Глава 2 ПО СЕВЕРНОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ

Глава 2

ПО СЕВЕРНОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ

Вот промелькнула платформа, белые домики с алой чере­пицей, яблоневые сады, и начались желто-охряные, уже уб­ранные поля, изредка перемежающиеся оранжево-алыми ро­щами. Мы набирали ход, с каждой минутой двигаясь все бы­стрее и быстрее. «Девятый скорый» на прямых участках пути и при хорошем угле развивал серьезную скорость, и дорога до Рапгара занимала намного меньше времени, чем если бы я воспользовался коляской.

Вагон мягко покачивало, и цветы в хрустальной вазе — темно-бордовые астры — кивали пушистыми головками в такт стуку колес. Купе первого класса было отделано орехо­вым деревом, покрытым золотистым лаком. Металлические поверхности сияли позолотой, хрустальный бар в углу искрил гранями, когда внутрь заглядывали солнечные лучи.

Здесь было просторно, два кожаных дивана с дутыми спинками напротив друг друга, закругленный стол, накры­тый дорогой магарской скатертью, чуть дальше — дверь в душ, шкаф для одежды с резными дверцами, барс напитками. Ради интереса я заглянул туда, оценил подбор хорошего дубо­вого виски, вина кохеттов и жвилья, колониальный кокосовый ром высшего качества, по двенадцать фартов за бутылку, граппа в прозрачном графине и кальвадос. Я вытащил темно-зеленую бутыль с узким хрупким горлышком, взглянул на сине-фиолетовую этикетку.

— Не рано ли начинаешь? — В голосе Стэфана сквозило явное неудовольствие.

— Даже не собирался.— Я стукнул ногтем указательного пальца по запечатанной пробке.— Чисто практический инте­рес. Кальвадос здесь подкачал. Короткая выдержка в дубовых бочках — слишком резок, на мой взгляд.

Я убрал напиток обратно в бар, закрыл хрустальную двер­цу, на которой стекольщик вырезал райских птиц, сел обрат­но на диван, бросив мимолетный взгляд на свою трость, рас­положившуюся в специальной подставке, недалеко от стола.

Черное лакированное эбеновое дерево, серебряные коль­цеобразные вставки для усиления конструкции и тяжелая се­ребряная рукоятка-набалдашник в виде головы сварливого старикана. Лысый череп, хитрющие глазки, кустистые брови, острый нос и костлявый подбородок. Старина Стэфан пред­почитает именно этот образ, хотя у него в рукаве есть еще не­сколько, но пользуется он ими крайне редко. Что бы там амнис ни говорил о том, что ему, духу, рожденному Изначальным пламенем, претит физическая оболочка, он очень тре­петно относится к своему внешнему виду и несколько раз заставлял очищать металл от черного налета. Мол, тот прида­ет его облику излишне неряшливый оттенок.

Трость, заботящаяся о том, как она выглядит,— вполне обычная вещь в нашем сумасшедшем мире.

Я прошел мимо зеркала, которое на мгновение отразило чэра лет тридцати, с темными, несколько длинными для ны­нешней моды волосами и пепельно-серыми глазами, обла­ченного в светло-серый костюм-тройку. Узел на шейном платке немного изменил форму, и я вернул его в прежнее со­стояние, про себя отмечая, что веки у меня сегодня слишком красные, а морщинки в углах глаз предупреждают любого, что я вот-вот готов рассмеяться, хотя это и не так.

Многие, особенно незнакомые, глядя на мое лицо, счита­ют меня неплохим и несколько ироничным парнем. Это впе­чатление усиливается, когда я начинаю говорить. Я не люблю повышать голос, и обычно это создает образ некой расслаб­ленности и неопасности. Что меня вполне устраивает.

— Стоило взять с собой вещи,— отвлек меня Стэфан.— Хотя бы маленький дорожный саквояж.

— К чему? — удивился я, откидываясь на приятную кожа­ную спинку.— Предпочитаю путешествовать налегке. Позже пришлю кого-нибудь за ними к Зинтринам.

Я развернул «Время Рапгара»... В отличие от многих, я предпочитаю начинать читать утренние газеты с последней страницы, той, где публикуют некрологи. На мой взгляд, лю­бая, даже самая горячая новость часа, включая внезапную кончину Князя, или очередное восстание в очередной коло­нии, или находку очередных сапфировых приисков, может подождать, в отличие от смертей жителей Рапгара.

У меня в этом свой интерес. Я все еще продолжаю надеять­ся увидеть в списках трех братцев Клариссы, чэров Патрика эр'Гиндо, Мишеля эр'Кассо и чэру Фиону эр'Бархен — чле­нов справедливой Палаты Семи¹⁴, господ старших инспекто­ров Грея и Фарбо, а также ублюдка Шольца из «Сел и Вы­шел». Ну и безымянного садовника, будь он проклят Изнача­льным огнем за погубленную поляну анемонов, что росли возле моего дома с момента основания Рапгара.

Кажется, никого не забыл.

— Ничего? — Стэфан был в курсе моих привычек и моей ненависти.

— Ничего,— холодно ответствовал я и прочел, подражая ленивому голосу Данте, когда тот цитирует фразы из скучной книжонки: — «Добрый сын», «хорошая сестра», «любящий муж». Ни одного мерзавца, подлеца и труса. Эти господа все еще имеют честь дышать воздухом Рапгара в совершенно воз­мутительных количествах.

Он усмехнулся.

— Что? — тут же спросил я, отрывая взгляд от строчек.

— Ты как хаплопелма¹⁵, мой мальчик. Только жители Паутинки могут столь терпеливо выжидать в засаде. Прошло полтора года, но ты даже не щелкнул жвалами, словно тебе и дела нет до всего этого.

— И?...

— Ну тебе лучше знать.— Я растянул губы в вежливой улыбке и вновь уткнулся в газету.

— Эта тактика не сработает, Тиль. Он не объявится,— вкрадчиво сказал амнис.

— Ты о ком?

— О том, кто за всем этим стоит. Иначе ты бы уже хоть что-то узнал. Выжидать он может дольше, чем ты.

Я пожал плечами, скользя глазами по ставшим вдруг неви­димыми строчкам. Не хочу и не буду верить в это, иначе моя и без того хлипкая надежда обернется прахом. Порой, просмат­ривая некрологи, я начинаю думать: а вдруг это он, здесь, сре­ди черных букв, оттиснутых на дешевой бумаге печатной ма­шиной? Что гнусная сволочь спряталась за «любящим от­цом», или «верным другом», или «храбрым офицером», а я даже этого не узнаю и так и останусь ни с чем. В такие минуты я начинаю испытывать нехарактерные для меня приступы страха.

— Считаешь, что я не прав? — Стэфан не стал отказывать­ся от разговора.

— Верно. Так я и считаю.— За окном плыли пушистые об­лака и мелькали золотистые деревья.— Потому что семь с по­ловиной лет назад он уже сделал свой ход. Отступать и прята­ться поздно. Его ищу не только я. Верю, что Князь лично за­интересован в поисках виновного, а значит, серые ищейки Скваген-жольца работают.

— Тем более. Ты хочешь опередить профессионалов?

— Я? Ничуть,— солгал я.— Что касается их умения рабо­тать — сомневаюсь, что они смогут найти искомое по осты­вшим следам, раз у них не получилось это сделать по горячим. Впрочем, давай закроем тему. Она мне неприятна.

— Как тебе угодно.

Я начал листать газету задом наперед, словно какой-то малозанец.

— Что интересного пишут? — Стэфан всегда был жаден до новостей.

— «Команда университета Йозефа Кульштасса в третий раз подряд выиграла соревнования по академической гребле у университета Маркальштука, проплыв по каналу Мечты от залива Тихой стоянки за рекордное время. Победители от­правятся на мировое спортивное студенческое первенство за­щищать честь родного города»,— прочел я спортивную ко­лонку под рисунком восьмерки обнимающихся гребцов.

— Ну да. Ну да. Махать веслами — все же не мозгами шеве­лить. Лучше бы учились, бездельники!

— Ты похож на сварливого старика.

— Я и есть старик. А от такой жизни вполне можно стать сварливым. Там о грядущих беспорядках и драках в Старом парке между студентами враждующих университетов ничего не сказано?

— Ни строчки,— серьезно ответил я ему.

— Так я и думал. Помяни мое слово, Тиль. К вечеру слу­чится грандиозная буча. Опять побьют все фонари.

— Лучше фонари, чем лица. После предыдущих соревно­ваний было шестеро или семеро погибших болельщиков.

— Это если не считать десятка тех, кто застрелился, проиг­рав пари,— подхватил Стэфан.— Давно пора запретить все эти игрища. Или же отправить оболтусов на Арену. Если ум­рут, то с толком.

У амниса было свое мнение о некоторых спортивных со­стязаниях.

— Кстати, что там с Ареной? — оживился дух.— Сезон ведь открывается на следующей неделе! Не хочешь приобре­сти билет? Я с интересом окунулся бы в боевой азарт и побо­лел за Крошку Ча.

— Прости мне мою необразованность, но кто такая Крош­ка Ча?

— Ты словно и не лучэр. Совсем перестал интересоваться популярными азартными играми. Крошка Ча — это он. Луч­ший управляющий паровой машиной за всю историю Рапгара. Победил всех соперников. Он уже пять лет является абсолютным чемпионом. Никто против него и не ставит, хотя, если он когда-нибудь проиграет, кто-то озолотится.

— Вам, амнисам, только и надо, что потратить немного фартов ваших хозяев,— неодобрительно сказал я.

— Азартные игры у нас в крови,— не стал отрицать Стэфан.— Но ты же знаешь, мой мальчик, я этим не злоупотреб­ляю.

— В отличие от моего брата,— нахмурился я еще сильнее.

— Не хочешь с ним поговорить?

— Нет. Ты же знаешь, чем обычно заканчивается подоб­ное. Мой кошелек скудеет на пару десятков фартов. Виктор обладает уникальной способностью вытягивать деньги из родственников и спускать их в одночасье.

— Может, начнешь читать с первой страницы? Там все са­мое интересное.

— И не подумаю! Как тебе новость? «Вчера Городской со­вет выступил с заявлением, что дьюгони смогли полностью восстановить городскую дамбу, частично поврежденную по­сле весенних паводков и поднятия уровня воды в озере Мэллавэн. Угроза затопления для западных районов Рапгара ми­новала». Нет, ты слышал? Если бы дамбу прорвало, то поло­вину города смыло точно. Уровень воды в озере выше, чем в море, футов на восемьдесят. Если что и уцелеет, то лишь Хол­мы да Каскады.

— Что ты хочешь от Городского совета? — делано удивил­ся Стэфан.— Ляпни они что-нибудь неутешительное, и мэр бы раскатал их быстрее, чем Палата Семи раскатала бы его. Дьюгони работали очень неспешно — почти четыре месяца. Если бы летом начались затяжные дожди, как три года назад, дамба могла и не выдержать.

— Ну дьюгоням это как раз все равно. Вода — их стихия. И они не слишком довольны политикой мэра. В последнее время заводы и фабрики Копоти, Сажи, Дымка и Пепелка сбрасывают им в воду кучу дряни. Они уже несколько раз по­давали протест в Городской совет.

— Толку-то? — фыркнул амнис— У детей рыб ограничен­ное гражданство. Их никто и слушать не станет.

Я посмотрел в окно — мы замедляли ход, подъезжая к оче­редной станции.

— Они не рыбы, кроме тогою Глас Иных и Народная палата¹⁶ на их стороне. И ты не прав, что их не станут слушать. Я уверен, что дамба повредилась не просто так. Несложно предположить, что на этот раз дьюгони ее не доломали. Следую­щая попытка будет удачнее. Если затопит Кошачий приют, мяурры поднимут такой вой, что даже владельцам фабрик придется прислушаться. Если не к ним, то к Князю. Он благоволит котам. Так что давно пора проводить сливные трубы через Соленые сады в реки.

— По мне, так уж сразу в грунт к тропаеллам. Тогда цветочки мгновенно придумают, как очистить грязную воду от мусора,— Амнис рассмеялся дребезжащим смехом.

На станции мы стояли всего ничего, поезд вновь тронулся, и я углубился в чтение.

— ...Что еще интересного? — не выдержал Стэфан минут через тридцать.

— Смотри-ка. Через месяц в город приезжает оперный те­атр жвилья. Ожидается аншлаг.

— Неужели тебе это интересно? Особенно после той инт­рижки с балериной? — изумился он.

— Не слишком. Точнее, совсем неинтересно. Но к этому событию обещают наконец-то дотянуть трамвайную ветку до Маленькой страны. А вот это уже куда важнее! — Я перелистнул страницу.— Обострение дипломатических отношений с Малозаном. Очередной виток.

— Кирус? — тут же догадался амнис.

— Верно. Кирус. Попросил у Рапгара помощи в защите меры от малозанских фанатиков. Здесь не хотят поклоняться солнцу. Князь ввел на остров Двадцать четвертый полк лег­кой пехоты, Семнадцатую роту магической безопасности и отправил к берегам союзника Второй флот. В том числе и броненосцы «Пламя», «Светлячок» и «Чэра Мария-Александра».

— Да ну? Она же была возле Магара! В порту Кальгару.

— И малозанцы, наверное, так думали. И вот тебе сюрприз: недалеко от их берегов — три тяжелых корабля. Того и гляди пальнут по дворцу шейха.

— Как ответил Малозан?

— Пока никак.— Я дочитал заметку, завершившуюся сла­щавой патриотической чушью.— Но южане непременно оби­дятся на ввод наших войск и устроят какую-нибудь пакость. Кирус — свободное государство, а не наша колония. Так что действовать следует ювелирно. Не уверен, что наши военные справятся. Вполне возможно, что к зиме начнется война.

— Вся эта защита веры — жалкое прикрытие. И Рапгар, и Малозан порвут глотки за черную кровь, найденную в белой земле острова.

Это точно. Кирус лет четыреста находился под протекто­ратом южной империи, пока отец нынешнего Князя не посо­ветовал прежнему шейху отвалить в свою пустыню, к фини­ковым пальмам, подобру-поздорову. Наши колониальные войска быстро переломили упрямство малозанца, и с тех пор остров свободен и независим, хотя многие его и называют не­гласной четырнадцатой колонией Рапгара.

Но год назад в горах Кируса нашли то, что назвали черной кровью. Не знаю, что это за дрянь, возможно, она осталась еще с того времени, когда мир населяли предки лучэров, но обнаружили ее исключительно в одном месте — на малень­ком острове посреди Срединного моря.

Тут же пошли слухи, что тропаеллы, едва увидев черную кровь, отложили пору цветения на неопределенный срок, за­перлись в лабораториях Больших голов и корней с чашели­стиками оттуда не кажут. Либо нас в скором времени ждет очередной виток прогресса, от которого и так уже некуда де­ваться, либо я ничего не понимаю в этой жизни.

Маги тоже заинтересовались неизвестной субстанцией и уже успели сообщить, что потенциал некоторых заклинаний, в особенности тех, что запрещены Палатой Семи и разреше­ны лишь некоторым Благородным чэрам и алым¹⁷ жандармам, при использовании черной вонючей жижи увеличивается вчетверо.

Разумеется, Малозан тоже захотел припасть к новому ис­точнику власти и могущества, вновь заявил территориальные претензии на остров и начал подтягивать к морским грани­цам крылья армий, впрочем пока избегая открытых нападок и ограничиваясь завуалированными, дипломатическими, оскорблениями.

Эта возня меня не слишком интересовала, поэтому я не стал читать мнения авторитетных людей и уважаемых жите­лей города и добрался до первой страницы. Где-то минуту изучал огромную надпись с кучей восклицательных знаков, затем с мрачным видом показал ее Стэфану:

— Твой пророк был прав, старая ворона. Все только начи­нается. Убийца и не думает успокаиваться. Его уже называют Ночным Мясником. Сегодня произошло третье убийство. И ты не поверишь — он все-таки выбрался из Ямы.

— Где? — односложно спросил амнис.

— Восток Соленых садов. Парень, кем бы он ни был, ре­шил не сидеть на месте и отправился в путешествие по Рапга­ру. Если жандармы его не поймают, он того и гляди доберется до Небес или Золотых полей. Погиб... опять благородный господин. Имя не сообщается. Какое чувство такта! Не думал, что оно есть у наших газетчиков.

— Возможно, кто-то известный. Думаю, еще пара смер­тей, и серые мундиры Скваген-жольца возьмут под контроль прессу, иначе начнется паника.

— Все к этому и идет. А вот это уже интересно! Слушай. «Как сообщает достоверный источник, рядом с телом убийца оставил некую надпись, но представители западного отдела Скваген-жольца, в том числе и старший инспектор Грей, ве­дущий это дело, по поручению начальника жандармерии чэра Гвидо эр'Хазеппа отрицают такую информацию. Наш журна­лист видел, как несколько жандармов несли воду и краску, чтобы смыть надпись, хотя официальные лица Скваген-жо­льца отрицают и это, отмечая, что воду и краску использова­ли, чтобы удалить кровь и не пугать местных жителей. Нам остается лишь догадываться о том, какое послание оставил Рапгару жестокий убийца и почему власти скрывают его от общественности».

— Грей ведет дело? Они не найдут даже объедков! Правда,

— Говорю же, ты слишком кровожаден. Даже для амниса.— Я, потеряв интерес к газете, бросил ее на стол и встал, решив догулять до вагона-ресторана, находившегося по со­седству с моим вагоном.

Разумеется, можно было заказать еду и сюда, но я не люб­лю попусту гонять людей и Иных, когда что-то можно сделан, самому.

В коридоре меня едва не сшибли с ног. Два господина не­слись по проходу со скоростью летящего в пропасть паровоза. Один очень походил на представителя народа жвилья — нос с горбинкой, карие глаза и тонкие губы. Одет он был куда луч­ше, чище и изысканнее своего товарища. Во всяком случае, у меня не полезли глаза на лоб от сочетания несочетаемого. Чего я бы не сказал о его приятеле. Клетчатый потертый пид­жак, ало-фиолетовый галстук, желтая рубашка и шляпа, на которой, казалось, основательно потоптался какой-нибудь махор, а может быть, слон.

Мужчина с потным красным лицом втоптал бы меня в ко­вер, если бы я не успел посторониться. Он, явно разочарован­ный тем, что случайная жертва ускользнула от него, буркнул в мой адрес нечто нелестное. Жвилья, немного запыхавшись, снял на ходу шляпу, и извиняясь, вежливо улыбнулся:

— П’остите моего д'уга, чэ. Он поте'ял кошелек.

Когда он говорил это, его темные глаза были холодными, колючими и отнюдь не вежливыми, в отличие от его слов. Я знавал такие взгляды — успел повидать их у некоторых за­ключенных во время своей кратковременной экскурсии в рапгарскую тюрьму. Здесь главное — следить за руками тако­го человека. Стоит зазеваться — и кусок стали войдет тебе в печень, почку или шею.

Они появились и исчезли, словно выбравшийся из трущоб тру-тру. Я пожал плечами и, тут же забыв о них, дошел до рес­торана, выпил кофе и вернулся к себе в купе, где Стэфан на­чал ворчать, что хочет спать.

Здесь меня насторожил странный шорох из шкафа. Я на­хмурился. Крыса в вагоне первого класса — редкое явление. Резко распахнув дверцу, я едва избежал удара стилетом в грудь, отпрянув в последний момент и перехватив тонкое за­пястье.

Не слишком церемонясь, я рванул руку напавшего книзу, одновременно выкручивая ее, и услышал жалобный вскрик. Пришлось выволочь содержимое шкафа на свет, чтобы рас­смотреть того, кто едва не испортил мой пиджак и все, что на­ходится под ним.

«Содержимым» оказалась молодая женщина.

Ее заплаканное лицо было искажено болью, отчаянием и страхом. Впрочем, когда она разглядела меня, там появилась и еще одна эмоция — неземное удивление.

— О Всеединый! — прошептала она.— Вы не они!

— Очень своевременное наблюдение,— сказал я, забирая из ее разом расслабившейся руки стилет.— Не знаю, кого вы ожидали повстречать в моем шкафу, но их здесь нет.

Стэфан благоразумно молчал.

— Отпустите,— попросила девушка и добавила совсем жа­лобно: — Больно.

Я поразмыслил над ее предложением и, решив, что хуже уже точно не будет — вряд ли в ее сумочке можно спрятать что-то крупнее пилочки для ногтей,— разжал пальцы.

— У вас медвежья хватка,— сказала она, все еще стоя на коленях и растирая запястье.— Простите, чэр. Мне нет оправдания за это нападение. Я увидела, что купе открыто, и подумала, что оно пустует. Я... я... мне нет оправдания... позвольте мне уйти.

Она бросила затравленный взгляд на дверь, ведущую в ко­ридор. Было понятно, что выходить туда ей очень не хочется. Мое решение созрело мгновенно:

— Садитесь,— указал я на диван.— На полу холодно. Девушка поколебалась, нервно коснулась красивой булавки в виде химеры, приколотой к ее жакету, но приглашение приняла, присев на самый краешек.

— Кто вы, чэр?

— Извините мои плохие манеры, леди. Я не успел представиться.— Я постарался, чтобы в моем голосе не было иронии.

— Мое имя Тиль эр'Картиа.

— Эрин.

— Просто Эрин,— сказала она и разрыдалась.

Этого еще только не хватало! Когда начинают плакать женщины, я чувствую себя совершенно беспомощным.

Я протянул ей свой носовой платок и позвал кондуктора, спрятав стилет под газету. Мяурр вопросительно посмотрел на всхлипывающую незнакомку, затем на меня, ожидая разъ­яснений.

— Эта леди — моя гостья. Пожалуйста, принесите ей чаю и какое-нибудь пирожное.

У него хватило чувства такта не проверять ее билет, решив •заняться этим несколько позже. Кот вернулся меньше чем че­рез минуту с подносом, на котором стоял чайник, чашка с блюдцем, кувшинчик с молоком, сахарница и нечто сладкое, воздушное и украшенное кремом — очередная кулинарная драгоценность от поваров жвилья.

Я дал кондуктору несколько фартов, что его полностью удовлетворило, так как кошачья рожа стала совершенно до­вольной, и он откланялся, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Пейте,— сказал я, наливая в чашку темного чая.— Это вас успокоит.

Эрин благодарно кивнула и улыбнулась. Улыбка у нее ока­залась обворожительной. Да и сама девушка, несмотря на за­плаканное лицо, надо отдать ей должное, была симпатичной. Утонченное личико с маленьким аккуратным носиком, боль­шие, чистые, прозрачные голубые глаза, густые ресницы, на которых все еще блестели слезы. Карминовые губы казались чуть припухлыми, изящные каштановые завитки волос пада­ли на лоб из-под очаровательной шляпки.

Фигура у этой невысокой прелестницы была преотлич­ной, и со вкусом подобранная одежда лишь подчеркивала это. Узкая юбка-тальер плотно облегала бедра, расширяясь внизу наподобие лилии, консервативный жакет делал талию тонкой, подчеркивая грудь, а узкая сорочка с тугим ворот­ничком и женским темно-кремовым галстуком давали про­стор для слишком неуемного воображения. Такого, как у меня, например.

— Мне до сих пор страшно. Ведь я едва не убила вас, чэр! — Она поежилась, словно от зябкого ветра.— С моей сто­роны было очень необдуманно приходить сюда.

— От кого вы прятались? — поинтересовался я. Девушка тут же помрачнела:

— От друзей моего жениха. Моего бывшею жениха. Я ра­зорвала помолвку и сбежала за день до свадьбы, а они покля­лись во что бы то ни стало вернуть меня под венец.

Лгала она тоже совершенно очаровательно, и я не верил ни одному ее слову, даже несмотря на широко распахнутые, пре­красные, невинные глаза. Смею надеяться, что Эрин дейст­вительно сожалела, что хотела проткнуть меня этой острой штукой, но вся история про жениха не стоит даже самой худо­сочной лапки фиоссы. Если каждая сбежавшая невеста будет тыкать стилетом в грудь очередного друга суженого, то муж­ское население Рапгара вымрет в течение года.

— Я не буду досаждать вам своим обществом, чэр эр'Картиа. На следующей же станции я непременно сойду.

Я хотел сказать, что ее общество меня нисколько не утомля­ет, но не успел. Меня прервали самым бесцеремонным обра­зом.

Дверь едва не слетела с петель, девушка испуганно вскрик­нула, вжавшись в стенку, а в проеме появилась красная пот­ная рожа уже знакомого мне амбала, за которым маячил жвилья и еще какой-то усатый уродец, похожий на хорька в чело­веческом обличье.

— Вот она! — рявкнул красномордый, брызгая слюной, и, не обращая на меня ровным счетом никакого внимания, бро­сился к Эрин, выхватив нож.

Я с детства не люблю грубиянов. Их вульгарная бесцере­монность и мнение, что можно переть без спросу, всегда утомляют и раздражают. В данном случае я был хозяином это­го купе и сам решал, кто будет здесь моим гостем, а кто вылетит отсюда.

Я без всяких экивоков ткнул тростью в живот ворвавшего­ся мужлана. Тот, не ожидавший от меня столь решительных действий, охнул, согнулся, схватившись за больное место, и округлил и без того выпученные глаза. Мне показалось, что мою мало для того, чтобы он запомнил простую истину — в дверь чужой собственности требуется стучать, поэтому я ударил наглеца серебряным набалдашником по шее, и тот рух­нул на пол с достаточно ощутимым грохотом.

Находящийся в дверях жвилья взял быка за рога, выхватив пистолет и направив его мне в лицо. Прищуренные карие, хо­лодные, как у змеи, глаза, напряженный палец на спусковом крючке, темное восьмигранное дуло в пяти шагах от меня — чтобы все это увидеть, мне хватило доли секунды. Сработал не мозг, а мои оставшиеся от предков инстинкты — я принял Облик, отпрянул в сторону, и в этот момент грохнул выстрел.

Электрическая пуля ярко-голубой молнией ударила в стекло, разбив его на сотни мелких осколков, и ворвавшийся ветер подхватил оранжевые занавески. Человек наугад повел дулом, надеясь зацепить меня, но я уже был рядом, рубанул тростью по его руке, пистолет подскочил, и пуля проделала в потолке дыру с рваными краями.

Я швырнул трость, словно копье, в третьего, вновь стал са­мим собой, схватил стрелка за грудки и выкинул в окно вмес­те с револьвером и изумленным воплем. Меня нисколько не смутило, что внешне парень выглядел несколько тяжелее и массивнее меня. Все-таки лучэры чуть сильнее людей, так что в моем поступке не было ничего экстраординарного. Наде­юсь, что жвилья влетит головой в какое-нибудь дерево, благо мы как раз на полной скорости неслись через лес.

Третий из этой компании — тот самый не понравившийся мне усатый хорек — решил, что отправляться в окно ему со­вершенно не хочется, и бросился от меня прочь, прижимая к груди левую, поврежденную брошенной в него тростью, руку. Не знаю почему, наверное, исключительно из-за желания от­весить тумака по его костлявому заду, я рванулся следом, на ходу подхватывая Стэфана.

Нагнал я беглеца в соседнем вагоне и тут же отпрянул на­зад, заметив у него в руке обмотанный медной проволокой револьвер с мерцающим барабаном. В этот миг мимо меня пролетела синяя молния, продырявив дверь тамбура, словно та была из бумаги. И сразу же за ней — вторая. Я отступил по­дальше и оказался прав. Следующие две пули оставили два рваных отверстия там, где я только что прижимался к стене.

Эти новомодные электрические пугачи — та еще дрянь. Хуже них лишь магнитные винтовки с рельсовыми стволами, совсем недавно поступившие на вооружение Князя. Мой приятель Талер, человек, знающий оружие не понаслышке, говорит, что новые стрелялки совсем скоро причинят нам всем массу неудобств. На мой взгляд — они уже причиняют. Вот прямо здесь и сейчас.

Я не забывал считать, и когда мимо просвистел шестой росчерк, а затем раздался сухой щелчок, выскочил в коридор, желая свернуть человеку шею, прежде чем он поменяет бара­бан с патронами, но тот меня опередил. Он провел дулом раз­ряженного пистолета по полу, рисуя на ковре черную черту.

— Стой! — заорал Стэфан, но я уже грудью наткнулся на невидимую стену и, отлетев назад, упал на бок.

Меня накрыла волна тошноты, я справился с ней, вско­чил, рассерженно тряся головой, но незадачливого убийцы уже и след простыл, лишь хлопнула дверь тамбура.

— Кому говорил «стой»! — рассерженно рычал амнис— Совсем ослеп, мальчик! Темное начало нарисовано на полу! Такого, как ты. это может и убить! Хорошо, что он не успел начертить знак полностью, иначе ты бы изжарился!

— И без тебя знаю! — огрызнулся я, все еще ошеломлен­ный тем, что столкнулся с одним из изначальных магов, и раздосадованный, что эта сволочь умудрилась сбежать.

Я с мрачным видом посмотрел на черные полосы, испор­тившие прекрасный магарский ковер. Незаконченный логос и цапля, вписанная в многоугольник,—точно такая же печать Изначальною огня, правда горящая, когда-то лишила меня свободы на долгие годы.

Я поднял с пола свою шляпу, на ходу отряхнул испачкан­ную тулью, водрузил себе на голову и поспешил назад. С згой глупой погоней я непростительно забыл об Эрин.

В моем вагоне из соседних купе выглядывали испуганные, побледневшие пассажиры, все спрашивали друг у друга, что произошло и почему стреляли. Кондуктор-мяурр со вздыб­ленной шерстью и выпушенными когтямипытался их успокоить. Мне он тихо сказал:

— Простите. чэр, но на станции придется вызвать жандармов.

Я остался бесстрастен. Заглянул в свое купе. Красотка Эрин пропала, а красномордый здоровяк лежал с воткнутым ему в сердце стилетом.