Герберт спенсер развитие политических учреждений

Заметим, однако, что борьба за существование между обществами, бывшая неоспоримым условием эволюции обществ, не будет необходимо играть в грядущем роли, подобной той, какую она играла в прошедшем. Признавая, что мы обязаны войне образованием великих обществ и развитием их устройства, мы можем, однако, заключать, что приобретенные способности, приложенные к иным видам деятельности, утратят свои первоначальные профессии. Хотя мы понимаем, что без этой продолжительной кровавой борьбы обществ не могли бы образоваться цивилизованные общества, и что это состояние должно необходимо иметь свое соответствие в приобретенных свойствах человеческого характера, т.е. в свирепости столько же, как и в уме, – мы в то же время можем утверждать, что раз такие общества произошли, то грубость природы единиц, их составляющих, обусловленная процессом развития, перестав быть необходимой с прекращением процесса, исчезнет. Между тем как выгоды, приобретенные в течение приготовительного периода, останутся в вечное наследство, – страдания, как общественные, так и личные, произведенные этим периодом, уменьшатся и постепенно вымрут.

Таким образом, когда мы рассматриваем строение функции общества с точки зрения эволюции, мы можем сохранить спокойствие духа, необходимое для научного объяснения этих явлений, не теряя в то же время нашей способности к нравственным чувствам похвалы или порицания.

К этим предварительным замечаниям о душевном состоянии, которое должно сохранять при изучении политических учреждений, мы должны прибавить другие замечания, более краткие, относительно вопросов, которыми нужно будет заняться. Если бы все общества были одного рода, отличаясь только стадиями роста и структуры, то одно сравнение их между собою обнаружило бы ясно движение их эволюции; но несходство типов между ними, то сильное, то слабое, затемняет результаты таких сравнений.

Кроме того, если бы каждое общество увеличивалось и развивалось без вмешательства новых факторов, то объяснение его эволюции было бы сравнительно легко, но сложные процессы развития поразительно усложняются постоянными изменениями в сочетании факторов. То вдруг увеличивается или уменьшается объем общественного агрегата вследствие прибавления или потери территории, то средний характер составляющих его единиц окажется изменившимся, вследствие введения новой расы в виде ли победителя или побежденного раба; таким образом, новые влияния этих перемен, новые общественные отношения перемешиваются со старыми. Во многих случаях повторяющиеся опустошения одной нации другою, смешения рас и учреждений, растворение и пересложение до такой степени расстраивают последовательность нормальных перемен, что становится крайне трудным, если не невозможным, сделать о них какой-либо вывод.

Еще раз повторяем: перемена в среднем способе жизни общества, то более и более воинственном, то усиливающемся промышленном, есть начало превращений: измененные деятельности порождают изменения в устройстве. Также нужно отличать переустройства прогрессивные, принадлежащие раннему развитию социального типа, от тех, которые произведены начавшимся развитием иного социального типа. Черты организации, приспособленные к роду деятельности, которая остановилась или была надолго задержана, начинают сглаживаться и дают место более и более определяющимся чертам, приспособленным к тому роду деятельности, который заменил прежнюю деятельность. Можно впасть в заблуждение, если смешать одно с другим.

Отсюда мы можем предвидеть, что из сложного и запутанного целого могут быть с точностью извлечены только одни самые общие истины. Вполне предвидя возможность установить положительно некоторые общие выводы, мы должны также предвидеть, что более специальные истины могут быть выведены только приблизительно.

Однако, к счастью, мы увидим, в конце концов, что выводы, которые могут быть установлены положительно, наиболее важны для руководства.

II. Политическая организация вообще

Простое собрание индивидуумов в группу еще не составляет общества. Общество, в социологическом смысле, образуется только тогда, когда кроме соприкосновения индивидуумов есть и кооперация между ними. Пока члены известной группы не соединяют своих сил для достижения какой-нибудь общей цели или целей, до тех пор связь, соединяющая их вместе, ничтожна. Они тогда только сдерживаются от разъединения, когда потребности и нужды каждого удовлетворяются объединением их усилий с усилиями других лучше, чем это могло бы быть достигнуто каждым в отдельности.

Таким образом, кооперация не может существовать без общества, и в то же время общество существует для нее. Она может быть или соединением многих сил для достижения чего-либо, чего не может достигнуть сила одного человека, или она может быть разделением различных видов деятельности между разными лицами, которые взаимно участвуют в выгодах деятельности друг друга. Мотивом совместного действия, первоначально одним из господствовавших, может быть защита против врагов; или же более легкое добывание пищи на охоте или другим образом; или же мотивом может быть, как это и случается вообще, и защита, и добывание пищи. Во всяком случае, однако, единицы переходят при этом от состояния совершенной независимости к состоянию взаимной зависимости, и по мере того, как это совершается, они начинают объединяться в настоящее так называемое общество.

Но кооперация подразумевает организацию: чтобы действия были соединены целесообразно, должен быть известный порядок, которому они подчиняются в смысле времени, количества и характера.

Эта общественная организация, необходимая как средство для согласных действий, бывает двух родов. Хотя оба эти рода обыкновенно существуют вместе, и более или менее взаимно проникают друг друга, но они различны по своему происхождению и природе. Есть кооперация бессознательная (spontaneus), развивающаяся без участия мысли во время преследования частных целей; и есть кооперации, придуманные сознательно, предполагающие ясное признание общественных целей. Пути, которыми обе возникают и продолжаются относительно друг друга, представляют значительные контрасты.

Всякий раз, как в примитивной группе начинается кооперация, сопровождающаяся обменом услуг, – всякий раз, как люди находят свои потребности лучше удовлетворенными от того, что они отдают продукты, которые они могут произвести лучше, в обмен на другие продукты, которые они делают наименее успешно, или для произведения которых у них нет достаточно хороших условий, – всякий раз возникает род организации, которая в таком случае, как и во всех высших своих стадиях, происходит из стремления удовлетворить личным нуждам. Разделение труда, в последнее время, равно как и в начале, вырастает из опыта взаимного облегчения жизни. Каждая новая специализация промышленности возникает из стремления лица, начинающего ее, получить выгоду, и устанавливается сама потому, что приводит каким-нибудь путем к выгодам других. Таким образом, существует род согласных действий, с развитой и выработанной для этих действий специальной организацией, которая не происходит из обдуманного согласия. Хотя правда и то, что с незначительными подразделениями этой организации мы находим всюду повторяющиеся отношения с одной стороны работодателя, с другой – работника, из которых один управляет действиями другого, – однако, это отношение, образующееся бессознательным преследованием частных целей и продолжающееся по желанию, не совершается с сознательным отчетом о достижении общественных целей: обыкновенно об этом не думают. И хотя для регулирования таковых деятельностей в конце концов образуются посредничества, служащие для приспособления снабжения товарами с их спросом, но такие посредничества совершают это не вследствие прямого стимула или препятствия, но просто вследствие распространяющихся известий, которые служат и стимулом, и препятствием; кроме того, эти посредничества сами возникают не потому, что предвидится такое регулирование, но ради преследования выгод личных. Такое выработанное разделение труда, при посредстве которого исполняется теперь производство и распределение, возникает столь непредумышленно, что только в новейшее время пришли к пониманию этого факта, развивавшегося во все времена.

С другой стороны, та кооперация, которая объединяет действия людей, имея непосредственно в виду задачи, предполагающие целое общество, есть сознательная кооперация и выполняется организацией другого рода, возникающей другим путем. Когда примитивные группы защищали себя от другой группы, ее члены действовали вместе под влиянием иных стимулов, чем те, которые определяются чисто личными желаниями. Даже в начале, когда еще не существует никакого контроля главы, есть уже контроль, выполняемый самой группой над своими членами; каждый из них обязан, вследствие общественного мнения (consensus of opinion) участвовать в общей защите. Очень скоро воин, признанный лучшим, начинал оказывать на каждого, в течение войны, влияние, добавочное к тому влиянию, которое оказывало мнение группы; а когда его авторитет устанавливался, он значительно подвигал вперед соединенные действия. Таким образом, с самого начала этот род общественной кооперации есть сознательная кооперация и притом такая, которая не есть вполне дело свободного выбора, она часто очень не в ладу с частными желаниями. Когда организация, начатая таким образом, развивается, мы видим, что на первом месте военное разделение общества обнаруживает в наиболее значительной степени те же самые черты; степени и деления, составляющие армию, кооперируют более и более при посредстве сознательно установленного управления, которое уничтожает индивидуальные воли, или, говоря точнее, индивидуальный мотивированный контроль, заменяя его как бы бессознательными действиями. Во-вторых, мы видим, что через все общество, ка целое, простирается родственная форма организации, родственная настолько, насколько здесь, как и для поддержания военной организации и управляющей ею власти, устанавливаются над гражданами подобные же агенты, принуждающие к труду более или менее значительно, имеющему публичные цели, вместо частных. И одновременно развивается дальнейшая организация, также родственная, по своему основному принципу, которая сдерживает личные деятельности таким образом, чтобы общественная безопасность не подвергалась риску от беспорядочных последствий необузданного преследования личных целей. Таким образом, этот род общественной организации отличается от другого тем, что он возникает из сознательного преследования общественных целей, для поддержания которых ограничиваются личные воли прежде всего соединенными волями целой группы, а потом более определенной волей регулирующего агента, который развивается в группе.

Особенно ясно мы поймем контраст между этими двумя родами организации, когда заметим, что, хотя оба они служат орудиями общественного благосостояния, они действуют обратными путями. Организация, являющаяся нам в разделении труда для промышленных целей требует соединенного действия; но это соединенное действие прямо стремится и служит средством благосостояния индивидуумов, косвенно – посредством сохранения индивидуумов – служит и благосостоянию общества, как целого. Наоборот, хотя тот род организации, который развивается из правительственных и защитительных целей, также требует соединенного действия, но это те соединенные действия, которые прямо стремятся и служат средством для благосостояния общества, как целого, а косвенно служат средством для блага индивидуумов, так как охраняют общество. Усилия единиц для самосохранения порождают одну форму организации; усилия самосохранения целого агрегата порождают другую форму организации. В первом случае сознательно преследуются только частные цели, а соответствующая организация, образующаяся из этого преследования частных целей, вырастает бессознательно и без принуждения власти. Во втором случае есть сознательное преследование общественных целей, а соответствующая организация, установленная сознательно, действует принуждением.

Из этих двух родов кооперации и структур, связанных с ними, мы здесь займемся только одной. Политической организацией мы называем ту часть общественной организации, которая сознательно исполняет направляющие и сдерживающие функции для общественных целей. Совершенно верно, как уже было замечено, и как мы увидим теперь, что эти два рода смешаны различными путями, – что каждый из них разветвляется в другом то более, то менее, согласно со степенью своего преобладания. Но оба существенно различны по происхождению и природе; и в настоящее время мы должны, насколько это возможно, ограничить наше внимание последним.

Что кооперация, в которую постепенно входили люди, обеспечивала им выгоды, которые не были обеспечены в то время, когда в своем примитивном состоянии они действовали отдельно, и что политическая организация, как необходимое средство такой кооперации, была и есть выгодна, мы увидим, сопоставляя состояния людей, неорганизованных политически, с состоянием людей, которые политически организованы в большей или меньшей степени.

Действительно, возможны условия, при которых индивидуальная жизнь столь же хорошо возможна без политических учреждений, как и с ними. Там, где как в странах, обитаемых эскимосами, мало жителей и они слишком разбросаны, – там, где нет войны, быть может, вследствие того, что физические препятствия к ней велики, а мотивы слабы, – там, где условия делают занятия однообразными, так что дают мало простора для разделения труда, там взаимная зависимость не имеет места, и устройства, которые имеют ее своим следствием, не представляются необходимыми. Признавая эти случаи исключительными, позвольте нам рассмотреть не исключительные.

Индийцы-диггеры (Копатели), «в очень малой степени отличающиеся от орагутангов», скитающиеся между городами Сиерра-Невады, прячущиеся в пещерах и питающиеся корнями и гадами, «влачат свое несчастное существование в естественном состоянии, среди самой отвратительной, безобразной грязи и отличаются от других подразделений Шошонов совершенным отсутствием общественной организации. Подразделения той же расы, обитающие по рекам и долинам – под некоторым, хотя и незначительным, правительственным контролем, ведут более удовлетворительную жизнь. В Южной Америке, Индийцы Чако, столь же низкого типа, как и Диггеры, и подобно им ведущие унизительную и несчастную жизнь, – точно также отличаются от высших и более комфортабельно живущих кругом дикарей, которые ассоциировались. Между племенами бедуинов, Шерараты живут не похоже на других, так как они разделяются и подразделяются на бесчисленные шайки, не имеющие общего главы; их описывают, как самых несчастных из бедуинов. Еще решительнее контраст между некоторыми соседними африканскими народами, как заметил Бэкер. Переходя внезапно, говорит он, от обнаженных, неуправляемых племен – от «самой крайней дикости к полуфивилизации», мы приходим в Униоро (Unyoro) к стране, управляемой «бесстрашным деспотом», назначающим «смерть или пытку» за «самые обыкновенные проступки», но где развилась администрация, наместники, налоги, хорошее одеяние, искусства, земледелие, архитектура. То же самое заметил Кук при открытии Новой Зеландии: наибольшее народонаселение и благосостояние было замечено в областях, подчиненных королю.

Эти последние случаи приводят нас к дальнейшей истине. Не только первая степень политической организации, где индивидуум находится под контролем главы племени, приносит выгоды, происходящие от лучшей кооперации, но эти выгоды возрастают, когда меньшие политические главы становятся подвластными высшему политическому главе. Чтобы представить наглядно те бедствия, которые при этом устраняются, я упомяну факт, что между Белучами (в Западном Белуджистане), племена которых, не подчиненные общему главе, находятся в постоянной войне друг с другом, существует обычай строить нечто вроде глиняной крепостцы на каждом поле, где владелец и слуги берегут свои продукты. Это состояние вещей родственно, однако хуже, чем а нагорных кланов, с их крепостями для защиты женщин и домашних животных от набегов соседей, в те времена, когда они не были под контролем центральной власти. Выгоды, происходящие от такого широкого контроля, простого ли главы или сложной власти, были поняты древними греками, когда Совет Амфиктионов установил закон, что «никакое племя, принадлежащее к союзу, не разрушит обиталища другого до основания; и ни от какого из городов союза, в случае осады его, не будет отведена вода». Благо, происходящее от успехов политического устройства, которое объединяет мелкие общины в одну большую, было доказано в нашей стране, когда во время побед римлян остановились беспрестанные взаимные войны между племенами, а затем позднее, когда благородное дворянство, по мере подчинения монархии, было удержано от частных войн между собою. Ту же истину мы можем видеть и обратной точки зрения, когда, например, среда анархии, последовавшей за падением Каролингов, принцы и бароны, возвратив свою независимость, начали деятельную вражду друг с другом: их положение было таково, «что когда они не были на войне, то жили открытым грабежом». История Европы многократно, во многих местах и в разные времена, дает совершенно подобные же иллюстрации.

Между тем как политическая организация, распространяясь в массах, увеличивающихся в объеме, прямо помогает благосостоянию, устраняя те препятствия для кооперации, которые возникают от антагонизма личностей и племен, – она в то же время помогает этому и косвенным путем. В малых общественных группах ничто не может возникнуть, кроме зародышевого разделения труда. прежде чем могут умножиться виды продуктов, должны умножиться виды производителей; а прежде чем каждый продукт может быть произведен самым экономическим путем, различные стадии его производства должны распределиться между специальными руками. Ничего этого нет. Ни необходимого сложного сочетания индивидуумов, ни выработанных механических приспособлений, облегчающих мануфактуру, не может возникнуть без обширной общественности, порождающей большой спрос.

Но хотя выгоды, проистекающие из кооперации, предполагают вперед политическую организацию, эта политическая организация влечет необходимо невыгоды, и совершенно возможно, что эти невыгоды превосходят выгоды. Контролирующие органы требуют себе содержания и налагаемые ими тяжести имеют способность развиваться; и вот, несчастья, производимые налогами и тиранией, могут сделаться тяжелее всех предшествующих зол.

Когда, например, на Востоке, жадность монархов доводит иногда размер поборов с земледельцев до столь значительной части их продуктов, что потом приходится некоторую долю возвращать на семена, то мы имеем здесь наглядный образчик истины, что орган, поддерживающий порядок, может причинять гораздо большие несчастья, чем те, какие происходят от отсутствия порядка.

Управление Египта при римлянах, которые местных должностных лиц заменили собственными и которые делали назначения из доходов страны не только на содержание местной администрации, но также для императорского управления, дает такой же пример. Кроме прямых налогов, требовались сборы на пищу и одежду войск, или же натуральная постойная повинность; экстренные сборы постоянно делались с народа для поддержания общественных работ и второстепенных агентов; сами должностные лица были так разоряемы взысканиями, что «они должны были прибегать к позорным занятиям или же делались рабами сильных; подарки, делавшиеся управлению, превратились скоро в вынужденную контрибуцию и те, которые приобретали себе льготы путем лихоимства, видели к себе презрение, едва только требуемая сумма была от них получена». Еще более заметны бедствия, следовавшие за излишним развитием политической организации в Галлии, в течение падения Римской Империи.

Так были многочисленны получатели сравнительно с плательщиками, и так безмерна тяжесть налогов, что земледельцы разорялись, поля обращались в пустыни и лес вырастал там, где прежде ходил плуг… Было невозможно сосчитать чиновников, падавших как дождь на каждую провинцию и город… Треск плетей и крики пытаемых наполняли воздух. Преданного слугу пытали в качестве свидетеля против его господина, жену допрашивали о муже, сына об отце. Не удовлетворялись податями, взятыми по исчислению одних, они вслед отправляли других, из которых каждый возвышал оценку, чтобы доказать, что он тоже послужил; таким-то образом налоги шли повышаясь. Между тем число скота упадало, народ умирал. Тем не менее, оставшиеся в живых платили налоги за мертвых.

Как буквально в этом случае выгоды превышались несчастья, доказывает замечание, что «они менее боялись врагов, чем сборщиков податей: совершенно справедливо, что они бежали к первым, чтобы скрыться от последних. Отсюда единодушный предмет желаний римского населения, это их назначение жить с варварами».

В позднейшее время те же самые уроки повторились в тех же областях. Внутренний мир и его благо были достигнуты в средневековой Франции, по мере подчинения феодального дворянства королю, пока центральная власть, вырастая и укрепляясь, прекращала ту первобытную практику кровавого возмездия, которое переносило мщение на каждого родственника обидчика и сделало «Божие перемирие» необходимым для смягчения всеобщей дикости; однако из этого напряжения политической организации возникло в скором времени столь же большое и даже большее зло – увеличение налогов, принудительные займы, беспричинные конфискации, произвольные штрафы, прогрессивное понижение достоинства монеты, и всеобщее потрясение правосудия, вследствие продажности чиновников: результатами было то, что множество народа умирало от голода, немало кончало самоубийством, между тем как другие бросали пустыми свои жилища и вели жизнь бродяг. И таким-то образом, когда верховный управитель, сделавшись неограниченным, контролировал жизнь общества во всех ее деталях, через административную систему, огромную по размерам и разветвлениям, получился тот общий результат, что менее чем в два столетия одни косвенные налоги «возросли на безграничную разницу между 11 и 311 миллионами», приведя к национальному обнищанию и бедствиям, которые имели своим результатом великую революцию.

Но и настоящее время дает подобные же примеры в разных местах. Путешествие на Нил доказывает каждому наблюдателю, что народу лучше там, где он отдален от центра управления, – где административные агенты не могут так легко настигать его. И это случается не только от варваров турок. Несмотря на хвастливые благодеяния нашего управления в Индии, чрезвычайное обременение и тяжести, которые с ним соединены, произвели то, что народ предпочитает соседние страны; риоты (землевладельцы и крестьяне собственники земли, арендуемой ими бессрочно) в разных местах бросают свои жилища и переселяются на территории Низама и Гвалиора.

Но не одни управляемые терпят от политической организации те страдания, которые не только ослабляют ее пользу, но иногда и превышают ее. Многочисленные и суровые правительственные стеснения потрясают и тех, кто их налагает, так же как и тех, на кого они налагаются. Последовательные ранги правительственных агентов давят на те ранги, которые идут книзу, и терпят давление от верхних рангов; и даже самый высокий агент управления порабощен этой системой, созданной для предохранения его верховности. В древнем Египте дневной обиход царя был распределен по минутам относительно молитвы, занятий, церемоний; так что номинально всемогущий царь в действительности был менее свободен, чем его подданный. То же самое было и есть в других деспотических монархиях. Еще недавно в Японии, где форма организации неподвижна и где, от высочайших до самых низших, все жизненные действия были предписаны в подробностях, экзерсиции лиц, пользующихся властью, были так обременительны, что добровольное их увольнение весьма часто. Адамс пишет: «Обычай отречение распространен между всеми классами от императора до его нижайшего подданного». Европейские государства представляют примеры такой возвратной тирании. «при византийском дворе, говорит Гиббон, император был первый раб церемоний, предписанных им самим». Относительно скучной придворной жизни Людовика XIV, г-жа де Ментенон замечает: «Кроме тех, которые занимают высочайшие должности, я не знаю более несчастных, исключая лиц, им завидующих. Если бы только вы могли себе представить, что это такое!»

Таким образом, хотя удовлетворение личным нуждам людей подвигается вперед сразу и путем поддержания порядка, и путем образования агрегатов, достаточно обширных для того, чтобы стало возможно значительное разделение труда, однако оба эти средства извращались и тормозились вычетами, часто очень большими, из продуктов их действия, и препятствиями, налагаемыми на эти действия, обыкновенно с излишком против необходимого. А политический контроль косвенно причинял страдания тем, кто его совершал, так же, как и тем, над кем он совершался.