Хрестоматия по философии

НЕОПЛАТОНИЗМ

ПЛОТИН (ок. 203-269 н.э.)

***

...Когда созерцание восходит от природы к душе и от по­следней к уму и когда созерцания становятся все более подлинными и все более слитыми с созерцающими и в ревностной душе познание идет к отождествлению с субъектом, как уст­ремляющееся к уму, тогда, очевидно, в последнем оба они уже одно – не по приспособлению, как в наилучшей душе, а по сущности и по тождеству бытия с мышлением. Действительно, оба они уже не различны между собой, так как иначе опять должно было бы быть иное, в котором одно и другое неразли­чимы; следовательно, необходимо, чтобы оба были здесь по­истине одним. А оно есть живое созерцание, не такой предмет созерцания, как то, что находится в другом. Ибо то, что живет в другом, не есть живое в себе. Поэтому если должен жить ка­кой-нибудь предмет созерцания или мысли, то он должен быть живым в себе... И всякая жизнь есть некое мышление, но одно более смутное, чем другое, как и жизнь. А та более ясная и первая жизнь есть одно с первым умом. Следовательно, первое мышление есть первая жизнь, и вторая жизнь есть второе мыш­ление, и последняя жизнь есть последнее мышление. Стало быть, всякая жизнь такого рода есть и мышление. Если ...поэтому истиннейшая жизнь есть жизнь благодаря мышлению, а жизнь тождественна с истиннейшим мышлением, то истиннейшее мышление живет, а созерцание и такой предмет созерцания есть живое и жизнь, и оба – одно. ([О природе, созерцании и едином]... С. 547-548.)

Так как ум прекрасен, даже прекраснейшее из всего, поко­ится в чистом свете и чистом сиянии и охватывает природу сущего – наш прекрасный мир есть лишь тень и отражение ума; так как он покоится во всем блеске (ибо в нем нет ничего бессмысленного, темного, несоразмерного); так как он живет блаженной жизнью, – то изумление должно охватывать видя­щего его, подобающим образом проникающего в него и стано­вящегося с ним одно. Подобно... тому как воззревший на небо и увидевший свет звезд размышляет об их творце и ищет его, так подобает, чтобы и тот, кто увидел, узрел умопостигаемый мир и изумился, искал его творца, того, кто, следовательно, есть основавший его, [искал], где и как тот породил такого сы­на, как ум, прекрасного отрока, от него происшедшего отрока. Поистине тот вовсе не есть ни ум, ни отрок, а раньше ума и отрока, ибо ум и отрок – после него и нуждаются в насыщении и мышлении, что близко к не испытывающему недостатка и не нуждающемуся в мышлении, и это имеет истинную полноту и истинное мышление, потому что имеет их изначально. То же, что раньше его, и не нуждается, и не имеет. Иначе оно не было бы благом. ([О природе, созерцании и едином]... С. 548-549.)

Единое есть все и ничто, ибо начало всего не есть все, но все – его, ибо все как бы возвращается к нему, вернее, как бы еще не есть, но будет... единое есть не сущее, а родитель его, и это как бы первое рождение, ибо, будучи совершенным (так как ничего не ищет, ничего не имеет и ни в чем не нуждается), оно как бы перелилось через край и, наполненное самим со­бою, создало другое; возникшее же повернулось к нему и на­полнилось, а взирая на самое себя, стало таким образом умом. ...Итак, когда оно, пребывая, обращено к самому себе, дабы созерцать, оно в одно и то же время стало и умом, и сущим. И вот, существуя так, как «тот», оно создает подобное, изливая много потенции; и это есть идея его, как и предшествующее ему излилось. И эта проистекающая из сущности активность есть душа, ставшая этим, между тем как «то» пребывает неиз­менным, ибо и ум возник, в то время как предшествующее ему пребывало неизменным. Но душа создает, не пребывая неиз­менной, а приведенной в движение, она породила образ. Итак, взирая на то, из чего возникла, она наполняется и, вступая в иное и противоположное движение, порождает образ самой се­бя – ощущение и растительную природу. Но ничего не отнято и не отсечено от предшествующего. Поэтому и кажется, что ду­ша человека простирается вплоть до растений: известным обра­зом простирается так, что ей принадлежит то, что в растениях. Однако не вся она в растениях, а постольку оказывается в рас­тениях, поскольку устремилась столь далеко, что своим про­движением и желанием худшего создала другую субстанцию, тогда как предшествующее этому, зависящее от ума, позволяет уму пребывать в самом себе. (Плотин. [Три ипостаси и учение об эманации]. С. 549-550.)

Таким образом, имеется продвижение от первого к послед­нему, причем каждое всегда остается на своем месте, в то время как рожденное занимает другое положение, худшее. Однако каждое становится тождественным тому, за чем следует, пока следует. Таким образом, когда душа вступает в растение, то ока­зывается как бы другой частью в растении, наиболее дерзкой, безрассудной и дошедшей досюда; а когда она [находится] в неразумном [существе], то одерживает верх и правит способ­ность ощущать; когда же вступила в человека, то это или вооб­ще движение в разумной части, или происходящее от ума, словно она обладает собственным умом и самостоятельным желанием мыслить или вообще быть в движении... Таким образом, суще­ствует как бы вытянутая в длину жизнь; каждая из следующих по порядку частей иная, но все есть нечто непрерывное, и одно отлично от другого, но предшествующее не уничтожается в по­следующем. (Плотин. [Три ипостаси и учение об эманации] // Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1. М.: Мысль, 1969. С. 550-551.)

Что же такое [единое]? Потенция всех вещей. Если бы ее не было то и все не существовало бы, не существовал бы и ум, первая и всеобъемлющая жизнь. А то, что находится выше жиз­ни есть причина жизни. В самом деле, не активность жизни, которая есть все, есть первая [жизнь], а сама она как бы истека­ет словно из источника. Представляй себе источник, который [уже] не имеет другого начала, но который отдает себя всем потокам, не исчерпываясь этими потоками, а пребывая спо­койно сам [в себе]. [Представляй себе также, что] истоки из него, прежде чем протекать каждому в разных направлениях, пребывают еще вместе, но каждый как бы уже знает, куда пой­дут его течения, и [представляй себе] жизнь огромного древа, обнимающего собою все, в то время как начало его пребывает везде неизменным и нерассеянным по всему [древу] и как бы расположенным в корне. Это начало, стало быть, с одной сто­роны, дает древу всеобъемлющую многообразную жизнь, с дру­гой же стороны, остается самим собой, будучи не многообраз­ным, а началом многообразия [жизни]. И в этом нет ничего удивительного. Скорее было бы удивительным то, как многооб­разие жизни возникало из того, что не было многообразием, если раньше многообразия не было того, что не есть многооб­разие. Ведь начало не разделяется на все, [что есть], так как, разделись оно, уничтожилось бы и все и ничто уже не возника­ло бы, если бы не пребывало неизменным начало, будучи иным. Поэтому везде происходит сведение к единому, и в каждой от­дельной вещи есть нечто единое, к чему ты ее можешь свести. ...оно не есть ничто из того, началом чего оно является; однако оно таково, что ничто о нем не может сказываться – ни сущее, ни сущность, ни жизнь; оно выше всего этого. Но будет чудом постичь его вне бытия. Обращая на него свой взор, наталкива­ясь на него в его проявлениях, умиротворяйся и старайся боль­ше понять его, постигая его непосредственно, и обозревай сра­зу величие его в том, что существует после его и благодаря ему. ([Три ипостаси и учение об эманации]... С. 551-552.)

...В своем естественном состоянии душа любит бога, стре­мясь к единению с ним, как девушка любит прекрасного отца прекрасной любовью. Когда же она как бы ослепляется браком, вступая в становление, она меняет [свою любовь] на другую, земную любовь и ведет необузданную жизнь вдали от отца. Воз­ненавидев же вновь здешнюю необузданность и очистившись от здешнего, она снова отправляется к отцу и испытывает сча­стье. Кому же неизвестно это состояние, тот пусть поразмыс­лит о земной любви, о том, чего можно достигнуть, особенно любящему, и что предметы [чувственной] любви тленны и вред­ны, что это лишь любовь к видимости и что они переменчивы поскольку они не есть истинный предмет любви, не наше благо и не то, что мы ищем. Истинный же предмет любви находится там, с чем и надлежит соединиться тому, кто его воспринял и истинно обладает им и не только охватывает его плотью. Вся­кий же, кто это увидел, знает, о чем я говорю, [то есть] как душа принимает иную жизнь, подходя сюда и уже подойдя и участвуя в нем, так что она в таком состоянии знает, что нали­чествует хороначальник истинной жизни и уже нет нужды в какой-либо иной [жизни]. Наоборот, необходимо отбросить все иное и иметь опору только в нем и только им и становиться, отбрасывая все прочее, во что мы облачены. Поэтому надо спе­шить выйти отсюда и негодовать на то, что приковывает нас к иному, дабы всей целокупностью нас самих охватить его и не иметь ни одной части, которой бы мы не соприкасались с бо­гом. Таким образом, здесь можно созерцать и его, и себя само­го, поскольку позволено созерцать: себя самого – пребываю­щим в свете, полным умопостигаемого света, скорее же самим светом, чистым, необременительным, легким, ставшим богом, вернее, сущим богом, воспламенившимся в то мгновение и как бы погасшим, если тяжесть вернулась опять. (Плотин. [Восхождение к единому (экстаз)] // Антология мировой философии. Т. 1. Ч. 1. М.: Мысль, 1969. С. 553-554.)

1. 
   
   жүктеу/скачать 1.35 Mb.
   
   Достарыңызбен бөлісу: