334
это всего лишь видимость. Даже там, где жизнь меняется стремительно и резко, как, например, в
революционные эпохи, при всех видимых превращениях сохраняется гораздо больше старого, чем
полагают обыкновенно, и это старое господствует, объединяясь с новым в новое единство. Во
всяком случае, сохранение старого является свободной установкой не в меньшей мере, чем
переворот и обновление. Поэтому ни просвещенческая критика традиции, ни ее романтическая
реабилитация не ухватывают ее подлинного исторического бытия.
Эти соображения подводят нас к вопросу о том, не следует ли принципиальнейшим образом
восстановить в герменевтике момент традиции. Исследования, осуществляемые пауками о духе,
не могут мыслить себя как простую противоположность к тому способу, каким мы подходим к
прошедшему в нашем качестве живущих исторически людей. При всех обстоятельствах основным
моментом нашего отношения к прошлому,— отношения, которое мы постоянно актуализируем, —
является вовсе не дистанцирование от исторически переданного и не свобода от него. Скорее мы
всегда находимся внутри предания, и это пребывание-внутрн не есть опредмечивающее
отношение, когда то, что говорит предание, воспринимается как нечто иное и чуждое, но,
напротив, оно всегда и сразу является для нас чем-то своим, примером или предостережением,
самоузнаванием, в котором для наших последующих исторических суждений важно не столько
познание, сколько непредвзятое слияние с преданием.
Поэтому вопреки господствующему теоретико-познавательному методологизму мы должны
спросить себя, действительно ли возникновение исторического сознания полностью оторвало
наши научные установки от подобного естественного отношения к прошлому. Правильно ли осо-
знает себя самое осуществляемое в науках о духе понимание, причисляя всю свою собственную
историчность к предрассудкам, от которых следует освободиться? Или же «бесп
Достарыңызбен бөлісу: |