ЛУРИЯ (Loria) Ицхак бен Шломо, по прозвищу Ари («Лев») (1534—1572) — евр. философ-каббалист, совмещавший в себе черты равви-книжника, цадика-праведника и мистика-визионера. Л. не пожелал закрепить свою доктрину в письменном виде, за него это сделали ученики, составившие различные компиляции идей и изречений философа; самая известная из них — «Восемь врат» («Шмона шераим») X. Витала (нач. 17 в.). Л. близок по строю мыслей к гностикам: космический процесс, по его мнению, протекает в интенсивно драматической форме. Космогония Л. основана на толковании Зохара, но содержит элементы, которые отсутствуют в этом основополагающем труде каббалы. Она зиждется на учении о цимцум, т.е. «сжатии», процессе самоумаления Бога, ведущем к высвобождению некоего пространства, в пределах которого стало возможно сотворение мира. Л. понимает этот процесс как «изгнание», ссылку Богом Самого Себя в глубочайшее уединение. Это не акт откровения, а подвиг самоограничения, добровольная жертва. Лишь благодаря ей могло осуществиться проявление Бога как Творца; тем самым космический процесс оказывается двунаправленным. Л. разработал также учение о швират-ха-келим, т.е. «сокрушении сосудов», космической катастрофе, последовавшей за сотворением Адама Кадмона, Первоадама, от главы которого хлынул мощный поток света, расколовший и растрескав-ший большую часть сефирот, божественных каналов, связывавших Творца и его творение. Их осколки превратились в «скорлупы» (клиппот), субстанцию ситра ахра, темных сил, а также послужили источником существования грубой материи. «Сокрушение сосудов» было вызвано необходимостью очищения сефирот посредством удаления «скорлуп», после чего зло обособилось и обрело реальность в низшем из миров, Асия. Как семя должно лопнуть, чтобы обрести росток и цвет, так и сефироты должны были разбиться, дабы божественный свет, «космический росток», мог исполнить свое назначение. Из всего этого проистекает третий раздел лурианской мысли — доктрина о тик-кун, процессе космического восстановления и воссоединения того, что было приведено в расстройство и разъединение в результате «сокрушения сосудов».
Еще одна важная тема мистической философии Л. — гилгул, «круговращение душ». Моральная цель разработки этой проблемы — поднять дух человека, оказавшегося в галгут, историческом изгнании, пресуществив его в символ изгнания души, схожего с тем, которое претерпел Бог. Лурианский гилгул выступает как всеобщий закон Вселенной, а не как средство наказания нечестивых душ. Переселение — не столько воздаяние, сколько возможность души продолжить подвиг самоосвобождения. Лурианские идеи прослеживаются во всем последующем развитии спекулятивной каббалы, они оказали влияние на становление восточноевропейского хасидизма, их отблеск сквозит в умозрительных построениях Я. Бёме и Р. Фладдэ, а также в творчестве таких писателей, как Г. Майринк, Д. Форчун, Д. Андреев.
Trait des Revolution des Ames. Paris, 1905; Сефер-ха-гилгулим. Книга перевоплощений // Контекст. 2000. № 5.
Шолем Г. Основные течения в еврейской мистике. Иерусалим, 1993. Т. 2.
«ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ» — характеристика, данная Г.В. Лейбницем реально существующему миру. Бог, создавший этот мир, воплотил, по убеждению Лейбница, лучший из всех возможных (мыслимых) миров: мудрость позволила Богу представить все внутренне непротиворечивые миры, доброта дала ему возможность выбрать лучший из них, и его сила позволила ему реально воплотить данный мир. Свойство быть «Л. из м.» оказывается, т.о., простым следствием трех атрибутов Бога: его всезнания, всеблагости и всемогущества.
ЛЬВОВСКО-ВАРШАВСКАЯ ШКОЛА — существовавшая в кон. 19 — пер. пол. 20 в. пол. школа, активно занимавшаяся проблемами философии и логики. Л.-в.ш. была основана К. Твардовским во Львове, в ее развитии можно выделить два периода: львовский — до конца Первой мировой войны и львовско-варшавский — в 1918—1939. Вторая мировая война и события после нее, прежде всего пребывание Польши в «лагере социализма», в котором марксизм был официальной государственной философией, привели к тому, что Л.-в.ш. перестала существовать как организованное филос. движение. Тем не менее многие известные представители школы продолжали свою работу как в Польше, так и в эмиграции. Можно поэтому в известном смысле говорить о периоде упадка Л.-в.ш., наступившем после 1945.
Школа была весьма многочисленной. В пике своего развития, в кон. 1930-х гг. она насчитывала около 80 человек, работавших во всех областях философии. Тем не менее обычно Л.-в.ш. рассматривается прежде всего как логическая школа. Наиболее видными се представителями являлись: К. Айдукевич, Т. Чежовский, Т. Котарбиньский, С. Лесневский, Я. Лукасевич, A. Тарский и З. Завирский; все они относились к «логическому крылу». К более широкому кругу принадлежали историк философии и эстетик В. Татаркевич, B. Витвицкий и сам Твардовский. Близок школе был также Ю.М. Бохеньский.
Разные истолкования деятельности Л.-в.ш. обусловлены несколькими причинами. Во-первых, школа, даже в узком ее понимании, не была объединена какими-то общими филос. идеями. Ее основанием были некоторые метафилософские представления, у истоков которых стоял Твардовский. Философия должна быть наукой. Философ обязан заботиться о ясности и точности своих утверждений, а также об обосновании высказываемых идей. Философия, понимаемая как наука, должна быть независима от мировоззрения, прежде всего от религии. Хотя, согласно Л.-в.ш., нельзя заранее определить круг тех филос. проблем, которые допускают научное решение, можно, однако, допустить, что некоторые проблемы являются чересчур спекулятивными и их следует отбросить. В существенной мере это был проект, сформулированный уже Ф. Брентано, учителем Твардовского. В сущности, мотивы Брентано всегда были весьма живыми в Л.-в.ш. Метафилософские идеи школы близки тем, которые провозглашались Венским кружком, но были гораздо менее радикальными. Рассматривая историю школы, следует помнить также о двузначности понимания ею логики. Лесневский, Лукасевич и Тарский являлись представителями математической логики, в то время как Айдукевич, Чежовский, Котарбиньский и Завирский были логиками в более широком значении, занимавшимися гл. обр. философией науки и философией языка. И хотя верно, что метафилософская программа Твардовского способствовала как формальным, так и семиотическим или методологическим логическим исследованиям, называя Л.-в.ш. (в более узком смысле) логической, нужно иметь в виду, что она объединяла как тех, кто занимался математической логикой, так и тех, кто подходил к логике с более широких филос. позиций. В силу этого трудно указать точные критерии представительства в Л.-в.ш.; они были сложными. С одной стороны, важными являлись общая метафилософская направленность и круг интересов, а с другой — исходная принадлежность к группе Твардовского, т.е., был ли исследователь его учеником или учеником его ученика. Этим вызвано то, что Л.-в.ш. (на этот раз в более широком ее понимании) была неоднородной по филос. проблемам, которыми занимались ее представители (ими охватывалось все, от логики до эстетики), по взглядам (их трудно описать одним утверждением) или мировоззренческим ориентациям (в ней были, напр., и верующие, и атеисты). Несмотря на это, для школы было характерно ощущение глубинной интеллектуальной общности и единой культурной миссии. Твардовский считал, что существуют филос. сверхдержавы и филос. провинции. Если народ, немногое сделавший в философии, хочет оставаться в ней, он не может поддаваться доминированию философии сверхдержавы, напр., англ., нем. или фр. философии. Он должен стремиться черпать из разных источников, и в этом случае может создать что-то оригинальное. Эти идеи также являлись одной из причин плюрализма Л.-в.ш.
Неверно, однако, что Л.-в.ш. не выдвигала достаточно широко принимаемых филос. идей. В первую очередь это касалось реализма в эпистемологии и абсолютизма в понимании истины, этических и эстетических ценностей. Еще одним общим убеждением была форма рационализма, названная Айдукевичем антирационализмом. Эта позиция требовала, чтобы принимались только такие утверждения, которые являются интерсубъективно проверяемыми и интерсубъективно передаваемыми.
Гораздо более важными являлись, однако, частные идеи и представления. В логике следует упомянуть открытие Лукасевичем многозначных логик, системы Лесневского, а также семантическое определение истины Тарского. Все эти достижения имели важное значение не только для самой логики, но и для философии. В онтологии наиболее интересной концепцией был реизм Котарбиньского, т.е. идея, что существуют только и исключительно единичные материальные вещи. В эпистемологии следует упомянуть прежде радикальный конвенционализм Айдукевича, согласно которому не только теоретические утверждения, но и предложения наблюдателя опираются на конвенции. Как реизм, так и радикальный конвенционализм использовали интересные идеи философии языка. Кроме того, Айдукевич разработал первую категориальную грамматику, основывающуюся на строгих формальных принципах. В методологии науки внимания заслуживают оригинальная попытка Завирского применить многозначную логику в квантовой механике и вероятностная логика в трактовке Чежовского. В дистриптивной психологии (в стиле Брентано) наиболее важные результаты получил Твардовский, проведший различие между содержанием и предметом представления, а также между деятельностью и ее продуктами. В практических вопросах можно упомянуть праксеологию Котарбиньского и его независимую этику. И наконец, в истории философии требуют упоминания работы Лукасевича и Бохеньского, а также монументальный синтез истории эстетики, данный Татаркевичем. В этом кратком перечне указаны далеко не все те важные работы и идеи, которые возникли в рамках Л.-в.ш.
Л.-в.ш. сыграла важную роль в формировании современной пол. философии. Это была типично аналитическая школа, опирающаяся на континентальную, брентановскую филос. традицию. От Венского кружка школа отличалась гораздо большим вниманием к традиционным филос. проблемам, несмотря на свой программный минимализм. Школа составляет, по-видимому, известную альтернативу той аналитической мысли, которая традиционно восходит к англ. философии.
Философия и логика Львовско-Варшавской школы. М., 1999; Skolimowski И. Polish Analytical Philosophy. London, 1967; The Lvow-Warsav School and the Vienna Circle. Dordrecht, 1988; Wolenski J. Logic and Philosophy in the Lvow-Warsaw School. Dordrecht, 1989; Polish Scientific Philosophy. Amsterdam, 1993.
Я. Воленьский (Краков)
ЛЬЮИС Кларенс Ирвинг (Lewis) (1883—1964) — амер. логик и философ. Проф. философии в Гарвардском ун-те. В 1912 высказал идею, что классическая логика, использующая понятие материальной импликации, должна быть заменена более совершенным описанием логического следования. Тем самым в современной (математической) логике была поставлена проблема адекватной теории логического следования, не решенная до настоящего времени. В качестве выражения, более соответствующего обычному значению слова «имплицирует», Л. предложил строгую импликацию, означающую выводимость одного высказывания из др. и избегающую парадоксов материальной импликации. Строгая импликация определяется как логически необходимая материальная импликация. В 1920 Л. и Я. Лукасевич вводят в современную логику тему модальностей, активно обсуждавшуюся еще Аристотелем и средневековыми логиками. Но если Лукасевич понимает возможность онтологически, или прогностически (возможно то, для отсутствия чего в будущем сейчас нет причины), то Л. описывает логическую возможность (возможно всякое высказывание, не являющееся внутренне противоречивым). Л. подчеркивает, что абстрактная система не является «логикой» до тех пор, пока она не получает содержательно оправданной логической интерпретации.
В эпистемологии Л. предлагает свою версию прагматизма, называемую им концептуалистическим прагматизмом и соединяющую эмпиризм с философией И. Канта: 1) априорная истина является определимой по своей природе и проистекает исключительно из анализа понятий; 2) выбор концептуальных систем для приложения к конкретным эмпирическим данным является прагматическим; 3) опытом в общем случае являются такие данные, концептуальная интерпретация которых предположительно не может быть иной.
Л. разрабатывалась теория значения имен (понятий), призванная заменить упрощенную теорию имен Г. Фреге. Заметный вклад Л. внес также в современную теорию ценностей.
Работы Л. существенно сказались на развитии современных логических и филос. исследований в США. «Льюис оказал на Куайна громадное влияние, — говорит Д. Дэвидсон. — Льюис соединял интерес к логике с некоторой смесью британского эмпиризма и Канта, к которым он ухитрился добавить большую дозу американского прагматизма... Льюис был учеником Канта и крупным самостоятельным эпистемологом. Совершенно очевидно, что соединение Канта с прагматизмом восходит к Дьюи...» Дэвидсон усматривает определенное историческое движение от неокантианской немецкой философии к прагматизму, когда они были соединены в работах Дьюи и, до некоторой степени, Пирса. Затем это было усвоено Льюисом и далее Куайном.
Implication and Algebra of Logic // Mind. 1912. Vol. 21. № 3; Survey of Symbolic Logic. Berceley, 1918; Symbolic Logic. New York, 1931 (with C.H. Langford); Mind and the World-Order. New York, 1939; An Analysis of Knowledge and Valuation. La Salle (Illinois), 1946.
Боррадори Дж. Американский философ. М., 1998.
ЛЭЙНГ (Laing) Рональд (1927—1989) — англ. психиатр и писатель, философ науки, идеолог движения антипсихиатрии. Получил образование в ун-те Глазго, работал в армии, с 1957 — в Тэвистокской клинике (Лондон). В кн. «Разделенное Я» применил экзистенциальный и феноменологический анализ (Л. Бинсвангер) к психопатогенезу шизофрении. Психоз, по мнению Л., возникает при сочетании особой психологической недостаточности индивида, «онтологической неуверенности» и слишком жестких условий внешней среды. Под влиянием школы Г. Бэйтсона развивал теорию «двойной связи» (double bind), распространяя ее на все общество в целом. В сер. 1960-х гг. происходит радикализация взглядов Л. Он подвергает острой критике зап. общество, его социальные ин-ты и культуру. Психические заболевания предстают как ценность, путешествие во внутреннее измерение и время, обретение свободы и подлинного существования. Совместно с Д. Купером он организует «антипсихиатрические клиники», в которых практикуется совместное проживание здоровых и больных, изучает ЛСД и мистические вост. учения. По мнению Л., психозы могут быть тесно связаны с трансцендентальным опытом и глубинной религиозностью. Психику он трактует мистически, четко дистанцируясь от редукционистского подхода позитивистской науки. Характерен отказ от репрессивности, нормативности, стремление найти абсолютные, идеальные, «онтологические» критерии здоровья и болезни. Л. находится под значительным влиянием философии Ж.П. Сартра, а также А. Бергсона, С. Кьеркегора и М. Хайдеггера.
В 1970-х гг. Л. отказывается от леворадикальной социальной позиции и рассматривает в основном вопросы методологии науки, резко критикуя позитивизм и сциентизм. Его перу принадлежат также публицистические и художественные работы, в одной из которых Л. стенографически записывает беседы со своими детьми — сыном и дочерью.
The Devided Self. London, 1960; Politics of Experience. London, 1967; Politics of the Family. London, 1969; Do You Love Me? London, 1974; Facts ofthe Life. London, 1976; Conversations with Children. London, 1978.
ЛЮБОВЬ — интимное и глубокое чувство, устремленность на др. личность, человеческую общность или идею. Л. необходимо включает в себя порыв и волю к постоянству, оформляющиеся в этическом требовании верности. Л. возникает как самое свободное и постольку «непредсказуемое» выражение глубин личности; ее нельзя принудительно ни вызвать, ни преодолеть. Важность и сложность явления Л. определяются тем, что в нем, как в фокусе, пересекаются противоположности биологического и духовного, личностного и социального, интимного и общезначимого.
Разработанная терминология различных типов Л. существовала в др.-греч. языке. «Эрос» — это стихийная и страстная самоотдача, восторженная влюбленность, направленная на плотское или духовное, но всегда смотрящая на свой предмет «снизу вверх» и не оставляющая места для жалости или снисхождения. «Филия» — это Л .-дружба, Л.-приязнь индивида к индивиду, обусловленная социальными связями и личным выбором. «Сторге» — это Л.-привязанность, особенно семейная, «агапе» — жертвенная и снисходящая Л. «к ближнему».
Осмысление Л. в мифе и древнейших системах философии берет Л. как «эрос», видя в ней космическую силу, подобную силе тяготения. Для греч. мысли характерно учение о Л. как строящей, сплачивающей, движущей и соразмеряющей энергии мироздания (орфики, Эмпедокл). Даже Аристотель видит в движении небесных сфер проявление некоей вселенской Л. к духовному принципу движения — неподвижному перводвигателю (что было теологически переосмыслено в средневековой философии и отразилось в заключительном стихе «Божественной комедии» Данте: «Любовь, что движет солнце и светила»). Продолжая эту линию, Посидоний разработал учение о всемирной «симпатии» вещей и природных сил, необычайно популярное вплоть до Ренессанса и Нового времени (И.В. Гёте). Другая линия античной философии Л. начинается с Платона, истолковавшего в диалоге «Пир» чувственную влюбленность и эстетический восторг перед прекрасным телом как низшие ступени лестницы духовного восхождения, ведущего к идеальной Л., предмет которой — абсолютное благо и абсолютная красота (отсюда упрощенное выражение «платоническая Л.»). Доктрина Платона, платоников и неоплатоников об «эротическом» пути к абсолюту типологически сопоставима с индуистской мистической доктриной о «бхакти» — экстатической Л., представляющей собой один из четырех возможных путей просветления.
Христианство усмотрело в Л. сущность своего Бога и одновременно главную заповедь человеку. При этом речь шла о жертвенной, «все покрывающей» и безмотивной Л. («агапе») к «ближнему» — не к «близкому» по роду или по личной склонности, не к «своему», но к тому, кто случайно окажется близко, и в особенности к врагу и обидчику. Предполагалось, что именно такая Л. сможет побудить любящих принять все социальные дисгармонии на себя и тем как бы отменить их.
Ренессанс проявляет интенсивный интерес к платоновской теории «эроса», восходящего от эстетики чувственного к эстетике духовного («Диалоги о любви» Леоне Эбрео, 1535). Б. Спиноза радикально переосмыслил схоластическое понятие «интеллектуальной Л. к Богу», это центральное понятие его «Этики» означает восторг мысли перед глубинами мирового бытия, не ожидающий для себя никакой ответной Л. из этих глубин. Философия энциклопедистов 18 в., полемизируя с аскетизмом, подчеркивала радостную естественность чувства Л. и сопряженный с ним «правильно понятый интерес» индивида, часто смешивая Л. со «склонностью» и «благожелательностью», а счастье с гедонистическим самоудовлетворением. В эпоху Французской революции 1789 Л. была понята как порыв, разрушающий рамки сословных преград и социальных условностей, воссоединяющий в стихийном единстве «то, что строго разделил обычай» (Ф. Шиллер). Представители нем. романтизма (Новалис, Ф. Шлегель, Ф.К. фон Баадер) и нем. классического идеализма (И. Г. Фихте, Ф.В.И. Шеллинг, молодой Г.В.Ф. Гегель) толковали Л. как метафизический принцип единства, снимающий полагаемую рассудком расколотость на субъект и объект. С этой гносеологизацией проблемы Л. у романтиков соседствует вникание в «темную», «ночную», иррациональную психологию Л., порой предвосхищающее психоанализ. Важнейшая линия осмысления Л. на протяжении 19 в. связана с противопоставлением ее «рациональному» буржуазному делячеству. В предельно обобщенном (и отвлеченном) принципе Л. для Л. Фейербаха лежит родовая сущность человека, подвергающаяся отчуждению и извращению во всех религиях мира. Ч. Диккенс и Ф.М. Достоевский противопоставляют эгоизму принципиальной бесчеловечности Л. как жалость и совесть, Л.-самопожертвование, которая «не ищет своего». Одновременно с этим в пессимистической философии 19 в. ставится задача «разоблачить» Л. Так, для А. Шопенгауэра Л. между полами есть иллюзия, при помощи которой иррациональная мировая воля заставляет обманутых индивидов быть слепыми орудиями продолжения рода. На рубеже 19—20 вв. З. Фрейд предпринял систематическое перевертывание платоновской доктрины Л. Как и Платон в «Пире», Фрейд постулирует принципиальное единство истока, соединяющего проявления половой страсти с явлениями духовной жизни; но если для Платона одухотворение «эроса» означало его приход к собственной сущности и цели, то для Фрейда это лишь обман, подлежащее развенчанию переряживание «подавляемого» полового влечения («либидо»). После Фрейда западноевропейский идеализм предпринимает ряд попыток восстановить понимание Л. как пути к глубинной истине и одновременно самой этой истины. В философии жизни Л. выступает в качестве одного из синонимов «жизни», начала творческой свободы и динамики. М. Шелер видел в Л. акт «восчувствования ценности», благодаря которому личность входит в духовное пространство свободы, характеризующей ценностный мир, и впервые по-настоящему становится личностью. Мотив абсолютной свободы Л. в смысле ее недетерминированности подхватывается экзистенциалистами. Представители религиозного экзистенциализма (М. Бубер, Г. Марсель) говорят о Л. как спонтанном прорыве из мира «Оно» в мир «Ты», от безличного «иметь» к личностному «быть».
С.С. Аверинцев
Л. чрезвычайно многообразна, она имеет многие виды и формы. Можно говорить об эротической (половой) Л. и Л. к самому себе, Л. к человеку и к Богу, Л. к жизни и к родине, Л. к истине и к добру, Л. к свободе и к славе и т.д. Выделяются также Л. романтическая, рыцарская, платоническая, братская, родительская, харизматическая и т.п. Существуют Л.-страсть и Л.-жалость, Л.-нужда и Л.-дар, Л. к ближнему и Л. к дальнему, Л. женщины и Л. мужчины и т.п. Предложено множество классификаций Л., но все они или неполны и не охватывают всех ее разновидностей, или лишены ясного внутреннего принципа. Самое простое и, как кажется, естественное упорядочение разновидностей Л. — это представление всей области Л. в виде ряда «ступеней», движение по которым подчиняется определенным принципам (см.: Ивин А.А. Многообразный мир любви // Философия любви. М., 1990. Т. 1). Учитывая классическую традицию, можно выделить девять таких «ступеней»: эротическая Л. и Л. к самому себе; Л. к ближнему; Л. к человеку; Л. к родине, к жизни, к Богу и т.п.; Л. к природе, и в частности космическая Л.; Л. к истине, к добру, к прекрасному, к справедливости и т.п.; Л. к свободе, к творчеству, к славе, к власти, к богатству и т.п.; Л. к игре, к общению, к собирательству, коллекционированию, к развлечениям, к постоянной новизне, к путешествиям и т.п.; влечение к пище, пристрастие к сквернословию и т.п. По мере движения от первой «ступени» к последней уменьшается эмоциональная составляющая Л., непосредственность и конкретность этого чувства. От «ступени» к «ступени» падает также интенсивность Л., охват ею всей души человека. Эротическая Л. и Л. к детям могут заполнить всю эмоциональную жизнь индивида; Л. к творчеству или славе чаще всего составляет только часть такой жизни; пристрастие к игре или к коллекционированию — только один аспект целостного существования человека. Уменьшается от «ступени» к «ступени» и охватываемое Л. множество людей. Эротическая Л. захватывает каждого или почти каждого; Бога, истину или справедливость любят уже не все; Л. к славе или к власти — удел немногих. С уменьшением непосредственности и конкретности Л. растет социальная составляющая этого чувства. Она присутствует и в Л. к себе, и в Л. к детям, но она гораздо заметнее в Л. к власти, к свободе или к богатству. Одновременно все более выраженными и распространенными становятся влечения, полярно противоположные отдельным видам Л. Эротическая Л. не имеет, как кажется, своей ясной противоположности; но уже Л. к жизни достаточно отчетливо противостоит влечение к разрушению и смерти; Л. к истине еще резче противостоит пристрастие ко лжи; почти одинаково распространены и сильны Л. к свободе и неприязнь к ней, «бегство от свободы». И наконец, от «ступени» к «ступени» стандартная оценка тех ценностей, на которые направлена Л., становится все ниже. Можно скорее понять и простить крайности эротической Л. или Л. к жизни, чем крайности стремления к славе или к богатству; равнодушие к красоте извинительнее, чем равнодушие к близким.
Несмотря на чрезвычайное разнообразие Л., у разных видов Л. есть существенное внутреннее сходство. Прежде всего, Л. социальна по своей природе. Можно даже сказать, что она является высшим проявлением социальности человека. Это очевидно в случае эротической Л., меняющей свой стиль и способ существования от эпохи к эпохе. Но это достаточно отчетливо видно и в случае гораздо менее ярко выраженных разновидностей Л., таких, как, напр., Л. к азартным играм, которая всегда предполагает напарников, или Л. к коллекционированию антиквариата, которая невозможна в среде, где древнее не отличается от просто старого и ветхого.
Достарыңызбен бөлісу: |