Насколько близко было новое разорение?

От моих 12 000 долл. осталось меньше 4 000.

Подумал и уже больше не попадался. Этот был последний раз, когда я все ставил на одну сделку.

Мне удалось выстоять, и рынок, наконец, развернулся вверх. В условиях дефицита правительству, видимо, не хватило воли, чтобы остановить фьючер­сный рынок.

В основном это было отчаяние, хотя на графиках был такой уровень под­держки, который, похоже, должен бы устоять. В общем, я сохранил позицию. В конце года мои 700 долл., которые я сначала поднял выше 12 000, а потом опустил ниже 4 000, стоили уже 24 000 долл. После этого ужасного случая я уже больше никогда не втягивался в чрезмерную торговлю.

В следующем, 1973, году правительство начало снимать ценовые ограни­чения. В период их действия образовался обширный искусственный дефицит товаров; теперь же, с отменой ограничений, на многих товарных рынках на­чался мощнейший подъем. Почти всё двинулось вверх. На многих рынках цены удвоились, и я смог воспользоваться огромным кредитным рычагом низкого залогового депозита по фьючерсам. Навык следования за крупными тенденци­ями, приобретенный благодаря Сейкоте, окупился сполна. В 1973 году мой счет вырос с 24 000 до 64 000 долл.

В то время происходило что-то совершенно новое. Я помню тогдаш­ние рынки. Даже если цена вырастала только на 10 процентов своего итогового подъема (глядя в ретроспективе), то это казалось очень боль­шим движением цены. Откуда вы знали, что цены могут пойти значи­тельно дальше?

В то время я держался правой политической ориентации, которая оправ­дывала инфляционное паникерство. Тезис правых о том, что злонамеренное правительство постоянно обесценивает национальную валюту, открывал пре­красные перспективы для торговли на инфляционных рынках середины 70-х.

Да. Тогдашние рынки настолько благоприятствовали торговле, что я мог бы наделать массу ошибок и все равно преуспеть.

Конечно. Ведь всё шло вверх. При всех моих успехах я все же сделал одну ужасную ошибку. На мощном бычьем рынке соевых бобов (он поднялся с 3,25 почти до 12 долл.) я импульсивно снял прибыль и закрыл все позиции. Я попы­тался предвосхитить события, вместо того чтобы следовать за тенденцией. Эд Сейкота никогда и ничего бы не закрыл, пока тенденция сохраняется. Поэто-

му он был в рынке, а я — нет. Мне оставалось лишь мучительно наблюдать за тем, как рынок шел на верхних пределах двенадцать дней подряд. Мне далеко не чужд дух соперничества, и каждый день, входя в офис, я не мог отделаться от мысли, что Эд в рынке, а я — нет. Мне уже страшно было идти на работу, потому что я знал: рынок опять откроется на верхнем пределе и я не смогу войти в него.

Да, и даже хуже. Это было настолько невыносимо, что однажды я почув­ствовал, что больше не выдержу, и прибег к транквилизаторам, чтобы заглу­шить душевную боль. Когда это не помогло, кто-то мне посоветовал: «Почему бы тебе не принять кое-что посильнее под названием торазин¹ ?»

Помню, как, приняв дома этот самый торазин, я отправился на работу на метро. Двери вагона стали закрываться, когда я входил в него, и я начал па­дать. Сначала я не связал это с торазином. В общем, я поплелся назад домой и не вошел, а буквально ввалился в двери — до того сильно он на меня подей­ствовал. Я отключился и на работу в тот день так и не попал. Это была низшая точка моей торговой карьеры.

Вы так и не смогли собраться с силами и вернуться на рынок бобов?

Нет, я боялся проиграть.

Примерно в то же время мне иногда приходилось бывать на хлопковой бир­же. От шума и криков трейдеров у меня повышался адреналин. Для меня это было самым притягательным местом в мире. Но, как я узнал, чтобы попасть туда, нужно было предъявить 100 000 долл. наличными. У меня же помимо торгового счета не было практически никаких средств, так что я не мог выпол­нить этого условия.

' Антипсихотическое средство (торговая марка «Thorazine»), используемое при лечении шизофрении с симптомами раздвоения личности, параноидальной концентрации на одном предмете, галлюцинациях. Позволяет многим пациентам психиатрических клиник вернуться к приемлемой жизни в обществе. — Прим. ред.

Майкл Маркус 45

Я продолжал успешно торговать и через несколько месяцев перевалил за 100 000-долларовую отметку. Примерно тогда же Эд Сейкота посоветовал мне сыграть на повышение рынка кофе. Я так и сделал, но разместил стоп-приказ чуть ниже текущего рынка — на тот случай, если он пойдет вниз. Рынок раз­вернулся, и я вскоре был остановлен по этому стоп-приказу. А у Эда, который всегда следовал за более крупными тенденциями, такого приказа не было. В итоге в течение нескольких следующих дней он был заблокирован на нижнем пределе рынка.

Убыточная позиция Сейкоты ежедневно блокировалась, а я оставался вне рынка. Эта ситуация была прямо противоположна той, что сложилась во вре­мя моей сделки по соевым бобам, когда у него была выигрышная позиция, а я был вне рынка. Вопреки себе я испытывал от этого нечто вроде удовлетворе­ния. «Что же это за место такое, где одни радуются неудачам других?» — ду­мал я. Именно тогда я понял, что мой дух соперничества слишком силен, и решил стать трейдером на площадке Нью-йоркской хлопковой биржи.

То есть, по-вашему, конкуренция на биржевой площадке должна быть еще острее?

Такие ожидания у меня, возможно, и были, но они не оправдались.

Меня это мало беспокоило. И, как оказалось, совершенно напрасно. Меня очень привлекала мысль о торговле на площадке. Проблема заключалась в том, что, весьма поднаторев в искусстве выбора сделок, я был полным профаном в части их исполнения. Я сильно робел и стеснялся перекрикивать соседей на пло­щадке¹. Кончилось тем, что я стал отдавать приказы через другого трейдера, мо­его приятеля. Так продолжалось несколько месяцев, и лишь потом я опомнился.

Да, но только из-за робости.

Верно.

Мне — никаких. Но я действительно многому там научился и посоветовал бы то же самое каждому, кто хочет торговать лучше. Я многие годы пользу­юсь теми навыками, которые там приобрел.

На площадке у вас вырабатывается почти бессознательное чувство рынка. Формируются навыки оценки ценовых движений по интенсивности выкриков. Например, если сначала площадка была активна и рынок направленно двигал­ся, а потом она затихла, то это нередко означает, что дальнейшее движение будет невелико. Если шум на площадке из умеренного вдруг становится очень сильным, то это чаще всего говорит о росте числа противоположных прика­зов, а не о готовности рынка к новому старту, как вы могли бы подумать.

Я осознал важность таких точек внутридневных графиков, как предыду­щие дневные максимумы. В ключевых точках внутридневного графика я могу открывать более крупные позиции, чем способен выдержать, и если не полу­чаю моментального эффекта, то сразу же закрываю их. Например, в критичес­кой внутридневной точке я бы открыл позицию из двадцати контрактов вместо доступных мне трех—пяти, размещая в самой непосредственной близости за­щитный стоп-приказ. Рынок либо рванет в нужном направлении, либо закроет меня. Иногда таким образом я брал по 300, 400 или более пунктов, рискуя лишь 10 пунктами. А все потому, что, будучи на площадке, я изучил реакцию рынка на эти внутридневные точки.

В то время моя торговля чем-то напоминала сёрфинг. Я пытался попасть на гребень волны в нужный момент, а если это не получалось, то просто уходил в сторону. Я наловчился брать по несколько сотен пунктов, почти ничем не рис-

Майкл Маркус 4~?

куя. Позднее я применял этот «сёрфинговый» метод, торгуя уже вне биржевой площадки. Тогда он срабатывал отлично, хотя в нынешних условиях вряд ли будет столь же эффективен.

Верно. В те времена рынок, достигнув некоего переломного внутридневно­го уровня, мог легко прорвать его и уйти без оглядки. Теперь же он часто воз­вращается.

Я думаю, секрет в уменьшении числа проводимых сделок. Наилучшие сдел­ки — это те, на которых в вашу пользу действуют все три фактора: фундамен­тальный, технический и психологический. Фундаментальные показатели должны указывать на дисбаланс спроса и предложения, который способен привести к крупному движению. График должен свидетельствовать о том, что рынок движется в направлении, которое обозначено фундаментальными по­казателями. И, наконец, при выходе новостей рынок должен реагировать на них согласно их психологической окраске. То есть бычий рынок должен игно­рировать медвежьи новости и бурно реагировать на бычьи. Если вам удастся ограничиться лишь такими сделками, то вы обязательно будете выигрывать на любом рынке и при любых условиях.

Нет, потому что мне слишком нравился сам процесс игры. Я понимал, что надо заключать только оптимальные сделки, но торговля была для меня и от­душиной, и увлечением. Она заменила многое другое в моей жизни. Удоволь­ствие от игры отодвинуло мои же критерии на второй план. Меня спасало то, что в сделку, которая отвечала всем этим критериям, я вступал с размером позиции в пять-шесть раз большим, чем в остальных сделках.

Да, остальные были безубыточными и служили развлечением.

Только умозрительно. В прочих сделках главным для меня было остаться «при своих». Я знал, что смогу выиграть по-крупному лишь в тех сделках, ко­торые отвечают моим критериям. А такие всегда появляются, пусть и редко, из-за чего приходится быть куда более терпеливым.

Да. Сейчас профессионалов гораздо больше, чем в моей юности. Тогда я имел преимущество перед другими уже потому, что владел теми хитростями, кото­рым меня обучили Эд Сейкота и Амос Хостеттер. Сейчас они общеизвестны, а в торговых офисах полным-полно блестящих специалистов и компьютеров.

В те времена было так: смотришь на табло и покупаешь кукурузу, как только она поднимется выше некой ключевой точки на графике. Часом позже владе­лец зернового элеватора получает звонок от своего брокера и тоже может купить. На следующий день брокерская фирма рекомендует такую же сделку, еще чуть-чуть поднимая рынок. На третий день те, кто просчитался, покупа­ют, чтобы покрыть свои короткие позиции, а затем на рынок приходят непри­каянные дантисты¹, до которых, наконец, дошел слух о благоприятном моменте для покупки. В то время я был среди первых покупателей, ибо входил в число немногих профессиональных трейдеров, делающих игру. Свои позиции я зак­рывал несколько дней спустя, распродавая их вышеназванным дилетантам.

То, что вы говорите, касается только краткосрочных сделок. Разве вы не следовали за крупными движениями рынка?

Я провел несколько сделок и на крупных движениях, но чаще получал при­быль за два-три дня именно на таких краткосрочных сделках.

Дилетанты не могли сохранить своих позиций, ибо они купили слишком поздно. Поэтому, когда рынок откатывался назад, я опять входил в него. А

В оригинале «dentists of the world»: свободные дантисты. — Прим. ред.

Майк/i Маркус 49

сегодня тот момент, когда рынок прорывает ключевую точку на графике, од­новременно улавливает все трейдерское сообщество.

Увы, нет. Элеваторщик свой ход не пропустит. А дантисты — не в счет из-за ничтожной доли их участия в торговле.

Верно. Но если на рынке еще и остались дилетанты, то они торгуют единич­ными лотами, — пустяк по сравнению с позициями управляющих фондами, которые за раз выставляют тысячу лотов. Теперь вам почти ничего не остает­ся делать, кроме как действовать по принципу «от обратного». Сегодня и вправду задумаешься: «Раз все мои коллеги-профессионалы уже в рынке, то кто же еще станет покупать?» Раньше об этом можно было не беспокоиться, все рав­но еще кто-нибудь да купит — тот, кто получает сведения с опозданием или реагирует на них медленнее. Сейчас все одинаково решительны и одинаково оперативны.

Да, гораздо более, чем раньше.

Думаю, да. Я считаю, что их время прошло, за исключением тех случаев, когда на рынке возникает резкий дисбаланс, который способен перевесить всё остальное. [Засуха 1988 года, поразившая зерновой пояс вскоре после этого интервью, служит ярким примером исключений, о которых упомянул Маркус.) Другим исключением могли бы стать периоды сильной инфляции или дефляции.

Да.

Да, рынки изменились. Доказательство тому — случай с Ричардом Денни­сом. Много лет ему сопутствовал успех, а в 1988 году он потерял более поло­вины активов, которыми управлял. Системы, следующие за тенденцией, утратили свою эффективность. Дело в том, что к тому моменту, когда вы выя­вите тенденцию и откроете позицию, то же самое сделают и все остальные трейдеры. Поскольку потенциальных покупателей не остается, рынок разво­рачивается в другую сторону и выкидывает вас вон.

Одна из причин, по которой у нас теперь меньше хороших тенденций, со­стоит в том, что центральные банки не выпускают курсы валют из-под своего контроля, выступая, при необходимости, против тенденции.

А разве раньше этого не было?

Думаю, что нет. Если вы посмотрите на график нашей казначейской задол­женности иностранным центральным банкам, то увидите, что за последние два-три года она астрономически выросла. Похоже, что центральные банки постепенно перехватывают финансирование наших торговых долгов у част­ных иностранных инвесторов.

Одно время я активно торговал валютами. Например, в годы первого прези­дентства Рейгана, когда доллар был очень силен, я открывал позиции разме­ром в 600 миллионов немецких марок, используя для этого и свой счет, и счет компании. По тогдашнему курсу это составляло около 300 миллионов долл. Это был отличный стиль. Тогда я был, вероятно, одним из крупнейших валют­ных трейдеров мира, включая и банки.

Это очень изматывало, поскольку торговля шла круглосуточно. Я засы­пал, зная, что должен просыпаться почти через каждые два часа, чтобы прове­рить состояние рынков. Мне приходилось настраиваться на цены открытия всех крупных торговых центров: в Австралии, Гонконге, Цюрихе и в Лондоне. Это погубило мой брак. Теперь я стараюсь избегать валютных рынков, по-

MatiK/i Маркус 51

скольку считаю их полностью зависящими от политики центральных банков, о намерениях которых можно только догадываться.

Я стал осмотрительнее именно после таких неоднократных попаданий.

Были. Помню, в конце 1978 года доллар сильно зашатался, каждый день падая до новых минимумов. В то время я сотрудничал и торговал на пару с Брюсом Ковнером. Каждый день мы часами обсуждали наши дела. Однажды мы заметили, что доллар окреп по непонятной нам причине. Развертывалось мощное ценовое движение, но мы не находили ему объяснения ни в одном из известных фактов. Поэтому мы просто спешно свернули свои длинные валют­ные позиции. В конце недели президент Картер огласил программу поддержки доллара. Подожди мы тогда до следующей торговой сессии в США, и от нас бы мокрого места не осталось.

Этот пример иллюстрирует один из наших принципов, которому мы неот­ступно следуем на практике, — крупные игроки, в том числе правительства, всегда чем-то себя выдадут. Поэтому, заметив неожиданный и необъяснимый ход рынка против нас, мы часто сначала выходили из него, а уже потом искали причину.

Я хорошо помню то время. После заявления президента Картера валютные фьючерсные рынки были заблокированы на нижнем пре­деле несколько дней подряд. Судя по всему, вы закрыли позиции пе­ред самой вершиной рынка.

Мы очень удачно вышли из той сделки. Вообще, мне кажется, что наши власти в порядке любезности сообщают европейским центральным банкам о

тех важных изменениях, которые они собираются провести в стране, и часто действия этих банков опережают объявление подобных мер в США. В резуль­тате этого подвижка цен сначала обнаруживается в Европе, даже если движу­щая причина находится в США. Если же инициаторами какого-либо действия выступают сами европейцы, то ценовое движение начинается тоже, естествен­но, в Европе. На мой взгляд, наилучшие часы торговли нередко приходятся на Европу. Будь у меня в жизни период, который я мог бы целиком посвятить биржевой игре, то я бы предпочел провести его в Европе.

Мне позвонил Амос Хостеттер, опекавший меня в фирме «Shearson». Кроме прочего, теперь он торговал и от фирмы «Commodities Corporation». Амос ре­комендовал мне подумать о поступлении туда на работу в качестве трейдера.

В тот период эта фирма вознамерилась привлечь к трейдерской работе на себя светил эконометрии. В совете директоров у них были такие люди, как Пол Сэмюэлсон¹. Собеседование со мной руководство решило провести на одном из своих заседаний. Первый из вопросов был таким: «Какие вы имеете публикации и в каких научных изданиях?» У меня был диплом бакалавра в области гуманитарных наук — и только. Когда я ответил, что просто торгую, все очень позабавились.

Но разве они занимались этим делом не ради заработка на торговле?

Они считали, что можно действительно зарабатывать на этом только при наличии степени доктора философии. И все же Амос убедил их дать мне шанс. Пожалуй, я стал у них первым трейдером без ученой степени. Для начала — это было в августе 1974 года — они выделили мне счет в 30 000 долл. Лет через десять я превратил их в 80 миллионов долл. Это были довольно удачные годы.

Спустя года два или три они добавили к моему счету еще 100 000 долл., но потом только снимали с него. Тогда фирма переживала период экспансии, бре­мя которой она возложила на своих трейдеров, изымая с их счетов по 30 про­центов годовых.

Из года в год я делал не менее 100 процентов годовых. А какой год был самым лучшим?

Должно быть, это был 1979 год. Действительно, невероятный год. Я ухва­тил золото на подъеме, который взметнул его выше 800 долл.

Вы взяли весь этот подъем?

Нет, я то входил в рынок, то выходил из него, но, помню, захватывал крупные участки подъема — по 100 долл. на унцию за раз. Это было бурное время. Я покупал золото в Австралии, Гонконг поднимал его на 10 долл. выше, а в Лондоне оно подрастало еще на 10 долл. В результате при откры­тии Нью-йоркской биржи я мог распродавать его с прибылью в 30 долл. на унцию.

В то время я пользовался преимуществом своего проживания в Калифор­нии: когда мои нью-йоркские коллеги еще спали, я уже вовсю торговал на гон­конгской бирже. Помню, например, как, узнав из теленовостей о вторжении в Афганистан, я позвонил в Гонконг — проверить, знают там об этом или нет. Оказалось, что нет: по крайней мере, цены не изменились. И мне удалось ку­пить 200 000 унций золота, прежде чем остальные узнали о произошедших событиях.

Нет, мне выдали всё сполна, но, конечно, скрепя сердце. А во время моего последнего визита в Гонконг мне посоветовали воздержаться от посещения биржевой площадки золота. Некоторые до сих пор помнят этот случай.

Нет. Скорее всего, они решили, что я просто сошел с ума: ведь только безу­мец может скупать золото тоннами. Но когда минут через пять-десять новость достигла и Гонконга, на рынке началась свалка. Я сразу получил 10 долл. при­были на каждую из своих 200 000 унций.

Понимаю. Тем более что раньше я этого не делал. Это был первый, после­дний и единственный случай. И у меня все получилось.

Да. Я вышел еще на подъеме рынка у отметки 750 долл. Когда он дошел почти до 900 долл., мне стало плохо. Зато потом, когда он вернулся к 400 долл., я почувствовал себя значительно лучше.