Европейская философия первой половины XX в. (некоторые понятия, имена, тексты). Аксиология
жүктеу/скачать 356.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Бытие и время
- Витгенштейн Людвиг (1889-1951)
- Гуссерль Эдмунд (1859-1938)
Симона де Бовуар (1908-1986) Французская писательница, теоретик экзистенциолизма, основоположник радикального феминизма, спутница жизни Сартра. Согласно убеждениям Бовуар, люди, существуя в трагически двусмысленных условиях и будучи при этом изначально свободными, призваны нести ответственность за направление собственной жизни. Процедуры осуществления человеком морального выбора в той или иной ситуации в принципе не могут и не должны кореллироваться некими универсальными и поэтому недостаточными правилами. Наши поведенческие реакции целиком и полностью индивидуальны. Характер и нравственность личности конституируются в процессе самого акта выбора. Ясные и однозначные правила игры иллюминируют, по мнению Бовуар, потребность в личных решениях. Этические императивы и максимы материализуются через человеческие поступки, ибо люди вынуждены существовать в условиях вакуума и моральных директив и отсутствия ответов на вопросы экзистенциального порядка, обретают свободу исключительно под давлением обстоятельств. Достижение же последних предполагает не устранение неизбывной амбивалентности жизненной ситуации, экзистенциальное личное осмысление ее. Свобода, по Бовуар, не является потенциальным уделом каждого. Обречен на свободу любой, осуществивший мужественный акт определения именно своей, уникальной системы нравственных координат, тем самым оказавший сопротивление мировому злу. Формулируя главное основание феминизма, Бовуар полагала, что быть женщиной означает не столько принадлежность к особой биологической категории людей, сколько причастность к особой социопсихической реальности – женственности. По мнению Бовувар, положение женщины в обществе качественно отлично от состояния человечества в целом, ибо мужчины сформировали мысли, в которых женщина (иная) обречена выступить вторым полом. Миф о женской породе, реконструируемый Бовуар на материалах творчества ряда авторов (в том числе Бретона и Стендаля), по ее мнению, постулировал и укоренил в массовом сознании традиционный архетип о всеобъемлющей эмоциональности женской природы, о ее изначальной неидентичности мужчине. Бовуар, в ходе исследования этапа детства и юности людей, особенно девочек, а также устройства этапа возрастных, как правило скачкообразных и внезапных изменений в устройстве женского тела, сформулировала весьма парадоксальный вывод о том, что женщинами не рождаются, а женщинами становятся. Бовуар полагала, что приоритетный сексуальный инстинкт, присущий мужчинам, в конечном счете уступает по биологической энергетике и психической значимости женской любви. Смыслом ее, по мнению Бовувар, выступает обретение гармонии между женским эротизмом и нарциссизмом, с одной стороны, и воплощением мистической ориентации любящей женщины на поиск Бога в предмете своей страсти. Не отвергая того обстоятельства, что сексуальные различия будут всегда оказывать значимое воздействие на отношения полов, Бовуар утверждала, что женственность, как особое социопсихическое свойство, не должна оставаться решающим инструментом в самоопределении женщины в мире, равно как и компенсирующим механизмом в системе властных отношений между полами.
Это основополагающая концепция философии Хайдеггера, разработанная им до 1927 года и описанная в одноименной книге. Гуссерль считает, что психологизм остается на уровне фактов и не действует на уровне идеального, где существуют объективные вневременные истины логики. Логические законы, считает Гуссерль, относятся не к реально происходящему, но к идеальному. Хайдеггер вслед за Гуссерлем, также выступает против психологизма, но при этом Хайдеггер вообще критикует разделение, которое Гуссерль признает как само собой разумеющееся – разделение на реальное и идеальное (именно из этого разделения Хайдеггер вообще выводит всю западноевропейскую метафизику). Гуссерлевское разделение, по Хайдеггеру, имеет свои корни в античности. Это метафизическое разделение между реальным и идеальным, корни которого лежат в античном разделении на чувственное бытие и интеллигибельное идеальное бытие. Итак, по Хайдеггеру связь между онтологией и феноменологией состоит в следующем. Первое. Феноменологические проблемы включают проблему онтологии. Второе. Феноменология есть метод, который используется для решения антологических проблем. Книга «Бытие и время» имеет сложную структуру. Первое - введение. Хайдеггер отмечает, что вопрос о бытии, который он считает основным философским вопросом, оказался забыт во всей истории философии. Цель своей работы Хайдеггер видит в том, чтобы извлечь тему бытия из забвения и дать ответ на бытийный вопрос. То есть ответить на вопрос: что значит бытие? Обнаружить смысл бытия. Обнаружение смысла бытия будет вестись Хайдеггером через интерпретацию особого вида бытия – человеческого бытия (Dasein). Поэтому центральная задача бытия и времени – выяснение смысла бытия – уточняется: задачей теперь выступает выяснение смысла человеческого существования. Бытие человека есть всегда «бытие – в». Это аксиома, из которой необходимо исходить. Дальше идет анализ неподлинной экзистенции Dasein. Здесь Хайдеггер рассматривает мир и язык мира, человека и модуса неподлинного существования: двусмысленность, болтовню, любопытство, падение. Хайдеггер вводит еще одну характеристику подлинной человеческой экзистенции – совесть. Он показывает экзистенциально антологические основания совести, ее зовущий и побуждающий характер. Неопределимость бытия – это результат того, что бытие не есть сущее. Соответственно, бытие не описывается и не может быть описано на языке сущего. Обычный философский язык, которым пользовалась вся предшествующая философия, абсолютно неприменим. Хайдеггер рассматривает понимание не как способ познания, как это было у неокантианцев и у Дильтея, а как способ бытия некоторого сущего, бытия человека, поэтому Хайдеггер задается вопросом о бытии, а конкретнее, ставит вопрос о таком бытии, которое здесь, которое существует понимая. При таком подходе понимание становится не способом познания, а «способом бытия, такого бытия, которое существует понимая». Явления, в отличие от феноменов, означают всегда как раз не показывание самого себя, а показывание через себя что-то иноге, что как раз явлением не является. Явление есть себя-не-казание. Однако хотя явление не есть показывание самого себя в феноменальном смысле, то явление не есть феномен, но все-таки явления и возможны только на основе того, что существуют феномены. Феномен не есть явление, но явление дает о себе знать, то есть проявляет себя именно через феномены. Сущее и самим Хайдеггером понимается как феномен. Сущее раскрывается как феномен, оно всегда остается открытым, всегда само себя себе показывает и раскрывает. Логос – это прежде всего речь, но, по мысли Хайдеггера, не всякая речь. Логос как речь означает скорее такую речь, которая делает очевидным то, о чем речь в этой речи. То есть такая речь, которая высветляет смысл сказанного, которая приводит суть разговора к предельной очевидности. Далее, «бытие-в-мире» это основа и изначальное условие человеческого существования. Экзестенциал бытия-в-мире показывает изначальную историчность человека и его конечность и временность. Хайдеггер отмечает, что существует такая озабоченность настоящим, которая превращает человеческую жизнь в боязливые хлопоты, в прозябание повседневности. Основная черта подобной заботы – ее нацеленность (как практически деятельностного, так и теоретического моментов) на личные предметы, на преобразование мира. С одной стороны, сама эта нацеленность анонимна и безлика, с другой – она погружает человека в безличный мир, где все анонимно. В этом мире нет и не может быть субъектов действия, здесь никто ничего не решает и потому не несет никакой ответственности. Главная характеристика мира повседневности – это стремление удержаться в наличном, настоящем, избежать предстоящего, то есть смерти. Сознание человека здесь не в состоянии отнести смерть (конечность, временность) к самому себе. Для повседневности смерть – это всегда смерть других, всегда отстранение от смерти. Это приводит к размытости сознания, к невозможности обнаружить и достичь своей собственной сущности, самости. Саму структуру человеческого бытия в ее целостности Хайдеггер обозначает как заботу. Забота – исходная, изначальная структурная целостность, она существует экзистенциально и априорно, до всякого человеческого бытия вообще. Забота существует во всяком фактичном поведении и положении Dasein. По мысли Хайдеггера, человек как сущее имеет исток своего бытия-в-заботе. Человек никогда не будет выпущен из этого истока, он всегда будет прочно в нем удержан, им пронизан, пока это сущее, человек существует в мире. Определяя заботу как забегание вперед, Хайдеггер подчеркивает тем самым отличие человеческого бытия от всякого наличного вещественного бытия: взятое с этой стороны как забегание вперед, человеческое бытие есть то, что оно не есть, поскольку оно постоянно убегает от себя, ускользает вперед, и таким образом человеческое бытие есть всегда своя собственная возможность. Этот момент заботы Хайдеггер обозначил как проект. Человеческое бытие – это бытие, проектирующее самое себя, то есть человек – это всегда нечто большее, чем он есть в данный момент. Каждый из перечисленных моментов заботы есть одновременно определенный модус времени. Бытие-в-мире есть модус прошлого. Забегание вперед – модус будущего, и бытие-при – модус настоящего. Эти три модуса, взаимно проникая друг в друга, и составляют единый феномен заботы. Взаимно проникающие друг в друга моменты времени – прошлое, настоящее и будущее – существенно отличаются от трех измерений объективного времени. Прошлое – это не то, что осталось позади, чего уже больше нет. Напротив, оно постоянно присутствует и определяет собой как настоящее, так и будущее. То же самое можно сказать о двух других модусах. Соответственно, каждый из моментов времени приобретает свою качественную характеристику, в отличие, опять-таки, от физического объективного времени, которая мыслится как некая однородная непрерывная линия, состоящая из моментов «теперь». Модус прошлого выступает у Хайдеггера как фактичность, или заброшенность. Модус настоящего как обреченность вещам, как подручность, как бытие-при. Модус будущего – как проект постоянно на нас воздействующий. И в этом смысле экзистенциальный поток времени идет не от прошлого к будущему, но совершенно в обратном направлении – время временится из будущего. Неподлинное бытие – перевес моментов настоящего – выражается в том, что мир вещей заслоняет от человека его конечность. Подлинное существование – это мир анонимности. Подлинное существование выступает у Хайдеггера как осознание человеком своей историчности, конечности и свободы. Оно возможно и осуществимо только перед лицом смерти. В подлинном существовании на первый план, соответственно, выступает будущее, бытие-к-смерти. Смерть в широчайшем смысле есть феномен жизни. Смерть, полагает Хайдеггер, нельзя рассматривать как нечто наличное, как некую недостачу жизни, нечто негативное, простое отсутствие жизни. Смерть надо рассматривать как предстояние. Смерть надо понимать в смысле предстоящего, в смысле возможного. Смерть – это возможность бытия, причем это последняя возможность, самая широкая возможность, возможность возможностей, которую человеческое присутствие должно всегда брать на себя. Смерть, по существу, и открывает самому человеку, человеческой экзистенции смысл его собственного существования. Со смертью, пишет Хайдеггер, человек стоит перед самим собой. Именно в смерти, в этом бытии-к-смерти и раскрывается, по существу, сама человеческая способность быть. Хайдеггер называет смерть наиболее своей возможностью. Смерть открывает саму человеческую самость, предельно обнажает саму сущность Dasein, смысл человеческого существования. Смерть это безотносительная возможность, смерть это предельная возможность. Человек никак не может обойти возможность смерти. Таким образом, смерть открывается как наиболее своя, безотносительная необходимая возможность. Именно потому что Dasein существует в качестве экзистенции, оно разомкнуто, оно раскрыто, оно обладает свободой осуществления, оно, пишет Хайдеггер, существует по способу забегания вперед. Человек не приобретает смерть неким задним числом, исключительно под напором неких внешних обстоятельств. Пока человек жив, пока он экзистирует, пока он заброшен в мир, он брошен в эту предельную возможность, в саму смерть. Человеческая жизнь, Dasein, всегда изначально вручено смерти. Смерть таким образом изначально принадлежит к бытию-в-мире. Просто обыденное человеческое существование либо не задумывается над этой проблемой, либо не желает или боится признавать этот факт. Как же нам приоткрывается эта предельная возможность, как нам приоткрывается сама смерть? Здесь, по мысли Хайдеггера, огромную роль играет феномен Ужаса и так называемая экзистенциальная ситуация. Смерть точно так же как ранее ничто и само бытие обнаруживает себя в состоянии экзистенциального ужаса. «Ужас в корне отличен от боязни и страха. Мы боимся всегда того или другого конкретного сущего. Ужас же совершенно непредметен, хотя ужас есть всегда ужас перед чем-то, это не ужас перед конкретной вещью. Эта неопределенность ужаса является для Хайдеггера принципиальной. Брошенность в смерть приоткрывается человеку именно в расположении ужаса. Ситуацией ужаса является не только смерть, но и сама жизнь как смысл существования, само бытие. Посредством ужаса сущее, жизнь, человеческое существование не уничтожается. Как раз наоборот, в ужасе, то есть в подобной экзистенциальной ситуации вместе с Ничто и со смертью приоткрывается и сущее как таковое. Однако, по Хайдеггеру, подобные ситуации ужаса, то есть экзистенциальные ситуации бывают очень редко. Смерть на поверхности нашей жизни всегда оказывается скрытой, заслоненной. В обыденной повседневной жизни человек отказывается видеть смерть. Смерть оказывается заслоненной жизнью. Мы не видим сути смерти. Но именно обращение к смерти показывает нам суть человека как трансценденцию. «Это выступание за пределы сущего мы называем трансценденцией». То есть изначальный смысл человеческого существования как раз состоит в постоянном выходе за пределы сущего, в бытии-к-смерти, к ничто, то есть к бытию. Более пристальный анализ совести, полагает Хайдеггер, вынуждает нас интерпретировать ее как зов. Зов – это модус речи. Зов совести представляет собой призыв к Dasein стать самим собой, обрести свою собственную подлинность, собственность своего существования. Наряду с этим, совесть преполагает не только зов, но и некий ответ со стороны Dasein. Зову совести отвечает возможность слышания. Зов прерывает спящее, неподлинное человеческое существование и пробуждает слышание. Причем если обыденное, публичное состояние человека, его пребывание в мире захвачено болтовней, двусмысленностью, шумом, инфомацией, то зов «должен быть бесшумным, недвусмысленным, без зацепок для любопытства». Зов зовет бесшумно, без голоса, молчаливо, но одновременно этот зов совести для человека как удар молнии. Он внезапен, он сродни некоему потрясению. Зов совести настигает человека и призывает его к своей самости. Зов совести зовет против ожидания и против нашей воли. Принимая зов, человек принимает некий вы-зов. Он выбирает самое себя. Принимание зова – это всегда выбор. Но не совести, потому что совесть не может быть выбрана, совесть всегда заложена в основе человеческого присутствия. Понятие зова совести – это, по Хайдеггеру, свобода хотеть-иметь-совесть, свобода обнаружить совесть. Совесть обнаруживает себя как зов заботы. Совесть и зов совести имеют свои возможности и могут существовать только потому, что человеческое существование в своей основе, в основе своего бытия есть забота. Хайдеггер отмечает, что прежде всего в голосе совести обнажается вина. При этом Хайдеггер принципиально отличает понимание вины от экзистенциально онтологического ее понимания. Обыденное понимание вины это прежде всего вина в смысле некоей повинности, провинности, когда за человеком числится что-то плохое. Но бытие виновным – это не некое этическое состояние, не некое положение человека, а онтологическая характеристика. Бытие виновным означает бытие задействованным, быть-в-мире, а мы всегда в мире, это уже и означает быть виновным. Быть-виновным – это и есть собственно быть. Итак, подлинная человеческая самость, которую Хайдеггер так долго и скрупулезно искал, точнее, онтологическое основание этой самости, были им найдены. Среди них: бытие-к-смерти как единственное подлинное бытие человека, как нацеленность человека на будущее, проективность самого себя, самоосуществление предельной человеческой возможности. Хайдеггер пишет: «Лежащая в воле иметь разомкнутость присутствия конституируется таким образом через расположение Ужаса, через понимание как бросание себя на самое свое бытие виновным и через речь как умолчание – эту отличительную и засвидетельствованную в самом присутствии через его совесть и отличительную разомкнутость – молчаливое и готовое к Ужасу бросание себя на самое свое бытие-виновным мы называем решимостью. Бытие-к-смерти, совесть, зов совести, вина и решимость – все это составляющие части заботы, модусы заботы, сама же забота возможна как временность. Забота сама представляет собой лишь модальность временности. Именно временность вообще делает возможной заботу как таковую. Именно из перспективы смерти, перспективы своего конца человек и начинает понимать свое прошедшее, как заброшенность, как бытие-в-мире – свое настоящее. Прошлое, как бывшее, происходит из будущего.» Таким образом, Хайдеггер полагает, что время не движется вперед от прошедшего к настоящему, а затем к будущему, не прошедшее является первичным для Dasein, забегание вперед и будущее. Настоящее, экзистенциальное будущее, это то, что замыкает человеческое существование, то, что его ограничивает, очерчивает. Подводя итог экзистенциальному анализу временности, Хайдеггер пишет: «Время исходно как временение временности, в качестве какового оно делает возможной конституцию, структуру заботу. Временность по сути своей экстатична. Временность временит исходность будущего. Исходное время конечно». Нам, полагает Хайдеггер, удалось обнаружить смысл присутствия, смысл Dasein, это временность, конечность, историчность человеческого существования.
Австрийско-британский философ, профессор Кембриджского университета, скиталец и подвижник, автор термина «картины мира». Основной замысел Витгенштейн видел не в построении развитой теории предложения как образа мира, а в создании особо этической позиции, целью которой является демонстрация того тезиса, что решение научных проблем мало что дает для решения экзистенциальных проблем человека. Весьма значимым для истории философии можно считать критику Витгенштейном классической картины мира как метафизики бытия, рассчитываемого и управляемого. Идея реальности законов природы, индоктринированная просвещением в умы людей, была не более чем контр-мифологией, устраняющей мифологию первобытного типа. Подобная демистификация мира заменила мифологию первобытного предрассудка мифологией разума. Витгенштейн писал: «В основе всего современного мировоззрения лежит иллюзия, что так называемые законы природы объясняют природные явления. Таким образом люди останавливаются перед естественными законами как перед чем-то неприкосновенным, как древние останавливались перед Богом и судьбой». Свой наиболее законченный вид работы Витгенштейна принимают в его книге «Философские исследования». В этом произведении главными выступают понятия «языковые игры» и «семейное подобие». Языковая игра – это определяющая модель коммуникации или конституции текста, в котором слова определяются в строго определенном смысле, что позволяет строить непротиворечивый контекст. Языковая игра дает возможность произвольно, но строго описать факт, явление, построить модель поведения человека или группы, задать своим построением текста способ его прочтения. При этом на первый план выступает то, что можно было бы назвать анатомией чтения – ситуацией, когда одна возможная языковая игра просчитывается принципиально различными стратегиями. В такой ситуации происходит превращение и изменение языковой игры с того, что уже создано и написано как текст, в то, что создается различными стратегиями чтения. Витгенштейн пришел к выводам, что наука – это лишь одна из языковых игр, неукоснительное исполнение правил которой отнюдь не предзадано. Конституирование экспериментальной науки о человеке по шаблонам естественных наук, по Витгенштейну, не осуществимо. Согласно взглядам Витгенштейна, философия – не учение или теория, не совокупность высказываний, ибо они бессмысленны, а деятельность, деяние, целью которой является прояснение языка, а следовательно, и мира, то есть показ себя самое в действие. Философия, согласно Витгенштейну, призвана определить границы мыслимого и тем самым немыслимого. Витгенштейн убежден в том, что «о чем нельзя сказать, о том нужно молчать». Такова последняя фраза его последней работы «Трактат».
Немецкий философ, основатель феноменологии, одна из наиболее значительных фигур в философии XX века. В отличие от тех философов, которые противопоставляли философию науке и рациональному мышлению в принципе (иррационализм, философия о жизни, мистицизм), Гуссерль выступил с идеей философии как строгой науки. Продолжая традиции Декарта и Лейбница, Гуссерль видит в науке высшую ценность и важнейшее достояние человечества. Задача философии, как Гуссерль сформулировал ее в первом томе «Логических исследований», заключается в том, чтобы дать теоретическое обоснование конкретных наук и науки вообще. Опасность для науки Гуссерль видит в релятивизме и скептицизме, источником которых является субъективизм и психологизм. Гуссерль пишет: «Очевидность есть не что иное, как переживание истины. Истина переживается только в том смысле, в каком вообще может быть пережито идеальное в реальном акте. То, о чем судят как об очевидном, не только обсуждается, то есть мыслится в суждении, высказывании, утверждении, но и присутствует в самом переживании суждения. Переживание совпадения мыслимого с присутствующим, пережитым, которое мыслится – между пережитым смыслом высказывания и пережитым соотношением вещей – есть очевидность, а идея этого совпадения – истина. Истина не есть факт о каких-то предметах. Истина не есть нечто определенное во времени. Истина выше временного. Ей нельзя приписывать ни возникновение, ни уничтожение. Гуссерль подчеркивает в истине очевидность, уверенность, непосредственное усмотрение, способность раскрываться вопреки, вне кого-либо дискурсивного мышления. Логические истины – сферы идеального. Они не имеют человеческого характера. Идеальное не обладает статусом существования, это мир чистых сущностей. Идеальность истины заключается в ее единстве. Истина – всегда есть абсолютная истина. Самая главная задача для феноменологии – научиться работать с сознанием как с бесконечным потоком: таким образом входить в поток, чтобы вычленить чистые сущности сознания как сущности самого целостного потока переживаний. Элементами потока переживаний являются, по Гуссерлю, феномены (отсюда учение о структуре потока переживаний – феноменология). В каждом феномене как элементе потока сознания Гуссерль видит также своеобразную целостность, наделенную самостоятельной и сложной структурой. Рассмотреть феномен как целостность можно только в том случае, если схватить его в интуитивном акте, причем эта интуиция подобна декартовской интеллектуальной интуиции. Для этого надо не описывать феномен извне, его надо переживать. Брать феномены следует так, как они даются, то есть как вот это текучее осознавание, мнение, обнаружение, чем и являются феномены, будучи взяты как вот это данное осознавание переднего и заднего плана осознавания, как вот это данное осознавание чего-либо, как настоящего, так и преднастоящего, как вымышленного, символического или отображенного, как наглядно или ненаглядно представляемого, и так далее. Основной метод обнаружения сущности и структуры осознания есть метод непосредственного вхождения в поток сознания, интуитивного, непосредственного, но одновременно чисто умозрительного рассмотрения сущности. Особенность потока сознания заключается в том, что в сфере психического нет никакого развития между явлением и бытием. Для потока переживаний все выступает в виде феноменов. Причем природа феномена, по мысли Гуссерля, определяется следующими особенностями: в феномене есть момент непререкаемой и непосредственной очевидности, непосредственного единства с истиной, сущностью. Это единство отнюдь не является плодом рассуждения, вывода и рационального познания. Истина, сущность присутствуют в феномене не в форме сознания и расчлененной истины, но именно как некая достоверность непосредственной очевидности.
|