Германия Генрих фон Клейст (1777 – 1811) Драмы Роберт Гискар
жүктеу/скачать 0.55 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Россия Николай Алексеевич Некрасов (1821 – 1878) Стихотворения 40-е годы Сострадание к женской крепостной доле «В дороге» , «Тройка».
- «Огородник», «Вино».
- «Колыбельная песня», «Нравственный человек».
- «В деревне», «Несжатая полоса», «Маша», «Влас», «В больнице», «Свадьба», «Извозчик», «Саша», «Секрет», «Забытая деревня», «Княгиня», «Школьник», «Размышление у парадного подъезда», «Песня Еремушке».
- «Тишина», «Внимая ужасам войны».
- «Что ты, сердце мое, расходилося»
- «На Волге», «Крестьянские дети»
- «Железная дорога», «Генерал Топтыгин», «Дед Мазай и зайцы»
- «20 ноября 1861», « Памяти Добролюбова», «Не рыдай так безумно над ним…», ранее «Памяти приятеля», «Блажен незлобливый поэт…»
- «Как празднуют трусу» , «Душно! без счастья и воли…»
- «Старость», «Ты не забыта…», «Поэту», «Черный день! как нищий просит хлеба…», «Сон», «О Муза! я у двери гроба!..» Горе старого Наума
- Кому на Руси жить хорошо
Возвращение Факт появления моряка Мартена у родного дома через 12 лет. Шхуна, на которой он плавал, подсела на мель у африканского берега. Моряков взяли в плен дикари, в живых остался один Мартен, и его привез с собой в Европу англичанин- путешественник От Мартена выросли две дочери, от второго мужа его жены, Левека – трое мальчиков помоложе. Как быть Мартену, Левеку, их жене – матери пятерых детей – ответа новелла не дает. Мадемуазель Перль Рассказчик не автор, а молодой человек двадцати двух лет разбередил душевную рану господина Шанталя, хозяина дома, и мадемуазель Перль, экономки или компаньонки, 40 лет назад подкинутой в детской коляске в дом Шанталей с 10 тысячами франков золотом. Господин Шанталь и мадемуазель Перль в молодости любили друг друга, о чем догадался молодой человек и высказал свои соображения на ухо мадемуазель Перль, она упала в обморок, а г-н Шанталь разрыдался «Прав я или не прав? Ведь любовь засела в их сердцах, как пуля в закрывшейся ране. Может быть, теперь им станет легче? Переживать снова любовные муки уже поздно, но не поздно вспоминать о них с нежностью». Буатель Цвет кожи, все иное было как нельзя лучше в девушке, стал для простоватого солдата Буателя непреодолимой преградой, когда он испрашивал у родителей позволения жениться на негритянке. Да, он не пошел против воли отца и матери. Обзавелся семьей, прижив с женой четверых ребят. - Только это не то, совсем не то, куда там! Поверите ли, негритянка моя, бывало, только взглянет на меня, а я уж сам не свой от радости. И поэтому-то я и стал золотарем, что родители пошли мне наперекор. Не случись этого, был бы я рабочий не хуже людей.
Порочный сын после тюрьмы отыскивает своего настоящего отца, ставшего священником и поселившегося в Провансе. Рассказывает, опьянев, омерзительным тоном про свои проделки, стоившие ему решетки, нагло требует покориться ему и вести себя с ним, как он пожелает. Священник в гневе и ужасе от чудовищного отпрыска. Происходит между отцом и сыном короткая стычка. Прибежавшие в дом через довольно продолжительное время люди застали бродягу мертвецки пьяного лежащим на полу, а священника в луже крови с перерезанным горлом. Россия Николай Алексеевич Некрасов (1821 – 1878) Стихотворения 40-е годы Сострадание к женской крепостной доле «В дороге» , «Тройка». Жалобы и на невеселую участь мужиков-вахлаков «Огородник», «Вино». Безотрадные мотивы собственных воспоминаний своей молодости «Родина», «Еду ли ночью по улице темной», «Я за то презираю тебя». Ирония обреченного на безрадостную судьбу «Колыбельная песня», «Нравственный человек». Перебивает же мотив бесправной боли готовность принять на себя житейские и социальные невзгоды людей из народных низов. Вчерашний день, часу в шестом, Зашел я на Сенную, Там били женщину кнутом, Крестьянку молодую. Ни звука из ее груди, Лишь бич свистал, играя… И Музе я сказал: «Гляди! Сестра твоя родная!» 50-е годы
Но гражданином быть обязан. А что такое гражданин? Отечества достойный сын.. И если есть он между нами, Какими плачет он слезами!.. Ему тяжелый жребий пал, Но доли лучшей он не просит: Он, как свои, на теле носит Все язвы родины своей. Выхваченные из гущи современности, народной жизни «В деревне», «Несжатая полоса», «Маша», «Влас», «В больнице», «Свадьба», «Извозчик», «Саша», «Секрет», «Забытая деревня», «Княгиня», «Школьник», «Размышление у парадного подъезда», «Песня Еремушке». Заклинание войны «Тишина», «Внимая ужасам войны». Ощущения своей смерти, скорой могилы «Я сегодня так грустно настроен», «На родине», « Замолкни, Муза мести и печали» 60-е годы Драмы поэта, редактора. Противостояния клевете «Что ты, сердце мое, расходилося?» Потеря друзей, бывших единомышленников «.. одинокий, потерянный .. » , «Возвращение», «Ликует враг, молчит в недоуменье» Стихи для детей и о своем детстве «На Волге», «Крестьянские дети» Свет, добро, нежность. Ни одной плачущей, заунывной ноты. Картина мужичка-с-ноготок, везущего хворосту воз На эту картину так солнце светило, Ребенок был так уморительно мал, Как будто все это картонное было, Как будто бы в детский театр я попал! Но мальчик был мальчик живой, настоящий И дровни, и хворост, и пегонький конь, И снег, до окошек деревни лежащий, И зимнего солнца холодный огонь – Все, все настоящее русское было, С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы, Что русской душе так мучительно мило, Что русские мысли вселяет в умы, Те честные мысли, которым нет воли, Которым нет смерти – дави, не дави, В которых так много и злобы и боли, В которых так много любви! «Железная дорога», «Генерал Топтыгин», «Дед Мазай и зайцы» Тяготы мещанина, крестьянина «Дума», «В полном разгаре страда деревенская», «Калистрат», «Благодарение господу богу... », «Похороны», «Орина, мать солдатская», «Эй, Иван!», «Выбор», «Еще тройка», «Мать» Стихотворения –некрологи, памяти рано умерших друзей «20 ноября 1861», « Памяти Добролюбова», «Не рыдай так безумно над ним…», ранее «Памяти приятеля», «Блажен незлобливый поэт…» Горести страны, народа в сердце «Как празднуют трусу» , «Душно! без счастья и воли…» 70-е годы Исключительно личная лирика. Любовь к женщине с годами претерпевает изменения, но не гнетет «Три элегии». Осень души пятидесятилетнего поэта. «Уныние» Уныние в душе моей усталой, Уныние – куда ни погляжу… Мой стих уныл, как ропот на несчастье, Как плеск волны в осеннее ненастье На северном пустынном берегу Прощальные стихи. Итоги жизни и своей поэзии. «Вступление к песням 1876 – 77 годов», «Скоро стану добычею тленья», «Угомонись, моя муза задорная», «Музе», «Друзьям», «Сеятелям», «Молебен», «Отрывок», «Дни идут… все так же воздух душен…», «Вам, мой дар ценившим и любившим…», «Из поэмы: Мать», «Баюшки – баю», «Великое чувство! У каждых дверей…» Неоплатная благодарность матери за все светлое, что оставила она в сыне-поэте. О мать моя, подвигнут я тобою! Во мне спасла живую душу ты! И счастлив я! уж ты ушла из мира, Но будешь жить ты в памяти людской, Пока в ней жить моя способна лира. . Пройдут года – поклонник верный мой Ей посвятит досуг уединенный, Прочтет рассказ и о твоей судьбе; И, посетив поэта прах забвенный, Вздохнув о нем, вздохнет и о тебе. «Зине» - последней молодой жене поэта посвящены стихи под ее именем. В дни предсмертной болезни созданы короткие стихотворения «Старость», «Ты не забыта…», «Поэту», «Черный день! как нищий просит хлеба…», «Сон», «О Муза! я у двери гроба!..» Горе старого Наума Одинокому богатому Науму, убежденному холостяку, в конце жизни стало постыло от своего одиночества, от того, что влюбленными глазами на него никто за всю жизнь не смотрел. Как-то ночью он подглядел пару, молодчика и девицу, остановившихся у него Красиво Ванино лицо, Красивее у Тани! Рука, согнутая в кольцо, Лежит на шее Вани, Нагая, полная рука! У Тани грудь открыта Как жар горит одна щека, Косой другая скрыта. Еще он видел на лету, Как встретились их очи . И вновь на юную чету Спустился полог ночи.
Счел ты за лучшее кинуть. Жить для нее – надо волю железную, Волю железную – сгинуть Чернышевскому Н.Г. Его еще покамест не распяли, Но час придет – он будет на кресте; Его послал бог Гнева и Печали Рабам земли напомнить о Христе. Поэмы Саша Страшная беда для небогатых стариков-помещиков – их смуглая Саша, единственная дочь, увлеклась соседом-барином Львом Алексеевичем Азариным, умным, образованным, жаждущим дела великого, но бездеятельным, бесполезным, ни на какое практическое дело непригодным человеком. Все, что высоко, разумно, свободно, Сердцу его и доступно и сродно, Только дающая силу и власть В слове и деле чужда ему страсть! Любит он сильно, сильней ненавидит, А доведись – комара не обидит! Да говорят, что ему и любовь Голову больше волнует – не кровь! Что ему книга последняя скажет, То на душе его сверху и ляжет: Верить, не верить – ему все равно. Лишь бы доказано было умно! Сам на душе ничего не имеет, Что вчера сжал, то сегодня и сеет; Нынче не знает, что завтра сожнет, Только наверное сеять пойдет! Но добрый знакомый помещиков поэт успокаивает стариков Поняли?.. нет!.. Ну, беда небольшая! Лишь поняла бы бедняжка больная. Благо теперь догадалась она, Что отдаваться ему не должна,
Сеет он все-таки доброе семя! В добрую почву упало зерно – Пышным плодом отродится оно! Коробейники Ой, полна, полна, коробушка… Одна из самых популярных в народе песен – первая строфа в этой поэме. Торгаши с товаром ходят по деревням, встречают по пути разный народ, торгуют удачно и не совсем. Бойкий стих, напевность. Ярмарочная красочность в ирреальности простого действия. Неудалой конец. Мороз, Красный нос В семье крестьян горе – умер кормилец, Прокл, отец двух детей, Гришутки и Маши, муж красавицы Дарьи, ставшей вдовой и зримо увидевшей, как ей управляться в скором с осиротевшей семьей. Пахать, косить, убирать сено, жать рожь, вязать снопы, зимними потемками без мужа, милого, ткать полотно. Вспомнила Дарья, как Прокла больного пыталась спасти, испробовав все способы лечения, кинулась в монастырь, за иконой чудотворной. Но когда воротилась с иконой – больной уже безгласен лежал, одетый, как в гроб причащенный. Увидев жену, простонал и умер. После похорон Прокла хватилась Дарья - дров нет выстуженную избу протопить, и тотчас на том же савраске поехала в лес … Картины счастливого труда крестьянского мечет перед утомившейся усталой Дарьей Мороз-воевода, обращается в Прокла и уводит в прекрасном сне пребывающую крестьянку в свои владения-хоромы. Восславление русской женщины-крестьянки – верх поэмы. Она улыбается редко… Ей некогда лясы точить, У ней не решится соседка Ухвата, горшка попросить; Не жалок ей нищий убогий – Вольно ж без работы гулять! Лежит на ней дельности строгой И внутренней силы печать. В ней ясно и крепко сознанье, Что все их спасенье в труде, И труд ей несет воздаянье: Семейство не бьется в нужде, Всегда у них теплая хата, Хлеб выпечен, вкусен квасок, Здоровы и сыты ребята, На праздник есть лишний кусок . Идет эта баба к обедне Пред всею семьей впереди: Сидит, как на стеле, двухлетний Ребенок у ней на груди, Рядком шестилетнего сына Нарядная матка ведет… И по сердцу эта картина Всем любящим русский народ! Дедушка По амнистии ссыльный генерал-декабрист возвращается из Сибири в родовое имение на Волге и его малолетний внук Саша то и дело спрашивает у дедушки, где его эполеты, почему скрывает он ногу и руку( следы от оков), почему он плачет, глядя на Волгу, где научился землю пахать, где он жил, где научился певать тоскливые песни, на что ему дедушка неизменно отвечает: «Вырастишь, Саша, узнаешь». Время проходит. Исправно Учится мальчик всему – Знает историю славно (Лет уже десять ему), Бойко на карте покажет И Петербург, и Читу, Лучше большого расскажет Многое в русском быту. Глупых и злых ненавидит, Бедным желает добра, Помнит, что слышит и видит… Дед примечает: пора! Сам же он часто хворает, Стал ему нужен костыль… Скоро, уж скоро узнает Саша печальную быль.
Княгиня Трубецкая Е.И. Первая из жен декабристов последовала за своим мужем, осужденным на вечное поселение в Восточную Сибирь, на Нерчинские рудники.
На каждой станции сама Выходит путница: «Скорей Перепрягайте лошадей!» И сыплет щедрою рукой Червонцы челяди ямской. Но труден путь! В двадцатый день Едва приехали в Тюмень. Еще скакали десять дней. «Увидим скоро Енисей, - Сказал княгине секретарь, - Не ездит так и государь!...» Сны, грезы в пути. То балы в Петербурге, где она встретились с будущим мужем, красавцем молодым, и танцевала с Николаем I первую кадриль, та рука мне до сих пор руку жжет. То вечный город Рим, куда уезжала с избранником своим. То Сенатская площадь и несметные толпы на ней, восставшие декабристы, то длинный коридор тюремного каземата, где заточен ее муж, то снова юг, долина в цветах, роскошный сад у моря голубого. Задержка в Иркутске. Генерал-губернатор. Его уговоры вернуться назад, отречься от мужа, пожалеть себя, разве он думал, что станется с женой. Проволочки, запугивание этапом с конвоем до рудников. Но сопротивление ее не сломлено, и смутился генерал: «Простите, что я мучил вас и мучался сам.(Отворяя дверь, кричит.) Эй! запрягать, сейчас!..» Княгиня М. Н. Волконская
«Не много я знала его женихом, не много и мужем узнала, так мало мы жили под кровлей одной, так редко друг друга видали! По дальним селеньям, на зимний постой, Бригаду его разбросали, Ее объезжал беспрестанно Сергей. А я между тем расхворалась; В Одессе потом, по совету врачей, Я целое лето купалась; Зимой он приехал за мною туда, С неделю я с ним отдохнула При главной квартире… и снова беда! Однажды я крепко уснула, Вдруг слышу я голос Сергея ( в ночи Почти на рассвете то было) : « Вставай! Поскорее найди мне ключи! Камин затопи!» Я вскочила… Взглянула: встревожен и бледен он был. Камин затопила я живо. Из ящиков муж мой бумаги сносил К камину и жег торопливо… Потом он сказал: «Мы поедем сейчас», - Волос моих нежно касаясь. И утром, ни с кем не прощаясь, Мы тронулись в путь. Мы скакали три дня; Сергей был угрюм, торопился Довез до отцовской усадьбы меня И тотчас со мною простился.
Напрасно чернила его клевета, Он был безупречней, чем прежде, И я полюбила его, как Христа… В своей арестантской одежде Теперь он бессменно стоял предо мной, Величием кротким сияя. Терновый венец над его головой, Во взоре – любовь неземная. Прощальный бал в Москве по пути в Сибирь. Разговор с Пушкиным. Ад дороги. Снежные заносы. Участие Трубецкой. Неимоверные трудности пути. Байкал, переправа. Нерчинск. – Не верю глазам – Трубецкая идет! В двенадцати только верстах мой Сергей, И Катя со мной Трубецкая! Кто знал одиночество в дальнем пути, Чьи спутники – горе да вьюга, Кому провиденьем дано обрести В пустыне негаданно друга, Тот нашу взаимную радость поймет…
- Волконская! – вдруг закричал Трубецкой.. Все люди знакомые были: Сергей Трубецкой, Артамон Муравьев, Борисовы, князь Оболенский… Но где же Сергей мой? «За ним уж пошли, Не умер бы только от счастья! Кончает урок: по три пуда руды Мы в день достаем для России Как видите, нас не убили труды!» Веселые были такие.. Волконский… «Иду!..» Посылало мне ласку свою Улыбкой лицо испитое… И я побежала…И душу мою Наполнило чувство святое. Я только теперь в руднике роковом, Услышав ужасные звуки, Увидев оковы на муже моем, Вполне поняла его муки. Он много страдал, и умел он страдать!.. Невольно пред ним я склонила Колени – и прежде чем мужа обнять, Оковы к губам приложила!»
Все больше люди малые: Свой брат крестьянин-лапотник, Мастеровые, нищие, Солдаты, ямщики. У нищих, у солдатиков Не спрашивали странники, Как им – легко ли, трудно ли Живется на Руси? Солдаты шилом бреются, Солдаты дымом греются, Какое счастье тут?.. Уж день клонился к вечеру Навстречу едет поп. - В чем счастие по-вашему? Покой, богатство, честь? Не так ли, други милые? Они сказали: так… Поп убеждает своими ответами, что ни того, ни другого, ни третьего у священника в разорившейся округе нет. Пошли мужики дальше. Большое селение на пути оказалось пустым – все на ярмарке в Кузминском, ответили им. Пойдем, посмотрим ярмарку, решили мужики, а про себя подумали – не там ли он скрывается, кто счастливо живет? Картины сельской ярмарки. Грязные дороги. Две церкви – православная и старообрядческая Грязная гостиница. Лавки постоянные на площади. Товара всякого сполна и тьма питейных заведений. Харчевня, ресторация, кабаки, постоялые дворы. Бойкая торговля конской утварью, граблями, боронами бочками, ободьями, топорами, Лавки с платками, ситцем, обувкой, шлеями. Лавочка с картинками низкопробными. Балаган - и не спрашивали счастливых мужики. Пошли прочь. А на выходе из села на широкой дороженьке за этапным зданием их взору открылось пьяное лежбище. Народ идет – и падает, Как будто из-за валиков Картечью неприятели Палят по мужикам. Пьяные выкрики, реплики, разговоры, действие всюду. Яким Нагой, пахарь из деревни Босово, оправдывает народ. Нет меры хмелю русскому. А горе наше меряли? Работе мера есть? В толпу искать счастливого Отправилися странники Им крепко захотелося Попасть скорей домой. Вереница счастливых. Дьячок уволенный - счастье в благодушестве. Старуха старая счастлива урожаем репы. Солдат с медалями, что жив остался после 20-ти сражений, и в мирное время смерти не дамся. Каменотес олончанин счастлив своей силушкой. Трофим-каменщик надорвался в Питере, а счастлив, что домой в деревню добрался умирать. Счастье дворового человека в его благородных дворянских болезнях. Белоруса счастье - досыта поел ржаного хлебушка у Губонина, счастье медвежатника – медведи не сломали до сих пор, скулу малость свернули. Разлили счастливым странники всю водку и смекнули, что даром. Ермила Гирина, подсел к странникам крестьянин Федосей, спросите. Счастливым не объявится, так и шататься нечего. Рассказ про Ермила Гирина, мельника, как он выторговал свою мельницу у купца Алтынникова, бросив клич в толпу на базарной площади собрать тысячу рублей в залог в палату, и народ выручил мельника. Как честного писаря его выбрали в бурмистры. Как он сошел с правдивой дороженьки, выгородив из рекрутов своего младшего брата, как затем каялся, хотел повеситься, как попал в острог, как вызвали его усмирять бунт его вотчины. Но чем закончилась история, досказать рассказчик пообещал в другой раз, при встрече. Странники тронулись дальше и остановили тройку с помещиком лет шестидесяти, Оболтом Оболдуевым.. Взяли с него слово честное поведать по правде - любо-весело, вольготно ли ему живется на Руси? Гаврила Афанасьевич сперва подумал, что мужики спятили, потом расхохотался, сошел на землю, как лекарь пощупал руку каждому и признался начистоту, что счастливые времена для него, когда он хозяином был безраздельным, кончились с реформой и звон, доносившийся с колокольни до них, похоронный по ему прежнему помещичьему счастливому житию. Усадьбы переводятся, Взамен их распложаются Питейные дома!.. Поят народ распущенный, Зовут на службы земские, Сажают, учат грамоте, - Нужна она ему! На всей тебе, Русь-матушка, Как клейма на преступнике, Как на коне тавро, Два слова нацарапаны: «Навынос и распивочно». Чтоб их читать, крестьянина Мудреной русской грамоте Не стоит обучать!.. А нам земля осталася… Ой ты, земля помещичья! Ты нам не мать, а мачеха Теперь… «А кто велел? – Кричат писаки праздные. – Так вымогать, насиловать Кормилицу свою!.. А я скажу: а кто же ждал? Ох! эти проповедники! Кричат: «Довольно барствовать! Проснись, помещик заспанный! вставай! – учись! трудись!..» Трудись! Кому вы вздумали Читать такую проповедь? Я не крестьянин-лапотник – Я божиею милостью Российский дворянин! Россия – не неметчина, Нам чувства деликатные, Нам гордость внушена! Сословья благородные У нас труду не учатся. У нас чиновник плохонький И тот полов не выметет, Не станет печь топить… Скажу я вам, не хвастая, Живу почти безвыездно В деревне сорок лет. А от ржаного колоса Не отличу ячменного, А мне поют «Трудись!» Озадачились искатели счастливого…
Отыскивать счастливого, Пощупаем-ка баб!» - Решили наши странники И стали баб опрашивать. В селе Наготине Сказали, как отрезали: «Такой у нас не водится, А есть в селе Клину: Корова холмогорская, Не баба! доброумнее И глаже – бабы нет. Спросите вы Корчагину, Матрену Тимофееву, Она же губернаторша…» Село Клин. Разоряемая барская усадьба. Помещик заграницей, управляющий при смерти. Дворовые дом и сад обдирают, как липку. Тащат все, что попало – изразцы, дверные ручки. Загажена беседка у пруда. Оборваны яблони в сад За усадьбой на дороге наткнулись странники на Матрену Тимофеевну.
Осанистая женщина, Широкая и плотная, Лет тридцати осьми. Красива; волос с проседью, Глаза большие, строгие, Ресницы богатейшие, Сурова и смугла, На ней рубаха белая, Да сарафан коротенький, Да серп через плечо.
Что ты вольготно, счастливо Живешь… Скажи по-божески: В чем счастие твое?» … « Мне счастье в девках выпало: У нас была хорошая, Непьющая семья. За батюшкой, за матушкой, Как у Христа за пазухой Жила я …
(Замужество. Выдали за Филиппа Корчагина – питерщика, печника) Семья была большущая, Сварливая… попала я С девичьей воли в ад! В работу муж отправился, Молчать, терпеть советовал: Не плюй на раскаленное Железо – зашипит! Осталась я с золовками, Со свекром, со свекровушкой, Любить-голубить некому, А есть кому журить! С Филиппом однолеточки, Не трогай нас – нам весело. Всегда у нас лады. Такого, как Филиппушка, Со свечкой поискать… Рождение сына, Демушки. Филипп ушел на заработки, и тут беда подсунулась – Господский управляющий стал крепко докучать.
Никак не хотел тот верить в реформу крестьянскую, терять привычку барскую. Богатства имел непомерные, и наследники его сыновья, дабы не упустить наследство, задумали валять комедию – представлять отцу, как было раньше, когда крестьяне работали на помещика и все вокруг было его. Сговорились с крестьянами, те пошли на уступку с условием - отдать им покосные луга. Свидетелями чудачества стали странники, наблюдая, как мастерски разыгрывали старика Клим-бурмистр, проворная кума его Орефьевна. На их глазах и хватил старика-князя второй удар… Пир на весь мир устроили странники в деревне Вахлаки. Горькое время – горькие песни. Веселая. Барщинная. Пошли и сказы чудные. Про Якова верного, холопа примерного. Стали крестьяне спорить – кто всех грешней? Рассказ богомольца Ионы Ляпушкина о двух великих грешниках, разбойнике Кудеяре и о пане Глуховском, совесть всяческую отрицающего. Сказ о крестьянском грехе. Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех, И за то тебе вечно маяться! Снова слышится «Голодная»
Погонят нас на барщину? Луга у нас отобраны? «Луга-то?.. Шутишь, брат!» - Так что ж переменилося?.. Закаркали «Голодную», Накликать голод хочется? - Так не они ответчики, Всему виною: крепь! «Змея родит змеенышей, А крепь – грехи помещика, Грех Якова-несчастного, Грех Глеба родила! Нет крепи - нет помещика, До петли доводящего Усердного раба, Нет крепи – нет дворового, Самоубийством мстящего Злодею своему, Нет крепи – Глеба нового Не будет на Руси!»
Песня солдатская. Доброе время – добрые песни.
Вели домой родителя И пели; в чистом воздухе Над Волгой, как набатные, Согласные и сильные Гремели голоса Гриша Добросклонов, уложив родителя, ушел в поля, леса Окаянная его жизнь в семинарии. И не жить бы ему без хозяйки Домнушки, матери, и без помощи вахлацкой. Песня «Соленая». Новая песня. « Русь»
Горячо сказалася правда в ней великая! Завтра же спою ее вахлачкам – не все же им Песни петь унылые…Помоги, о боже, им ! Как с игры да с беганья щеки разгораются, Так с хорошей песенки духом поднимаются Бедные, забитые…» Прочитав торжественно Брату песню новую ( брат сказал: « Божественно!»), Гриша спать попробовал. Спалося, не спалося, Краше прежней песенка в полусне слагалася; Быть бы нашим странникам под родною крышею, Если б знать могли они, что творилось с Гришею. Слышал он в груди своей силы необъятные, Услаждали слух его звуки благодатные, Звуки лучезарные гимна благородного – Пел он воплощение счастия народного!..
жүктеу/скачать 0.55 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|