Глава 27. Когда мы помогаем другим?

Элеанор Брадли отправилась в магазин за покупками, случайно упала и сломала ногу. В полубессознательном состоянии, страдая от боли, она умоляла оказать помощь. В течение 40 минут мимо шли потоки покупателей. В конце концов один таксист все же помог ей добраться до врача (Darley & Latane, 1968).

Сильнее всего в этих примерах шокирует не то, что несколько человек не оказали пострадавшему помощи, а то, что безучастными оказались практически 100 % свидетелей происходящего. Но почему? Неужели и вы, и я в аналогичной ситуации поступили бы также? Или мы бы стали героями, как Эверетт Сандерсон? Уже слыша шум и видя огни приближающегося поезда нью-йоркской подземки, Эверетт Сандерсон спрыгнул на рельсы, чтобы спасти четырехлетнюю Мишель де Джезус, упавшую с платформы. За считанные секунды до подхода поезда Сандерсон забросил девочку в толпу, стоявшую наверху. Поезд уже был на станции, когда сам он попытался вспрыгнуть на платформу. Первая попытка оказалась неудачной. И только в самый последний момент стоявшим на платформе удалось вытащить Сандерсона (Young, 1977).

Или вспомним Дорогу праведников на холме в Иерусалиме, вдоль которой высажено 800 деревьев. Под каждым деревом лежит плита с именем европейского христианина, спасшего жизнь одного или нескольких евреев во время нацистского холокоста. Эти «праведные иноверцы» знали, что в случае обнаружения беглецов они, согласно нацистским законам, подвергаются не меньшей опасности, чем те, кого укрывают. И все-таки многие шли на такой риск (Hellman, 1980; Wiesel, 1985).

Менее драматических актов утешения, заботы и помощи предостаточно: не требуя ничего взамен, люди показывают дорогу, вносят денежные пожертвования, сдают кровь, тратят свое время. Почему и когда люди совершают альтруистические поступки? И что следует сделать, чтобы уменьшить безразличие? Таковы основные вопросы, которые рассматриваются в этой главе.

Альтруизм — это эгоизм наоборот. Альтруист оказывает помощь даже тогда, когда ничего не предлагается взамен да и ожидать ничего не приходится. Классической иллюстрацией этого является притча Иисуса о добром самаритянине:

«...некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел, и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился, и, подошедши перевязал ему раны, возливая масло и вино; и посадив его на своего осла, привез его в гостинницу, и позаботился о нем. А на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостинницы и сказал ему: «позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе» (Евангелие от Луки, 10:30-35).

Самаритянин проявляет чистый альтруизм. Исполненный чувства сострадания, он отдает совершенно незнакомому ему человеку свое время, силы и деньги, не ожидая ни вознаграждения, ни благодарности.

Вы можете неодобрительно возразить: теория социального обмена приписывает альтруизму сплошь эгоистические мотивы. По ней получается, что оказание помощи на самом деле акт далеко не альтруистский; мы просто его так называем, если выгода не слишком бросается в глаза. Зная, что люди помогают только для того, чтобы облегчить свою вину или получить социальное одобрение, едва ли мы посчитаем, что они совершают нечто героическое.

Иногда люди с детства проявляют способность к эмпатии. Они испытывают страдания, когда видят, что рядом страдает другой, и облегчение, когда видят, что эти страдания заканчиваются. Любящие родители горюют и радуются вместе с детьми. Способность к эмпатии совершенно отсутствует у тех, кто склонен к жестокости (Miller & Eisenberg, 1988). Хотя действительно помощь иногда оказывается с целью получить вознаграждение или облегчить вину, эксперименты показывают, что чаще имеет место просто желание сделать добро другому человеку и получить удовлетворение только от этого (Batson, 1991). При проведении экспериментов люди чаще оказывали помощь тогда, когда верили, что она действительно дойдет до адресата; при этом людям вовсе не обязательно было знать, кому конкретно они помогают.

Социальные нормы также побуждают оказывать помощь. Они предписывают, как нам следует себя вести в том или ином случае. Мы также помним о нормах социальной ответственности — о том, что мы должны помогать тем, кто действительно нуждается в этом, не требуя ничего взамен. Поднимая книгу, которую обронил человек на костылях, мы ничего не получаем взамен.

- кто чувствует за собой вину; таким образом он получает возможность облегчить вину или восстановить хорошее представление о самом себе;

- у кого хорошее настроение;

- кто глубоко религиозен (подтверждается активной благотворительной и добровольческой деятельностью религиозных общин).

- Мы только что наблюдали модель альтруистского поведения.

- Мы не спешим.

- Появляется жертва, которая нуждается и заслуживает помощи.

- Жертва похожа на нас.

- Мы живем в небольшом городе или сельской местности.

- Есть очевидцы происходящего.

Число очевидцев
Пассивность присутствующих при чрезвычайных обстоятельствах заставила разнообразных комментаторов скорбеть о человеческой «отчужденности», «апатии», «безразличии» и «неосознанных садистских импульсах». При этом, относя невмешательство к характерной манере «этих зевак», мы, скорее всего, будем убеждены в том, что если бы оказались в такой ситуации сами, то обязательно помогли бы. Но неужели все очевидцы реальных трагических случаев были такими бесчеловечными?

Социальные психологи Бибб Латане и Джон Дарли (Bibb Latane & John Darley, 1970) сомневаются в этом. Они инсценировали случаи, имевшие место в реальной жизни, и выяснили, что сам факт присутствия других людей в значительной степени снижает вероятность вмешательства. К 1980 году было проведено около пятидесяти экспериментов, в которых сравнивалось, при каких условиях чаще оказывается помощь: когда человек думает, что, кроме него, нет очевидцев происходящего, или когда он знает, что он не один. Примерно в 90 % экспериментов, в которые были вовлечены около 6000 человек, очевидцы происходящего были более склонны к оказанию помощи, когда считали, что находятся в одиночестве (Latane & Nida, 1981).

Когда вокруг много людей, пострадавшему действительно с меньшей вероятностью окажут помощь. Латане и Джеймс Даббз (Latane & James Dabbs, 1975), а также 145 их помощников 1497 раз проехались в лифте, «случайно» роняя там монеты или карандаши. Когда в лифте был только один человек, им оказывали помощь в 40 % случаев; когда шесть, лишь в 20 %. Почему? Латане и Дарли предполагают, что по мере увеличения числа присутствующих каждый очевидец менее склонен замечать происшедшее, считать это проблемой или чрезвычайным обстоятельством, брать на себя ответственность и оказывать помощь (рис. 27-1).

[Да, Интепретируется как критическое положение, Да, Брать на себя ответственность, Да, Попытка помочь, Инцидент привлек внимание, Нет, Помощь не оказана, Нет, Помощь не оказана, Нет, Помощь не оказана]

Необходимость обратить внимание

Чтобы ответить на этот вопрос, Латане и Дарли (1968) попросили группу студентов Колумбийского университета заполнить опросник Некоторые испытуемые при этом работали в одиночестве, к другим в комнату подсаживали двух незнакомцев. В то время как студенты отвечали на вопросы (экспериментаторы наблюдали из-за зеркальной стены), через вентиляционное отверстие в стене комнаты начинали впускать дым. Испытуемые, остававшиеся одни, часто с любопытством оглядывались по сторонам и замечали дым практически сразу же, примерно в течение пяти секунд. Те же, кто находился в одной комнате вместе с незнакомцами, продолжали работать, и проходило почти 20 секунд, прежде чем они замечали дым.

Интерпретация
Заметив что-то непривычное, мы сразу же должны дать этому событию интерпретацию. Представьте себя в комнате, наполненной дымом. Вы встревожены, но не хотите ставить себя в неловкое положение и суетиться. Вы оглядываетесь на других. Они выглядят спокойными, безразличными. Считая, что все, видимо, в порядке, вы пожимаете плечами и возвращаетесь к работе. Затем другой из присутствующих замечает дым и, видя ваше явное спокойствие, реагирует подобным же образом. Это еще один пример информационного влияния. Каждый человек судит о реальности по поведению других.

То же произошло и в описываемом эксперименте (Latane & Darley, 1968). Когда те, кто работал в одиночестве, замечали дым, они обычно в течение какого-то мгновения колебались, затем вставали, подходили к вентиляционному отверстию, принюхивались, разгоняли рукой дым, вновь проявляли колебание, а затем отправлялись сообщить о происходящем. Яркий контраст такому поведению являли группы из трех человек, не двигавшихся с места. Из 24 человек в восьми группах только один человек сообщил о дыме через четыре минуты после его появления (рис. 27-2). К концу шестиминутного эксперимента дым был настолько густым, что почти ничего не было видно. Участники эксперимента протирали глаза и кашляли. Тем не менее только в трех из восьми групп нашлось хотя бы по одному испытуемому, который сообщил о возникшей проблеме.

[Количество сообщивших о дыме, Работавшие в одиночку, Группа из 3-х человек, Время от начала задымления, минуты]

Некоторые из нас оказывались свидетелями совершающегося убийства. Но все мы медлили и не спешили на помощь, когда рядом присутствовали другие. Проезжая мимо автолюбителя, оказавшегося в затруднительном положении, мы скорее окажем помощь тому, кого увидим на сельской дороге, а не на шоссе. Чтобы понять причину бездействия очевидцев в явно критической ситуации, Дарли и Латане (1968) воспроизвели драму Дженовезе. Они оповестили студентов Нью-Йоркского университета, что при обсуждении проблем университетской жизни они могут пользоваться внутренней радиосвязью и поэтому им не обязательно собираться в общем зале. Они обещали студентам, что никто ничего не узнает и за ними не будут подглядывать. Студенты стали по очереди рассказывать о своих проблемах. Неожиданно в их разговор вмешался человек (это был экспериментатор), который, с трудом выговаривая слова, стал умолять оказать ему помощь, поскольку у него случился сердечный приступ и ему очень плохо.

Из тех, кто считал, что, кроме них, никто этого не слышит, 85 % покинули свои помещения и бросились звать на помощь. Из тех же, кто считал, что просьбы слышали еще четыре человека, только 31 % отправились помогать. Были ли апатичны и безразличны те, кто никак не отреагировал на происшедшее? Когда экспериментатор пришел сообщить об окончании эксперимента, он не смог найти ответа на этот вопрос. Большинство участников сразу же выразили обеспокоенность. У многих дрожали руки и вспотели ладони. Они были уверены, что произошло что-то чрезвычайное, но не знали, что делать.

После экспериментов в комнате с дымом Латане и Дарли попросили участников ответить на вопрос: повлияло ли на их действия присутствие других людей? Мы знаем, что часто это оказывает очень сильное влияние. И тем не менее почти все испытуемые начисто это отрицали. Каков был их типичный ответ? «Я знал о присутствии других, но, даже если бы их не было, я поступил бы точно так же». Такой ответ подтверждает известное правило: зачастую мы не знаем, почему делаем то, что делаем. Эксперименты, подобные описанным выше, разоблачают наши заблуждения. Исследования поведения очевидцев, остающихся в стороне при реальных чрезвычайных обстоятельствах, вряд ли выявили бы эффект очевидца.

Эти эксперименты вновь подняли вопрос об исследовательской этике. Этично ли заставлять сотни пассажиров метро смотреть, как кто-то падает без сознания? Этично ли поступили экспериментаторы, когда, прервав разговор студентов, разыграли сцену с сердечным приступом? Стали бы вы возражать против участия в подобном эксперименте? Обратите внимание, что в данных обстоятельствах было бы невозможно получить ваше «письменное согласие», так как в противном случае пришлось бы разрушить весь эксперимент.

В защиту экспериментаторов можно сказать то, что они всегда были очень внимательны к участникам после окончания эксперимента. Объяснив суть эксперимента с сердечным приступом, экспериментатор просил участников ответить на несколько вопросов о своем отношении к произошедшему. Абсолютно все заявили, что поверили в подлинность ситуации, а также то, что они не против принимать участие в подобных экспериментах и в будущем. Ни один из участников не сказал, что сердит на экспериментатора. По сообщениям других исследователей, подавляющее большинство участников подобных экспериментов впоследствии заявляли, что считают свое участие в них не только полезным, но и этически оправданным (Schwartz & Gottlieb, 1981). В экспериментах, проводившихся в реальных условиях, если «пострадавшему» не оказывалась помощь, то это делал его «сообщник», убеждая таким образом очевидцев происшедшего, что проблема решена.

Помните, что социальные психологи имеют двойные обязательства: защищать участников экспериментов и в то же время улучшать жизнь людей, обнаруживая факторы, которые влияют на их поведение. Такие открытия могут предупреждать нас о нежелательном влиянии и демонстрировать, как мы можем оказать положительное воздействие.

Этические принципы социальных психологов представляются следующими: в первую очередь помнить о благополучии участников эксперимента, во вторую — о своей ответственности перед обществом, выражающейся в необходимости проводить подобные эксперименты.

Будет ли знание факторов, сдерживающих альтруизм, уменьшать их влияние? Эксперименты Артура Бимана и его коллег, в которых принимали участие студенты университета Монтаны (Arthur Beamen & others, 1978), показывают, что, как только люди осознают, почему присутствие других людей удерживает их от оказания помощи, они становятся более отзывчивыми в любой ситуации.

Исследователи прочитали группе студентов лекцию о том, как бездействие окружающих приводит к неправильной интерпретации чрезвычайной ситуации и искажает чувство ответственности. Остальные студенты слушали в это время другую лекцию или вообще занимались чем-то иным. Две недели спустя студенты (а вместе с ними и помощник экспериментатора) проходили мимо человека, упавшего с велосипеда. Из тех, кто не слышал лекции об оказании помощи, лишь четвертая часть остановилась, чтобы предложить упавшему помощь; среди прослушавших лекцию таких оказалось вдвое больше.

После прочтения этой главы, вы, возможно, тоже изменитесь. Если вы теперь понимаете, что влияет на отзывчивость людей, останутся ли ваши установки и ваше поведение прежними? По странному совпадению, после того как я написал последний абзац, ко мне заглянула моя бывшая студентка, в настоящее время живущая в Вашингтоне, округ Колумбия. Она рассказала, что недавно оказалась в потоке пешеходов, проходивших мимо человека, лежащего без сознания на тротуаре. «Я вспомнила о занятиях по социальной психологии, на которых вы объясняли, почему люди не оказывают помощи в подобных ситуациях. Затем я подумала, что если сама пройду мимо, то кто же ему поможет?» Девушка позвонила по телефону экстренной помощи и решила до прибытия врачей оставаться с пострадавшим. К ней присоединились и другие очевидцы.

А вот что рассказывает другой студент, который в Вене стал очевидцем того, как около полуночи пьяный избивал бездомного у станции метро, и первым побуждением которого было пройти мимо вместе с толпой.

Ученые исследуют, какое социальное влияние благотворно, а какое пагубно. Будут ли приобретенные знания влиять на ваши действия? Надеюсь, что да.

Одна из самых интригующих исследовательских проблем касается когнитивных процессов, сопровождающих психологические расстройства. Каковы особенности воспоминаний, атрибуций и ожиданий людей, страдающих депрессией, а также людей одиноких, застенчивых или предрасположенных к болезням?

Молодая женщина в депрессии говорит: «Я все делаю не так, ни на что не гожусь. Я не могу добиться успеха в работе, потому что увязаю в сомнениях» (Burns, 1980, р. 29).

Искажение или реализм?
Все ли страдающие депрессией люди настроены слишком негативно? Чтобы узнать это, Лорен Эллой и Лин Абрамсон (Lauren Alloy & Lyn Abramson, 1979) провели сравнительный анализ поведения студентов, испытывающих легкую депрессию, и студентов в нормальном состоянии. Исследователи просили студентов пронаблюдать, связано ли нажатие кнопки с последующей вспышкой света. К удивлению исследователей, испытуемые, пребывающие в состоянии депрессии, достаточно точно оценивали, в какой степени они могли контролировать происходящее. Неверные, искаженные оценки высказывали студенты, не страдающие депрессией,— они явно преувеличивали границы своих возможностей контролировать ситуацию.

Этот удивительный феномен депрессивного реализма довольно часто обнаруживается при попытках людей оценить степень самоконтроля и своих навыков (Ackermann & De Rubies, 1991; Alloy & others, 1990). Шелли Тейлор (Shelley Taylor, 1989, p. 214) приводит такое сравнение:

В основе мышления людей в состоянии депрессии лежит приписывание себе ответственности за все с ними происходящее. Давайте посмотрим: если вы провалились на экзамене и обвиняете в этом себя, то можете прийти к заключению, что вы глупы или ленивы, и впасть в депрессию. А если вы приписываете неудачу несправедливому отношению или каким-то другим обстоятельствам, вам неподвластным, то, скорее всего, вы просто разозлитесь. В более чем 100 исследованиях, в которых участвовало 15 000 испытуемых (Sweeney & others, 1986), страдающие депрессией были более, чем не страдающие, склонны демонстрировать негативный стиль объяснения (рис. 28-1). Они с большей легкостью приписывали неудачу причинам устойчивым («Это будет продолжаться вечно»), глобальным («Это повредит всему, что я делаю») и внутренним («Я сам во всем виноват»). Результатом подобного пессимистичного, чрезмерно обобщенного, самообвиняющего мышления является, по словам Абрамсон и ее коллег (1989), угнетающее чувство безнадежности.

Негативное мышление: причина или следствие депрессии?

Эдвард Хирт и его коллеги (Edward Hirt & others, 1992), проведя исследование среди фанатов баскетбольной команды университета штата Индиана, продемонстрировали, как плохое настроение, вызванное поражением, может породить довольно мрачные мысли. Они просили болельщиков — и тех, кто находился в депрессии по поводу проигрыша своей команды, и тех, кто ликовал по поводу победы — спрогнозировать результаты предстоящих игр команды и свое собственное поведение. После поражения команды люди более мрачно оценивали не только ее будущее, но и свои собственные будущие успехи, например, при игре в дартс, разгадывании анаграмм и даже в личной жизни. Когда дела идут не так, как нам хотелось бы, может показаться, что они всегда будут идти не так.

Угнетенное настроение влияет и на поведение. Замкнутый, угрюмый, недовольный человек не вызывает радостных и теплых чувств у окружающих. Стефен Стрек и Джеймс Коин (Stephen Strack & James Coyne, 1983) обнаружили, что страдающие депрессией близки к истине, думая, что другие не одобряют их поведения. Их пессимизм и плохое настроение вызывают социальное отвержение (Carver & others, 1994). Депрессивное поведение может также вызвать ответную депрессию. Студенты колледжа, жившие в одной комнате с человеком, страдающим депрессией, тоже начинали чувствовать себя несколько подавленными (Burchill & Stiles, 1988; Joiner, 1994; Sanislow & others, 1989). Для людей, страдающих депрессией, увеличивается риск развода, увольнения с работы или того, что их будут избегать окружающие (Coyne & others, 1991; Gotlib & Lee, 1989; Sacco & Dunn, 1990). В таком состоянии люди могут специально выискивать людей, отзывающихся о них неблагожелательно, тем самым подтверждая и еще более усиливая невысокое мнение о самих себе (Swarm & others, 1991).
Негативное мышление является причиной депрессивного настроения
Многие люди ощущают себя подавленными во время тяжелых стрессов: после потери работы, развода или разрыва длительной связи, пострадав от физической травмы — то есть всегда, когда рушится их понимание того, кто они такие и в чем смысл их жизни (Hamilton & others, 1993; Kendler & others, 1993). Такие грустные размышления могут быть адаптивными: прозрение, произошедшее во время депрессивной бездеятельности, может позже породить лучшие стратегии для взаимодействия с миром. Но люди, склонные к депрессии, в ответ на безрадостные события, как правило, чрезмерно сосредоточиваются на себе и винят себя во всем (Pyszczynski & others, 1991; Wood & others, 1990a, 1990b). Их самооценка скачет туда-сюда — вверх при поддержке и вниз при угрозе (Butler & others, 1994).

Почему некоторые люди легко впадают в депрессию при малейшем стрессе? Согласно недавно полученным данным, в формирование депрессивных реакций вносит свой вклад негативный стиль объяснения. Колин Сакс и Дафна Бугенталь (Colin Sacks & Daphne Bugental, 1987) попросили нескольких молодых женщин познакомиться с неизвестным им прежде человеком, который иногда вел себя холодно и недружелюбно, создавая тем самым затруднительную для общения обстановку. В отличие от оптимистично настроенных женщин, те, кому был присущ пессимистический стиль объяснения, кто обычно приписывал неприятные события устойчивым, глобальным и внутренним причинам, реагировали на социальную неудачу депрессией. Более того, позже они вели себя более враждебно со следующим встреченным ими человеком. Их негативное мышление вело к негативной ответной реакции, что, в свою очередь, вело к негативному поведению.

Исследования детей, подростков и взрослых вне стен лаборатории подтверждают, что те, кому присущ негативный стиль объяснений, более склонны испытывать депрессию, когда у них случаются неприятности (Alloy & Clements, 1992; Brown & Siegel, 1988; Nolen-Hoeksema & others, 1986). «Готовый рецепт для тяжелой депрессии — уже имеющийся пессимизм, столкнувшийся с неудачей», — замечает Мартин Селигман (Martin Seligman, 1991, с. 78). Более того, пациенты, вышедшие после сеанса психотерапии из состояния депрессии, но не отказавшиеся от негативного стиля объяснения, имеют тенденцию возвращаться в «исходное состояние», когда вновь происходят неприятные события (Seligman, 1992). Те же, кто обычно прибегает к оптимистичному стилю объяснения, приходят в себя, как правило, очень быстро (Metalsky & others, 1993; Needles & Abramson, 1990).

Исследователь Питер Левинсон (Peter Lewinsohn, 1985) со своими коллегами свел все эти факторы к логически непротиворечивому представлению депрессии с точки зрения психологии. По их мнению, негативный Я-образ, атрибуции и ожидания человека в состоянии депрессии являются существенным звеном в том порочном круге, движение по которому запускается негативными переживаниями — неудачей в учебе или работе, семейным конфликтом или социальным отторжением (рис. 28-2). У людей, уязвимых для депрессий, стрессы приводят к новому витку грустных размышлений, к замкнутости на себе, к самообвинениям (Pyszczynski & others, 1991; Wood & others, 1990a, 1990). Подобного рода размышления порождают подавленное настроение, круто изменяющее мысли и действия, которые, в свою очередь, подпитывают негативные переживания, самообвинение и подавленное настроение. Эксперименты показывают, что настроение людей со слабо выраженной депрессией резко поднимается, когда выданное им задание переключает внимание на что-то внешнее (Nix & others, 1995). Таким образом, депрессия — это одновременно и причина, и следствие негативных размышлений.

[Замкнутость на себе и самобичевание, Негативные переживания, Депрессивное настроение, Когнитивные и бихевиоральные последствия]

Проникновение в суть стиля мышления, сопутствующего депрессии, побудило социальных психологов изучать схемы мышления, присущие людям, которых мучают другие проблемы. Как воспринимают себя те, кто страдает от одиночества, робости или жестокости окружающих? Насколько хорошо они помнят свои успехи и неудачи? Чему они приписывают свои взлеты и падения? На чем сосредоточено их внимание: на самих себе или на других?

Но быть одиноким и оставаться наедине с собой — не одно и то же. Можно чувствовать себя одиноко, находясь в большой и веселой компании. И можно остаться одному — как я сейчас, когда пишу эти строки в уединении отдельного кабинета Британского университета за пять тысяч миль от дома,— и не чувствовать себя одиноко. Быть одиноким — значит чувствовать, что ты исключен из группы, что тебя не любят окружающие, что тебе не с кем поделиться своими личными переживаниями, что ты — чужой среди своих (Beck & Young, 1978; Davis & Franzoi, 1986).

Подобно людям, страдающим от депрессии, хронически одинокие люди, по-видимому, вовлечены в такой же порочный круг деструктивных когниций и социального поведения. Их стиль объяснения напоминает негативный стиль объяснения людей в подавленном настроении: они обвиняют себя в плохих взаимоотношениях с окружающими и считают, что многие вещи находятся за пределами их контроля (Anderson & others, 1994; Snodgrass, 1987). Более того, они и других воспринимают негативным образом. Общаясь с незнакомцем того же пола или с соседом по комнате, студенты, чувствующие себя одинокими, скорее всего, воспримут его отрицательно (Jones & others, 1981; Wittenberg & Reis, 1986). Как показано на рис. 28-3, одиночество, депрессия и застенчивость порой подпитывают друг друга.

[Застенчивость, Одиночество, Депрессия]

Что заставляет нас чувствовать беспокойство в социальных ситуациях? Почему некоторые люди находятся в тисках собственной робости? Барри Шлепке и Марк Лири (Barry Schlenker & Mark Leary, 1982b, 1985; Leary & Kowalski, 1985) отвечают на эти вопросы с помощью теории самопрезентации. Теория самопрезентации предполагает, что мы стремимся подать себя так, чтобы произвести хорошее впечатление. Подтекст социальной тревоги прост: мы чувствуем тревогу, когда хотим произвести впечатление на других, но сомневаемся в своих способностях сделать это. Такой простой принцип помогает объяснить результаты, полученные в разнообразных исследованиях; каждый из них может заключать в себе правду о вашем собственном опыте. Мы наиболее тревожны:

- когда общаемся с влиятельными лицами с высоким статусом — людьми, чье мнение имеет для нас особое значение;

- когда нас кто-то оценивает — например, когда мы впервые встречаемся с родителями своей невесты;

- когда мы испытываем смущение (как это часто случается с застенчивыми людьми) и наше внимание сосредоточено на себе и на том, с чем мы сталкиваемся;

- когда взаимодействие сосредоточено на чем-то важном для нашего Я-образа — например, когда профессор колледжа излагает идеи на собрании, где присутствуют его коллеги;

- когда мы находимся в новых или неструктурированных ситуациях — таких, как первый школьный бал или первый официальный обед, и не знаем, как себя вести.

По своей природе во всех подобных ситуациях мы склонны быть предусмотрительно осторожными: меньше разговаривать; избегать тем, которые могут обнаружить нашу неосведомленность; контролировать себя; не быть самоуверенными, как можно чаще соглашаться и улыбаться.

Застенчивость — это форма социальной тревоги. Ее отличительная особенность — постоянное беспокойство о том, что подумают другие (Anderson & Harvey, 1988; Asendorpf, 1987; Carver & Scheier, 1986). В отличие от людей уверенных в себе, застенчивые люди (среди которых много подростков) видят случайные события как каким-то образом связанные с собой (Fenigstein, 1984; Fenigstein & Vanable, 1992). Они чересчур персонализируют ситуации — тенденция, которая демонстрирует тревожность и, в исключительных случаях, паранойю. Такие люди часто считают, что интервьюер настроен неблагожелательно и совершенно не интересуется ими (Pozo & others, 1991). Они также преувеличивают степень внимания к своей персоне со стороны окружающих и стремление оценивать их. Если застенчивые люди плохо причесаны или у них на лице есть какое-то пятно или шрам, они полагают, что все окружающие замечают это и судят.

Чтобы снизить социальную тревожность, некоторые люди прибегают к алкоголю. Алкоголь действительно снижает тревогу, так как уменьшает степень самосознания (Hull & Young, 1983). Таким образом, люди, постоянно себя осознающие, особенно склонны к употреблению алкоголя после неудачи. Если они становятся алкоголиками, то более, чем люди с низким самосознанием, склонны к рецидиву после курса лечения.

Такие разные симптомы, как тревожность и алкогольная зависимость, могут выполнять одну и ту же функцию баланса. Считая себя обеспокоенным, застенчивым, депрессивным или нетрезвым, можно найти оправдание неудаче (Snyder & Smith, 1986). За баррикадой симптомов человеческое эго находится в безопасности. «Почему я не встречаюсь с девушками? Потому, что я человек застенчивый и людям нелегко узнать, какой я на самом деле». Симптом — бессознательная стратегическая уловка для объяснения негативных результатов.

Что, если бы мы устранили потребность в такой уловке, обеспечив людей удобным альтернативным объяснением их тревожности — и, следовательно, возможной неудачи? Перестал бы застенчивый человек быть застенчивым? Да! Именно к такому ответу пришли Сьюзан Бродт и Филип Зимбардо (Susan Brodt & Philip Zimbardo, 1981), когда попросили застенчивых и незастенчивых женщин поговорить с привлекательным мужчиной. Женщины ожидали разговора в маленькой комнатке, где было очень шумно. Некоторым из них (но не всем) было сказано, что шум обычно вызывает учащенное сердцебиение и это следует рассматривать как обычный симптом тревоги. Когда эти женщины позже разговаривали с мужчиной, они могли приписать учащенное сердцебиение и любые затруднения, возникшие во время беседы, воздействию шума, а не своей застенчивости или неспособности к общению.

По сравнению с другими женщинами, те, кому было дано такое готовое объяснение появившихся у них признаков волнения, проявляли меньшую застенчивость — свободно поддерживали разговор и задавали мужчине различные вопросы. По сути, этот мужчина не имел никаких оснований назвать их застенчивыми.

Социально-психологические подходы к лечению
Итак, мы рассмотрели модели социального мышления, которые связаны с разными жизненными проблемами — от глубокой депрессии до повседневной застенчивости. Может ли человек избавиться от неудобной схемы мышления? Какой-то обособленной социально-психологической терапии не существует. Терапия включает в себя различные социальные взаимодействия, и в настоящее время социальные психологи думают о том, как объединить принципы социальной психологии с уже применяющимися методами лечения (Leary & Maddux, 1987; Strong & others, 1992).

К внутренним изменениям через внешнее поведение

В соответствии с принципом «установки следуют за поведением» некоторые психотерапевтические методики в качестве «лечения» рекомендуют действия. Психотерапевты-бихевиористы пытаются сформировать поведение, так как считают, что внутренние диспозиции изменяются сразу же после того, как изменится поведение. Тренировка уверенности в себе включает использование приема «ноги в дверях». Индивид сначала играет роль уверенного в себе человека (окружающие в силу своих возможностей поддерживают его в этом начинании), а затем постепенно становится на самом деле более уверенным в себе. Рационально-эмоциональная терапия предполагает, что мы сами генерируем свои эмоции; клиенты получают «домашнее задание» говорить и действовать по-новому, и это порождает новые эмоции. Бросьте себе вызов, говорят им, перестаньте твердить себе, что вы непривлекательны. В группах самопомощи участников незаметно подталкивают к тому, чтобы они начали вести себя по-новому: по-новому гневаться, плакать, выказывать самоуважение, выражать позитивные чувства.

Исследования подтверждают, что то, что мы говорим о себе, может повлиять на то, что мы чувствуем. В одном из экспериментов студентов попросили написать сочинение, в котором бы они восхваляли самих себя (Mirels & McPeek, 1977). Позже, оценивая себя по просьбе другого экспериментатора, эти студенты демонстрировали более высокую самооценку, чем те, которые писали сочинения на другую тему. Эдвард Джонс и его сотрудники (Edward Jones, 1981; Rhodewalt & Agustsdottir, 1986), в свою очередь, просили студентов представиться интервьюеру, либо превознося, либо принижая себя. И вновь выступление на публике — неважно какое, самовозвышающее или самопринижающее — позже отразилось на их ответах в тесте на самооценку. Говорим — значит верим, даже когда говорим о себе. С особой очевидностью это подтвердилось в тех случаях, когда студентов незаметно подталкивали к принятию на себя ответственности за то, как они преподносят себя окружающим. Терапевтическое лечение наиболее результативно при условии, когда его предписаниям следуют точно и без принуждения.

Разорвать порочный круг

У человека, который начинает получать удовольствие от преимуществ своего более «искусного» поведения, развивается более позитивное самовосприятие. Фрэнсис Хеммерли и Роберт Монтгомери (Frances Haemmerlie & Robert Montgomery, 1982, 1984, 1986) продемонстрировали это в экспериментах, участниками которых были чрезвычайно застенчивые, нервные студенты колледжа. Тот, кто неопытен и боязлив в отношениях с противоположным полом, возможно, говорит самому себе: «Я редко хожу на свидания, поэтому я не подхожу для общения; следовательно, мне и не стоит пытаться кого-то приглашать». Чтобы изменить такую последовательность негативных заключений, Хеммерли и Монтгомери вовлекали студентов в приятные взаимоотношения с противоположным полом.

В другом эксперименте мужчины, работающие в колледже, заполняли анкеты для измерения уровня их социальной тревожности, а затем дважды в разные дни приходили в лабораторию. Каждый раз они очень мило беседовали с шестью молодыми женщинами, по 12 минут с каждой. Мужчины полагали, что женщины также являются испытуемыми. В действительности же женщин пригласили для того, чтобы они поучаствовали в естественном и дружеском разговоре с мужчинами.

Результат такого общения, длившегося в целом два с половиной часа, был впечатляющим. Вот как об этом впоследствии писал один из испытуемых: «Я никогда не встречал так много девушек, с которыми мог бы так хорошо поговорить. После разговора с ними я почувствовал такую уверенность в себе, что перестал нервничать, как это всегда бывало раньше». Такой комментарий подтверждался наблюдаемыми позже изменениями в поведении мужчин. В отличие от мужчин контрольной группы, у тех, кто участвовал в беседах, при повторных тестированиях (через неделю и через полгода) уровень тревожности, связанной с женщинами, был значительно ниже. Оказавшись наедине с привлекательной незнакомкой, они могли уже более свободно начать разговор. И вне стен лаборатории они вели себя также более раскованно, время от времени назначая свидания понравившимся женщинам.

Хеммерли и Монтгомери отмечают, что все это произошло без проведения каких-либо консультаций, и вполне возможно, что все так хорошо вышло именно потому, что вообще не выдавалось никаких рекомендаций. Добиваясь успеха самостоятельно, участники эксперимента начинали воспринимать себя социально компетентными. Когда семь месяцев спустя исследователи провели опрос бывших испытуемых, к этому времени мужчины, по всей видимости, в такой степени насладились своими социальными успехами, что уже приписывали успех исключительно себе. «Ничто так не содействует успеху, как успех,— заключил Хеммерли (1987), — если не присутствуют внешние факторы, которые пациент может использовать как объяснение этого успеха!»
Психотерапия путем изменения стиля объяснения
Разорвать порочный круг депрессии, одиночества и застенчивости можно путем тренировки социальных навыков, путем приобретения позитивного опыта, изменяющего самовосприятие, и путем изменения схемы негативного мышления. Есть люди, которые, казалось бы, обладают всеми необходимыми социальными навыками, но опыт общения с чрезмерно критичными друзьями и родственниками убеждает их в обратном. Таким людям, возможно, достаточно помочь изменить негативное мнение о себе и своем будущем на противоположное. В ряду методов когнитивной психотерапии стоит психотерапия путем изменения стиля объяснения, предложенная социальными психологами (Abramson, 1988; Foersterling, 1986; Greenberg & others, 1992).

Одна из таких программ обучала студентов колледжа, страдающих от депрессии, изменять свои типичные атрибуции. Мэри Анн Лейден (Mary Anne Layden, 1982) сначала объяснила им, каковы преимущества атрибуции, присущей человеку, не подверженному депрессии (приписывающему самому себе заслугу всех своих успехов и отрицающему свою ответственность, если дела идут плохо). Дав студентам массу разнообразных заданий, она помогла им увидеть, каким образом они обычно интерпретируют успех и неудачу. Затем наступило время проведения психотерапии: каждому участнику эксперимента Лейден дала задание вести дневник, в который нужно было ежедневно записывать пережитые успехи и провалы, отмечая при этом, какова доля собственной заслуги в успехе и каковы внешние причины неудач. После месяца подобной тренировки участники повторно тестировались и их результаты сравнили с контрольной группой, не проходившей курс психотерапии. Оказалось, что самооценка тех, кто вел дневник, повысилась, а стиль атрибуции стал более позитивным. Чем более совершенствовался их стиль объяснения, тем более отступала депрессия. Изменив атрибуции, они изменили и свои эмоции.

Подчеркивая, что изменившееся поведение и модели мышления можно совершенствовать еще и еще, вместе с тем следует напомнить, что всему есть предел. Тренировка социальных навыков и позитивное мышление не могут превратить нас в неизменных победителей, которых все любят и которыми все восхищаются. К тому же временная депрессия, одиночество и застенчивость — вполне уместные реакции на действительно печальные события. Только в том случае, когда эти чувства присутствуют постоянно и без видимой причины, на них следует обратить внимание и постараться изменить деструктивное мышление и поведение.

Понятия для запоминания
Депрессивный реализм (Depressive realism) — тенденция людей, находящихся в легкой депрессии, составлять преимущественно точные, не в свою пользу суждения, атрибуции и прогнозы.

Стиль объяснения (Explanatory style) — привычный способ объяснения жизненных событий. При негативном, пессимистичном, депрессивном стиле неудачи объясняются устойчивыми, глобальными и внутренними причинами.