Гийом Мюссо я не могу без тебя
– Мирские удовольствия на небесах
жүктеу/скачать 1.2 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- 27– Anywhere out of the world 7
- 28– Я все еще буду тебя любить…
- 29– Вечно твой
26–Мирские удовольствия на небесахИтак, я в последний раз увидел землю: огромная сфера, окруженная голубым сиянием, плывущая в бесконечной вселенной. А я, невесомая песчинка, наделенная душой, безмолвно кружился в пустоте, отдаляясь все дальше от прекрасного голубого шара, чтобы отправиться в неизвестность. Уильям Хоуп Хаджсон Зона вылета 23 часа 46 минут «Небесный свод» без сомнений являлся самым роскошным рестораном в зоне вылета. В красивом зале, элегантно оформленном в стиле модерн, в идеальном порядке аккуратно стояли круглые столики, покрытые кремовыми скатертями. Удивительная люминесцентная штора, сотканная из оптоволокна, располагалась вдоль одной из стен, и ее мягкое обволакивающее свечение создавало в зале бархатную, изысканную атмосферу. В центре располагался современный камин, добавляя к утонченному интерьеру теплоту и уют. Даже здесь, на пороге небесного царства, публика состояла из обычных клиентов, посещающих подобные заведения класса люкс: нувориши из Китая и из России, нефтяные магнаты с Ближнего Востока, финансовая элита эпохи глобализации. Среди этого сборища VIP-персон Мартен и Арчибальд выбрали себе место за столиком около окна, откуда можно было наблюдать огни взлетной полосы, где самолеты, несмотря на поздний час, продолжали взлетать в противоположных направлениях. – Ты словно не в своей тарелке, парень, – заметил Арчибальд, с аппетитом поглощая поджаренную до розовой корочки телятину с рисом и паштет из лесных грибов по-домашнему. Мартен заказал себе порцию баранины по-аверонски. – Легко набивать себе брюхо, когда знаешь, что выйдешь отсюда живым. Позволю себе напомнить, что мне лично вскоре суждено умереть. – Нам всем суждено когда-нибудь умереть, – заметил Арчибальд. – Да, но мой срок истекает завтра утром! – Ты прав, это несправедливо, – согласился грабитель. – Я в два раза старше тебя, и, признаюсь, это я втравил тебя в эту историю… Он добавил вина в свой бокал и поставил бутылку на сервировочный столик рядом с собой. Непростое вино, одно из самых изысканных сухих французских вин, только для особых случаев – «Мутон-Ротшильд» 1945 года и красное бургундское 1985 года. – Ты уверен, что не хочешь попробовать бургундского? – произнес Арчибальд. – Было бы непростительно умереть, не попробовав этого превосходного вина. – Да подавитесь вы вашим вином! – тихо ответил Мартен. Он боялся потревожить Лиззи, которая спала, уткнувшись ему в бок, пристроившись рядом с ним на банкетке. Перед ней в тарелке лежали остатки королевского чизбургера с телятиной и беконом. Арчибальд достал из кармана коробок спичек и заострил ножом кончик одной из них, сделав себе зубочистку. В таком изысканном ресторане его старая привычка выглядела неуместно. – А не попробовать ли нам перед десертом голубятинки, нашпигованной утиной печенью? – размышлял он вслух, листая меню. – Что скажешь? Мартен молча отвернулся, предпочитая не отвечать на провокацию. Сквозь прозрачное стекло он видел небо и звезды. Особенно его впечатлил сияющий голубым светом небесный объект. Сначала он принял его за Луну, но, скорее всего, это была Земля: голубая планета, загадочная и далекая, плывущая в бесконечной вселенной со всеми своими обитателями, которые любят друг друга, убивают друг друга и методически уничтожают ее саму. Планета, где он всегда чувствовал себя одиноким, но которую раньше ему не приходилось покидать. – Нам нужно с тобой серьезно поговорить, парень. Мартен посмотрел Арчибальду в лицо. Его глаза блестели, как искры, черты заострились, и по выражению изможденного лица можно было понять, что ему сейчас не до шуток. – О чем же вы собираетесь со мной говорить? – О Габриель. Мартен глубоко вздохнул: – Что вы хотите знать? О моих намерениях по отношению к ней? – Именно. – Мои намерения были самыми честными и благородными, но теперь-то какое это имеет значение? Для меня все кончено… Он все-таки налил себе вина, прежде чем продолжить: – И потом, вы же сами знаете: ваша дочь – опасное существо. Не менее опасна, чем вы сами! Габриель просто чокнутая: каждый раз, стоит ей приблизиться к счастью, она стремится от него избавиться как можно скорее и все сломать! Подошел официант и забрал со стола грязные тарелки. Арчибальд отменил десерт и заказал кофе для двоих. – У меня для тебя две новости, сынок. Хорошая и плохая. – С учетом моего нынешнего положения, предпочитаю сначала узнать хорошую. – Хорошая в том, что ты – единственный мужчина, которого она по-настоящему любит. – Что вы в этом понимаете? Вы же тридцать лет не общались с дочерью! Вы ее совсем не знаете. – Ты так думаешь. Но я тебе кое-что скажу. – Ну, валяйте… – Со стороны может показаться, что так и есть, но, поверь, я знаю Габриель лучше, чем кто-либо. – Лучше меня? – Гораздо лучше, но это, впрочем, не так уж и сложно. Увидев, как в глазах Мартена вспыхнул гнев, Арчибальд поднял руку, чтобы жестом успокоить его, и произнес: – Габриель – необыкновенная женщина, и, к твоей чести будет сказано, ты сумел заметить это, когда был еще совсем юным. Мартен с удовлетворением принял комплимент и успокоился, зная, что от его собеседника не часто такое услышишь. – Габриель – натура цельная и утонченная, она очень чувствительна, но и великодушна, – добавил Арчи. – Иногда слишком сложная, но, что поделать: женщины – они все такие… Мартен кивнул. На этой территории мужчины всегда находили общий язык. – Габриель, – продолжил Арчи, – это женщина на всю жизнь, она – как уникальный драгоценный камень, еще более редкий, чем тот бриллиант, который я собирался украсть. Им принесли эспрессо и сласти. Арчи взялся за фруктовый шербет с инжиром. – Габриель – девушка с норовом, у нее сильный характер. Если не полениться и глубже понять ее, то заметишь, сколько ран у нее на сердце! И ты, я знаю, сразу понял это, еще тогда. – К чему вы клоните? – раздраженно проговорил Мартен, проглотив обжигающий кофе. – К чему я клоню? Ты, парень, не слишком проницателен. Габриель не нужен зеленый пацан, зацикленный на прошлом. Ей не нужен растяпа, из-за которого она будет страдать. Ей необходим мужчина, который станет для нее всем: верным другом, любовником и даже иногда врагом… Понимаешь? – Таким человеком для нее мог быть только я, кретин! И сегодня утром это было еще возможно, если бы вы не явились ставить мне палки в колеса. Мартен встал из-за стола и…
– Просыпайтесь, доктор Джулиани! Медсестра зашла в небольшую комнатку, где отдыхали дежурные врачи, и включила неяркую неоновую лампу. Клэр сразу открыла глаза, она и не спала вовсе. Уже несколько лет, как ей не удавалось по-настоящему крепко выспаться. Так, прихватывала по кусочкам то тут, то там. Не восстанавливающий силы сон, а какие-то обрывки, оставляющие нервное напряжение и темные круги под глазами. – Вот рентген и результаты анализов Мартена Бомона. У него резко подскочило давление! Клэр нацепила на нос очки и посмотрела на свет рентгенограмму мозга больного. Второй снимок внушал ей тревогу: излившаяся из поврежденных сосудов кровь скопилась между твердой мозговой оболочкой и мозгом, образовав большую гематому. Чтобы скопилось столько крови, несколько крупных сосудов, очевидно, полопались одновременно. Внутри черепа гематома давила на ткани мозга, и если немедленно не провести операцию, то кровеносные сосуды, питающие мозг, тоже окажутся сдавленными, тогда к клеткам прекратится доступ кислорода, что неминуемо приведет к необратимым нарушениям мозговой деятельности. Необходима срочная операция, чтобы удалить гематому из-под костей черепа, но, учитывая ослабленное состояние Мартена, Клэр опасалась, что его организм не выдержит. – Вызывайте анестезиологов, его надо поднять в операционную!
Арчибальд открыл дверь «Бара Гарри». Уютная атмосфера с диванчиками по углам и приглушенным светом, как в типичном лондонском баре. На стенах – деревянные панели из акажу, старые кожаные кресла, банкетки, обтянутые бордовым плюшем. Он прошел через курилку и присоединился к Мартену, который потягивал у стойки «Мохито». Арчибальд скептически хмурился: – Я-то думал, такую бурду пьют только бабы. Мартен сделал вид, будто не услышал колкого замечания. Арчибальд как настоящий знаток пристально изучал этикетки впечатляющей коллекции бутылок, занимающих несколько рядов на стене за стойкой. Особо его интересовало виски. Вдруг его взгляд выхватил из предложенного многообразия настоящий клад: самое старое виски в мире, 1937 года. Он заказал себе стаканчик и с удовольствием разглядывал золотисто-янтарный цвет ценного напитка. – Не убирай, оставь бутылочку на столе, приятель, – попросил он бармена. Мартен пытался разглядеть этикетку. Арчи тем временем с наслаждением вдыхал аромат, поднимающийся из стаканчика, различая нюансы запахов карамели, шоколада, персика и корицы. Потом сделал маленький глоточек и долго держал драгоценную жидкость во рту, смакуя и растягивая удовольствие. Он взял еще стаканчик, налил туда виски и предложил Мартену: – Попробуй, парень, ради меня, прошу тебя! Не пожалеешь! Это получше, чем твое пойло. Мартен вздохнул и равнодушно пожал плечами, однако Арчи задел его любопытство. Он решился и в свою очередь сделал маленький глоток. Хоть он и не был большим специалистом, но ему понравилось, и он позволил себе насладиться сложным ароматом дивного нектара. – Ну как? Что скажешь? – Правду говорят, нечто особенное, – ответил он и залпом допил все, что оставалось в стакане. – А ты начинаешь мне нравиться! Давай сядем где-нибудь в спокойном уголке, – предложил Арчибальд, прихватив с собой бутылочку. Мартен не сразу отправился за ним. Он очень злился на Арчибальда, и вместе с тем его пугала перспектива провести в одиночестве последние часы жизни. Мужчины устроились на обтянутых кожей диванчиках, друг против друга, за невысоким столиком из акации и мангового дерева. С изысканным вкусом оформленный интерьер придавал заведению шарм «клуба джентльменов», в духе «старого доброго времени», где мужчины любят собираться, чтобы выкурить сигару и отведать хорошего коньячку перед тем, как расписать пульку или сыграть в бридж под волшебный голос Синатры. – Могу я предложить тебе сигару? Мартен отклонил предложение: – Вы вообще-то в курсе, что, кроме как выпить, покурить и ограбить музей, в жизни есть и другие удовольствия? – Ты будешь меня учить?! Кто бы говорил! Любитель диетической колы! Или ты думаешь, что она да чинарик гашиша полезнее для здоровья? Мартен нахмурился. Арчи скривил губы в тонкой усмешке: – Да, да, Мартен Бомон, я тоже кое-что о тебе знаю… – Что же вы знаете? Насколько у вас достоверные данные? – Я точно знаю, что ты хороший парень, мужественный, честный, порядочный. Немного идеалист, но на тебя можно положиться, и, главное, у тебя есть сердце, своеобразное, конечно, но оно есть. – Но…
– Что «но»? – Обычно, если сначала говорят комплименты, то потом неминуемо последуют упреки. Арчибальд прищурился: – Упреки? Пожалуйста, если настаиваешь. Мартен с достоинством принял вызов: – Давайте, выкладывайте. И не стесняйтесь, пожалуйста. – Прежде всего ты не понимаешь женщин. – Неужели? – Не понимаешь! Нет, конечно, ты можешь увидеть в них то, чего другие не замечают, но ты их не понимаешь. Слышишь слова, но не умеешь понять то, что они имеют в виду. – Как это? – Когда женщина говорит «нет», это часто означает «да, но я боюсь». – Любопытно! Продолжайте. – Когда она говорит «может быть», чаще всего это означает «нет». – А когда она говорит «да»? – Это означает «может, да, а может, нет». – А просто сказать «да» она не может? Арчибальд пожал плечами: – Такого в языке женщин не существует. Мартен недоверчиво усмехнулся: – На мой взгляд, из вас получился отличный грабитель, но не психолог… – Наверное, мне не хватает свежего опыта. – Давайте поговорим все-таки о Габриель! – Так мы о ней и говорили, парень. Я-то думал, ты догадался… – Почему вы не хотели, чтобы мы были вместе? Арчибальд закатил глаза к небу: – Все было наоборот, недоумок! Это я тебя разыскал, сделал так, чтобы ты отправился по моему следу, завлек тебя в Сан-Франциско, чтобы ты опять встретился с ней, потому что я знал, что она не может забыть тебя! – Ну и что потом? – спросил Мартен. – Потом я испугался и решил испытать тебя, – признался Арчибальд. – Вот, вы же все испортили! – Нет! Если бы не я, у тебя никогда не хватило бы смелости вернуться к ней! В этом твоя главная проблема, Мартен Бомон: ты боишься! Знаешь, что сказал Мандела по этому поводу? «Мы больше страшимся своего света, чем собственной тени». Знаешь, чего ты боишься, парень? Не своих слабостей! Ты боишься обнаружить свои достоинства. Как страшно признаться себе, что в рукаве у тебя куча козырей, не так ли? Надежнее упиваться собственной посредственностью, проклиная всех и вся… – В чем вы пытаетесь убедить меня? – Я пытаюсь дать тебе совет, парень: спрячь свои страхи куда подальше и не бойся быть счастливым. Мартен посмотрел в лицо Арчибальду и не заметил на нем ни тени угрозы или ожесточения. Лишь сочувствие и понимание. Мартен ощутил, что между ними существует какая-то необъяснимая духовная близость. – Вы тут недавно говорили, что у вас для меня две новости, хорошая и плохая. – Да-да, я как раз к этому и веду… – Так какая же плохая? Арчибальд сделал паузу, чтобы усилить эффект, и сообщил: – Плохая новость в том, что ты туда возвращаешься, парень. Именно ты! – Он бросил перед ним свой посадочный талон, будто выложил на карточный стол козырного туза. 
– Что? – Ты решил, что любовь и неприятности у тебя уже позади? Не так все просто: ты возвращаешься вместо меня. – Обмен? – Да. Ты же видишь, талон не выписывается на чье-то имя. Нам ничто не мешает ими обменяться. – Почему вы это делаете? – Только не надо воображать, будто я приношу себя в жертву. В любом случае у меня нет больше сил и возможностей осуществить свою мечту. – Вы больны? – Точнее сказать, приговорен: проклятый рак. Мартен опустил голову, в глазах мелькнула тень сочувствия. – Но… почему я? К этому времени бар опустел. Один только бармен старательно протирал бокалы за стойкой. – Потому что только ты, парень, сумел решить задачку. И у тебя хватило смелости дойти со мной вплоть до этой самой черты. Ты оказался хитрее, чем ФБР, чем русская мафия и чем все полицейские, вместе взятые. Ты умеешь думать головой, но также и сердцем. Держишь удар. Потому что ты – это я в каком-то смысле, с той лишь разницей, что у тебя получится то, что не удалось мне: ты научишься любить… Маклейн разлил виски по стаканам, они подняли тост, чокнулись и торжественно обменялись талонами. Потом Арчибальд кинул взгляд на часы и встал из-за стола. – Прости, но у меня остается не так много времени до утра, и есть еще одно дело, последнее. – Он накинул пальто, смущенно добавил: – Знаешь… по поводу Габриель… Со стороны может показаться, что она сложный человек, но по сути Габриель прозрачна, как божий день. Не заставляй ее мучиться, ни на минуту. – Обещаю, – произнес Мартен. – Ну, и ладно. Я не очень-то умею прощаться… – Удачи! – Тебе – удачи, парень! 27–Anywhere out of the world7Как мне поверить в то, что я тебя люблю? Вернись, молю, но голос мой пронзает тишину, Обнять тебя хочу, но пустота в ответ, Прикосновенья губ и тел? Их больше нет… Я не могу забыть, Я обречен любить! Мне страшно с этим жить! Шарль Азнавур Больница Ленокс 3 часа 58 минут Впервые за долгое время на губах Клэр Джулиани появилась по-настоящему добрая улыбка. Операция прошла блестяще. Она вскрыла черепную коробку Мартена Бомона и удалила гематому из мягких оболочек мозга. Хирургическое вмешательство близилось к завершению. Она посмотрела на мониторы: все жизненные показатели в норме. Да, у этого француза поистине могучий организм! У Клары было легко на душе. Из айпода, подсоединенного к динамикам в операционной, доносилась мелодия Боба Марли.
По всему аэровокзалу разносилась популярная песня Боба Марли. Мартен прохаживался вдоль прозрачной стены, за которой протянулась взлетная полоса, обрамленная с двух сторон яркими огнями предупредительных маячков. Площадка для стоянки занимала огромное пространство и была заполнена одинаковыми самолетами: транспортники, рассчитанные на дальние перелеты, с четырьмя реактивными двигателями на тяжелых крыльях, по два с каждой стороны. Одни загружались и улетали, а место на взлетной полосе занимали следующие по очереди. Их сложным передвижением управляли из круглой диспетчерской башни с синеватыми стеклами по периметру, возвышавшейся поодаль. Мартен, обретя некую уверенность в будущем, чувствовал, как в нем просыпается жажда жизни. Он прокручивал в голове события последних шести месяцев: начиная с первого столкновения с Арчибальдом на Новом мосту в Париже до последней странной беседы, случившейся ночью в баре где-то out of the world . За эти полгода он, не отдавая себе отчета в происходящем, пережил мучительный перелом, в результате которого стал другим человеком. Последний разговор окончательно избавил его от всех страхов. Зато Мартен осознал, что отныне посвящен в рыцари и имеет особое предназначение в жизни. Он двигался по залитому светом длинному коридору и сжимал в кулаке свой новый посадочный талон, который дал ему Арчи: залог его возвращения к жизни и к любви. Он шел по залитому светом длинному коридору, но ему хотелось бегом бежать и кричать изо всех сил о своем чудесном спасении. Он шел по залитому светом длинному коридору и рождался заново. Зона вылета 4 часа 21 минута Ресторан опустел. Все лампы в зале потушены. Невидимые глазу светильники создают мягкий полумрак, придавая помещению атмосферу опустевшего кабаре, покинутого танцорами и посетителями. Растрепанная, с прилипшей ко лбу длинной челкой и измученным лицом, свернувшись клубочком на банкетке, Лиззи спала тревожным сном. Мартен снял пиджак и накрыл им девочку, а сам сел в кресло напротив, к ней лицом. Ей было четырнадцать, ему скоро исполнится тридцать пять. Она могла бы быть его дочерью. Он познакомился с ней несколько часов тому назад, но чувствовал, что несет за нее ответственность. Мартен закурил, закрыл глаза и стал размышлять. Детские годы. Его собственное детство… Нахлынули воспоминания, отголоски прошлого, ему всегда хотелось приглушить их, отодвинуть подальше, но они каждый раз упорно возвращались. Пригород. Эври… Разборки на школьном дворе во время перемены, почти как в тюрьме. Только ради того, чтобы быть в согласии с самим собой, Мартен всегда брал сторону слабых, рискуя дорого заплатить за заступничество: его бойкотировали, не брали в команду, сторонились, а те, кому он помогал, и поблагодарить-то не умели. Но он продолжал так поступать вовсе не ради благодарности и не считал это большой заслугой. Сильный обязан защищать слабого, а не обижать и не насмехаться над ним. Мартен был уверен, что только так и надо, он носил это в себе как высший принцип. С этим Мартен шел по жизни, и именно это позволяло ему, несмотря на мрачные события той поры, когда он работал в полиции, прямо смотреть на себя в зеркало, не отводя взгляда. Зона вылета 4 часа 35 минут Арчибальд ускорил шаг. Серебристый пол был скользким, как зеркало. Он уже прошагал не один километр, но в той стороне, куда он направлялся, аэровокзал, казалось, растянулся до бесконечности. Арчибальд уже пересек несколько залов, оставил свой след на десятке бегущих дорожек, пробежал мимо сотни лавочек с сувенирной продукцией, но напрасно: нет никакой возможности хоть на сколько-нибудь отдалиться от огромных прозрачных окон во всю стену и стеклянного потолка, которые размывают границу между помещениями, стирают грань между небом и морем. Аэропорт, кажется, сам вырос на искусственном острове. Все там начищено до блеска, суперсовременно, оборудовано по последнему слову техники и в соответствии с последним писком моды, как в новом здании накануне торжественного открытия. Арчи посмотрел на часы на электронном табло и сжал в руке посадочный талон. Оставалось несколько часов до вылета. Однако, проснувшись в зале ожидания здесь, за пределами земной жизни, он понял, что должен сделать еще одно очень важное дело. Может, он слишком наивен, идет неверной дорогой, но он должен непременно довести это дело до конца. Каждый раз, когда по пути Арчибальд встречал кого-нибудь из сотрудников аэровокзала – охранника, уборщицу, продавца или электрика, он останавливался, чтобы задать им один и тот же вопрос. Сначала его преследовали неудачи, но продавщица макаронных изделий указала ему направление, и это вселило в него надежду. Арчибальд чувствовал, что приближается момент истины, вот-вот случится то, что загладит все остальное. В конце концов, подобное не раз происходило в его жизни. На него наваливались несчастья, наступала черная полоса, а жизнь вдруг делала снисхождение, и ему везло. Так почему смерть должна поступить иначе?
Лиззи проснулась от запаха горячего какао. Когда она открыла глаза, за окном, над взлетной полосой, начинался рассвет. Первые солнечные лучи готовились перекрасить темно-фиолетовое небо в нежный розовый свет. Девочка не выглядела посвежевшей, хотя и проспала всю ночь: мятая футболка, спутанные волосы, до крови обкусанные ногти. Она протерла глаза, какое-то время осматривалась, чтобы сообразить, где находится, а когда вспомнила, с ужасом взглянула на настенные часы и на табло, где вывешивали дату и время вылета. Лиззи засунула руку в карман и вытащила свой посадочный талон:
– Греческий йогурт, свежая малина, протертая с сахаром, личи, тосты и отличный горячий шоколад! – жизнерадостным тоном предложил Мартен, ставя на стол перед ней поднос с завтраком. Он ласково улыбнулся девочке, присел на банкетку рядом и намазал масло на тостик. Лиззи отхлебнула горячий напиток, прежде чем вонзить острые зубки в поджаренный бутерброд. Даже в зоне вылета долго не протянешь, рассчитывая только на воду и на любовь… – Смотри-ка, к тебе заходил почтальон, пока ты спала, – шутливо сказал Мартен, протягивая ей конверт. Она нерешительно взяла письмо, но не знала, что с ним делать, и вопросительно смотрела на Мартена. – Давай-давай, открывай смелее! Лиззи вынула оттуда новый картонный билетик. 
– Ты улетаешь раньше, посмотри внимательно. Изменения коснулись и направления. – Это значит, что я не умру? – с надеждой спросила она. – Нет, Лиззи, ты не умрешь. У нее задрожали губы, в горле застрял комок. – Но как… – Это Арчибальд, – объяснил Мартен, – помнишь того человека, который провел с нами вечер? Он оставил свой билет тебе. – Почему? – Видишь ли, он очень болен, и ему не так много осталось жить. – Я даже не поблагодарила его! – Не волнуйся, я это сделал вместо тебя. Неожиданно слезы хлынули потоком из ее глаз. – А вы?
– Не беспокойся обо мне, – улыбнулся Мартен. – Но раз уж так вышло, не могла бы ты оказать мне услугу? – Конечно. – Помнится, ты говорила, что живешь недалеко от Пасифик-Хайтс. – Да, – подтвердила она, – за Лафайет-парком. – Так вот, если мы действительно в коме, ты должна очнуться в больнице Ленокс. – Да, меня как раз сюда и привозили, когда однажды я раскроила себе подбородок на игре в баскетбол! – Она показала на едва заметный шрам в уголке губ. – Надо же! – посочувствовал Мартен. – Тебе, наверное, было очень больно? – Нет, я не плакса! – сказала она с гордостью. Он подмигнул ей и объяснил, в чем, собственно, состоит его просьба: – Когда придешь в себя и сможешь говорить, попроси кого-нибудь, чтобы к тебе привели женщину по имени Габриель. – Это врач? – Нет, это женщина… которую я люблю. – А она? Она вас тоже любит? – Да… – не слишком уверено произнес он. – Знаешь, все сложно… Ты ведь и сама уже в курсе, так ведь? – Да, что и говорить. Вся эта любовь, это всегда сложно, даже когда становишься взрослым? Он кивнул в ответ. – Да, мучительная пытка. Правда, бывает при определенном стечении обстоятельств, когда хороший человек встречается на пути в подходящий момент. Тогда все сразу становится ясно и понятно. Лиззи наклонила голову, тяжело вздохнув. – А эта Габриель, она – хороший человек? – Да, – улыбнулся Мартен. – И момент вполне подходящий. – Что я должна ей передать?
– Доктор, у нас проблемы с пациентом! Элиот взял у сестры анализы, снимок печени и стал внимательно изучать. У Арчибальда наблюдалось сильное кровоизлияние в районе печени. Доктор надел очки: большая область поражения позади правой доли указывала на обильное внутреннее кровотечение. Как это случилось? Ведь несколько часов назад во время операции ничто не вызывало подобных опасений. Необходимо срочное оперативное вмешательство, даже если новая операция может привести к летальному исходу. Черт побери! Зона вылета 6 часов 56 минут – Эй, Лиззи! Очередь перед выходом № 6 постепенно сокращалась по мере того, как пассажиры, которым посчастливилось «вернуться», занимали места в самолетах. Девочка обернулась. Мартен окликнул ее, чтобы сказать еще кое-что на прощание: – И больше никаких глупостей? Договорились? Она опустила голову, надув губки. – Выкинь это из головы: крысиный яд, химикалии, таблетки, вскрытые вены. Хорошо? – Хорошо, – кивнула Лиззи, слабо улыбнувшись. Впервые за все это время. – И потом, любовь – это, конечно, здорово, но в жизни есть много интересного. – Разве? – удивилась она. «Нет, все остальное – не так важно. Только она и имеет значение», – подумал Мартен, а вслух произнес: – Семья, друзья, путешествия, книги, музыка, кино, да много чего еще. Так ведь? – Ага, – нехотя согласилась она. Очередь растаяла. Девочка осталась одна перед выходом № 6. – Ну давай! Пока! Приятного путешествия! – воскликнул Мартен, легонько хлопнув Лиззи по плечу, направляя к выходу. – До скорого? – Она в последний раз посмотрела на него, а затем протянула свой посадочный талон стюардессе. Он улыбнулся ей и помахал рукой. Вскоре Лиззи исчезла.
Клэр Джулиани высунулась из окна своего автомобиля, застрявшего в пробке. Перед ней, загородив всю полосу, еле тащился громоздкий седан. – Давай, папаша, не спи за рулем! – крикнула она водителю. – Кто бы мог подумать! Семь часов утра, канун Рождества, и уже – ни пройти ни проехать! – злилась Клэр. К тому же зарядил моросящий дождь, а ее старая колымага не переносила влаги. В салоне автомобиля, пропитанном запахом табака, звучали благородные аккорды гитары группы «Дорс» и голос с хрипотцой Джима Моррисона. В середине куплета музыканту взбрела в голову нелепая мысль разбавить жесткий рок сонатой для клавесина Моцарта. Клэр потушила сигарету и насторожилась. Нет, это была не запись, просто звонил ее мобильник. Ей позвонила медсестра. Та самая, которой она больше всех доверяла и которую просила связаться с ней в случае, если состояние ее двух пациентов ухудшится. Так и случилось – биометрические датчики зафиксировали резкое ухудшение у Мартена Бомона. Сканирование показало, что в поджелудочной железе произошло спонтанное кровоизлияние. Странно… Очень странно. Ночью при сканировании поджелудочная не вызывала никаких опасений. Опять придется прибегнуть к оперативному вмешательству. Сколько еще организм этого человека сможет выдержать подобное лечение?
Красные кровяные тельца, лейкоциты, тромбоциты, плазма… Кровь. Отравленная, плохая кровь девочки четырнадцати лет. Несколько часов подряд кровь Лиззи прогоняли через диализатор, чтобы очистить от токсичных веществ, и потом, восстановленную и отфильтрованную вернуть обратно в организм. Шоковая терапия, за минимально короткое время пришлось сделать работу, которую ее собственные почки выполняли бы два дня. Девочке сделали также промывание желудка. Дали большое количество активированного угля и огромную дозу витамина К1, чтобы не допустить всасывание в кровь крысиного яда, блокирующего процесс свертывания. Теперь она спокойно лежала с закрытыми глазами в реанимационной на высоком столе. Показатели состояния на мониторах были вполне удовлетворительными. Ничто не мешало ей выйти из комы и открыть глаза. Что она и сделала. Больница Ленокс Зал для родственников в приемном покое 7 часов 32 минуты Габриель бросила монетку в автомат, взяла свой стаканчик кофе. Она не спала уже двое суток. В ушах – шум, ноги ватные, мышцы сводит судорогой. Она не представляла, что сейчас – утро, день, вечер или ночь. Габриель поговорила с доктором Элиотом, которого знала с давних пор, и с женщиной-хирургом, оперировавшей Мартена. Ни тот, ни другая не оставили ей никакой надежды. – Скажите, вас зовут Габриель? Она обернулась и, как сквозь туман, посмотрела на человека, окликнувшего ее. Мужчина, чуть старше ее, тоже в помятой одежде, с таким же осунувшимся лицом и усталыми глазами. Только в его взгляде чувствовалось облегчение. – Моя дочь Лиззи только что вышла из комы после интоксикации, – пояснил он. – И первое, о чем она попросила, когда очнулась, чтобы вы к ней подошли. – Что? – Она говорит, что у нее есть для вас какое-то сообщение. – Наверное, это ошибка. Я не знаю никакой Лиззи, – произнесла Габриель. Он удержал ее и продолжил: – Последние три года, с тех пор как мы с женой разошлись, мне кажется, я не заметил, как повзрослела дочь. В любом случае я недостаточно уделял ей внимания. Видимо, теперь время пришло, и мы готовы начать слушать друг друга и больше друг другу доверять. Она заставила меня поклясться, что я обязательно разыщу вас и приведу к ней. Вот почему я настаиваю: уделите ей несколько минут, пожалуйста, я вас очень прошу. Габриель пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы вернуться к действительности. – Вы сказали, что у нее для меня послание? – Да, от какого-то Мартена. Больница Ленокс Операционный блок № 1 и № 2 7 часов 36 минут Длинным надрезом Элиот вскрыл брюшную полость Арчибальда от лобка до грудины. Клэр сделала надрез по стенке брюшной полости Мартена. Ну-ка, посмотрим, что там у тебя в животе, handsome8. Элиот обеими руками сжал печень, внимательно изучая каждый пораженный кусочек и стараясь выяснить, где очаг кровотечения. Да здесь отовсюду хлещет кровь! Тампон, гемостаз, дренаж: Клэр делала все возможное, чтобы стабилизировать состояние пациента. Рана была обширная и сильно кровоточила. Элиот раздвинул края, чтобы иссечь то, что там находилось, и использовал тройное пережатие в надежде сблизить края раны настолько, чтобы можно было зашить брешь рассасывающейся нитью. Сквозь хирургические очки Клэр осматривала поврежденные ткани, и то, что она видела, вызывало у нее беспокойство. Она подозревала разрыв вирсунгова протока, сочетанный с повреждением двенадцатиперстной кишки. В такой ситуации особого выбора у нее не было. Надо подождать, пока стабилизируется его состояние, а потом резать в третий раз и проводить тяжелую операцию на кишечнике. Только будет ли он к тому времени жив? Руки Элиота работали четко и аккуратно, но хирург чувствовал, что Арчибальд, скорее всего, проиграет свой последний бой. Ему постоянно переливали кровь, вводили лекарства, и он уже вытерпел гораздо больше, чем обычно может выдержать человеческий организм. А тут еще возраст, болезнь, многочисленные травмы и органы, которые расползаются во все стороны… Когда организм исчерпал свой лимит, и жизнь теплится в нем из последних сил, что можно сделать, кроме как отпустить с миром?
– Твой отец сказал, что ты хочешь мне что-то сказать? – Да. Лиззи была необычайно бледна и говорила слабым, сдавленным голосом, но взгляд ее, обращенный к Габриель, выражал сострадание и восхищение. – Я там была вместе с ними, – начала она свой рассказ. – Где «там»? И с кем «с ними»? – холодно промолвила Габриель. – Я была в коме с Мартеном и с Арчибальдом. – Ты была в коме в то же время, что и они, – поправила Габриель. – Нет, – настаивала Лиззи, хотя ей было трудно говорить. – Я была с ними. Я с ними разговаривала, и Мартен попросил меня передать вам послание. Габриель протестующе подняла руку: – Мне очень жаль. Наверное, ты очень устала, а после всего, что случилось, тебе лучше не волноваться и беречь силы. Я все равно не верю во все это. – Мартен мне так и сказал, что вы не поверите. – Ну и что? – Он попросил меня запомнить несколько предложений: «Дорогая Габриель, хочу сказать тебе, что завтра я возвращаюсь во Францию. Ничто не стоит тех мгновений, что мы провели вместе». Габриель зажмурилась, и по спине пробежал холодок. Первая фраза из самого первого письма. Та самая, с которой все началось… – Он просил еще передать, что очень изменился, – продолжила Лиззи. – Мартен понял что-то очень важное, и еще, что ваш папа – хороший человек. Габриель была пока не готова все принять, но сомнений у нее не осталось: то, что говорила бедная девочка, вовсе не бред и не галлюцинации. – Что еще он тебе сказал? – спросила она, присев на краешек высокой кровати. Под тоненькой больничной пижамкой тело Лиззи сотрясал озноб, она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться. – Он не хочет, чтобы вы переживали из-за него… Габриель накрыла ее одеялом, поправила простыню и материнским жестом убрала со лба прядь слипшихся волос. – Мартен надеется, что найдет способ вернуться… Лиззи говорила с трудом, каждое новое слово отнимало у нее силы. – Как только он закрывает глаза, то представляет вас вдвоем, через много лет, и всегда у него в голове та же картина: солнце и детский смех… Габриель погладила девочку по волосам, намекая, что ей пора отдохнуть. Потом встала и вышла, как сомнамбула, из реанимационной палаты. Она миновала несколько коридоров, а когда очутилась в приемном покое, рухнула на стул и замерла, сжав голову руками. Из глубины ее затуманенного сознания чей-то голос прокладывал себе дорогу. Голос близкий, родной, но доносившийся как бы из далекого прошлого. Он повторял слова из письма, написанного давно-давно, лет пятнадцать тому назад.
«Вот увидишь, Мартен Бомон, боюсь ли я перейти этот мост. Вот увидишь, боюсь ли я отправиться за тобой…»
Арчибальд продолжал плутать по бесконечному зданию аэровокзала. Забираясь все дальше, ускоряя шаг. Чем больше он продвигался вперед, тем яснее становилась обстановка: пол блестел ярче, окна делались прозрачнее и тоньше, длинные, как и прежде, коридоры наполнялись сияющим светом, от которого кружилась голова. Теперь аэровокзал не казался ему подозрительным и коварным местом, поскольку он понял его хитрые закономерности и разгадал, где скрываются опасные ловушки. Зона вылета, оказывается, являлась не пунктом, где завершаются земные дела, а местом, где все только начинается. Зона не была местом случайных встреч, а местом, где назначают свидания. Зона была тем местом, где прошлое, настоящее и будущее сходятся в одной точке. Местом, где вера заменяет разум. Местом, где кончаются страхи и начинается любовь. 8 часов 01 минута Затяжной дождь, сопровождаемый вспышками молнии и раскатами грома, держал город в осаде вот уже несколько часов. Габриель подняла капот своего кабриолета, но «дворники» ее старенького «Мустанга» не справлялись с потоками низвергающейся с неба воды, заливающей ветровое стекло и затрудняющей видимость на дороге. Она прекрасно помнила дорогу, и ей не нужен был навигатор, чтобы попасть на шоссе. В конце концов Габриель очутилась в безликом квартале на южной окраине города, где располагались административные здания. Она оставила машину на открытой стоянке, неподалеку от серого скучного здания в дюжину этажей – реабилитационного центра. В регистратуре дежурная записала ее фамилию и сразу выдала разовый пропуск. Габриель поблагодарила, вызвала лифт и поднялась на последний этаж: отделение для больных с пожизненным содержанием. За последние пятнадцать лет она приходила сюда регулярно, раз в неделю, и могла бы с закрытыми глазами добраться сюда без посторонней помощи. В конце коридора над последней палатой висел номерок: 966. Габриель вошла в палату и сразу шагнула к окну, чтобы раздвинуть шторы и впустить в комнату серый сумрачный свет. Потом повернулась к постели, на которой лежал человек, и произнесла: – Здравствуй, мама.
Когда оркестранты лягут спать, я буду один танцевать. Когда самолеты устанут летать, я буду, как птичка, порхать. Когда часы перестанут ходить, я все еще буду тебя любить. Не знаю, где, и как – не знаю. Но я тебя буду любить.
– Здравствуй, Валентина. Держа в одной руке секатор, в другой – блестящую металлическую лейку, Валентина готовилась к открытию своего цветочного салона. На фоне прозрачных стен из стекла в рамках алюминиевых конструкций и стерильно-белого пластика коридоров, витрина ее магазина в аэропорту выглядела необычно живо и даже вызывающе. В ее оформлении смешался флер старого времени и стильное очарование цветочных базаров парижских пригородов. Валентина обернулась. Конечно, она состарилась. Неумолимая печать времени оставила след на ее лице, но коротко подстриженные волосы, спортивная осанка, живой взгляд напоминали в ней ту молодую очаровательную женщину, которой она была когда-то. Она сохранила также загадочную изюминку и благодаря ей в глазах Арчибальда всегда была более гармоничной, чем скульптуры Микеланджело, более утонченной, чем мадонны на полотнах да Винчи, более чувственной, чем женщины Модильяни. Их взгляды встретились, у обоих сжало горло, они бросились навстречу друг другу. – Я всегда знала, что ты когда-нибудь придешь, – произнесла она, прежде чем утонуть в его объятиях. Пригород Сан-Франциско Реабилитационный центр Mount Sinery 9 часов 01 минута Габриель подошла к кровати и взяла мамину ладонь в свою руку. Лицо Валентины было спокойным, дыхание ровным, но в широко открытых глазах застыло выражение грусти или даже отчаяния. – Мне сейчас очень плохо, мама, я не знаю, как быть… Валентина впала в кому в декабре 1975 года в результате гипертонического криза, развившегося на фоне беременности и преждевременных родов. Вот уже тридцать три года только инъекции лекарств, физраствора и введение питательных веществ через зонд искусственно поддерживали жизнь в ее теле. Разумеется, за ней ухаживала сиделка, ей проводили курс лечебной гимнастики и ежедневно делали массаж во избежание пролежней. Габриель нежно погладила маму по щеке, убрала со лба прядь волос, поправила волосы. – Мам, я знаю, что это не твоя вина, но все эти годы мне так тебя не хватало… В первые месяцы после того, как она впала в кому, врачи сразу диагностировали устойчивое вегетативное состояние. У них не оставалось сомнений, что смерть мозга уже наступила, и нет надежды, что когда-нибудь Валентина придет в себя. – Я чувствую себя брошенной, всеми покинутой, такой одинокой, и так продолжается многие годы, – призналась она. В прессе иногда появляются истории о чудесном выходе из коматозного состояния больных после нескольких месяцев или даже лет, проведенных в вегетативном состоянии. Но среди врачей принято считать, что если пациент не подает признаков активной мозговой деятельности в течение первого года, то его шансы прийти в сознание и вернуться к жизни практически равны нулю. Однако…
Однако всегда хочется верить. У Валентины отмечали нормальное чередование циклов сна и бодрствования. Она дышала без помощи аппарата искусственной вентиляции легких. Иногда стонала, двигала руками, вздрагивала при резком шуме, хотя врачи уверяли, будто эти явления по природе своей являются непроизвольными и не свидетельствуют о деятельности коры головного мозга. – Если хоть кто-нибудь находился бы рядом со мной… Без этого у меня больше нет сил жить дальше. Если бы хоть кто-то находился рядом… А иначе жизнь меня убивает. Габриель прочитала десятки книг, изучила сотни специальных сайтов в Интернете, но единственное, что поняла: даже для специалистов состояние длительной комы является загадкой. Никто не знал и не мог объяснить, что в это время происходит в сознании больных. – Мама, ты знаешь, мне кажется, что в этом должен быть какой-то смысл. Вот уже более тридцати лет ты замурована в своем безмолвии. Но если в твоем теле все эти годы теплится жизнь, значит это для чего-то нужно? Мать Валентины через десять лет после начала комы решила, что надеяться больше не на что. Она хотела подписать отказ. Зачем упорствовать? Почему ей отказывают в положенной скорби, почему ей нельзя похоронить и оплакать свою дочь? Несколько раз она была готова согласиться с тем, чтобы врачи прекратили искусственно поддерживать процессы жизнедеятельности в теле дочери, и тогда она бы естественным образом постепенно угасла от обезвоживания и интоксикации, но так и не решилась. В этом деле доктор Элиот Купер сыграл, безусловно, решающую роль. Хирург много сил потратил на то, чтобы организовать уход и медицинское сопровождение физиологического состояния Валентины. Каждый год он проводил соответствующие анализы, делал снимки, брал пробы и внимательно следил за тем, как меняются биометрические показатели. Исследуя снимки мозга Валентины, он пришел к заключению, что отростки нейронов в белом веществе головного мозга, разорванные в результате гипертонического криза, постепенно восстанавливаются, но недостаточно для того, чтобы со временем она смогла выйти из состояния комы. Элиот полагал, что мозг Валентины не угас, он как бы законсервировался на определенном этапе, пройдя несколько стадий от комы до вегетативного состояния, а потом стабилизировался на уровне минимального порога сознания. Габриель опять подошла к матери. За окном гремел гром, а потоки воды низвергались с небес в виде водопада так, что тряслись стекла и дрожали старенькие жалюзи на окне. – Если есть хоть капля правды в том, что все говорят… если ты можешь меня слышать… если ты тоже там… с ними… тогда ты можешь… ты должна мне помочь, мама! Габриель часто казалось, будто мама улыбается краешком губ, когда она навещает ее или рассказывает ей что-то смешное. Хотелось верить, что глаза матери увлажняются, когда дочь ей рассказывает о своих печалях и горестях. Иногда она замечала, что Валентина следит за ней взглядом, когда Габриель передвигается по палате и подходит к окну. Кто знает? Было ли это на самом деле, или она выдавала желаемое за действительное? Но ей так хотелось в это верить! – Сотвори чудо, мама! Я тебя умоляю! – продолжила она. – Найди возможность вернуть мне Мартена. Он – единственный мужчина, которому я верю, он – единственный, кого я люблю, и только он сможет заставить меня быть такой, какой я хочу быть… Зона вылета 8 часов 23 минуты Арчибальд и Валентина стояли, обнявшись, в окружении свежих цветов: розы сиреневого цвета, малиновая стрелиция, орхидеи и перламутровые лилии. – Вот видишь, – сказал Арчибальд, – я сдержал слово: я ведь обещал найти тебя где угодно, если вдруг так случится, что потеряю тебя. Она с нежностью взглянула ему в лицо: – Ты никогда не терял меня, Арчи. – Да, но наше счастье было таким коротким! Всего-то несколько месяцев. – Пусть так, но мы с тобой никогда не разлучались. Все эти годы я находилась здесь, старалась помочь тебе и Габриель. Она излучала спокойствие и уверенность. Арчибальд, напротив, был мрачен, его мучили угрызения совести и чувство вины. – Ты выглядишь счастливой, – заметил он. – Это благодаря тебе, любовь моя. Помнишь, однажды я сказала, что ты меня излечил? Если бы не твоя память, не твое присутствие, у меня не хватило бы мужества так долго ждать. – Я все испортил. Валентина, прости меня. Не сумел вырастить нашу дочь, так и не научился любить ее, не смог ей помочь. Так уж вышло, что жизнь без тебя… потеряла для меня всякий смысл. Она ласково гладила его по щеке: – Я знаю, что ты хотел как лучше, Арчи. Я на тебя не сержусь, не думай. Арчибальд с тревогой посмотрел на маленькие часики на столике около кассы. Минуты истекали с невообразимой скоростью. Стоило ему только найти Валентину, как он вновь должен расстаться с ней. – Мне пора идти, – произнес он и достал посадочный талон. По его щеке покатилась слеза и исчезла, затерявшись в бороде. Первая слеза за последние тридцать три года. – Мне очень, очень тяжело терять тебя во второй раз, – добавил Арчибальд и низко опустил голову. Валентина хотела ответить, но не успела. Страшный грохот заставил их обернуться. Коридор, по которому Арчибальд попал сюда, вдруг закрылся прозрачной перегородкой. С той стороны к ним пытался прорваться человек, он колотил по стеклу изо всех сил, но они не слышали ни звука. Зато узнали его. Мартен! Арчибальд подошел к стеклу. Парень, оказывается, не улетел! Разумеется, не улетел. Скорее всего, отдал талон Арчибальда той девочке, что, впрочем, не удивительно! Они пытались разбить стекло руками, потом плечами, затем стали колотить по нему ногами, но безрезультатно! Арчибальд схватил один из железных стульев, стоявших около входа в цветочный салон, и изо всех сил швырнул его в прозрачную перегородку. Стул отлетел, как бумеранг. Он попробовал еще раз. Не получилось. Теперь они стояли друг против друга на расстоянии не более метра. Так близко, и так далеко! Оба чувствовали дыхание приближающейся смерти. За что, с какой целью зона посылает им последнее испытание? Арчибальд обернулся и посмотрел на Валентину в поисках ответа, пытаясь почерпнуть у нее мудрости, которой ему не хватило. Тогда она тоже приблизилась к перегородке. Она знала, что в недрах зоны, как, кстати, в каждом из нас, постоянно идет напряженная борьба разных сил. Борьба света и тьмы. Борьба ангелов и демонов. Борьба любви и страха. – Все, что происходит, взаимосвязано и взаимозависимо одно от другого, – произнесла она, оборачиваясь к Арчибальду. – Все, что мы делаем, имеет смысл, только внутри себя мы можем найти решение. Мартен все слышал с той стороны прозрачной перегородки. Этот стеклянный занавес был его страхом, и он это понимал. Раньше ему никак не удавалось с ним справиться. Если любовь является единственным действенным противоядием от страха, и если решение надо искать внутри себя, значит… Бриллиант. «Ключ от рая». Он пошарил в кармане пиджака: граненый камень овальной формы, символ небесной чистоты и удачи, был все еще там, сияя голубоватым блеском всеми своими гранями, только бы не достаться какому-нибудь алчному или корыстному человеку. Мартен поднес мистический камень к стеклянной перегородке. Конечно, он не был лишен недостатков, может, у него их было больше, чем у кого-либо, но вот алчным и корыстным он точно не был. Откровенно говоря, он стал обладателем бриллианта только из-за любви к Габриель. Любви неловкой, неуклюжей, незрелой, но сильной и искренней. Мартен коснулся камнем прозрачной перегородки и, взмахнув рукой, описал широкий полукруг на поверхности стекла. «Здорово ты придумал, парень!» – подумал Арчибальд, схватил стул и опять швырнул его в перегородку. На сей раз все получилось, как надо. Стекло разлетелось на тысячи мелких осколков, освободив Мартену проход. – Ну и что теперь делать? – спросил Арчибальд. – Теперь ты оставишь нас вдвоем, мне нужно с ним поговорить, – ответила Валентина. Зона вылета 8 часов 40 минут Луч солнца коснулся стеклянной витрины цветочной лавки и осветил наружные стены, искусно оформленные деревянными панелями. Валентина жестом пригласила Мартена устроиться за длинным и высоким рабочим столом на козлах, стоящим у входа в магазин. На нем в вазах стояли изысканные цветочные композиции, поражающие утонченным вкусом и изобретательностью. Дикие ирисы в компании огненных маков, крупные головки подсолнухов в окружении пестрых тюльпанов и красных, как кровь, гвоздик. – Знаешь, а я ведь много о тебе слышала, – сказала Валентина. Открыв термос в кожаном футляре, она налила себе и ему по чашечке чая, и только потом продолжила: – Габриель в последние годы столько мне о тебе рассказывала: Мартен то, Мартен это… Она двигалась удивительно плавно и степенно, словно и не замечая, что времени осталось мало. – И он тоже много о тебе говорил. – Валентина кивнула в сторону мужа. Арчибальд на отдалении от них нервно прохаживался вдоль очереди пассажиров, направляющихся на взлетную полосу. Посадку уже объявили, у пассажиров проверяли посадочные талоны, и потом они покорно и молчаливо направлялись по полю, чтобы занять места в самолете, где два места были зарезервированы для Мартена и Арчи. – Каждую неделю он рассказывал мне что-нибудь новенькое об «этом парне», – с грустной улыбкой промолвила Валентина. Мартен смотрел на нее как завороженный: та же интонация голоса, что и у дочери, тот же поворот головы и гордая прямая осанка, те же внимательные глаза. – Ты знаешь, почему Габриель не приехала к тебе в Нью-Йорк на свидание? Мартен застыл, сжав губы, и некоторое время вопрос, так долго мучивший его, висел в воздухе, пока наконец Валентина сама не ответила: – Осенью 1995 года скончалась бабушка Габриель, оставив ей письмо, где сообщала о моем состоянии. Ты только представь: двадцать лет моя дочь считала меня мертвой, и тут вдруг она узнает, что я все это время лежала в коме! Мартен оценил драму. Он опустил голову, и его взгляд наткнулся на цветочную композицию из круглых разноцветных соцветий, среди которых воображение поражал лунный цветок9. Его лепестки, казалось, были сотканы изо льда. – Габриель узнала об этом в начале зимних каникул, когда собирала чемодан, чтобы отправиться к тебе на свидание. Это известие ее убило. Первое время она проводила в больнице, распростершись у моего изголовья, не имея даже сил плакать, умоляя меня проснуться. Три года она приходила ко мне в палату каждый день, надеясь, что ее присутствие поможет мне выйти из комы. В зале вылета из громкоговорителя голос стюардессы приглашал последних пассажиров подойти к регистрационной стойке и предъявить посадочные талоны. Не обращая внимания на настойчивые просьбы, Валентина, не торопясь, пригубила чай из чашечки и добавила: – У тебя нет оснований бояться, Мартен! Габриель такая и есть, как ты ее увидел в самый первый раз: она любит тебя, верна тебе и готова на все ради тебя. Пока будешь рядом, и она будет рядом с тобой. Если сумеешь жить для нее, и она сумеет. – Да, но я не могу туда вернуться, – объяснил Мартен, показывая свой талон. – Нет, можешь, – возразила Валентина, достав из кармана жилетки пожелтевшую бумажку, приколотую булавкой из нержавеющей стали. Мартен стал рассматривать документ. Это был очень старый и не совсем обычный посадочный талон: 
– Почему здесь не указана дата и время возвращения? – Потому что это так называемый билет с открытой датой, – ответила она. – Ты улетишь, когда захочешь. Он зажмурился и покачал головой. – То есть все тридцать три года вы могли вернуться? Но почему же вы… – Я же все слышала, находясь в коме. Я в курсе тех неутешительных прогнозов, которые делали медики относительно моего состояния. Я бы могла вернуться к жизни, Мартен, но в каком виде? После гипертонического криза в моем теле произошли необратимые изменения, меня разбил паралич. Мне не хотелось обременять ни Арчибальда, ни Габриель. Оставшись здесь, я выбрала себе роль Спящей красавицы. Это лучше, чем быть овощем. Ты меня понимаешь? Мартен кивнул. – Будь добр, окажи мне услугу. – Вы хотите, чтобы я взял ваш билет? Валентина опустила голову. Золотые лучики восходящего солнца нежно коснулись лепестков лилии, одиноко стоящей в китайской вазе напротив. – Главное, отдай мне свой… 29–Вечно твой–Поцелуй создает меньше шума, чем пушечный выстрел, но его эхо длится значительно дольше. Оливье Уэндел Холмс Зона вылета Полоса № 1 9 часов Самолет вырулил на взлетную полосу и застыл. – Взлет через минуту, – объявил женский голос из кабины пилота. В салоне самолета было достаточно удобно – большие иллюминаторы, комфортабельные кресла, освещенный проход между сиденьями. Валентина вцепилась в руку Арчибальда. – Знаешь, а ведь это в первый раз, когда мы вместе летим самолетом… – Ты боишься? – спросил он. – Нет, с тобой мне не страшно! Арчибальд склонился к ней и обнял нежно и робко, будто в первый раз. Зона вылета Полоса № 2 9 часов Тяжелый транспортный самолет развернулся и встал в начале взлетной полосы в ожидании разрешения из диспетчерской вышки. Все четыре двигателя негромко гудели. Мартен, глядя в иллюминатор, почувствовал, что его глаза горят огнем и чешутся. От усталости? От отраженных от бетона взлетной полосы лучей ослепительно яркого солнца? От накопленного за последние дни напряжения? От полного опустошения, которое он ощутил к концу долгого путешествия в глубины собственной души? Путешествия тяжелого, но необходимого.
– Теперь мы всегда будем вместе, – умиротворенно прошептала Валентина. Арчибальд кивнул и крепче сжал ее руку в своей. С тех самых пор, как увидел ее впервые, он только об этом и мечтал. Только быть рядом с ней. До бесконечности.
В тот момент, когда самолет оторвался от земли, Мартен почувствовал резкую боль во всем теле, словно в каждой клеточке его организма возник пожар. А потом все заполнила белая пелена…
Стоя около кровати своего друга, доктор Элиот смотрел, не мигая, на экран, по которому ползла безнадежно прямая зеленая линия. Рядом с ним молодой ассистент не мог понять, что мешает наставнику объявить время смерти. – Все кончено, доктор? Но он его даже не слышал. Арчибальд был с ним одного возраста. Они принадлежали к одному поколению и знали друг друга тридцать пять лет. Элиоту было тяжело видеть, как он уходил. – Все закончилось, доктор? Элиот взглянул в лицо Арчибальду, оно казалось удивительно спокойным, почти просветленным. Доктор решил оставить в памяти именно это выражение. – Время смерти 9 часов 02 минуты, – объявил он и осторожно опустил его веки.
Габриель срочно вызвала доктора и медсестру. Датчики, фиксирующие жизненно-важные параметры состояния, неожиданно и без видимой причины показали резкое ухудшение. Сначала началось учащенное сердцебиение, а вскоре удары практически прекратились. – Срочно дефибриллятор! Позиция на двести джоулей! – скомандовал доктор, прикрепляя во второй раз пластины к грудной клетке Валентины. Первый разряд тока не смог синхронизировать сокращения миокарда. Вторая попытка тоже оказалась безуспешной. Врач пытался вручную сделать закрытый массаж сердца, ритмично сдавливая и отпуская грудную клетку Валентины, но ему было уже ясно, что битва проиграна. Врач зафиксировал время смерти и вышел, оставив Габриель наедине с матерью. Она долго сидела рядом, всматриваясь в спокойное и безмятежное лицо, и это ее немного утешило. – Прощай, мама, – прошептала Габриель и поцеловала ее в последний раз.
Клэр Джулиани забросила две монетки по пятьдесят центов в кофе-автомат, нажала кнопку «капучино», но картонный стаканчик не выскочил на подставку, и горячий напиток потек прямо на металлическую решетку, а потом и на ее туфли. Клэр расстроилась: «Ну почему такое происходит только со мной?» В сердцах она нажала кнопку возврата денег, не столько в надежде получить назад монетки, сколько ради того, чтобы выплеснуть злость. Разумеется, деньги пропали, но в этот момент ее пейджер пронзительно запищал. Она стремительно направилась в реанимационную палату. – В это трудно поверить, – сказала медсестра. – Ваш пациент, представляете, проснулся! «Что ты несешь, дуреха? Что значит «проснулся»? Как это возможно после такой дозы анестезии, которую он получил?» Клэр наклонилась к Мартену. Лежит неподвижно, глаза закрыты, дыхание глубокое, ровное. Она решила заодно проверить показания датчиков физиологического состояния больного и нашла их вполне удовлетворительными. Клэр уже собралась уходить, как… Мартен открыл глаза. Он медленно осмотрелся. А потом, желая освободиться от трубочек и проводов, опутывающих его грудь, запястья, горло, нос, руками оторвал их от себя. Мартен вернулся. жүктеу/скачать 1.2 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|
