Французские кинорежиссеры



бет16/56
Дата22.07.2016
өлшемі3.81 Mb.
#215579
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   56

На посвященной этому фильму пресс-конферен­ции режиссер сказал: «Я был поражен тем, что так много одиноких женщин. Чем это объяснить? Рене

1 «Sept ans de cinéma français», 1953.

2 «Les Cahiers du Cinéma», № 35.

239


Вилер, Рене Фалле и я остановились на частном случае подобного рода и решили воспроизвести его в самой безыскусной манере». Фильм ставит проб­лему общественной роли женщины в современной жизни. Драматический конфликт возникает как. борьба между призванием и любовью. Жан Гре­мийон коротко излагает сюжет так: «Героиня наше­го фильма Мари приехала в качестве врача на остров Уэссан. Преодолев ряд трудностей, возник­ших в связи с тем, что люди привыкли лечиться у врачей-мужчин, Мари налаживает отношения с па­циентами и получает возможность заниматься своим любимым делом. Но тут она знакомится с молодым инженером-итальянцем, приехавшим установить . сирену для подачи сигналов во время тумана. Мо­лодые люди испытывают страстное взаимное вле­чение... Должна ли Мари уступить своему чувству? Подружившаяся с ней учительница предостерегает ее. Мари старается примирить любовь с требования­ми своей профессии, но инженер, который был сви­детелем ее первой медицинской «победы» — спа­сения жизни маленькой девочки, — уже почувство­вал, что профессия всегда будет значить для нее больше, чем любовь».

Этот сюжет хорошо укладывается в главное ру­сло творчества Гремийона. Выбрав и на сей раз ме­стом действия Бретань, и при этом ее самую суровую часть — остров Уэссан, он окружает свою тему «атмосферой», которая больше всего к ней подхо­дит. Это давало двойное основание рассчитывать на успех! Некоторая строгость сюжета — как само­го по себе, так и по манере его разработки — да­вала Гремийону возможность сохранять в фильме тон, в котором oн чувствовал себя уверенно. И тем не менее, несмотря на такие благоприятные обстоя­тельства, режиссеру, нам кажется, не удалось по­вторить чуда, каким был фильм «Небо принадле­жит вам». Следует ли согласиться с Андре Базе­ном, что «ум, сила и тонкость восприятия, прило­женные к изображению простых, высоконравствен­ных и с известной точки зрения элементарных

240

ситуации, сбивают с толку зрителя, как нелепая смесь жанров?» 1



Разумеется, и это тоже отмечает Андре Базен, добрые чувства вызывают у зрителя гораздо мень­ший интерес, нежели душевный мрак и картина развращенности. Однако вопрос заключается не в этом. Фильм «Любовь женщины» не достиг своей цели потому, что из-за просчетов в развертывании сюжета и недостаточной его выразительности в нем была плохо выявлена тема. На этом не стоило бы задерживаться, если бы исключительные достоинст­ва фильма «Небо принадлежит вам» не предстали в фильме «Любовь женщины» своей оборотной сто­роной, то есть как недостатки. Кажется, самые яв­ные из них — несоразмерность различных частей повествования, упрощенность в психологической ха­рактеристике персонажей и преобладание вымысла над достоверностью. Особенно это ощущается в сценарии. Но изобразительная сторона фильма то­же не всегда на высоте и далеко не равноценна. После нескольких живых планов, передающих дали и морской пейзаж, следуют эпизоды, подобные сви­данию влюбленных в развалинах церкви, где все оплошная фальшь — и диалог, и игра актеров, и павильонные декорации. Плохая погода, а также ограниченные сроки съемок, бесспорно, помешали Гремийону воплотить свой замысел. Еще в меньшей степени удалось ему избежать подводных рифов совместного производства, чему достаточное сви­детельство дубляж и посредственная игра Массимо Джиротти * Но все эти доводы в оправдание режис­сера не могут помешать сделать, опираясь на дан­ный пример, вывод, что недостаточной выразитель­ностью можно погубить наилучший сюжет. Несмот­ря на внутренние достоинства фильма и интерес выдвинутой в нем проблемы, фильм «Любовь жен­щины»» не войдет ни в актив Гремийона, ни в ре­пертуар «седьмого искусства».

1 «Les bons sentiments sont ils maudits à l'écran? » (Radio-Cinéma, № 225, 9 mai 1954).

241


Судьба этого фильма, а следовательно, и его автора, оказалась весьма тяжелой. Решив заранее, без какой бы то ни было проверки, что фильм «Лю­бовь женщины» не понравится публике, владельцы кинотеатров отказались включать его в свои про­граммы, и только «Экспериментальное кино» со­гласилось показать его своим зрителям. Но это не давало суммы, способной покрыть расходы на по­становку фильма. С тех пор Жан Гремийон больше ничего не снимал. А при современном экономиче­ском положении французской кинематографии не­вольно задаешься вопросом, не является ли это «изъятие из обращения» окончательным.

За последние годы Жан Гремийон снял еще не­сколько короткометражек, в том числе 600-метро­вый фильм «Прелести существования», получивший в 1950 году Большую премию короткометражных фильмов на фестивале в Венеции. Картина пред­ставляет собой «экранизированную хронику», пока­зывающую в произведениях живописи 1860— 1910 годов «прекрасную эпоху» под утлом зрения официального искусства. Использованная здесь мягкая и в то же время очень остроумная карика­тура — новое свидетельство способности Гремийона расширить традиционные рамки кинематографиче­ской выразительности. Если он не в силах подчи­няться требованиям, диктуемым современными ус­ловиями кинопроизводства (можно ли ставить ему это в упрек?), то, идя этим путем, он, вероятно, и в дальнейшем будет утолять свою жажду творчества.

Впрочем, Жан Гремийон, подобно Марселю Л'Эрбье, занимает значительное место в профес­сиональной и культурной жизни. Он председатель «Профсоюза работников технических профессий в кино» и со времени окончания войны — президент французской синематеки. Это учреждение наряду с I. D. H. E. C. снискало славу кинематографической культуре Франции в международном масштабе.

242


В специальном номере «Сине-клуба», посвящен­ном Гремииону 1, Жорж Садуль дал исторический обзор этой синематеки, созданной по инициативе Анри Ланглуа, которого Садуль называет в шут­ку «настоящим чудаком, вроде Бернара Палисси» *.

«К моменту первой встречи Гремийона с Ланг­луа эти сокровища были распылены то разным уг­лам Франции и Европы. Гитлеровские бандиты вы­везли часть фильмов для своего райхсфильмархива. В одном замке в Гаскони, где до побега находил се­бе убежище г-н де Бринон, от внимания его друзей ускользнули «Броненосец «Потемкин» и несколько других шедевров. Еще вспоминаются мне книжные полки в маленькой кухне в Тулузе, где рядом с га­зовыми счетчиками валялись редчайшие фотогра­фии затерянных фильмов Мельеса.

Такова пестрая бесформенная масса, перешед­шая в руки Гремийона, когда его поставили во гла­ве Французской синематеки... »2

Так было положено основание «Музею кино», одному из богатейших в мире. И это не только дра­гоценный склад. Изо дня в день там происходят просмотры, дающие возможность учащейся моло­дежи, любознательным и специалистам пересмот­реть чуть ли не все великие творения киноискусства.

Ежегодно, начиная с 1946 года, Жан Гремийон открывает в большом амфитеатре Сорбонны но­вый цикл из 10—12 лекции по истории кино, орга­низуемых синематекой3.

Эта лекционная работа распространяется и на провинцию, где Жан Гремийон то по инициативе синематеки, то по инициативе французской федера­ции киноклубов организует весьма ценные циклы бесед. Так, например, за три месяца, с января по апрель 1955 года, он объехал всю Францию, знако­мя зрителей киноклубов с чудесным творчеством Роберта Флаерти, поэта «документального кино».


1 «Ciné-Club», № 4, janvier-février 1911.

2 G. S a d о u 1, Cinéma pendant la guerre. 3 Там же.

243


Эта просветительная деятельность творцов — мас­штаба Гремийона или Л'Эрбье, — посвященная ис­кусству, для которого они так много сделали, за­служивает со стороны подлинных любителей кино такой же признательности, как и их личное творче­ство. Они не только свято берегут то, что было цен­ного в прошлом, но и прокладывают путь будуще­му, потому что только повышение кинематографи­ческой культуры зрителя сделает возможным эво­люцию киноискусства в области его выразитель­ных средств и в достижении целей, более благород­ных, чем те, которые ограничивают кино в наши дни...

Марк Аллегре

В своих «Воспоминаниях» о режиссерах, с ко­торыми ему приходилось работать в качестве сце­нариста, Шарль Спаак набросал далеко не лестный портрет Марка Аллегре. Мы приводим его здесь как документ, который подшивают в дело без пред­варительной проверки достоверности. Встреча от­носится примерно к 1935 году.

«Многие обаятельные и не лишенные тонкого ума люди любят Марка Аллегре, и я охотно верю, что со времени нашей с ним встречи он, как мне пе­редавали, стал человечнее и мягче. Тем лучше для него. Что касается меня, то я прожил с ним несколь­ко недель под одной крышей, так и не поняв его. Не берусь судить, что он- собой представляет, что любит, чем озабочен его ум, и, сколько бы я ни напрягал свою память, не припоминаю ни единого сказанного им слова, ни одной его черточки, кото­рая бы меня поразила, вызвала улыбку или заста­вила скрежетать зубами. Вид у него всегда был от­сутствующий, нерешительный, непонятный; ему хо­телось сделать так, чтобы получилось хорошо, но он никогда не знал, как примяться за дело. Ни чет­кости, ни глубины, ни значительности ни за столам во время обеда, ни в кабинете, где обсуждался сце­нарий, ни на площадке во время съемок. Когда по­казывают какой-нибудь из его фильмов, не удив­ляйтесь, если не увидите на экране ничего... или по­чти ничего... Бесцветный и пресный — таков в моем представлении Марк Аллегре» 1.



1 «Mes 31 mariages» («Paris-Cinéma», 1946).

245


Разумеется, нельзя оказать, что Спаак отли­чается такой добродетелью, как беспристрастие, а поскольку совместная работа режиссера со сцена­ристом своего рода бракосочетание, надо полагать, что в данном случае причиной расторжения брака послужило несходство характеров.

Маститость сценариста плохо вяжется с подоб­ной «неосновательностью» в суждениях, которая скорее подходила бы поэту. Как бы там ни было, говоря о плодовитом и в самом деле зачастую ли­шенном своеобразия творчестве Марка Аллегре, несправедливо не выделить нескольких по-настоя­щему удачных фильмов, таких, например, как «Артистический вход». Хотя, разумеется, мы уви­дим, что его роль в создании этого фильма не бы­ла решающей.

Когда же брат Марка Аллегре ставил свои луч­шие фильмы, говорили, что Ив держал обещания Марка...

Итак, перед нами стоит задача не столько изу­чить творчество Марка Аллегре, сколько рассказать о его карьере. Однако в свое время эта последняя была достаточно на виду, чтобы вспомнить о ней на страницах нашей книги.

Марк Аллегре родился в Базеле 22 декабря 1900, года в семье протестантов. Он получил среднее образование, стал лиценциатом трава, затем лицен­циатом политических наук, а в 1925 году начал работать в качестве «секретаря» «Парижских вече­ров» — балета, доставленного графом де Бомоном. С кинематографией он познакомился довольно не­обычным oбразом в следующем году, когда сопро­вождал своего дядю Андре Жида в Конго, среди вещей которого была кинокамера. Оттуда он при­вез полнометражный фильм «Путешествие в Конго», который был скорее этнографическим документом о неграх и их нравах, чем просто рассказом о пу­тешествии.

246


Однако в ту пору Марк Аллегре, по-видимому, еще не думал серьезно о карьере кинематографиста. По возвращении в Париж он ограничился органи­зацией нескольких кинематографических вечеров в светских гостиных для друзей, на которых демон­стрировал небольшие фильмы-монтажи, сделанные им самим. Однако мало-помалу Марк Аллегре ув­лекся кинематографом. Его ангажируют в качест­ве помощника режиссер, Робера Флоре, работав­шего над фильмом «Песнь любви», а в 1930 году он становится художественным руководителем при постановке фильма «Полночная любовь», снятого во Франции Аугусто Джениной.

Так окунулся Марк Аллегре в мир кинематогра­фа, который уже не выпустит его за свои пределы. Он снял несколько короткометражных фильмов, пи­сал режиссерский сценарий («Любовь по-амери­кански»), затем снова встретился с Робером Фло­ре, приступавшим к постановке фильма «Белое и черное» по сценарию Саша Гитри. Но Флоре был отозван Голливудом, и завершить съемку фильма поручили его помощнику.

То была заря говорящего кино. Авторы драма­тических произведений одержали полную победу, и кинематограф на время был тем, чем его мыслил Паньоль, — всего лишь искусством фиксировать на пленку сцены театральных постановок. Молодому режиссеру было трудно избежать участи тех кто работал тогда в студиях. В 1931 году Марк Аллегре снимает свой первый фильм — экранизацию попу­лярной оперетты «Мамзель Нитуш», с участием Ремю. Он умело воскресил обаяние той эпохи и придал фильму свежее звучание, чего не сумеет сделать его брат двадцать лет спустя, когда возь­мется за тот же сюжет.

Свежесть, исходившая от некоторых его филь­мов предвоенного периода, свидетельствовала ес­ли не об индивидуальном стиле, то по крайней мере об известном таланте. Упомянем лишь несколько названий из числа тех, которые можно найти в фильмографическом справочнике, относящемся к

247

тем годам: «Озеро дам», «Чудесные дни», «Просто­филя». Их объединяет привлекательный дух моло­дости. Особенно памятны эти фильмы тем, что в них дебютировали многие тогда еще безвестные ак­теры, которые впоследствии стали кинозвездами.



Марк Аллегре умеет работать с актерами. Он, вероятно, обладает также даром угадывать в че­ловеке драматическую жилку. Недаром его часто называют «открывателем талантов». Ему обязаны своими первыми успехами многие актеры: в «Озе­ре дам» — Симона Симон, Жан-Пьер Омон и не­которые другие, игравшие также в «Чудесных днях»; в «Простофиле» — Мишель Морган; позд­нее в «Артистическом входе» — Одетта Жуайе, Бер­нар Блие*; в «Малютках с Набережной цветов» — Жерар Филип, Даниэль Делорм *; а так как он и по сей день любит «юные сюжеты», то ему и теперь случается давать новичкам возможность попробо­вать свои силы в кино.

Среди этого обилия фильмов немногие заслужи­вают особого внимания. В свое время некоторые из них пользовались успехом и даже нередко пленяли критиков известной непосредственностью. Дальше этого помыслы режиссера и не шли. Выбор тем и вдохновлявших его сюжетов, а также милая не­принужденность в их трактовке ставят фильмы Мар­ка Аллегре на одну доску с романами, которые не вошли в литературу.

Больше того, искусство режиссера здесь зача­стую сводится к искусству иллюстратора. Его ин­дивидуальность не накладывает на эти фильмы сво­его отпечатка. Если в них и можно подметить опре­деленную тенденцию, то она выражается скорее в склонности режиссера к сюжетам такого рода, в ко­торых можно дать некоторый простор своей фанта­зии и выразить скромные чувства. Их тонкое очаро­вание быстро улетучивается. Сквозь эту иллюст­рацию проглядывает вдохновившее его произведе­ние, вот почему Марк Аллегре хранит верность сво­им авторам. Он снимал фильмы по романам Викки Баум. Фильм «Буря», поставленный по пьесе Берн-

248


штейна, бережно передал драматическую сущность сюжета, а накалу страстей, довольно редкому для этого режиссера, он обязан игре двух выдающихся наполнителей — Шарлю Буайс и Мишель Морган.

Но чаще всего Марк Аллегре работал над сюже­тами Марселя Ашара. Художественный темперамент этих двух людей обладает некоторым сходством. Аллегре был создан, чтобы понимать и передавать тонкую эмоциональность драматурга, его нежный юмор, его фантазию. Ему он был обязан получив­шим неплохую оценку фильмом 1937 года «Про­стофиля», сделанным в тоне «Жана с Луны», успе­ху которого и на этот раз способствовали своим участием выдающийся актер Ремю и удивительная Морган.

В следующем году появился фильм «Артистиче­ский вход» — драматическая комедия, рисующая мир Консерватории 1. Показанная на экране по­вторно два года назад, эта кинокартина вновь продемонстрировала свои достоинства, оставляю­щие приятное впечатление, но не больше. Однако на сей раз, спустя такой промежуток времени, мы еще лучше поняли, чем этот фильм обязан автору диалогов Жансону и актеру Жуве, которые заметно дополняли друг друга, тогда как роль режиссера была не более чем чисто «технической», такой же, как работа главного оператора. Сценарий несколько легковесен, но ценность фильма не столько в сю­жете, сколько в обрисовке характеров, в основном хорошо переданных, больше того, оживших благо­даря мастерству Жуве, фактически игравшего здесь самого себя, а также в искренности молодых испол­нителей. Подобрав их в соответствии с их характе­рами, Аллегре проявил большое чутье. Таким обра­зом, этот фильм, рассказывающий вперемежку о жизни и о театре, не только сыгран, но и прочув­ствован. Вероятно, отсюда и теплота, излучаемая им еще и сейчас, двадцать лет спустя. Ум Жансо-

1 Высшее музыкальное и драматическое училище. Прим. ред.

249


на в ту пору отличался язвительностью и требова­тельностью. Правдиво рисуя среду курсов драмати­ческого искусства, фильм порою приобретал даже звучание истинно человеческого документа.

Наряду с этими достоинствами, «присутствие» режиссера в «Артистическом входе» чувствуется, конечно, не намного больше, чем обычно.

В годы войны, после разгрома Франции, Марк Аллегре возобновляет свою деятельность на юге. Он объединяет актеров Клода Дофена, Мишлин Прель*, Луи Журдана и снимает фильмы, ныне забытые, в их числе новый вариант «Арлезианки» по Доде, развертывающийся на фоне красивой природы Прованса.

Некоторые из этих фильмов, снятых в «свобод­ной зоне», появились на экранах Парижа лишь по­сле освобождения Франции. Они подтвердили, на­сколько неравноценно то, что создавал Марк Ал­легре. Тем не менее один из них — «Фелиси Нан­тей», сделанный по «Комической истории» Анатоля Франса, выделялся своими достоинствами, несколь­ко напоминавшими «Артистический вход». Режис­сер и здесь вводил нас в мир театра, показывая своих действующих лиц то в реальной жизни, то в мире грез, а тон минувшей эпохи придавал фабуле большое очарование.

Вскоре по окончании войны Марк Аллегре, ко­торый снова потерпел неудачу, на этот раз с филь­мом «Петрюс», был приглашен фирмой «Синегилд», филиалом Рэнка, и в последующие несколько лет работал в Англии. Один из его фильмов того времени, «Белая ярость», сделанный в цвете, был премирован в 1948 году на фестивале в Локарно; но «Мария Шапделен», святая на натуре в Австрии с участием Мишель Морган, — лишь заурядная иллюстрация, которой далеко до наивной прелести варианта, некогда поставленного Жюльеном Дю­вивье. По-видимому, эта неудача очень повредила

250


карьере Марка Аллегре — он утратил авторитет, завоеванный фильмами своей молодости. Авторы, на которых опирался режиссер, его избегали. Каза­лось, что ему изменило даже имя. В сознании зри­теля имя Аллегре ассоциировалось с Ивом Аллегре, последние фильмы которого принесли ему извест­ность.

Тогда постановщик «Артистического входа» по­шел по иному пути. В 1950 году, через 25 лет после «Путешествия в Конго», он предпринял работу над короткометражным документальным фильмом об Андре Жиде. Писатель тоже включился в эту ра­боту; были записаны интервью, беседы. Вскоре фильм разросся по сравнению с намеченными для него масштабами и превратился в полнометражный. Премьера его первого еще незаконченного варианта состоялась на Венецианском фестивале 1951 года. Следующей весной фильм был показан в Париже. Смерть писателя, наступившая через несколько ме­сяцев по окончании съемки, придала фильму цен­ность хроникального документа.

В этом биографическом произведении Марк Ал­легре применил все приемы, уже использованные им в короткометражных фильмах подобного жанра (например, о Колетт и Клоделе*). Таким образом, этот фильм — типичный образец, показывающий, какие возможности, а также какие подводные кам­ни скрывает подобное предприятие. Но даже эти кам­ни не снижают значения подобных свидетельств, ко­торые призвано дать нам кино о наших современ­никах, хотя и нельзя утверждать с уверенностью, что такие документы помогают нам узнать их лучше.

Фильм Марка Аллегре состоял из материалов двух родов: одни относились к прошлому Жида, другие — к его настоящему. Первые включали ста­рые фото и кинодокументы, снимки мест, где бывал писатель; сюда же можно отнести беседы с Жаном Шлюмбергером и Жаном Амрушем, с которыми Жид делится своими воспоминаниями. Второй род материалов на экране живой Андре Жид; это

251

уже не фотография документа, a caм документ, то есть нечто уникальное. Мы видим и слышим самого Андре Жида. Но недостаток этих документальных снимков в том, что они были инсценированы авто­ром. Разумеется, биографический фильм интересен главным образом своей документальной стороной, но она таит в себе также и серьезную опасность для фильма. Когда писатель читает страничку из своей книги или рассказывает, как он ее создавал, при­сутствие камеры и микрофона ощущается нами как присутствие нескромных и стесняющих свидетелей. Человек перестает быть самим собой, он «делает себя» перед нами, и в этом неудобство такого мето­да. Документ теряет свой смысл из-за этой предна­меренности. Не человек должен быть подготовлен к съемке, а глаз камеры должен подсмотреть за ним во время его работы и в жизни. В фильме Ал­легре к этому идеалу приближалась одна-единствен­ная сцена — урок музыки. В ней наконец чувст­вуется присутствие Жида, его человечность. Здесь у него голос звучит уже естественно, он не резко отчеканивает слова, а выражает мысль, фразы, ко­торые складываются то сразу, то с задержками и повторениями, то резко обрываются, как это быва­ет в обычном разговоре. Все остальное отрепетиро­вано, как театральная сцена, и обнаруживает свою искусственность.



И, наконец, — а это, несомненно, самое сущест­венное— в этой зарисовке судьбы человека нами не ощущается ни подлинное лицо, ни ум автора «Аморалиста». Мы не получили подлинного пред­ставления ни о характере человека, ни о его твор­честве.

Однако, несмотря на эти промахи, фильм «С Ан­дре Жидом» принадлежит к числу самых значи­тельных произведений Марка Аллегре, хотя и на этот раз в большей мере благодаря сюжету, чем способу его трактовки. Можно, однако, пожалеть,

252

что режиссер не посвятил себя другим фильмам та­кого же рода, они представили бы больший инте­рес, чем романические вымыслы, к которым он был намерен вернуться.



Мелькала ли у него подобная мысль? Приблизи­тельно в то время он высказывал намерение воз­родить персонажи Виктора Гюго в фильме, кото­рый представил бы своеобразное «обобщение ог­ромной защитительной речи социального характе­ра, какой является творчество Виктора Гюго». Этот проект не нашел своего воплощения. Аллегре от­казался от «литературного» фильма и вернулся к своему старому пристрастию, создав прелестную ве­щицу, полную не замеченных критикой добрых на­мерений. Это фильм «Девушка и призрак», первона­чально названный «Дядюшка Тизан», по сценарию поэта Гастона Бонера и Филиппа де Ротшильда.

Больше повезло Марку Аллегре с произведени­ем, которое было скромнее по замыслу, — с филь­мом «Жюльетта», созданным по роману Луизы де Вильморен. По словам Андре Базена, Аллегре сде­лал из него «превосходную комедию, очень милую, живую и остроумную. Но своеобразный блеск и по­этичность, присущие стилю Луизы де Вильморен, были почти утрачены или, если угодно, влиты в действие, поглощены адаптацией и в результате, хотя и не окончательно потерялись, но лишились частично своего благородства» 1.

Казалось, что в этом фильме Марк Аллегре вновь обрел тон, как можно было думать, уже потерян­ный им, тон скромной выдумки и игры, в которую легко втягивались исполнители и увлекали за со­бой зрителей.

Теперь, возвратившись на свой старый путь, Марк Аллегре пускается в самое рискованное пред­приятие, решаясь «вокресить» то, что принесло ему удачу в молодости. Поначалу «Будущие звезды» были просто копией «Артистического входа». Но участвовавшие в его создании силы сами по себе



1 «Radio-Cinéma», 27 décembre 1953.

253


обрекали фильм на неуспех: Вадим далеко не Жан­сон, Жану Mape далеко до Жуве, а «будущие звез­ды» 1954 года показали, что они не стоят звезд 1938 года. Фильм был бесцветным повествованием, лишенным своеобразия и характеров, в духе харак­теристики Шарля Спаака в приведенном нами вы­ше отрывке из его «Воспоминаний».

«Будущие звезды» — доказательство того, что к прошлому возврата нет, даже в искусстве.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   56




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет