же Ф. Волкова жестоко избили, забрали его имущество: «7 лошадей со сбруей, носильное платье, 21 конец тонкого льняного холста, серебряные кресты, серьги и кольца, 15 руб. деньгами, всего на сумму 175 руб. 55 коп.». В Шильне пугачевский отряд значительно пополнился за счет примкнувших к нему местных крестьян и направился на Шильнинский медеплавильный завод Красильникова.

Туда пугачевцы прибыли в разгар бурных событий. Собравшись перед хоромами заводчика, мастеровые и работные люди проводили бурное собрание, негодуя на задержку жалования. Прибывших пугачевцев они встретили с восторгом. Это настроение еще более усилилось, когда заводским крестьянам было объявлено, «что они отныне имеют быть вольными». После этого приехавшие избили приказчика, разграбили дом заводчика, забрали хранившиеся в конторе деньги. Документы и заводской архив разорвали и сожгли в той же конторе в печи.

Однако готовую продукцию — штыковую медь — повстанцы не тронули. Прихватив с собой деньги, имущество заводчика и приказчика, отряд уехал. Это было, кстати, не последнее посещение пугачевцами Шильнинского медеплавильного завода.

Материальный и финансовый ущерб, нанесенный в результате этих событий Шильнинскому заводу, Красильников оценивал впоследствии суммой в 4172 руб. Было недовыплавлено около 200 пудов меди. Да и вообще предприятие потом долго лихорадило, прежде чем его производственная деятельность вошла в прежнюю колею. Уничтожение документации нанесло не меньший вред. Во-первых, были потеряны все сведения о работе предприятия за период до 1773 года. Во-вторых, перед тогдашними и будущими заводовладельцами возникли многочисленные трудности в части доказательства прав собственности на рудники, землю и т. д.

Пугачевцами были заняты, за редким исключением, все горные заводы Прикамья. В частности, Иштеряковский медеплавильный завод был захвачен ими в середине декабря 1773 г. и в значительной степени разрушен. Общий убыток заводовладельцев составил более 30 тыс. рублей. Саралинский медеплавильный завод пострадал настолько сильно, что фактически не возобновил своей работы^*.
* В феврале 1774 г. на Урале и в Приуралье бездействовало не менее 92 металлургических заводов со всеми обслуживающими их рудниками, лесными угодьями и т. п. Это составляло в общей сложности три четверти промышленной мощности всего горнозаводского Урала. Лишь к концу 70-х годов XVIII века уральские предприятия достигли уровня 1769–1772 гг.
В большинстве случаев захваченные заводы не представляли для восставших интереса как производственные единицы. Другое дело, что их людской состав, денежные и натуральные ресурсы поступали на комплектование и снабжение повстанческой армии. Документы (долговые обязательства, трудовые договоры, конторские шнуровые книги и т. д.), как правило, уничтожались. Чаще всего этого требовали сами рабочие, надеясь таким образом освободиться от денежной и юридической зависимости от хозяев.

В конце 1773 г. по левобережью Камы сосредоточилось более 6 тыс. восставших — русских, татар, башкир, удмуртов. Большой отряд пугачевцев стоял, в частности, в Бетьках. Одной из главных его целей было взятие села Елабуги (Тресвятского). Первая попытка была предпринята еще в начале ноября 1773 г. Тогда отряд пугачевцев, переправившись через Каму, пытался путем уговоров и угроз принудить жителей Елабуги сдаться. Но елабужане твердо заявили, что они присягали императрице Екатерине II, остаются ей верны и готовы в случае необходимости защищаться. Переговоры закончились неудачей, и пугачевцы отбыли обратно на левый берег. А жители Елабуги в ожидании штурма наскоро укрепили крепость, вооружились, чем могли и послали за подмогой в Казань. Оттуда скоро прибыл майор Перский с ротой солдат в сто человек, с пушкой и ружьями.

С 6 января 1774 г. пугачевцы совершили по крайней мере 12 нападений на Елабугу, но каждый раз терпели неудачу. Прибывшие на помощь защитникам 400 гусар и гренадер жестоко расправились с повстанцами в окрестностях Елабуги (в Танайке, Тарловке, Саралях, Котловке и др.), не разбирая правых и виноватых. Было убито до 200 пугачевцев.

В то же время в Закамье происходило быстрое наращивание правительственных войск. 17 января они освободили Заинск, разгромив при этом более чем тысячный отряд повстанцев. В тот же день полковник Ю. Бибиков рапортовал начальству, что он усмирил 22 татарские деревни. Некоторые из них (Ерыклы, Тоба и др.) были сожжены дотла. К Ю. Бибикову явились с повинной около 4 тыс. повстанцев. Разбираться с каждым из них в отдельности не было никакой возможности, поэтому им выдавались «билеты», и они могли возвращаться в свои села и деревни.

Из-под Заинска войска Ю. Бибикова поспешили на помощь осажденному Мензелинску, в окрестности которого и прибыли 30 января 1774 г. Восставшие в этот момент в числе около 2 тыс. человек сосредоточились в с. Пьяный Бор. Здесь они устроили примитивные укрепления из дров, поваленных деревьев, опрокинутых повозок и т. д. Все дороги, ведущие в село, также были перекрыты завалами. Сторожевые пикеты вели непрерывное наблюдение за передвижениями правительственных войск.

31 января полковник Ю. Бибиков отправил подполковника Бедрягу с 300 человек пехоты, эскадроном гусар и четырьмя пушками в направлении Пьяного Бора. Им была поставлена задача захватить село, рассеять восставших, а укрепления сжечь. Разделив свои силы, Бедряга с трех сторон двинул их на штурм Пьяного Бора.

Пугачевцы встретили наступавших сильным ружейным огнем. Но, не обученные тактике боя, плохо вооруженные, они и здесь потерпели поражение. Засевшие в избах были переколоты. Гусары жестоко расправлялись с отступавшими. Глубокий снег не давал возможности скрыться от преследования. В результате боя около 400 пугачевцев были убиты, а 60 — взяты в плен. Правительственные войска потеряли лишь восемь человек ранеными.

После поражения под Пьяным Бором силы восставших значительно уменьшились, а их моральный дух — подорван. В течение суток к Ю. Бибикову явились с повинной представители сорока деревень. Почти все ближайшее Закамье, вплоть до р. Ик, было временно успокоено.

Однако после ухода войск Ю. Бибикова в сторону Бугульмы восставшие снова осадили Мензелинск, и эта осада продолжалась до марта 1774 года. Окончательно сняли ее лишь подошедшие крупные силы генерала Щербатова. В целом весной 1774 г. против пугачевцев действовали восемь боевых генералов и десятки полковников со своими отрядами. В частности, район от Мензелинска до Бугульмы контролировали войска полковника Кожина.

К весне 1774 г. изменилась и тактика действий пугачевцев. Она все больше напоминала тактику партизанской борьбы. Когда правительственные войска находились в их селениях, крестьяне приносили повинную. Как только войска уходили, они вновь создавали свои отряды и продолжали борьбу. Отряды эти были небольшими, и действовали они чаще всего около своих деревень, в своей местности. Противодействовать такой тактике правительственным войскам было очень сложно.

Резкая активизация действий восставших произошла летом 1774 г. в связи с приходом на Нижнюю Каму самого Е. Пугачева со своим главным войском. 23 июня, после взятия крепости Осы, он переправился через Каму, разорил Воткинский и Ижевский заводы. Воспользовавшись ошибками царских командиров, Е. Пугачев оторвался от преследования и форсированным маршем направился вниз вдоль Камы, в общем направлении на Казань.

25 июня 1774 г. жители села Трехсвятского (Елабуги) получили известие о приближении армии Пугачева. Людей охватил ужас, так как они ожидали неминуемой расправы за то, что в ноябре предыдущего года не покорились и отразили натиск пугачевцев. О сопротивлении главным силам восставших никто и не помышлял. Наиболее состоятельные жители, прихватив свои богатства, бежали в Казань, другие — спрятались в густых кустах на берегу Камы. В селе осталась едва ли не треть населения.

Между тем в деревни и села, через которые должен был проходить Пугачев с войсками, заранее прибывали казаки. Они наставляли испуганных жителей о том, как надо встречать «Петра Федоровича». Правила были несложные: «... Чтоб духовные встречали с иконами при колокольном звоне, а жители с хлебом и солью. При этом на дороге надобно было поставить стол со съестными припасами и напитками, на правой стороне дороги выстроить по выбору людей годных ему в службу, а на левой — чтоб была готова и виселица».

Уже исходя из этого, видно, что романтизировать народные движения прошлых веков не нужно. Идеалы гуманизма и добропорядочности, как правило, были им чужды. На силу повстанцы отвечали силой, на жестокость — еще большей жестокостью. Судьба множества людей и целых больших сел (в данном случае — Елабуги) зависела от настроения и сиюминутных желаний предводителей восстания. Любой приказ Е. Пугачева, даже самый жестокий, выполнялся, ибо в его войске всегда было много бродяг, босяков, разбойников и преступников. Ради личной наживы, удовлетворения своих низменных потребностей они были готовы на все. Кстати, присутствие этой сомнительной прослойки в войске Пугачева оказывало пагубное влияние на и без того уже неустойчивую массу повстанцев, разжигало у добропорядочных граждан страх перед этой темной силой.

На разрушительную силу такого явления, как пугачевщина, а также и самого Е. Пугачева указывали еще его просвещенные современники. В частности, поэт и драматург А. Сумароков так написал об этом под живым впечатлением событий:

Ты подлый, дерзкий человек,

Незапно коего природа

Извергла на блаженный век,

Ко бедству многаго народа.

Забыв и правду и себя

И только сатану любя,

О Боге мыслил без боязни

И шел против естества,

Отечества и Божества,

Не помня неизбежной казни.

Между тем, переночевав в Саралях в доме заводчика Красильникова, Е. Пугачев 28 июня приближался к Трехсвятскому с твердым намерением уничтожить село и покарать его жителей. Однако Трехсвятское осталось в неприкосновенности. По убеждению жителей, спасло их искреннее выражение покорности «императору Петру Федоровичу», а также заступничество чудотворной иконы Спасителя, неоднократно помогавшей елабужанам в самых казалось бы безвыходных ситуациях.

Находясь в окрестностях Елабуги, Е. Пугачев принимал делегацию крестьян, новое пополнение в свои отряды (в том числе с левобережья Камы), назначал в волости свою администрацию. Вместе с тем он хорошо знал, что за ним по пятам идет Михельсон с войсками, поэтому утром 29 июня отрядам был отдан приказ выступать в сторону Казани. По донесению сотника Шильнинской сотни Алексея Гурьянова, к армии Пугачева в этот момент присоединилось 20 приписных крестьян сел Боровецкое, Большая Шильна, дер. Малая Шильна, Игим, Каран. В составе пугачевского войска они дошли до Казани, участвовали в штурме города. Часть из них были убиты, а другие разными путями вернулись в свои селения.

К началу июля 1774 г. большинство сел и деревень по берегам Камы были заняты восставшими. Формировались новые отряды, на дорогах устанавливались пикеты, которые сообщали о всех передвижениях правительственных войск. Все переправы через Каму и другие крупные реки находились под контролем пугачевцев.

Кама служила важным средством передвижения для восставших. На судах и лодках они плавали вверх и вниз по реке, по пути захватывая прибрежные села и деревни. Так, находясь под Мензелинском, полковник Абернибесов получил сообщение о том, что из Сарапула вниз по Каме спускаются три барки с вооруженными пугачевцами. Полковник со своим отрядом и полусотней мензелинских добровольцев совершил форсированный марш и вышел на берег реки в районе с. Бетьки. Здесь его разведка узнала, что барки с мятежниками находятся выше по течению, у села Бережные Челны. Расставив стрелков по берегу, Абернибесов стал ожидать появления судов. Наступил вечер, а они все не показывались.

Тогда полковник, не желая дать возможность пугачевцам спуститься вниз по реке в ночное время, отправил вверх по Каме несколько гребных лодок с 35 вооруженными людьми. За ними берегом двинулись еще 16 рядовых во главе с прапорщиком Буниным. Пройдя около семи верст, они обнаружили пугачевцев, плывших на трех барках и нескольких лодках. В ходе завязавшегося боя несколько лодок с людьми было потоплено, а две барки вынуждены были добровольно сдаться. Третья барка сумела прорваться, но у с. Бетьки она была обстреляна людьми полковника Абернибесова и посажена на мель. Захватив в результате этих действий в плен 373 человека, полковник под конвоем отправил их в Мензелинск, а сам пошел к Заинску с намерением следовать далее к устью реки Вятки.

Однако такие стычки становились все реже и реже. Пик восстания был уже пройден, и народное движение пошло на убыль. Царские власти производили строгие дознания об участии жителей разных сел и деревень в пугачевском восстании. В частности, пристальное внимание властей привлекло активнейшее участие в Крестьянской войне приписных крестьян. Специально изучавший этот вопрос капитан-поручик Савва Маврин, являвшийся членом Секретной комиссии, в своем рапорте Екатерине II от 21 мая 1774 г. писал: «Обратите взор свой на крестьян заводских, а паче на приписных, которые отданы совершенно в жертву заводчикам, а оные хищники ни о чем другом не помышляют, как о своем прибытке, и алчно пожирают все крестьянское имущество, ибо многие приписные крестьяне ходят на иго работы от четырех до семи сот верст... Работа ж сия на заводах большею частью тогда потребна, когда крестьянин должен доставать насущное пропитание, а когда земледелец не достанет себе из земли сокровища, то он нищий». Однако такие разумные голоса не были услышаны. Власти предпочитали действовать методами принуждения и репрессий.

Были применены они и по отношению жителей окрестных с Челнами сел и деревень. Так, с 12 января по 22 марта 1775 г. велась переписка между Казанской губернской канцелярией и Ижевской заводской конторой об установлении виселиц, колес и глаголей в селениях, приписанных к Ижевскому заводу. Они были поставлены в том числе и в Шильнинской сотне (в селах Боровецкое, Большая Шильна, в деревнях Игиме, Каране, Тимиргане) за то, что их крестьяне «злодейских толп башкирцам фураж, подводы и харчевые припасы давали, а в с. Шильне разбили дома священника Герасима Ершова и первостатейных крестьян Филиппа Волкова и Данилы Артемьева». Многие из активных участников восстания в этих селениях были казнены. При этом виселицы требовалось ставить не далее, как в 100 саженях от жилья. Тела повешенных снимать с виселиц без дозволения властей не разрешалось.

Строгое разбирательство было учинено и в отношении башкир-вотчинников и ясачных нерусских народов. Из Ведомости Уфимской провинциальной канцелярии, составленной в феврале 1775 г., следует, что только на Казанской дороге (прежде всего в Байлярской и Булярской волостях) активное участие в пугачевском восстании приняли 4340 башкир, 534 мещеряка, 1049 служилых татар, 19211 ясачных татар и черемис и т. д. В качестве наиболее бунтовавших деревень в этом документе, в частности, названы Кувады, Купырли, Калмаш, Старые Гордали, Нижние Кувады (Сууксы), Зычебаш и др.

В то же время немало башкир и тептярей остались верными правительству. Карательные команды Кулуя и Сагита Балтачевых, Шарипа Кинкова, Ахмера и Валиши Шариповых действовали по подавлению восстания как самостоятельно, так и в составе войск Михельсона.

Активное участие нерусских народов в восстании Пугачева имело и еще одно последствие. 10 апреля 1798 г. был издан указ правительства, который узаконил перевод башкир и мишарей в военно-казачье сословие. Далее произошло образование Башкиро-Мещерякского войска и разделение территории Закамья на кантоны и юрты. Такое военизированное положение башкир и мишарей , в том числе на части Мензелинского уезда, сохранялось до 1865 года.

Подходил к концу бурный и тревожный XVIII век. Подводя его итоги, нельзя не обратить внимание на некоторые моменты. В частности — на поведение народных масс в критических ситуациях. Конечно, нет оснований ставить под сомнение роль народа как двигателя и творца истории. Однако нельзя не замечать и его слабых сторон, проявившихся, в частности, в национальных восстаниях, в Крестьянской войне 1773-1775 гг. — темноты, невежества, наивной веры в освободительную миссию насилия, в «хороших и добрых царей», которые в одночасье способны все изменить к лучшему. Надежды на обновление сознания, на создание более благоприятных условий для жизни и труда давал наступавший XIX-й век.